2017-11-30
134
Приведу “вопрос из письма радиослушательницы” и весьма характерный на него ответ баптистского проповедника Иакова Козлова из его книги “Вопросы и ответы”. К нему обращается только начинающая приходить к Богу женщина у которой два года назад “случилась беда: тяжело заболела дочь, а через три месяца её не стало, ей был 21 год. Я два года с кладбища не выходила, а по вечерам себе места не находила, спать не могла. Стала ходить в церковь, немного стала успокаиваться. У меня никаких духовных книг не было, а я так хотела читать что-то. И вот всё же Бог помог: дали мне Ваш адрес”. Ответ И.Ф. Козлова: “Мы, верующие, знаем, что самое лучшее и вечное начинается после смерти. Вы не находите покоя потому что не имеете уверенности что Ваша дочь будет в Царстве нашего Господа Иисуса Христа. Я советую Вам читать Слово Божие – Библию и черпать ведение из этой Божией книги, а также просить в молитве, чтобы Господь открыл Вам путь спасения. Мы, верующие люди, можем иметь надежду в Господе лишь тогда, когда веруем в искупительную жертву Христа и принимаем Господа как своего личного Спасителя… Я не хотел бы оставить Вас совсем без надежды. У Господа всегда есть пути, о которых мы даже не подозреваем… Молитесь Ему, вникайте в Его Слово, к этому призывает нас Господь. И Он даст Вам Свои откровения и утешит Вас”. [371]
Первое на что обращает внимание этот ответ – это неудачная (как всегда в подобных случаях) попытка подогнать ситуацию под протестантскую догматику и выразить гарантию Царства Небесного. Тогда как речь идёт о смерти явно неверующей девушки. Откуда же должна её несчастная мать черпать уверенность в том, что её дочь непременно будет в раю? Ведь при этом сама баптистская догматика не оставляет ей такой надежды, тут же провозглашая, что человек “может иметь надежду в Господе лишь тогда, когда верует в искупительную жертву Христа и принять Господа как своего личного Спасителя”. Баптисты, как видим, тоже советуют больше молиться Богу, но не о той, о ком скорбь, а только о себе и для себя.
Для православного нет никакой новизны в молитве за умерших. Как при жизни он молился о душе брата, так и по смерти тела, православный молится о той же душе.
Итак, Тот же Бог, та же душа, и те же мы… что изменилось? Почему я не имею права помолиться за ту душу, за которую молился всю жизнь? По той ли причине, что она разрешилась от тела? Неужели потому, что она стала беспомощной? Но ведь в христианстве не грех молиться за беспомощных. Посему молясь о прощении грехов своих братьев во Христе, не лишним было бы помянуть и ныне бестелесных (что не значит совершенных) братьев и сестёр.
Православные христиане, погребая умерших, не испытывают какого-либо качественно нового чувства. То, что происходит – это расставание, пусть даже и долгосрочное. В этот момент перед всяким верующим встает вопрос: о ком и о чём молиться? Как и в случае расставания с живым другом, человек в меру своей духовности решает: помолиться ли о том, как бы ему пережить это расставание, то есть, помолиться о себе. Или же помолиться об уходящем (о его предполагаемых нуждах)?
«Живые и оставшиеся (на земле) веруют, что отшедшие и умершие не лишены бытия, но живы пред Богом. Как Святая Церковь научает нас о путешествующих братиях молиться с верою и упованием, что совершаемые о них молитвы полезны им: так надобно разуметь и о молитвах, совершаемых об отшедших от мира сего». [372] Итак, православные выбирают молитвенное напутствие об уходящем. Протестанты заменяют его собранием вокруг умершего для того, чтобы помолиться о себе. На их похоронах бывает попечение обо всём и всех. Бывает и дорогой гроб, и цветы, и слёзы, трапеза, утешительные речи, воспоминания о жизни покойного, о его трудах, молитвы о скорбящих родственниках, и даже молитвы за убийцу погибшего (если он убит). Только вот молитвы о самом усопшем (ради памяти которого всё это делается) не бывает. Так, погребая тело в земле, они погребают вместе и душу, отрезая её от своей общины.[373]
Надо бы рассмотреть и вот на какой вопрос: почему христиане вообще молятся за ближних (живых)? Чем это мотивировано? Ответ прост: мы молимся за ближних, потому, что те нуждаются в Божьей помощи. Мы молим Бога о даровании им просвещения, о помощи телесной, житейской, но главное – о великом таинстве, которое творит только Бог – о прощении грехов.
