Мифологическая эпоха

Мифологическая эпоха – это период, когда коллективные эсхатологические воззрения начинают свое непосредственное формирование в контексте развития мифологических культур. Можно сказать, что данный процесс совпадает с процессом генезиса первых человеческих цивилизаций. В данную эпоху чувствование “конечности бытия” из мистической практики перерастает в мифологическую. Безусловно, доцивилизационный мистицизм никуда не исчезает, но он расширяется и воплощается в ином масштабе и в иной глубине воздействия. Отныне, чувствование смерти – это не только индивидуальное переживание человека, но и надиндивидуальная надстройка, продукт и предмет деятельности человечества. Иными словами, эсхатологические воззрения становятся культурными артефактами (мифами), способными к трансляции и проникновению (распространению) в другие цивилизации.

“Миф излагает сакральную историю, повествует о событии, произошедшем в достопамятные времена „начала всех начал“. Миф рассказывает, каким образом реальность, благодаря подвигам сверхъестественных существ, достигла своего воплощения и осуществления…” [Элиаде М. Аспекты мифа].

Одним из основных типов мифа, как отмечает Элиаде, является космогонический миф. Космогонический миф – это сакрализованная история о “начале всех начал”, это своеобразный способ человечества придать трансцендентный смысл жизни и смерти. В качестве примера, для нас интересен символ Нового года в древних обществах. Это своего рода обновление, которым знаменуется конец старого и начало нового цикла. Мир проходит поэтапно несколько стадий своей деградации, чтобы в конце погибнуть и снова возродиться. Всё это возможно лишь благодаря космогоническому мифу, который несёт в себе это самое будущее возрождение. «Хотя неисчерпаемость быстро утрачивается, она периодически восстанавливается», отмечает Элиаде. Конец знаменует новое начало.

Данная специфика космогонического мифа, существовавшая в античных обществах, в дальнейшем будет играть принципиальную роль в формировании и развитии религиозных систем. Этой темы мы обязательно коснемся несколько позже, а сейчас рассмотрим наиболее яркие примеры существования эсхатологических воззрений в древних цивилизациях.

 

Шумеро-аккадская мифология. «Шумеры» – это общепринятое в научных кругах обозначение народа, проживавшего в Южной Месопотамии (в долине рек Тигра и Евфрата) и говорившего на шумерском языке. Считается, что шумерская цивилизация – одна из первых в истории человечества (сформирована ок. III тыс. до н.э.). Основным ее культурным артефактом можно назвать шумерские сказания, на основании которых в XVIII-XVII веках до нашей эры был создан “Эпос о Гильгамеше” – одно из старейших сохранившихся литературных произведений в мире.

Главными героями «Эпоса» являются полубог Гильгамеш – могучий воин, царь Урука, а также Энкиду – дикий человек, которого богиня Аруру создала из глины. Богиня создала Энкиду в ответ на просьбы жителей Урука, недовольных их правителем – Гильгамешем, которого они обвиняют в том, что буйство его не знает предела [Афанасьева В.К. Гильгамеш и Энкиду.Эпические образы в искусстве].

Энкиду с цивилизованной жизнью не знаком, живёт в степи среди диких животных и не подозревает о том, для чего он создан. При этом у Гильгамеша возникают видения, из которых он понимает, что ему суждено найти друга [Афанасьева В.К., там же].

Однажды в Урук пришло известие о том, что в степи появился какой-то могучий человек, который не даёт охотиться, защищая животных. Гильгамеш решает послать к нему блудницу, считая, что это заставит зверей покинуть Энкиду. Цели своей он добился – Энкиду был соблазнён, после чего блудница забирает его с собой в город, где он приобщается к цивилизации и впервые вкушает хлеб и вино [Афанасьева В.К., там же]. К слову, весьма занятно находить существование символических «хлеба», «вина» и «блудницы» в мифологии древних цивилизаций.

В городе Энкиду встречается с Гильгамешем. Между ними происходит поединок, но победить никому из них не удаётся. После этого они становятся друзьями и вдвоём начинают совершать подвиги. Они сразились со свирепым Хумбабой, который охраняет горные кедры, затем их соперником становится чудовищный бык, посланный богиней Иштар, разъяренной на Гильгамеша за его отказ разделить с ней любовь. Убийство Хумбабы вызывает гнев богов, который обрушивается на Энкиду, в результате чего тот умирает [Афанасьева В.К., там же].

Смерть Энкиду потрясла Гильгамеша, от горя он бежит в пустыню, тоскует по другу, его отчаяние огромно. Гильгамеш в первый раз понимает, что он смертен, и осознает, что смерть – это судьба всех людей [Афанасьева В.К., там же].

Здесь мы можем отчетливо увидеть, что экзистенциальное отчаяние Гильгамеша, которое вскрылось из-за смерти его лучшего друга, до глубины души потрясло полубога. Следует учитывать, что данный «Эпос» – это многовековой культурный продукт интенций целой цивилизации, это мифологизированное и сакрализированное мировоззрение людей, выкристаллизованное в художественно-литературный артефакт, по которому мы можем с определенной уверенностью судить, что страх перед конечностью бытия – это сущностный фактор культурного становления и развития общества, принимающий разнообразные формы во всевозможных культурных и социальных сферах человеческой деятельности.

«В результате своих скитаний Гильгамеш оказывается на острове блаженных, где живёт Утнапиштим – человек, который единственный из всех стал бессмертным. Гильгамеш желает понять, как это удалось Утнапиштиму, который рассказывает об истории всемирного потопа, после которого он оказался единственным выжившим» [Афанасьева В.К., там же].

Следует пояснить, что всемирный потоп, по древнешумерской легенде, наслали разгневанные боги, решив на совете таким образом наказать людей (не сказано, почему), и всем было запрещено предупреждать об этом людской род. Но один из трех великих богов (бог Энки – по его повелению супруга Нинмах создала из глины Абзу – первого человека) не мог смириться с этим и предупредил великого царя и жреца Утнапиштима, чтобы тот построил корабль, собрал там всевозможных тварей и готовился к потопу. Потоп длился 7 дней и 7 ночей, после чего Утнапиштим приносит в жертву быков и овец во имя богов, падает перед ними ниц, а те, в свою очередь, даруют ему бессмертие, обещают возродить человечество и поселяют Утнапиштима на острове блаженных, где и оказывается горем разбитый полубог Гильгамеш.

