Самомнение новоначального подвижника

Вначале приведем пару примеров самовольного подвига новоначальных. В этих примерах мы увидим несколько видов прелести, о которых уже сказано выше или будет указано ниже.

Троицкие листки с луга духовного: « Архимандрит Онуфрий рассказал о себе: с 19 лет душа моя была полна желания посвятить свою жизнь служению Богу. С этой целью я прибыл в Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры. Он тогда только что открылся. Игумен скита, отец Анато­лий, видя мою юность, долго не принимал меня, но, уступая моим слезам, наконец, решил принять.

Послушание дано мне было при больнице служить больным. Старцем моим был назна­чен иеросхимонах Феодот, который прибыл из молдавской Нямецкой Лавры. Это был старец строгий и к себе, и ко всем прочим. Горя непреодолимым желанием спастись, прихожу я однажды к отцу Феодоту и прошу его благословения класть келейно по не­скольку сот земных поклонов. Старец, удив­ленно взглянув на меня, спросил: «Разве ты не бываешь на братском правиле, где чита­ется три канона - Спасителю, Божией Мате­ри и Ангелу-Хранителю, акафист и испол­няется пятисотница?» Когда я ему сказал, что на правиле бываю, тогда он строго взгля­нул на меня и сказал: «С тебя довольно и то­го, что исполняет вся братая». Но я продол­жал слезно просить, чтобы он сверх братского правила благословил мне класть земные поклоны в келлии.

С неохотой старец сказал мне: «Ну, клади по десять поклонов». Получив благослове-ние на поклоны в келлии, я стал класть ны­не десять, завтра двадцать и с каждым днем прибавлял и прибавлял и дошел до двух ты­сяч поклонов в день. Жажда к молитве во мне развивалась с каждым днем все более и более. На молитве я готов был умереть. Мое желание молиться разгорелось до того, что я стал замечать, что лик Царицы Небесной, перед которым я молился, иногда начинал блистать светом. Блистание света с каждым днем все усиливалось и усиливалось. Ра­дость в душе моей в силу этого была столь велика, что я представлял себя стоящим уже не на земле, а на небе.

К довершению моей радости я стал заме­чать, что Матерь Божия с иконы мне улыба­ется, а сам я кладу поклоны, как бы не каса­ясь пола на аршин, совершая молитву на воздухе. Видя такое дивное, неописуемое яв­ление, ниспосланное мне с неба, как мне ду­малось тогда, за мою веру и любовь к Богу, я мнил себя удостоенным этой великой Бо-жией милости за свою чистую, святую жизнь. Преисполненный таких мыслей и чувств, я решил своими переживаниями поделиться со старцем. В глухую полночь спешу к нему однажды в келлию и бужу его.

Когда открыл он мне дверь своей келлии, я упал к его ногам в порыве той же прелест­ной радости и воскликнул: «Батюшка, доро­гой мой, - моя радость состоит в том, что, когда я молюсь, Матерь Божия Своим ли­ком божественно озаряет мою келлию неиз­реченным светом. Она улыбается мне с ико­ны, а сам я, когда молюсь, поднимаюсь от пола на аршин приблизительно, и молитва моя совершается на воздухе».

Лицо старца стало еще суровее. Он спра­шивает меня: «Да ты сколько поклонов-то земных кладешь?» «Батюшка, вы благосло­вили мне класть по десяти поклонов, а я, грешный, кладу по две тысячи в день». Ста­рец пришел в неописуемый гнев и громко воскликнул: «Ах ты, мальчишка негодный! Как ты осмелился самовольно дойти до та­кого множества поклонов. Тебе не Матерь Божия улыбается во свете, и не благодать Божия поднимает тебя на воздух, а ты пошел на самоволие и гордость. Ты в прелести и са­мообольщении помышляешь, что уже спо­добился за свои мнимые подвиги велик к Божиих дарований и святости. Несчастный, ты действием диавола вошел в совершенную духовную прелесть».

Лицо старца стало еще грознее, и он крик­нул на меня: «Если я узнаю, что ты осме­лишься продолжать самовольные поклоны в келлии, тогда я пойду к игумену и буду про­сить, чтобы он немедленно выгнал тебя из обители как негодного, самовольного пос­лушника, исполненного бесовской гордости и самообольщения».