Протестанты не видят смысла в молитве за умерших и в этом есть своя правота. Но всё зависит от того, о какой молитве мы говорим. Молитвы бывают различные: о здравии, о вразумлении, об успехах в работе, учёбе и служении т.п. Когда протестанты говорят о бесполезности молитв за умерших, мы готовы их поддержать, если речь идёт об этом роде молитв. Но есть ещё одна молитва, простирающаяся в иную плоскость, которую нельзя не заметить на страницах Библии – молитва о прощении грехов ближнего. Об этом молился Христос, вися на кресте (Лк. 23:34), и ап. Павел, терпя скорби (2Тим. 4:16); об этом просил молиться Симон волхв (Деян. 8:18) и т.д. Эта молитва (и только она) вполне уместна и по ту сторону гроба, если мы всерьёз считаем грех брата удаляющим его от Бога.
Апостол Павел об Онисифоре: Да даст ему Господь обрести милость у Господа в оный день (2Тим. 1:18). Следует внимательно отнестись к тому, что милости у Господа апостол просит в оный день, т.е. в день Страшного Суда. В том же послании апостол дважды выражает заботу о доме Онисифора, о нём самом говоря в прошедшем времени (2Тим. 1,16; 4,19). В толковании А.П. Лопухина, которым при “разборе слова” часто пользуются баптистские проповедники, делается вывод: “ясно, что Онисифора во время написания послания уже не было в живых – Да подаст ему Господь… Не без основания в этих словах видят доказательство того, что апостол Павел верил в дейтвенное значение молитвы за умерших. Высказанное им желание, раз оно обращено ко Христу, есть не иное что, как молитва”. [374] Значит, в апостольском мировоззрении, смерть ближнего не может служить оправданием равнодушного к нему отношения.
Но даже если не рассматривать эти слова апостола непосредственно как молитву за умершего, полагая, что Онисим на тот момент был жив, то нельзя не заметить, что само назначение и характер заупокойной молитвы в Православии вполне тождественен этой апостольской молитве. Апостол молится ни о вразумлении, ни об успехе евангелизации, ни вообще о делах или поведении Онисима. Единственное прошение у Господа – обрести милость у Господа! О том же молится и Православная Церковь, поминая ушедших.
Как видим, в Библии есть пространство для молитвы за умерших. Чего в ней точно нет, так это запрета на такую молитву. А ведь именно конкретных запретительных строчек мы имеем право требовать от протестантов. Они сами избрали для себя область полемики и богословия «только Писание», значит, и протесты их обязаны быть только из Писания.
Высказывания баптистов о бесполезности молитв за умерших отнюдь не делают их отрицание обоснованным. Кроме того, объяснение баптистами причины, почему они не молятся за отшедших в мир иной, ещё не есть доказательство того, что Слово Божие строго запрещает такую молитву для всех на свете! Христианские принципы, преподанные в (Рим. 14гл) не позволяют христианам запрещать друг другу то, что им лично кажется бесполезным. Иной отличает день от дня, а другой судит о всяком дне равно. Всякий поступай по удостоверению своего ума. Кто различает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает (5-6ст). Чтобы быть последовательными в своём столь радикальном отрицании молитвы за умерших, баптистам необходимо указать строки Нового Завета называющие её грехом, беззаконием и т.п. Баптисты их предоставить не могут, ибо таковых в Писании просто нет.