«Жена Утнапиштима, пожалевшая героя, уговорила мужа сделать ему на прощание подарок. Гильгамеш получает знание о цветке вечной молодости, который очень тяжело найти. Гильгамешу удалось найти, но не отведать цветок: когда он решил искупаться, змея съедает цветок, сбрасывает кожу и становится молодой» [Афанасьева В.К., там же].

Здесь не трудно проследить влияние шумерской легенды «О потопе» и «О цветке бессмертия» с символом змеи на становление религиозности древних иудеев и ранних христиан. Да и в целом, идея потопа как катастрофы, сметающей старое и дающее путь новому (в мифах древних шумер потоп был не один) – это вполне сформировавшиеся эсхатологические воззрения, бытующие в культурной среде общества того времени.

Или вот еще. «XII песня, которая имеет более позднее происхождение и была механически присоединена к «Эпосу», является дословным переводом на аккадский язык второй части шумерской поэмы «Гильгамеш и ива». Она повествует о том, как Энкиду решает спуститься в подземный мир, чтобы вернуть барабан, но при этом нарушает магические запреты и не может вернуться обратно. Гильгамеш обращается с просьбой к богам, и в результате ему было позволено пообщаться с духом Энкиду, рассказавшим, как безрадостна судьба мёртвых. Данная часть, несмотря на то, что она не увязана с предыдущим сюжетом, позволила подчеркнуть мысль о том, что смерти никому избежать не удастся» [Афанасьева В.К., там же].

Таким образом, проанализировав некоторые выдержки из древнешумерского литературного эпоса, мы можем заключить, что с началом мифологической эпохи происходит явственное формирование эсхатологической системы взглядов, которая нашла свое отражение в культурных артефактах того времени, распространившихся, впоследствии, в культуре и культурных практиках других народов. Думаю, не стоит излишне пояснять тот очевидный факт, что духовное бытование человека взаимосвязано с его социальным бытованием. Более того, зачастую это является единым процессом вообще. Как пример, религиозная деятельность неизменно связана с архитектурой и зодчеством, а жрецы (приближенные к богам люди) всегда имели (и имеют в некоторых обществах до сих пор) особое привилегированное социальное положение. Скажем, месопотамские зиккураты – изначально культово-храмовые сооружения – впоследствие стали административными центрами, откуда правили своими владениями древние шумерские цари. И таких примеров взаимовлияния социального и сакрального можно привести большое множество, но лучше продолжим.

Мифология Древнего Египта. Цивилизация Древнего Египта, наряду с древнешумерской, по праву считается одной из древнейших в мире. По подсчетам ученых она возникла в 4 тысячелетии лет до н.э. и характеризовалась невероятно высоким на то время развитием культуры, религии и науки.

«Древний Египет оставил огромное культурное наследие для мировой цивилизации, произведения его искусства еще в древности вывозились в различные уголки мира и широко копировались мастерами других стран. Египетская культура оказала большое влияние на древних римлян. Культ богини Исиды получил широкое распространение в Риме. Египетский скульптурный портрет, пейзажная живопись, обелиски и другие элементы архитектуры, львы и сфинксы были восприняты античным искусством, а через него европейским. Древнеегипетская культура и цивилизация заложили основу для последующего культурного развития многих народов. Своеобразные архитектурные формы — величественные пирамиды, храмы, дворцы и обелиски, вдохновляли воображение путешественников и исследователей в течение многих столетий. Египетскими мастерами создавались прекрасные настенные росписи и статуи, были освоены способы производства стекла и фаянса, поэтами и писателями созданы новые формы в литературе. В числе научных достижений древних египтян было создание оригинальной системы письма, математика, практическая медицина, астрономические наблюдения и возникший на их основе календарь...» – из Википедии.

Невероятно, но факт – на бытовом уровне большая часть артефактов, с которыми мы ассоциируем культуру Древнего Египта, так или иначе связана с культом… смерти. Усыпальницы фараонов, погребальные храмы в городе Мертвых, величественные пирамиды, мумии, египетский крест анх, саркофаги и, наконец, Книга мертвых – все это воплощение чувствования конечности бытия через призму культурного созидания.

Наиболее характерно эсхатологические воззрения в Древнем Египте проявляются через развитую систему так называемой индивидуальной (малой) эсхатологии – учение о загробной жизни отдельного человека. В Древнем Египте довольно рано получила распространение идея, согласно которой после смерти душа покойного попадает в загробный мир и предстает перед судом богов под председательством бога царства мертвых Осириса. На древних изображениях душа умершего представлена человеческим сердцем, помещенным на одну чашу весов, а на другой – перо, символ правосудия или фигурка богини справедливости Маат. На этих весах взвешивались все добрые и злые дела покойного. Согласно Книге мертвых, если человек вел на земле праведный образ жизни, то его сердце и перо весили одинаково, если грешил, то сердце весило больше. Оправданного покойного отправляли в загробный рай, грешника поедало чудовище Амат (лев с головой крокодила).

Древние египтяне придерживались сложного набора погребальных ритуалов, которые, по их мнению, были необходимы для обеспечения бессмертия души после смерти тела. Тело умершего сохраняли с помощью мумификации, выполнялись погребальные ритуалы, а в могилу клали вещи умершего, которые могли бы понадобиться ему в загробной жизни.

Элементы морали, необходимые для стабильной социальной и экономической жизни, в Древнем Египте первоначально закрепились религией, а только затем законом. По своему описанию суд Осириса очень похож на суд фараона — верховного судьи (аналогично Осирису — владыке обоюдной правды), который являлся председателем верховной судебной коллегии из 30 судей (аналогия с богами на суде Осириса). Иными словами, в Древнем Египте законом закрепленные моральные принципы – это результат эволюции религиозности.

Влияние религии на культуру Древнего Египта сложно недооценить. Тем не менее, следует отметить тот факт, что место индивидуальной эсхатологии в этой системе религиозного конструкта занимает особо значимое для людей положение. Чего стоит тот факт, что древними египтянами был создан своеобразный путеводитель по «загробной жизни» – Книга смерти (точнее говоря – Книга воскрешения), а величайшие архитектурные сооружения – это древние некрополи, места погребения усопших.