Затем он отпустил меня с видимой глу­бокой скорбью. После этого отец Феодот, мой старец, все последующее время моей жизни в скиту относился ко мне с особен­ной отеческой любовью и попечением. Бла­годаря ему Господь помог мне исцелиться от тяжкого духовного недуга и выйти благовременно из гибельной прелести».

Троицкие листки с луга духовного: «В 1889 году к нам в Троице-Сергиеву Лавру, - вспоминал отец Кронид, - на послу­шание прибыл очень красивый молодой че­ловек, брюнет со жгучими черными глаза­ми, звали его Александр Дружинин. Он был москвич. Я представил его отцу наместнику, и его приняли в число братии. Послушание ему было дано в трапезной: служить стран­никам. Каждый день я его видел в Троицком соборе на братском молебне в два часа ночи. Время от времени спрашивал его: «Как по­живаешь, привыкаешь ли?» Он отвечал, иногда и со слезами умиления: «Живу как в раю». Я в таких случаях невольно благода­рил Бога за его душевное устроение.

Прошло полгода. Александру Дружинину было дано новое послушание - заведовать овощными подвалами и дана келлия, в кото­рой он стал жить один. Как-то прихожу к не­му и замечаю, что мой знакомый в каком-то экстазе. Видимо, он совершал усиленный подвиг молитвы. Прошло еще несколько месяцев. Однажды при посещении я спра­шиваю его: «Брат Александр, ты за всеми монастырскими службами бываешь?» Он смиренно отвечает: «За всеми». - «И за брат­скими правилами бываешь?» «Бываю, - про­изнес он и добавил, - я ежедневно в храме Зосимы и Савватия бываю за всенощной и стою'утром раннюю и позднюю литургии».

Тогда я ему говорю: «Скажи ты мне, с чьего благословения ты взял на себя подвиг усиленной молитвы? Утреня, вечерня и ран­няя литургия - полный круг церковных служб, а правило братское завершает обязанности инока. Но поздаяя литургия и все­нощная есть не обязательное для всех повто­рение обычных служб. Я хорошо знаю, что во время поздней литургии с братской кухни приходят к тебе за продуктами, а тебя в кел-лии нет. Тогда поварам приходится искать тебя по церквам, что, несомненно, в их сер­дцах вызывает ропот и неприязнь. Подумай, такая молитва будет ли для тебя полезна? Да не оскорбится любовь твоя речью моей.

Беру на себя смелость спросить тебя еще об одном. Много раз я прихожу к тебе и вижу, что ты находишься в подвиге. Кто же тебя на это благословил? Помни, брат Александр, что жить в монастыре и творить волю свою -дело вредное для души. Смотри, как бы свое­вольная молитва не ввела тебя в гордость и самообольщение и не стала тебе в грех. Молю и прошу тебя, ради Бога, не твори никаких подвигов без ведома своего духовного отца».

Слушал меня юный подвижник с види­мым неудовольствием. От него я вышел с тя­желым предчувствием чего-то недоброго.

Прошел еще месяц. Сижу я однажды в своей келлии, читаю книгу, часа в два дня. Вдруг неожиданно дверь моей келлии с шу­мом отворяется и торжественно, с громким пением «Достойно есть», входит брат Алек-сандр Дружинин. Он кладет земной поклон перед моей келейной иконой и вдруг начи­нает продолжать земные поклоны.

Глаза его горели каким-то недобрым, зло­вещим огнем, и весь он, видимо, был воз­бужден до крайности. Недождавшись конца его поклонов, я встал и, обращаясь к нему, ласково сказал: «Брат Александр! Я вижу, что ты заболел душой. Успокойся, сядь, по­сиди и скажи мне, что тебе надо».

В ответ на мои слова он с сильным озлоб­лением закричал: «Негодный монах, сколько лет ты живешь в монастыре и ничего для се­бя духовного не приобрел. Вот, я живу один год, а уже сподобился великих божественных дарований. Ко мне в келлию ежедневно яв­ляются множество Архангелов от Престола Божия. Они приносят семисвечник и воспе­вают со мной гимны неописуемой славы. Ес­ли бы ты был достоин слышать это неизре­ченное пение, ты бы умер, но, так как ты этого недостоин, я тебя задушу».