Совершенное незнание загробной участи отшедших также не убеждает нас бездействовать. Оно является поводом к молитве, а не к её отрицанию. Так как и в земной жизни: незнание исхода дела у христиан рождает тревогу и попечение, выражаемые главным образом в молитве. Мы молимся потому, что не знаем. Во всех жизненных ситуациях аналогичных этой баптисты поступают так же, что указывает на неестественность запрета на заупокойную молитву. Жизнь – школа, смерть – экзамен. Аналог: брат готовился, как мог, к важнейшему экзамену. Накануне просит другого брата: “помолись о благополучной сдаче!”. И тот обязательно будет молиться до тех пор, пока не узнает результата. И когда он молится, он не знает: сдаёт ли брат свой экзамен именно сейчас или же он уже успешно сдан час назад, или может наоборот – экзаменуемого уже выгнали из кабинета… и т.д. тем не менее, брат молится о брате независимо от времени. В этом смысле его молитва возносится без учёта времени её исполнения. Незнание в подобных ситуациях, безусловно, – повод молитвенного ходатайства.
Эти нравственные аргументы, вполне возможно, кажутся непонятными и неприемлемыми, но это лишь до первой встречи со смертью близкого человека. Я не имею в виду «ближнего» в расхожем понятии этого слова, а реально любимого и дорогого. И тогда легче становится расслышать слова Христа: Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у него все живы (Лк. 20:38), а посему, и молитву за умершего примет так же, как и молитву за живого. И вот какое дерзновение мы имеем к Нему, что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас… мы знаем, что Он слушает нас во всём, чего бы мы ни просили… (1Ин. 5:14-15). Ибо сказал: Чего ни пожелаете, просите, и будет вам (Ин. 15:7). И всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Мф. 21:22). Грех – сомневаться в словах Божиих. Грех – отравлять свою молитву маловерием. И уж тем б о льший – отсутствием веры оскоплять пределы этого «всё» до узости позитивистского мышления.
«В Библии нет прямого указания молиться за умерших. Если бы это было так важно, то Бог обязательно дал бы непосредственное повеление об этом!» – возражают баптисты. Но если так рассуждать, то и за стариков молиться не надо! Прямого указания на это в Библии тоже нет. Нет в ней также изложения важнейших догматов: о Боге-Троице (I Всел. Собор), о соединении естеств во Христе (IV Всел. Собор), о непогрешимости 27 книг Нового Завета, и о многом другом. Не лучшим ли будет, последовать методу, предлагаемому и самими баптистами: “Если Библия ничего не говорит по данному вопросу, то существуют общие библейские принципы”. [375] Это верный подход. Но, верно и то, что эти принципы не ограничивают взаимного молитвенного попечения христиан.
Заповедуя нам вообще молиться друг за друга (Иак. 5:16), апостол не ограничивает нас смертью ближнего: Всякою молитвою и прошением молитесь… о всех святых (Еф. 6:18). Прошу совершать молитвы прошения, моления … за всех человеков (1Тим. 2:1). Молитесь друг за друга (Иак. 5:16). Разве умершие нам уже не друзья? Или они перестали быть «человеками»?
Евангельский образ христианина предполагает его всегдашнее молитвенное обращение к Богу. У христиан это происходит естественно и во всех жизненных ситуациях. Непрестанно молитесь (1Фес. 5:17), – заповедует апостол. Но почему-то эта непрестанность обязана прерваться в момент смерти ближнего. Или переориентироваться с главного объекта (т.е. самого умершего) на второстепенные? Это неестественно для верующего, так как, отрицаясь от молитвы за умершего, он отрицается и от самого умершего, ибо молитва к Владыке живых и мертвых – это последняя ниточка, соединяющая наши души в богопоклонении (Флп. 2:10). Посему, вполне по-христиански было бы, не ища спец-директив в Библии, молясь хотя бы по принципу “о тех, кто в нужде”, помянуть и о детях, стариках, инвалидах и без особой скрупулёзности и об умерших братьях.
Важно отметить особенность православного учения о молитве за умерших: «Наши молитвы могут действовать непосредственно на души скончавшихся, если только они скончались в правой вере и с истинным раскаянием, т.е. в общении с Церковью и Господом Иисусом». [376] Это не от жестокосердия Православная Церковь не молится за «нераскаянныхгрешников», а ввиду того, что скончавшиеся в неверии, нечестии и нераскаянности совершенно погасили в себе дух Христов (1Фес. 5:19). В них нет того начатка добра, того семени жизни, которое, недостаточно раскрывшись на земле, по милости Божией смогло бы сделать их способными войти в Царство Небесное. И хотя нам не известны суды Божии, но это педагогическое ограничение Церкви мудрее радикализма ЕХБ.