Можно ли сказать, что в определенной степени экзистенциальное отчаяние коллективно замещается глубокой ритуализацией феномена «не жизни», сподвигая человечество созидать культуру таким образом, чтобы поддерживать наиболее приемлемую объяснительную модель «жизни-смерти»? Иными словами, культура в данном контексте – это производная от религии как духовной деятельности человека, а религия – это результат ритуализации окружающей действительности, а ритуал – это, способ придать смысл непостижимому, хуманизировать Космос, и все это находится во взаимном влиянии.

 

Германо-скандинавская мифология. Германо-скандинавская мифология (древнегерманская мифология, скандинавская мифология) — мифология германских племён (англов, саксов, норманнов, данов и др.), начавшая свое формирование с V в. до н. э. до принятия христианства. Поскольку основным источником сведений о ней являются тексты поэтической «Старшей Эдды» и прозаической «Эдды» СнорриСтурлусона (исландский скальд, прозаик, историограф и политик; XII-XIII вв.), ее часто называют «скандинавской мифологией». Несмотря на всю яркость и разработанность легенд древних северных народов, нам все-таки важнее рассмотреть форму, которую приняли их эсхатологические воззрения, нежели разнообразие самого эпоса.

Согласно верованиям древних скандинавов (германцев), ключевое событие, которое должно завершить устоявшийся миропорядок – это Рагнарек. Рагнарек (нем. Ragnarök) – это центральное эсхатологическое событие, знаменующее собой гибель богов и всего мира, следующее за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами.

Пророчество о Рагнарёке, согласно мифологическим источникам, было произнесено мёртвой провидицей Вельвой, которую специально для этого на время вызвал из могилы верховный бог Один.

Немного отступая от повествования, следует отметить тот факт, что роль провидиц в античном мире была весьма существенна. Скажем, в той же Греции существовал Дельфийский оракул (оракул при храме Аполлона в Дельфах), где главным лицом была пифия (провидица). История появления оракула связана с различного рода мифами и легендами, но нам стоит отметить в данном случае лишь то, что первой провидицей (пифией) была Фемоноя – дочь Аполлона. Стоит сказать также, что подобная гендерная роль, отведенная женщинам, – предсказывать судьбу – весьма характерна для античности. Чего стоит древнегреческий миф о Мойрах – богинях судьбы (в Древнем Риме – парки; в мифологии славян – судженицы, рожаницы). Согласно вышеупомянутому древнегреческому автору Гесиоду, их было три: первая – спокойное и неуклонное действие судьбы; вторая – случайности судьбы; третья – неотвратимость решений судьбы. В диалоге Платона «Государство» Мойры изображены сидящими на высоких стульях, в белых одеждах, с венками на головах, все они прядут на веретене необходимости, сопровождая небесную музыку сфер своим пением: Клото поёт о настоящем, Лахесис – о прошедшем, Атропос – о будущем.

В скандинавской мифологии в роли персонифицированных времени и судьбы выступают Норны. Норны – это три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. Их имена: Урд,что значит “прошлое” или “судьба”, Верданди – “настоящее” или “становление” и Скульд, что значит “будущее” или “долг”.

Можно сказать, что описываемое триединство времени (прошлое-настоящее-будущее) – это способ античного человека познать и описать сущность времени и судьбы, это персонификация или хуманизация метафизических категорий, которая воплотилась в мифе. А теперь вернемся к скандинавской эсхатологии.

Итак, Рагнарек. Предвестием Рагнарека явилась смерть бога Бальдра, а затем нарушение родовых норм, кровавые распри родичей, моральный хаос. В «Старшей Эдде» и «Младшей Эдде» упоминается также трехлетняя «великанская зима», предшествующая Рагнареку.

Согласно пророчеству Вельвы, в день Рагнарека чудовищный волк Фенрир освободится от своих пут. Его сын, громадный волк по имени Сколь (Сколь (др.-сканд. Sköll — «предатель»), преследующий Солнце, наконец догонит его. Второй сын Фенрира, волк по имени Хати (др.-сканд. Hati — «ненавистник») схватит месяц. А когда из глубин всплывет мировой змей Ёрмунганд, море выйдет из берегов. К ним примкнет и огненный великан Сурт с пылающим мечом, который выжжет землю, повелительница загробного царства Хель и коварный бог обмана Локи вместе с инеистыми великанами — гримтурсенами и ётунами. Из Хельхейма приплывает корабль мертвецов Нагльфар. Войско сынов Муспельхейма проскачет по радужному мосту Биврёст, который при этом разрушится.

Против них выступят все асы во главе с Одином и все эйнхерии, которых призывает страж богов Хеймдалль, трубя в Гьяллархорн — «громкий рог». Перед битвой Один отправится к Мимиру, хозяину источника мудрости, испрашивая у него совета.

Битва произойдет на равнине Вигридр. Óдин сразится в битве с Фенриром и будет им убит, но сын Одина Видар тут же разорвёт пасть волка (или пронзит его мечом). Тор будет биться со змеем Ёрмунгандом и убьёт его, но и сам падёт от его яда. Бог Фрейр сразится с Суртом и, отдав свой меч слуге Скирниру, погибнет; Хеймдалль — с Локи; Тюр — с псом Гармом. Видя, что ни зло, ни добро не могут победить, великан Сурт соберёт всю убийственную мощь подвластного ему огня и обрушит её на землю, закончив таким образом битву Тьмы и Света.

Но за гибелью мира последует его возрождение: выживут и поселятся на месте, где раньше была долина Идаволл (в центре Асгарда) сыновья Одина — Видар и Вали, и сыновья Тора — Магни иМоди, которые унаследуют молот Мьёльнир. Возвратятся из царства мёртвых и примирятся между собой Бальдр и его невольный убийца — слепой бог Хёд. Выживут, укрывшись в роще Ходдмимир, два человека — Лив и Ливтрасир, которые вновь дадут начало новому человеческому роду [Из Википедии].

Как мы видим, в древнескандинавском эсхатологическом мифе имеется и «моральный хаос» (грехопадение), и «вышедшее из берегов море» (всемирный потоп), и последняя борьба Света и Тьмы, и прибытие мертвецов (на корабле Нагльфар), и возвращение из мертвых (воскрешение). Но главное – это последующее возрождение человеческого рода, чего нет, скажем, в христианстве.