Видя его нечеловеческое, злобное возбуж­дение и зная, что все, находящиеся в прелес­ти, физически бывают чрезвычайно сильны, я говорю ему: «Брат Александр, не подходи ко мне. Уверяю: я выброшу тебя в окно». Уловив момент, я постучал в стену соседа по келлии, который тотчас же и вошел ко мне на помощь. С появлением соседа я стал сме­лее говорить ему: «Брат Александр, не хотел ты меня слушать и вот видишь, в какую ты попал адскую беду. Подумай: ты хочешь ме­ня задушить. Святых ли людей это дело? Осени себя знамением креста и приди в се­бя». Но Дружинин продолжал угрожать за­душить меня как негодного монаха и еще го­ворил мне: «Подумаешь, какой наставник явился ко мне в келлию с советом - много не молись, слушай духовного отца. Все вы для меня ничто».

Видя такую нечеловеческую гордость, зло­бу и бесполезность дальнейшего разговора с ним, я попросил соседа вывести его вон из моей келлии. В тот же день после вечерни брат Александр снова явился ко мне и тор­жественно сообщил, что ныне за вечерней на него сошел Святой Дух. Я улыбнулся. Види­мо, это его обидело, и он мне говорит: «Что ты смеешься? Пойди спроси иеромонаха от­ца Аполлоса, он видел это сошествие». В от­вет на это я сказан: «Уверяю тебя, дорогой мой, что никто не видел этого сошествия, кроме тебя самого. Умоляю тебя, поверь, что ты находишься в самообольщении. Смирись душой и сердцем, пойди смиренно покайся».

Но больной продолжал поносить меня и грозить. Лишь пришел я на другой день от ранней литургии, брат Александр снова явился ко мне и заявил, что Господь сподо­бил его ныне в храме преподобного Никона дивного видения. От Иерусалимской иконы Божией Матери, что стоит над Царскими вратами, заблистал свет ярче молнии, и все люди, стоявшие в храме, будто бы попадали и засохли, как скошенная трава. Спрашиваю его: «А ты-то почему от этого света не ис­сох?» «Я, - отвечал он, - храним особой ми­лостью Божией ради подвигов моих. Этого не всякий достоин».

Говорю ему: «Видишь, брат Александр, как тебя диавол обольстил, возведя тебя в достоинство праведника, и тем увеличил твою гордость. Поверь мне, что стоявшие с тобой во храме пребывают в духовном здравии, а все, что ты видел, есть одна ду­ховная прелесть бесовская. Образумься, осознай свое заблуждение, слезно покай­ся, и Господь помилует тебя». «Мне каять­ся не в чем, вам надо каяться!» - закричал он.

Видя такое буйство несчастного и опаса­ясь припадков безумия, я тотчас же наяг • сал письмо его другу Ивану Димитриевичу Молчанову, по просьбе которого Дружи­нин был принят в Лавру. В письме было описано состояние больного. Через три дня Молчанов был уже у меня. Я все объяс­нил ему о Дружинине и, зная, что он хоро­шо знаком с настоятелем Николо-Пеш-ношского монастыря игуменом Макарием, посоветовал ему тотчас же отвезти к нему несчастного. В тот же день Дружинин был отправлен в Пешношский монастырь. Ког­да Иван Димитриевич объяснил отцу игу­мену о болящем, тот спокойно сказал: «Милостью Божией он поправится у нас. И свои такие бывали».

Александру Дружинину было назначено игуменом послушание - чистить лошадиные стойла на конном дворе. Брат Александр вначале протестовал, говоря: «Такого вели­кого подвижника вы назначаете на такое ни­зкое послушание. Я должен подвизаться в храме и совершать духовные подвиги для на­зидания прочим». Отец игумен, в успокое­ние его души, говорил: «Ты лучше всего и можешь показать добрый пример смирения и кротости через исполнение возложенного на тебя послушания. А относительно молит­вы не беспокойся. За тебя в храме будет мо­литься вся братия».

И действительно, по благословению отца игумена, за больного крепко молилась вся братия. Прошло полгода, Александр Дружи­нин за все это время в храме бывал только по праздникам и за ранней литургией. Целый день кидая навоз, он настолько утомлялся, что вечером ложился спать без дневных мо­лений и спал, как мертвый. Подвиги совер­шать ему уже было некогда. Мысль, что он святой, с каждым днем в нем слабела, и ви­дения у него постепенно прекратились.