Если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12:32), – говорит Господь наш Иисус Христос. Но что означает “простится” или “не простится” в веке будущем? Если Бог есть Любовь (1Ин. 4:16), то вопрос не в Его немилости или благоволении. Вопрос касается исключительно человека. Человек по смерти, независимо от его желания, обретает видение духовных реалий (Лк. 8:17). И даже о Боге он узнает несравненно больше, чем живущие ныне богословы. В отсутствии плотяной завесы всё становится явно и нескрываемо. И как следствие, он познает себя. То, к чему подвигает человека видение своей искажённости, и является способностью человека к покаянию.
Есть люди, которые еще при жизни обретают один из элементов бесовского самосознания. Этот характерный элемент – озлобление, рождающееся вместо покаяния, при выявлении своих пороков. Например, плохой человек, когда осознает, что был неправ – озлобляется, противопоставляет себя объекту обличения. Таким образом, он приводит себя в состояние нравственно худшее, по отношению к первоначальному. Как сказано: Человек, который, будучи обличаем, ожесточает выю, внезапно сокрушится и не будет ему исцеления (Притч. 29:1). Вспомним фарисеев! Правда Христова о них приводила их в неистовство, мытарей же и грешников – к покаянию. Тот же закон соотношения состояния души пред лицом Откровения бытует и за гробом. Сила его и, соответственно, контраст лишь усиливаются. Ведь первоначально, живя на земле, человек не без внутренних колебаний приходил к озлоблению. Какая-то часть его души всё же влекла его к покаянному изменению, к реализации высших нравственных импульсов (голос совести). Привыкнув при жизни подавлять в себе эти движения души, человек оказывается не в состоянии обрести их определяющими в веке будущем. Так на нем в самом горьком значении исполняются слова Господа: Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет (Мф. 25:29).
Следовательно, такой человек не получит прощения ни в сем веке, ни в будущем не по решению Божию, а просто потому, что окажется неспособен даже возжелать богообщения. Только по отношению к этой категории людей православные и баптисты утверждают единогласно: “после смерти нет покаяния, нет прощения, невозможны перемены”. [377]
Но христианин, умерший в надежде богообщения, в свете осознания своей греховности, возжелают сего еще более. И молитвы живых явятся для него живым содействием и силою, при которой станет возможным исцеление израненной грехами души.
«Закон жизни таков, – говорит Феофан Затворник, – что коль скоро ктоположит здесь семя покаяния, хоть бы то при последнем издыхании, то уж не погибнет. Семя сие возрастёт и плод принесёт – спасение вечное. А коль скоро кто здесь не положит семени покаяния и перейдёт туда с духом нераскаянного упорства во грехах, то и там навеки останется с тем же духом, и плод от него вовеки будет пожинать по роду его, Божие вечное отвержение». [378]
А теперь отступим немного от православного исповедания и предположим следующее: да, действительно, протестанты правы. И мы, православные, совершенно не знаем, доходят ли наши молитвы до Бога или не доходят, исполняются ли наши мольбы Христом или не исполняются, и вообще – могут они хоть чем-то помочь усопшим или же не могут? Сего абсолютно не знаем и ни в чем не уверены! И что же? Вывод отсюда однозначен: молиться за умерших даже в этом случае никак не лишне и даже необходимо! Почему же? Представьте себе, что вы окончательно заблудились в лесу, будет ли грехом кричать: «Ау-у»? Да, быть может, это не поможет, быть может, никто не услышит и все ваши старания напрасны. Но всё же! Если речь идет о спасении жизни, кто осудит взывающего? Разве отсутствие стопроцентной уверенности в исполнении молитвы лишает её права на существование? Да и во всякой обычной своей молитве христианин не бывает уверен ни в её исполнении, или даже в её угодности Богу. Потому и прибавляет в конце: «воля не моя, но Твоя да будет».