Описывая эсхатологическую систему скандинавской мифологии никоим образом нельзя опустить рассмотрение индивидуальной эсхатологии. Ключевым понятием здесь является «Вальхалла». Вальхалла в германо-скандинавской мифологии – небесный чертог в Асгарде (обиталище богов-асов) для павших в бою, рай для доблестных воинов. Благодаря тиражированию Вальхаллы в масс-медиа, многие наверняка знают, что для настоящего викинга героически пасть в бою – это истинная ценность, поскольку только так он сможет доказать верховному богу Одину, что достоин отправиться в Вальхаллу.

По легендам, Вальхалла представляет собой гигантский зал с крышей из позолоченных щитов, которые подпираются копьями. У этого зала 540 дверей и через каждую выйдут 800 воинов по зову бога Хеймдалля во время последней битвы — Рагнарёка. Воины, обитающие в Вальхалле, зовутся эйнхерии. Каждый день с утра они облачаются в доспехи и сражаются насмерть, а после воскресают и садятся за общий стол пировать. Едят они мясо вепря Сехримнира, которого забивают каждый день и каждый день он воскресает. Пьют же эйнхерии мёд, которым доится коза Хейдрун, стоящая в Вальхалле и жующая листья Мирового Древа Иггдрасиль. А ночью приходят прекрасные девы и ублажают воинов до утра [из Википедии].

Таким образом, древние скандинавы компенсировали экзистенциальное отчаяние весьма интересным способом – они сакрализировали саму смерть и придали ей наивысший смысл. Главным для викинга было не просто умереть, а умереть достойно, в бою. После чего он попадает в чертог верховного бога Одина, где со своими товарищами, предаваясь гуляниям и дракам, будет дожидаться последней эсхатологической битвы Рагнарека.

 

Мифология Древней Греции. Началом существования античной греческой цивилизации принято считать конец III тысячелетия до н.э. Пожалуй, нет необходимости тратить время на подробное описание того культурного наследия, которое оставили после себя древние греки. Пожалуй, перечислим лишь три основных направления, в которых греки, безусловно, преуспели: философия, искусство и… конечно же, греческий салат. Причем, философия – это ключевой момент, который демонстрирует нам переход от эпохи мифологической к религиозной. Более того, демифологизация античного мира посредством развития философского понимания мироустройства способствовала формированию и развитию религиозных систем, а вместе с религиозностью укреплялись и эсхатологические воззрения, которые впоследствие, легитимизируясь, стали существенной частью конкретных религиозных систем. Но об этом чуть позже, а сейчас давайте рассмотрим, что из себя представляла эсхатология в эпоху древнегреческой цивилизации.

В греческих эсхатологических мифах Космос – вместилище жизни и упорядоченности – рушится. Все поглощает Хаос. Но в этом нет угнетающей безысходности, поскольку у античных греков, как и у многих других древних цивилизаций, историческое развитие циклично. Забегая вперед, отметим, что линейность истории в человеческом понимании мира появляется лишь с разрушением мифологического мировоззрения (разрушается мифологическая эсхатология – древнеегипетская, месопотамская, древнегреческая и др.) и началом религиозного мировоззрения (начало исторической эсхатологии – иудаизм и христианство).

В античной Греции Гесиод (первый исторически достоверный древнегреческий поэт, VIII-VII век до н.э.) раньше остальных описывает деградацию человечества в течение 5-ти эпох, где 1-я эпоха – золотая – это рай для человека, а 5-я эпоха – железная, в которой жил Гесиод – это эпоха, где люди ведут тяжелую жизнь, сопряженную бедами и утратами.

Гесиод в своем произведении “Теогония” (с греч. «происхождение богов») описывает совокупность верований и воззрений древних греков о происхождении и родословии богов. Персонификацией изначального состояния мира по Гесиоду является Хаос – это состояние Космоса до появления чего бы то ни было. Впрочем, согласно сочинению “Мифы” римского писателя Гая Юлия Гигина, Хаос появился из первоначала – Мглы. Согласно «Мифам», Мгла породила Хаос, а от Хаоса и Мглы возникли Ночь, День, Эреб и Эфир. Как бы то ни было, но Хаос – это то, из чего начинается упорядоченная вселенная и то, к чему в процессе деградации Космоса все вернется.

Платон писал в одном из самых известных своих диалогов «Государство»: «Всё, что возникает, неизбежно должно погибнуть». Для древних греков все, имеющее начало, имело также конец. Подобное миропонимание нашло яркое отражение в древнегреческой мифологии, породившей поколения богов и героев, призванных упорядочивать жизнь на Земле и постоянно противостоять Хаосу, несущему гибель упорядоченному Космосу. В мифологической системе древних греков, как и у многих других народов, присутствуют и трагические сюжеты о конце времён и гибели мира. В этих эсхатологических мифах благоустроенное мироздание рушится. Гибель мира у разных народов обычно приносят опустошительные пожары, сильные землетрясения, массовые эпидемии или другие общечеловеческие бедствия. Но чаще всего конец мира наступает из-за мировых потопов. У античных авторов можно найти указания на три глобальные катастрофы подобного рода: Огигов, Девкалионов и Дарданов потопы. Но не исключено, что их было гораздо больше. По крайней мере, в диалоге Платона «Критий» упоминается, что ещё до Девкалионова бедствия Землю заливали три сокрушительных потопа. Вполне возможно, что в греческой мифологии некогда присутствовал и миф об уничтожении мира огнем, поскольку о таком варианте гибели мира говорили Гераклит и стоики.

Особое внимание хотелось бы уделить Девкалионову потопу. Согласно мифам, Девкалионов потоп был вызван нечестием Ликаона и его сыновей, предложивших Зевсу, по одной из версий, блюдо из человеческого мяса. По другой версии Ликаон принес в жертву Зевсу младенца. По этой причине Зевс решил погубить в потопе греховное людское поколение. Сын Прометея Девкалион спасся со своей женой в ковчеге, построенном по указаниям отца. На девятый день потопа ковчег остановился на горе Парнас или на одной из вершин Офрийского хребта в Фессалии.