Целый год он был на послушании в ко­нюшне и о своих мнимых подвигах забыл. Затем его перевели в хлебопекарню, где то­же труд не легкий. Через два года Дружинин переведен был на более легкие послушания. На лице его тогда проявился приятный от-йечаток смирения. Семь лет подвизался он в Пешношском монастыре. Здесь его пос­тригли в монашество с именем Афанасий. Впоследствии он перешел в московский Си­монов монастырь, где за смиренную добрую иноческую жизнь был произведен в сан иеродиакона.

Когда я был на послушании в Петрограде, в должности начальника Троицкого Фон­танного подворья, отец Афанасий Дружи­нин приезжая-ко мне повидаться. Я спрашивалего, помнил ли он то, что было с ним в Лавре во времяего духовного недуга, он от­вечал: «Все помню, но только теперь сознаю весь ужасмоего душевного состояния».

Григорий Синаит (О прелести): «И не надобно удивляться, если кто-либо из неопытных обольщен, или впал в исступление ума, или принял и принимает прелесть, или увидел чуждое истины, или говорит неуместное по неопытности и неведению. Иной, часто распространяясь об истине, невежественно и незаметно говоря одно вместо другого, не в состоянии правильно сказать, как обстоит то или иное дело. Он многих устрашает, а на безмолвников наводит порицание и смех своей безумной деятельностью. И нет ничего удивительного в том, что какой-нибудь новоначальный после многих трудов впадает в прелесть. Это случалось со многими ищущими Бога теперь и прежде».

Как рождается самомнение у новоначального христианина о своем пути?

Феофан Затворник (Что есть духовная жизнь..,п.46): «Поопаситесь самомнения, оно - первый враг. Исправность наша пред Богом, еще только преднамеренная, уже порождает мысль о некоей особенности нашей пред другими и даже пред собою - прошедшим, тем паче когда успеем сделать что-либо на сем пути. Как только немного постоим мы в сей исправности, она кажется чем-то дивным, и мы начинаем мечтать о себе как о лицах совершенных, совершающих дивные дела. А это враг подущает, чтобы возбудить самомнение. Кто поддастся и впадет в сие самомнение, от того тотчас отходит благодать и оставляет его одного. Тогда враг схватывает его как беспомощную добычу».

Симеон Новый Богослов (Сл.11): «…Бывает, что иной только что изберет кого-либо себе в духовные отцы и учители посредством исповеди у него, и не спустя несколько времени, а тотчас же, как назовет себя духовным ему сыном, начинает высказывать гордость пред сим духовным отцом своим, и, вместо того, чтобы быть духовным чадом и учеником, становится отцом духовным и учителем и начинает читать уроки отцу своему духовному, противоречить ему и уничижать его, если случится, что он скажет ему что-либо не по нраву его, а пройдет сколько-нибудь времени, он и совсем забывает, что есть у него духовный отец и учитель. Если же духовный отец сам ходит к нему, но не творит воли его, и не поблажает желаниям его или, лучше сказать, не падает и сам вместе с ним, чтоб вместе с ним и погибнуть, то он оставляет его и находит другого, который бы последовал его плотским пожеланиям.