Теперь вернемся «в лес». Скажите: а имеет ли аукающий (т.е. взывающий о помощи) какой-то плюс перед тем, кто ходит в дебрях и принципиально молчит оттого, что помощь ему кажется слишком маловероятной? Безусловно, имеет. А скажите, чьё поведение естественнее или, скажем, спасительнее? Конечно, взывающего! Итак, всё упирается в наличие веры и в ее силу. Отсюда последний вопрос: кто из этих двух оказался религиозным, а кто прагматиком? Вот видите, благоразумен, оказывается, аукающий, даже притом, что он сам не уверен, что будет услышан. И это поведение естественно проистекает из устроения нашей души. В минуты крайней нужды люди решаются просить даже тогда, когда почти уверены в том, что им откажут.
Даже если предположить, что православные мотивируют свои прошения об умерших именно так (и только так), то всё равно с этим нельзя не согласиться. Потому, что этот нравственный аргумент растёт не из учебников догматики и кабинетных рассуждений, а из человеческого сердца, а если оно ещё и христианское, то неестественным будет для неё всю свою любовь и попечение во Христе Иисусе ограничить лишь нарядным гробом и венками.
Как говорится, «сердцу не прикажешь». Протестанты, которые научились мыслить и чувствовать по-христиански, не умещаются в узкие рамки собственной догматики. Даже самые убеждённые протестанты по смерти своих близких допускают абсолютно бесполезные для их загробной участи элементы – плач и слёзы! Уж они-то, исходя из любого вероисповедания, никак не помогут умершим! Однако, кто остановит плачущего ввиду сей причины? Эти выражения душевного состояния естественны и льются из человеческой души без соизволения на то предубеждённого разума. Так и молитва об умершем естественно рождается в душе христианина даже независимо от её необходимости или действенности.
Такое проявление христианской любви как молитва не должно и не может быть подчинено принципам рациональной схоластики. Неверие стоит на началах отрицания молитвы и только рациональные соображения об эффекте и необходимости понуждают маловера стать на молитву. Но для души христианской молитва есть неотъемлемая часть жизни. Посему христианство исходит из её постоянства и не мыслит о её границах определяемых критическим разумом. А.С. Хомяков об этом писал так: “Молимся же в духе Любви, а не пользы, в духе сыновней свободы, а не закона наемнического, просящего платы. Всякий спрашивающий: «Какая польза в молитве?» признаёт себя рабом. Молитва истинная есть истинная Любовь”. [379] Итак, если христианин задаётся вопросом: “ради какой выгоды мне молиться? Что это даст?”, то, очевидно, не познал он любви сыновней к Отцу Небесному. Для такового молитва – тягота, работа, за которую он требует платы, ответной услуги от Бога и т.п. Такая постановка вопроса подменяет самое существо молитвы, которое есть богообщение, собеседование с Богом, это есть дар Божий и радость для сынов Его, а не труд наемника! До некоторой степени молитва может мотивироваться необходимостью испрашиваемых благ, но чада Божии, не отвергая прошений, предпочитают им само молитвенное богообщение. Посему у верных вопрос: “с какой стати я должен молиться?” не может быть выше самой молитвы и обуславливать её. Отбросьте рабскую психологию и поймёте дух молитвы за возлюбленных братьев во Христе! Это дух любви. А не выгоды или корысти.
Теперь перейдём к немаловажному вопросу о соотношении страшного Суда и молитв за умерших. Откровение Библии о грядущем всеобщем Суде живых и мёртвых принимается как православными, так и баптистами, но у последних этот Суд остаётся совсем без смысла. Баптисты убеждены в том, что «мысль о том, что «для умерших нет пока окончательного суда», – ни на чём не основана». [380] Это означает, что по существу Суд над умершими невозможен, ибо он уже состоялся (сразу по смерти). Праведники – в рай, грешники – в ад, без каких-либо апелляций или неопределённости о грядущей вечности! Баптистами этот вопрос объявляется окончательно решённым! Но в таком случае, оправдано ли будет всеобщее воскресение, если на нём будет объявлено только то, о чём и Господь и мёртвые прекрасно знали уже давным-давно? В том, чтобы сказать осуждённым: “вы осуждены!”, а блаженным – “вы блаженны!”, столько же смысла, как и в том, чтобы объявить Иоанну, что он – Иоанн или Петру – что он – Пётр! Неужели воскрешённые нуждаются в торжественном объявлении состояний, уже давно ими переживаемых? Отчасти понятен вопрос о праведниках: им, возможно, приятно будет лишний раз услышать о том, что их вечное блаженство есть вечное блаженство. Но зачем Иисусу Христу понадобилась такая вселенская издёвка над осуждёнными грешниками? Извините за сравнение, но это всё равно, что, пойдя на кладбище и воскресив своего недруга, объявить ему, что он – гнилой труп и снова закопать! Какое торжество справедливости!