Сойдя на землю, они отправились к святилищу титаниды Фетиды у реки Кефисс, где вознесли молитву о возрождении людского рода. Фетида ответила им: «Покройте головы ваши и бросайте кости праматери через голову!», и поскольку у Девкалиона и Пирры были разные матери, они сочли, что «кости праматери» — это камни — кости Геи. Они стали собирать камни и бросать их через голову; из камней, брошенных Девкалионом, появлялись мужчины, а из камней, брошенных Пиррой, — женщины.

Как мы видим, эсхатологические мифы, как индивидуальные (загробный путь по царству мертвых через реку Стикс во владениях Аида), так и всемирные (постепенная деградация человечества от эпохи к эпохе, мировые потопы, ковчег), показывают нам, в какой форме эсхатологические воззрения существовали в античной Греции. Однако к концу I века до н.э. развитая система мифологического миропонимания стала видоизменяться под влиянием секуляризационных процессов, развития философии и науки. А господство на территории Древней Греции Римской империи способствовало в дальнейшем распространению христианства с собственной, но не чуждой прошлым эпохам эсхатологической системой.

 

Религиозная эпоха.

В религиозную эпоху вместе с развитием и становлением различного рода религиозных систем происходит систематизация эсхатологических воззрений. Нельзя сказать, что данный процесс проходил в отрыве от общей логики формирования религиозности. Более того, эсхатология была принципиальным элементом в общей структуре религий. Иными словами, переживание человечеством конечности собственного бытия эволюционировало относительно предыдущей эпохи (мифологической) из системы мифических воззрений в сакрализированную систему религиозного учения.

Пожалуй, рассмотрение эсхатологии данной исторической эпохи следует начать с буддизма, и на то есть определенные основания.

 

Буддизм – это религиозно-философское учение, возникшее в середине 1-го тысячелетия до н.э. в Древней Индии. Основателем учения считается Сиддхартха Гаутама, впоследствии получивший имя Будда Шакьямуни [Буддизм // Большая Российская энциклопедия].

Буддизм является древнейшей из мировых религий, признанной многочисленными народами с самыми разными традициями. По мнению Е. А. Торчинова, «Без понимания буддизма невозможно понять и великие культуры Востока — индийскую, китайскую, не говоря уж о культурах Тибета и Монголии, пронизанных духом буддизма до их последних оснований» [Торчинов Е. А. Введение в буддологию].

В буддизме, как и во всех индийских космологиях, предполагается, что время бесконечно и циклично. Это не столько повторение одного и того же, сколько подобие сменности дня и ночи или, скажем, времен года. В целом, эсхатологию буддизма можно свети к чередованию 19 периодов (антаракальпа) в рамках одной эпохи эволюции-длительности (Вивартастхаикальпа), по завершению которой наступает эпоха угасания (Самвартакальпа), а за ней “вишенкой на торте” - эпоха угасания-длительности (Самвартастхаикальпа).

Если обобщить все эти буддистские перипетии обобщить, то можно попытаться объяснить их следующим образом. Человеческая история – это движение от хорошей жизни и долголетия к нищете, войнам и ранней смерти. После великой войны человечество морально возрождается и крепнет лишь для того, чтобы вновь скатиться в разруху. Так продолжается 19 раз. В последний период человечество достигает пика своего развития и уровень жизни больше не падает. Тогда наступает эпоха угасания, потому как люди, достигшие высокого морального уровня, перестают рождаться сначала в адах (да, в буддизме ад не один, их 16 – 8 холодных и 8 горячих), затем перестают рождаться в мире духов, животных, людей, полубогов и богов. В конце концов, люди перестают рождаться в мирах Брахмы и остается один Великий Брахма – создатель Вселенной. Затем приходит Великий Огонь и сжигает всё, включая трон Великого Брахмы, опустошая все миры ниже миров Абхасвары.

Таким образом, смысл эпохи угасания (Самвартакальпы) в том, что человеческие существа в период расцвета уже не выбирают пути деградации и поднимаются в высшие миры, поднимаясь всё выше и выше до миров Абхасвары. В конечном итоге там спасаются все существа. После этого наступает эпоха угасания-длительности (Самвартастхаикальпа), но о ней особо нечего сказать, так как ниже миров Абхасвары ничего не происходит. Когда данная эпоха кончается, снова начинают дуть космические ветры и восстанавливать изначальную структуру вселенной. Миры снова начинают заселяться существами из миров Абхасвара.

Хочется лишний раз восхититься тем, насколько глубоко древняя индийская культура чувствовала время! В сравнении с теми же монотеистическими культурами (где история линейна и конечна), буддизм оперирует такими масштабными временными отрезками, что невольно задумываешься об уфологическом креационизме.

Приведем для примера данные, сколько, по мнению буддистов, длится жизнь в горячих адах:

● Санджива-нарака – ад оживления. Пребывание в этом аду занимает 162·10¹⁰ лет.

● Каласутра-нарака – ад чёрных сечений. Пребывание в этом аду занимает 1296·10¹⁰ лет.

● Сангхата-нарака – сокрушающий ад. Пребывание в этом аду занимает 10 368·10¹⁰ лет.

● Раурава-нарака – ад воплей. Жизнь в этом аду составляет 82 944·10¹⁰ лет.

● Махараурава-нарака – ад великих воплей. Жизнь в этом аду составляет 663 552·10¹⁰ лет.

● Тапана-нарака – жаркий ад. Жизнь в этом аду составляет 5 308 416·10¹⁰ лет.

● Пратапана-нарака – ад великого жара. Пребывание в этом аду занимает 42 467 328·10¹⁰ лет.

● Авичи-нарака – непрекращающийся ад. Пребывание в этом аду занимает 339 738 624·10¹⁰ лет, до конца антаракальпы (а этих «антаракальп», как было сказано выше, – 19, вот и умножайте).

Но помимо небывалого чувствования времени, в древней буддистской культуре имелось и особенное чувствование масштабов пространства. Вся система миров в буддизме составляет законченную систему мироздания (вселенную). Эта вселенная существует одну Великую Кальпу (махакальпу – точно не подсчитано, но измеряется в миллиардах лет) и завершает своё существование, сгорая в огне (как было сказано выше).