Таким образом все духовное у нас, как и сам ты видишь и знаешь, ныне в беспорядке находится, расстроено; чин и предание апостольские забыты и заповеди Христовы оставлены. И это бедственное зло живет в нынешнем роде, при всем том, что все мечтают о себе, что они достаточно изучили божественное, знают заповеди Божии и могут рассудить, что и как подобает им творить. И еще вот что: думая, что все нынешнее священство есть совокупность лиц недостойных и грешных, они держат, однако ж, убеждение, что благодать Божия действует и чрез них, недостойных; но веруя, что несомненно получают дары Святого Духа как залог вечных благ, обетованных нам, посредством таинств, совершаемых сими лицами, они, однако ж, отворачиваются от иерея, чрез посредство коего дается им это, и презирают его как грешника, недостойного священства. Также относятся они и к духовникам своим: думают, что посредством исповеди у них они получают отпущение грехов своих, а их самих считают лишенными всякой добродетели, не имеющими никакого дерзновения пред Богом и ставят их на одну линию со всеми другими людьми. Так вот в каком состоянии находятся у нас почти все: думают, что и они получают или, лучше сказать, похищают все те духовные дары, которые Бог даровал Апостолам, Апостолы же передали тем, которые уверовали посредством их во Христа, а достойной чести и веры тем, чрез которых подаются им сии дары, не воздают: - каковую честь в начале Апостолы воздавали Владыке Христу, Апостолам - потом ученики их, а этим - те, которые состояли под ними; они же питают дерзкую уверенность, будто Бог не требует от них, чтоб они воздавали ее и ныне архиереям, иереям, игуменам и духовникам своим. Будучи крещены младенцами, они полагают поэтому, что не виновны бывают, когда не воздают потом чести тому, кто крестил их, и не благоговеют пред ним, как пред духовным отцом своим. Мечтается им также, что, выучив начатки христианских догматов еще в детстве, они знают достаточно для благочестия, и что потому Бог не взыщет с них за то, что они презирают учителей благочестия и не хотят более ничему научаться у них. Кажется им, что они довольно благочестивы и ведут жизнь более исправную, чем многие другие, почему надеются, что будут оправданы ради этого одного. Еще, - сказать на духу грехи свои, исповедаться в них и получить разрешение от духовных отцов своих, этого, им думается, достаточно для спасения, и не нужно уже потом им ни веры более иметь к сим отцам, ни чести им воздавать, ни благоговения оказывать, какое подобает им, как преемникам Апостолов, посредникам и молитвенникам за них пред Богом.

Таким-то образом вся вселенная ныне преисполнена этою прелестию и этим злом. Одной этой заповеди нарушение и презрение все вверх дном переворотило в Церкви Божией, повергло ее самую долу. В такое бесчиние и смятение пришла Церковь, что нигде почти не видно приличного ей благоустроения, и признака не найдешь, чтоб это было благообразно сочетанное тело Владыки. Будто мы не имеем главы Христа Господа, будто мы не братья по духу, связанные друг с другом и сочетанные благодатию Святого Духа, что не допускаем, чтоб каждого из нас в своем чине поставляли и благоустроили первостроители Церкви Божией?! От этого мы разделены и рассеяны, как бездушные частицы какого-либо вещества (как песок). Так много поработились мы пожеланиям своим, так сильно возобладали над нами похоти сластолюбия! Будучи увлечены ими к угождению себе лишь, мы раздробились, и от взаимной неприязни и гордости отвратились и отдалились друг от друга, и потеряли таким образом отличительную черту и знамение веры нашей, то есть любовь, о коей сказал Господь: «о сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою» (Ин.13:35). Если же потеряли ее, то напрасно именуемся христианами».

Итак, неступивший на путь очищения или прошедший только первые шаги, мнит о том, что уже достиг чистоты и совершенства. Это происходит потому что обычный путь духовной жизни ведет к определенным духовным успехам, и при этом идущий не знает каким образом это происходит. Т.е. человек изменяется и замечает за собою, что раньше он сделал бы не так, или эмоции были бы другие и т.п. Да, в этом есть таинственность действий Божиих о нас и это должно вести к благодарению Бога и к чувству полной зависимости от Него, и к стремлению еще более поступать по заповедям и вести жизнь угодную Богу. Но, к сожалению, человек думает, что это он сам сделал себя лучше и приобрел бесстрастие.

Феофан Затворник (Толкование на Пс.118, ст.107): «Смирение — отличительная черта преуспевающих. Чем кто больше преуспевает, тем более смиряется. Когда ты стал считать себя сколько-нибудь праведным, то знай наверное, что ты пошел назад.

Сюда же относятся предписания старцев — не мерять себя, и понятно: кто вменяет себя ни во что, тому нечего мерять; а кто стал мерять, тот, значит, чувствует, что он что-нибудь значит. Потому у старцев первая молитва, повторять которую они советуют и другим: «даруй мне, Господи, видеть грехи мои и оплакивать их всегда с сокрушением сердца, себя вменяя ни во что, чувствуя себя хуждшим всякого человека, достойным всякого презрения «здесь» и всяких мук «там». Только в благодати Твоей научи меня искать помощи и надежду спасения полагать в единой благости Твоей, не хотящей, да кто погибнет».