Итак, мысль о том, что молитвы за умерших бессмысленны по той причине, что все уже определены окончательно, делает бессмысленным Последний Суд. К тому же Господь называл конец света именно Судом, а не просто объявлением итогов. Суд не может называться Судом, если на нём реально не выносится никакого решения, а лишь повторяется прежде бывшее и всем известное. Чтобы не превратить всеобщий Суд над мёртвыми в пустую формальность, необходимо признать частное определение (сразу по разлучении с телом) не окончательным.
На это же указывает и то, что ныне перешедшие в мир иной пребывают во времени, и только Последний Суд есть причастие вечности. Апостол Иоанн так свидетельствует о мздовоздаянии мученикам на частном суде. Я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели… И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число (Откр. 6,9;11). Это еще не Царство Небесное, в котором времени уже не будет (Откр. 10:6). Сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, значит данное мздовоздаяние произведено во времени, а потому не может быть полным. Во-вторых, здесь описываются события до всеобщего воскресения живых и мертвых, а значит, не вошли они еще в Царство по слову Спасителя: Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира (Мф. 25:34).
Итак, частный суд – суд неполный, предварительно совершаемый во времени. А значит, и состояние грешников не обрело ещё постоянства вечности и благодатью Господа нашего Иисуса Христа может быть изменено.
Стандартное возражение баптистов против молитв за умерших – притча о богаче и Лазаре (Лк. 16гл). Но, рассматривать эту притчу как “аргумент против” не позволяет ряд обстоятельств:
Во-первых, герои притчи – две крайности: нищий праведник и безнравственный богач. А за эти две категории Православная Церковь не молится.
Во-вторых, повествование притчи относится ко временам ветхозаветным, когда были лишь Моисей и пророки (Лк. 16:29). Поэтому здесь не может идти речи о новозаветном понимании рая и ада.
В-третьих, после креста и смерти Христос изменил ветхозаветное состояние ада! (От. 1,18) Он находящимся в темнице духам сойдя проповедал… для того и мертвым было благовествуемо, чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом (1Пет.3,19; 4,6). Спаситель изменил природу потустороннего бытия. И все, кто оказался способен пребывать с Ним, откликнулись на Его проповедь. Это есть великое дело Божие. Акт, обусловленный Кровью Искупителя, Его воплощением и смертью, таинство Нового Завета.
Баптисты, словно не зная о благовестии во аде, учат «что по-прежнему существует великая пропасть!» При этом восклицая: «Слово Божие непреложно!». [381] Восклицание это весьма недальновидно. Ведь если мы о каждом ветхозаветном обстоятельстве будем говорить: «Слово Божие непреложно!», словно со времен Моисея и пророков ничего не произошло, то уподобимся иудео-христианским сектам первых веков, утверждавшим неизменность Ветхого Завета и его приоритетное значение пред Новым.
Говоря о спасённых Христом из ада душах, мы не говорим о нераскаянных грешниках, подобных евангельскому богачу (Лк. 16:26). Так и апостол Иоанн различает согрешающих грехом «к смерти» от согрешающих грехом «не к смерти» и повелевает молиться о последних с верою, что Бог даст ему жизнь (1Ин. 5:16). И далее: Есть грех к смерти: не о том говорю, чтобы он молился. По моему мнению, здесь апостол Иоанн имеет ввиду молитву за умерших братий. Если бы речь шла о живых, то получилось бы, что совсем не по-христиански апостол советует не молиться о явных грешниках. Ведь Сам Иисус Христос молился за распинавших Его и другим заповедал: любите ваших врагов, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь об обижающих вас (Лк. 6:27-28).