Над миром Великого Брахмы находятся миры Абхасвара (именно оттуда после восстановления миропорядка живыми созданиями заселяются миры). Они простираются вширь и содержат в себе тысячи отдельных вселенных. Такая полная система миров с 1000 вселенными называется малым килокосмом. Вселенная малого килокосма существует 8 махакальп и завершает своё существование, погружаясь в воду. Над миром Абхасвара находится мир Шубхакритсна, объединяющий 1000 малых килокосмов (миллион обычных вселенных). Эта большая вселенная называется средним мегакосмом. Эта вселенная существует 64 Великие Кальпы и завершает своё существование от ветра. Точно так же над миром Шубхакритсна существуют миры Шудхаваса и Брихатпала, они охватывают тысячу таких мегакосмов или миллиард вселенных, и такой мир называется великим гигакосмом. И все это, подчеркиваем, сформировалось уже в VI веке до нашей эры.

Можно с уверенностью сказать, что буддизм представляет собой квинтэссенцию духовного становления народов Востока. Мы также можем отметить, что буддизм (и индуизм как источник буддизма) принципиально отличается от всех остальных мировых религий тем, что содержит в себе нелинейность исторического развития (присущую мифологическому мировоззрению); обладает глубокой и разработанной системой цикличной эсхатологии; демонстрирует отсутствие всемогущего Бога-творца, провидения и искупления грехов.

Во всей этой системе связующей и смысловой категорией является учение о «карме», рассмотрение которого мы заведомо отложили. Дело в том, что “карма” – это ключевое консолидирующее понятие в индуизме и буддизме, имманентно содержащее сублимированное экзистенциальное отчаяние.

Круговорот «жизни-смерти» буддисты называют сансарой (санскр. «блуждание, странствование»), а карма – это необходимое ограничение сансары. Если попробовать перенести данное положение на уже знакомую нам аллегорию “жизненного моста”, то получим следующее: мост – это по-прежнему жизненный путь, который мы неизменно должны пройти; перед самой пропастью стоит огромное колесо, которое приводят в движение наши поступки или бездействия; на колесе закреплены таблички всевозможных перевоплощений и единственный указатель (карма); когда жизненный путь подводит нас к пропасти, колесо замирает и указатель останавливается на том перевоплощении, к которому привели наши поступки. Причем, в зависимости от наших действий, колесо может крутиться быстрее, медленнее, вовсе замирать или даже поворачиваться вспять, но оно всегда определяет характер будущего воплощения.

Таким образом, колесо сансары и кармическое ограничение воплощений – это явная сублимация экзистенциального отчаяния, воплощенная в системе религиозного учения. Можно сказать, что индуист перестает «деструктивно» бояться факта смерти, “конструктивно” перенося эмоциональную энергию страха на «заботу» о будущем перевоплощении через оценочную систему совершаемых поступков. Следует отметить, что в обыденном понимании буддизм больше походит на этическое учение, нежели на религию, к которой мы традиционно привыкли, поскольку всем нам ближе авраамическая система религиозности – иудаизм, христианство и ислам. Однако, чтобы перейти к их анализу, следует уделить время описанию еще одной религии – древнеиранской.

 

Зороастризм. Зороастризм – одна из древнейших религий (около VIII в. до н.э.), берущая начало в откровении пророка Спитамы Заратустры [Бойс Мэри, Зороастрийцы.Верования и обычаи]. В основе учения Заратустры — свободный нравственный выбор человеком благих мыслей, благих слов и благих деяний. В древности и в раннем средневековье зороастризм был распространен преимущественно на территории Большого Ирана. Учение Заратустры было одним из первых, провозгласивших личную ответственность души за совершённые деяния в земной жизни.

О существовании эсхатологической системы на территории Древнего Ирана нам повествует говорит Авеста – собрание священных текстов зороастрийцев, старейший памятник древнеиранской литературы. Эсхатология зороастризма строится на учении о конечной трансформации мира, когда восторжествует Истина, а Ложь будет окончательно и навеки разбита. Это преображение называется Фрашо-керети (Фрашкард) – «Делание (мира) совершенным». Каждый праведный человек своими деяниями приближает это радостное событие. Зороастрийцы верят, что в мир должны прийти 3 спасителя. Первые два спасителя должны будут восстановить учение, данное Заратустрой. В конце времен, перед последней битвой, придет последний спаситель. В результате эсхатологического события все силы зла будут разбиты, ад разрушится, все мертвые – праведники и грешники – воскреснут (привет христианам) для последнего суда в виде испытания огнём. Воскресшие пройдут через поток расплавленного металла, в котором сгорят остатки зла и несовершенства. Праведным испытание покажется купанием в парном молоке, а нечестивые сгорят. После последнего суда мир навечно вернётся к своему изначальному совершенству [Из Википедии].

Важно то, что до зороастризма эсхатологический миф не включал в себя идеи Страшного суда. Посмертный суд мы отыскиваем в мифологической системе древних египтян, но за рамки индивидуальной эсхатологии он не уходит. Черты глобальности Суд обрел именно в зороастризме. Согласно зороастрийской версии, на Страшном суде праведных отделят от грешных, причем праведные вознесутся на небеса, а грешники отправятся в ад. Три дня и три ночи и те, и другие будут страдать: грешники от мучений в аду, а праведники – из-за своих грешных друзей и родственников, с которыми их разлучили. Затем грешники умрут, но спустя три дня воскреснут те из них, чьи грехи невелики и подлежат искуплению.

Особо важным является тот факт, что в современном обществе идея Страшного суда становится ключевым элементом людских представлений о конце света, а потому часто происходит приравнивание метафизики эсхатологии именно к данному (как мы видим теперь, далеко не единственному) аспекту. В зороастризме всемирная и индивидуальная эсхатологии пребывают в смысловом единстве, то есть – в системности. Подобная логическая взаимосвязь в дальнейшем встречается во всех авраамистических религиях, и в первую очередь – в иудаизме.

 

Иудаизм. Иудаизм (X в. до н.э. — VI в. до н.э.) — религиозное, национальное и этическое мировоззрение, сформировавшееся у еврейского народа, одна из древнейших монотеистических религий человечества и самая древняя из существующих по настоящее время [Из Википедии].

Иудаизму принадлежит особая роль в становлении всемирной эсхатологии. Данная религиозная система первой сосредоточила внимание на мистическом осмыслении истории, понимаемой как процесс, направляемый волей единого Бога.

