Распространение науки в Европе. Пруссия» Швеция, Россия

Именно в этот период интерес к науке распространился широко за пределы той группы стран—Франции, Англии и Голландии, которые монополизировали ее в XVII веке. Усилиями философа-универсала Лейбница, а позднее под покро­вительством эксцентричного, склонного к наукам и поэзии прусского короля Фридриха Великого в различных государствах Германии и Австрии были со­зданы академии по образцу английской и французской. К середине XVIII

286

Наука и промышленность

века ни один двор не мог считаться совершенным, если не имел своей академии искусств и наук, где академикам, обычно оплачивавшимся весьма нерегулярно, приходилось соревноваться друг с другом за моиаршыо милость с помощью хвалебных од или забавных экспериментов.

Северные страны—Швеция и Россия—также ознаменовали свою новую военную и экономическую мощь созданием академий. Эти последние, однако, с самого начала были призваны взять направление, отличное от классицизма, господствовавшего в научных обществах других европейских стран. В основном они занимались научным изучением крупных сырьевых ресурсов леса, дегтя и льна, железа и других полезных ископаемых, столь необходимых в связи с быстрым расширением их заморской торговли, начатой ими как раз в этот период. Петр Великий считал науку одним из аспектов своего плана создания-независимой в экономическом и военном отношении России⁶-⁶⁵, Хотя вначале ему прншлосьзаполиить штат академии иностранцами, по большей части немца­ми и французами, однако целью его было создать подлинно национальный научный институт. В России работал также и король всех математиков, швейцарец Эйлер (1707—1783). Этот план должен был успешно осуществить­ся только после окончания царствования Петра, когда он стал делом всей жизни интеллектуального титана XVIII столетия Михаила Ломоносова (1711 — 1765)—поэта, техника и физика, первого из целого ряда великих русских мужей, науки (стр. 347) ⁵-^{59: 5Л3}.

Упрочение науки. Влияние Ньютона

Нет ничего удивительного в том, что всвязи с происходившими социальны­ми и культурными изменениями тенденции, господствовавшие в науке на протя­жении большей части XVIII века, отличались от тенденций XVII века, В те вре­мена, когда главенствующую роль играло дворянство, не делалось еще такого настойчивого упора иа полезность науки, хотя о ней никогда и не забывали, как об этом свидетельствуют исследования Реомюра и Гейлса (стр. 448); по мере же приближения к концу этого века такая тенденция должна была проявиться более отчетливо. Вначале на первый план выдвигались занимательная и позна­вательная стороны науки. Теперь уже прекратились всякие бои с церковью, которая, как протестантская, так и католическая, стала терпимо и безразлично относиться к науке. Во всяком случае, паука нашла свое место; она стала институтом и обрела свои собственные внутренние традиции.

Благодаря Ньютону математическая астрономия прочно утвердилась как главенствующая отрасль науки, и на протяжении всего XVIII века развитие ее не приостанавливалось ни иа минуту. При этом во Франции оно проходило с большим успехом, чем на ее родине—в Англии, где парализующее влияние авторитета великого математика чувствовалось сильнее. Действительно, за все это время в теорию Ньютона не было внесено ничего нового, что имело бы сколько-нибудь серьезное значение для развития физики, однако главным образом благодаря Лейбницу принципы механики были обобщены и объеди­нены с новой математикой. Такое объединение оказалось средством для разрешения наиболее сложных проблем, позднее возникших в отдельных отраслях физики, в частности в результате изучения электричества и теплоты. Сделанные Эйлером, Даламбером, Мопертюи, Лагранжем и Лапласом ве­ликие обобщения в области механики должны были лечь в основу про­исшедшей в XX веке физико-математической революции.