Пытаясь перетолковывать (1Ин. 5:16) так, чтобы этот стих не говорил о молитве за умерших, П.И. Рогозин в результате вошел в противоречие не только с ап. Иоанном, но и с самим собою. Он пишет: «Повеление ап. Иоанна молиться о тех, кто «согрешил грехом не к смерти», совершенно не относится к людям умершим. Это повеление не может быть отнесено даже к живым верующим людям, и тем более к неверующим, отвергающим благодать Божию». [382] Не правда ли, весьма любопытная трактовка! Но вот вопрос: тогда к кому же, в таком случае, относится повеление ап. Иоанна? Далее, говоря о нераскаянных грешниках (т.е. о «неверующих, отвергающих благодать Божию»), Рогозин, похоже, дискутируя с самим собой, заявляет, что «за таких грешников мы должны молиться, пока они еще живы». [383] И тут же, забыв о недавнем утверждении, что «это повеление не может быть отнесено даже к живым верующим людям», резюмирует: «Молитва о грехе «не к смерти» в жизни верующего весьма необходима, ибо все мы много согрешаем ( Иак. 3:2 )»! Что это за противоречивое блуждание мысли? Тут уж если и пожелаешь согласиться с Рогозиным, то опять же вопрос: с каким именно из его взаимоисключающих тезисов?
«Бог нигде и никогда – пишут баптисты, — не возлагал ответственности за вечную участь нераскаявшегося грешника на его родственников или близких друзей. В вопросе спасения каждый человек ответственен сам за себя». [384] Данный тезис не верен как в целом, так и по частям. Во-первых, об умершем у нас молятся не только близкие друзья и родственники, но вся Церковь. Во-вторых, это в буддизме каждый спасается сам, а остальные мешают. Мы – единое Тело Христово. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены, славится ли один член, с ним радуются все члены (1Кор. 12:26).
В целом же это заявление опять делает ненужной и молитву за живых. Ведь можно также сказать: «Бог нигде и никогда не возлагал ответственности за живых грешников на его родственников и близких друзей. В вопросе спасения каждый человек ответственен сам за себя!» Абсурд? Бесспорно! Если я молюсь о ближнем, это еще не значит, что на меня возложена ответственность за его спасение. Носите бремена друг друга и таким образом исполните закон Христов (Гал. 6:2).
Никак нельзя обойти вниманием и историческую реальность. Сравним тезис баптистов: «догмат о молитве за умерших вошел в практику Церкви только при Иоанне XVIII в 978году «[385] с историческими фактами, и свидетельствами христиан.
Все древние литургии, которые употреблялись или употребляются в Церкви восточной, известные как литургии св. Иакова, брата Господня, св. Василия Великого, св. Иоанна Златоустого. Равно как и литургии западных церквей: римской, испанской, мозарабской, галликанской и др. И, наконец, различные раскольнические церкви, отделившиеся задолго до 978 года, такие, как: яковиты, копты, армяне, эфиопы, сирийцы, несториане и др. – молятся за своих умерших братьев. Из всех их литургий, как ни многочисленны и разнообразны они не были, нет ни одной, в которой не присутствовали бы молитвы за умерших. Факт этот немаловажен. Если баптисты не верят ни нам, ни католикам, то должны были бы поверить хотя бы тем, кто также как и протестанты и тех и других считает еретиками и отступниками!
Во избежание голословности приведем некоторые из числа свидетельств.
Свидетельство “великого богослова своего века” – как его называют сами баптисты[386] Тертуллиана: «Приношения за умерших мы творим ежегодно в день их кончины» [387]. “Муж ежегодно совершает память об (умершей) жене и приносит жертву, и наоборот, жена тоже ежегодно приносит жертву за мужа умершего”. “Мы совершаем приношения за усопших и торжества в честь святых”. [388]
Дионисий Ареопагит: «Священнослужитель творит молитву над усопшим и по молитве целует его, а затем все предстоящие в молитве же, просят бесконечную благость Божию, да простит усопшему все грехи, по немощи человеческой соделанные, и упокоит его в свете и в стране живых, в недрах Авраама, Исаака и Иакова, в месте, откуда удалена всякая болезнь, печаль и воздыхание». [389]