В иудаистской эсхатологии Конец Света сопровождает Страшный суд, который вершит всемогущий Яхве. Яхве — ветхозаветный Бог, Бог-творец, Бог, явившийся Аврааму и родоначальнику евреев Исааку. О его приходе возвещает мессия Машиах (по поздним талмудическим толкованиям), после чего кончается эпоха изгнания и народ Израиля собирается у горы Сион. Мессия появится, когда добро и зло будут сражаться друг с другом, и победит Мессия. Потом произойдет Страшный суд, спасение, обновится Иерусалим, начнется тысячелетие Божьего Царства на земле, воскреснут праведники. Космическая катастрофа, знаменующая конец мира, сопровождается землетрясением, тьмой, каменным градом, потопом и т. д.

Мы можем видеть, что иудаистская картина мира, в которой Яхве побеждает саму идею цикличности Времени, отлично иллюстрирует процесс победы исторической эсхатологии (линейной), трактуемой пророками, над мифологическим (циклическим). М. Элиаде считал, что пророчества впервые придают ценность истории: они выходят за рамки традиционной цикличности, где всему сущему обеспечено вечное возвращение, и открывают однонаправленное, линейное время.

Продолжая анализировать эволюцию эсхатологической системы, мы подошли к рассмотрению христианской религии как к апогею эсхатологического развития в религиозную эпоху.

 

Христианство. Исторически христианство возникло в контексте иудаизма: сам Иисус и его непосредственные последователи (апостолы) были по рождению и воспитанию иудеями; многие евреи воспринимали их в качестве одной из многочисленных иудейских сект. Так, согласно 24-й главе Книги Деяний, на суде над апостолом Павлом сам Павел декларирует себя как фарисея, и при этом он именуется от лица первосвященника и иудейских старейшин представителем Назорейской ереси: «Найдя сего человека язвою [общества], возбудителем мятежа между иудеями, живущими по вселенной, и представителем Назорейской ереси» (Деян. 24:5).

Эсхатологическая система, сформировавшаяся в контексте христианства, представляет собой логическое и последовательное развитие представлений о конце света и сочетает в себе эсхатологические воззрения различных культур и народов. Вместе с тем, христианская эсхатология обладает и рядом уникальных черт, о которых мы упомянем ниже.

Следует отметить, что христианство гораздо глубже проникает в сущность историчности времени, так как в данной религии Бог непосредственно воплотился, обрел индивидуальное, исторически обусловленное человеческое существование в лице его сына Иисуса Христа, пережившего рождение,смерть и последующее воскрешение. Аминь. М. Элиаде отмечает, что христианство по существу отрицает саму возможность существования исторической цикличности, ибо все, что происходит в новозаветной версии времени, есть ряд явлений уникальных, неповторимых: Христос жил, был распят и воскрес лишь единожды [Элиаде М., Миф о вечном возвращении]. Однако в новозаветной эсхатологии, в отличие от иудейской, акцент смещается на спасение не только богоизбранного народа, но и каждого человека в отдельности. Посмертный Суд и “воздаяние по делам нашим” предназначались уже всем людям, а идея конца света была связана с глобальными природными катаклизмами, появлением антихриста, Вторым пришествием Христа, Армагеддоном, воскрешением мертвых и др.

Основным источником христианской эсхатологии является последняя книга Нового Завета – “Откровение Иоанна Богослова”. В книге описываются события, предшествующие Второму пришествию Иисуса Христа на землю, которые будут сопровождаться многочисленными катаклизмами и чудесами (огонь с неба, явление ангелов).

По существу, сакральное для христиан откровение апостола Иоанна – это в высшей степени проявление экзистенциального отчаяния, сформированное в строгую религиозную систему, легитимизированная сублимация мирового масштаба.

 

Ислам. Эсхатологическая система в исламе ничем существенным не отличается от общей логики изложения подобного в авраамических религиях: моральная деградация человечества, божественное уничтожение всего сущего, воскрешение и Страшный суд.

Киямат (Судный день) начнется с двух трубных гласов со стороны ангела Исрафила. Первый возвестит об уничтожении всех творений Аллаха, а второй — о воскрешении человечества и начале Божьего суда. В день киямата все творения предстанут перед Аллахом и будут отвечать за совершенные ими деяния. О киямате много говорится в Коране и Сунне пророка Мухаммада. Точное время наступления киямата известно только Аллаху [Али-заде, А. А. Кыяма // Исламский энциклопедический словарь].

Таким образом, рассмотрев основные эсхатологические концепции в религиозную эпоху, мы можем с уверенностью отметить, что представления о конечности индивидуального и мирового времени вплетены в саму суть всякой религиозности. Это не просто эволюционированные и принявшие систематизированную форму мифологические воззрения, это суть воплощенные в социальной среде имманентные человеческие эмоции – страх перед смертью (экзистенциальное отчаяние) и желание хуманизировать, оправдать, упорядочить неведомый фатум. Иначе говоря, - мы еще раз подчеркнем мысль - смерть (как объективность) и экзистенциальное отчаяние (как субъективность) порождают в нас фундаментальную защитную реакцию в виде всевозможных разновидностей социокультурных мегаконструктов, обеспечивающих нашу жизнь смыслом. Однако, опять же, это никоим образом не утверждает (как у Петера Цапффе), что ввиду неизбежности смерти все наши интенции бессмысленны. Нет, наоборот, только это (конечность бытия) объективно и придает смысл всему существующему, а субъективно оно может воплощаться в сколь угодно разнообразных социокультурных формах. Ибо что есть «объективное» без «субъективного»?

Но давайте оставим позади религиозную эпоху и переместимся далее в современность. Данную эпоху в развитии эсхатологических воззрений человечества мы можем охарактеризовать как, с одной стороны, эпоху всеобъемлющей секуляризации, а с другой – как эпоху трансмедийности.

 

Эпоха секуляризации.

Нам с вами отведено время жить в весьма неоднозначный исторический период. Сейчас мы не будем маневрировать между такими понятиями, как «постмодерн», «метамодерн», «постинформационное общество» и так далее, поскольку это не суть. Мы обзовем данный исторический момент «переломным». Почему переломным? Все дело в знаниях (или даже в знаниях о знаниях). На современном этапе человечество производит информацию в таком невообразимом объеме, что способов для ее оперативного усвоения попросту быть не может, эту задачу человечество более-менее успешно перекладывает на компьютерные системы. Не зря мы часто говорим об информационной среде как новой реальности человеческого бытия.