Новые интересы. Электричество и ботаника

Хотя труды этих ученых полностью укрепили авторитет науки, непосредст­венное значение достигнутых успехов заключалось не в углублении, а в расши­рении сферы ее деятельности. Наиболее крупный вклад, внесенный в науку вна­чале и в середине XVIII века, относился к областям электричества и ботаники. При этом, в то время как электричество явилось вновь открытой научной|

Предпосылки и последствия промышленной революции 287

отраслью, ботаника представляла собой только новую формулировку чуть ли не самой старой из наук. Обе науки на начальных своих стадиях проявляли опре­деленную тенденцию к отходу от механического и математического уклона, характерного для XVIII века, в сторону большего разнообразия и меньшего догматизма (стр. 335 н далее, 356 и далее).

На первых порах изучение электричества рассматривалось как довольно приятное, хотя и бесполезное времяпрепровождение, давшее целый ряд новых, волнующих и эффектных экспериментов. Изобретя свой громоотвод, Франклин в буквальном смысле слова спустил электричество с неба на землю и предска­зал его будущее значение. Ботаника уже не ограничивалась в XVIII веке рам­ками аптекарского (или ботанического) сада, из которого врачи брали свои лекарственные травы, н под влиянием Линнея проникла в неизведанные области, усиливая социальные стремления скучавшей аристократии и упрямой буржуазии возвратиться к природе.

Вместе с ботаникой возродился интерес ко всякого рода коллекциям— монет, минералов, ископаемых,—представлявшим весьма достойное украшение кабинета дворянина и впоследствии ставшим основой для возникновения новых музеев. Кураторы образовали новую категорию ученых, начиная с богатого и знатного сэра Хенса Слоона (1660—1753), чьи великолепные коллекции стали ядром Британского музея⁶¹⁵, и кончая нечистым на руку Распе (1737—1794), который вдвойне отличился, будучи изгнан из Королевского общества и написав сказки барона Мюнхгаузена⁵-¹⁷.

Новый порядок в философии

Начало XVIII века было по преимуществу временем, благоприятство­вавшим освоению и отражению огромного научного прогресса XVII века. Перед философами XVII века стояла задача доказать существование альтернативы для средневековой классическо-религиозной картины мира, которую они и нашли в пророческих трудах Бэкона и Декарта, провозгла­сив победу новой науки. Философы XVIII века, с другой стороны, могли принять научную картину мира, данную им Ньютоном, как аксиому. Их задачей было расширить и примирить ее открытия—и, в еще большей степени, ее настроения—с политической и экономической системой, начи­навшей складываться в их время.

Вначале они проповедовали благожелательное отношение к признанию но­вого, рационального порядка. Локк, будучи сам ученым и врачом, целиком отрицал сверхъестественное н приветствовал власть закона—научного закона Ньютона и гражданского закона, установленного конституционной револю­цией 1688 года. Лейбниц при всех своих математических и философских спо­собностях и деятельности в пользу установления мира в Европе по самому существу своему представлял собой тип средневекового мыслителя. Он выдви­нул доктрину «предустановленной гармонии», мало чем отличавшуюся от Про­видения церковников, и провозгласил тезис, что «все к лучшему в этом лучшем из миров»⁵-⁵³³.

Тем не менее этот мир не оставался неизменным. Филоссфы последующих времен понимали, что в этой безмятежной картине не все в порядке. Идеалист ирландец Беркли отрицал, в интересах сфициальной религии, всякую иную реальность мира и науки, кроме существующей в глазах бога. Идея эта не поль­зовалась в то время особой популярностью, однако она должна была стать основой для реакции в XX веке. Гораздо больший успех имел скептик Юм, доказывая, что мы ни в каком знании не можем быть уверены, причем он относил это, в частности, и к религиозным догматам. Циник Вольтер пошел еще дальше и повел наступление на самую церковь во имя разума и благожелательности (benevolence). По мере приближения конца XVIII века философия все больше склонялась к занятиям социальными н экономическими реформами и подготов­кой почвы для французской революции (стр. 550 и далее).

Наука и промышленность