Подобное стремительное техническое развитие и накопление информации нивелирует устоявшиеся общепринятые способы понимания и описания жизни-смерти, происходит тотальный отказ от «старого» и активный поиск “нового”. Общая логика развития человеческой цивилизации такова, что под влиянием научных открытий, технологий и инноваций, под влиянием новых способов производства, технического и информационного обеспечения, прогресса медицины и эскалирования видов развлечений прежний способ восприятия и понимания религиозности исчезает. Проблема состоит в том, что человечество «утрачивает» традиционные способы понимать и объяснять религиозность гораздо быстрее, чем способно создать им на замену новые. Здесь ситуация такая же, как и с явлением футурошока, описанным ЭлвиномТоффлером в своей одноименной статье. Человечество, из-за непрекращающегося появления различных способов объяснения экзистенциальных вопросов собственного бытия и небытия, находится в непрерывном состоянии «неопределенности». В нашем контексте эту неопределенность мы условно и назовем “переломным” этапом – эпохой эсхатологической секуляризации.

Чтобы понять сущность данного периода в развитии эсхатологических воззрений, стоит для начала пояснить, что мы имеем в виду под термином “ секуляризация ” в контексте данного эссе.

По мнению доктора философских наук В.И. Гараджа существует несколько теоретических подходов к пониманию феномена секуляризации: 1) секуляризация как утрата «священного»; 2) секуляризация как вытеснение религии наукой, рациональным мышлением, светской этикой; 3) секуляризация как эволюция религии и ее видоизменения в ходе социальных перемен [Гараджа В. И. Глава VII.Секуляризация // Социология религии]. Мы не будем выяснять, что из данных теорий ближе к действительному положению дел, потому как все они равнозначно, но с разных сторон объясняют секуляризацию. Тем не менее, следует отметить, что общая логика данного процесса представляется нам следующей.

Современное, напролом стремящееся к рациональности, индустриальное общество посредством научного и технического прогресса разрушает традиционные религиозные институты, порождая плюрализм и субъективизацию веры (Бергер). Религия становится индивидуальным выбором каждого человека, это более не традиция и не принуждающий институт. Однако освобождение на путях секуляризации было оплачено весьма дорогой ценой – религия создавала “сакральность космоса”, окружая аурой святости устои жизни, “набрасывая” на них “священную завесу” и наделяя их безусловным смыслом; общность религиозных верований, ценностей и символов была тем “клеем”, который связывал общество воедино; религиозные заповеди несли абсолютные непререкаемые императивы и общие цели, без которых общество не может быть устойчивым и жизнеспособным (Гараджа). Между тем секуляризация ведет к представлению о том, что нет ничего “святого”, абсолютные ценности становятся относительными, условными, а это ведет к кризису – утрате смысла, аномии, дезориентации.

Таким образом, мы видим, что посредством десакрализации и индивидуализации религиозного происходит вытеснение самой религии (частичное или полное) за границы общественного. Тем не менее, нельзя сводить к той же логике и трансформацию, которая происходит с чувством религиозности, поскольку религия и религиозность – это разные вещи. Если просуммировать и несколько утрировать, то мы можем сказать, что религия – это социокультурныймегаконструкт, который использует имманентное человеку чувство религиозности для оправдания собственной “утилитарности”. А, скажем, церковь – это легитимная монополия на ту или иную религию. И источником всего этого, как вы могли уже догадаться, является чувство экзистенциального отчаяния.

Логичным было бы задать вопрос: если по тем или иным причинам религия (в данном случае - христианство), утрачивает свой «вес» в бытии человека или трансформируется в нечто иное, то что происходит с эсхатологическими воззрениями, которые, как мы уже знаем, появились гораздо раньше всякой религии?

В своих поздних работах Бергер подчеркивал значимость внутреннего опыта веры в трансцендентное в современном мире. Этот опыт, по его мнению, не может быть отменен или «превзойден» даже в рамках рациональных смысловых порядков. Другими словами, человек не перестает испытывать экзистенциальный страх перед конечностью жизни, а посему он не перестает конструировать новые или искать уже готовые объяснительные модели и способы сублимации данного чувства. И если религия ввиду секуляризации не способна более удовлетворять нашу потребность в «утешении перед неизбежностью смерти», то что тогда способно? Ответ на этот вопрос заключается в сути современного общества – массовой культуре.

Массовая культура – это феномен человеческого существования, который охватывает все сферы его бытования: от сугубо интимной, до космополитно-общественной. Для массовой культуры нет пределов влияния и глубины воздействия, она охватывает все и упорядочивает всякое, она может допускать невозможное и запрещать общечеловеческое. Для массовой культуры нет пределов и аппетит ее неимоверный. Еще неделю назад ее родила капиталистическая система, а сегодня (на седьмой день, когда Бог отдыхал) она сама стала системой и начала плодить сущности. Столь отвлеченно дав определение культуре массовой, мы лишь хотели подчеркнуть невозможность полного понимания того, что из себя она истинно представляет. Скорость ее трансформации и адаптации настолько велика, что попытаться сделать социологический срез с ее плоти невероятно сложно – надрез тут же покрывается струпом. Вы битый час изучаете постмодерн, а уже через пять минут метамодернизм заявляет о себе и тихо посмеивается над вашими потугами. Вы можете месяц исследовать дебри социологии города, а через день трансформируется само понятие города и его границы. Вы пробуете постигать форму и содержание современной музыкальной текстуры, а вам массовая культура тихо шепчет над ухом, что музыки завтра не станет.

Так где же во всем этом пестром калейдоскопе отыскать резное стеклышко эсхатологических воззрений? Ответ: везде. Эсхатологические воззрения, освободившись от стесняющих пут религии, устремились во все стороны сразу: в музыку, в литературу, в изобразительное искусство, в киноискусство и в видеоигры. В музыке – это проявляется в основном через субкультурную музыку (darkpank, gothicrock/metal, doommetal, deathmetal, blackmetal и т.д.), а субкультуры, как мы их понимали вчера, могли появиться лишь в секуляризированном капиталистическом мире. В литературе – это современные постапокалиптические произведения (серии книг “Метро” и “Сталкер”, различного рода комиксы и книги про зомби – “Ходячие мертвецы” и т.п.). Изобразительное искусство – это и самостоятельные художественные направления: биомеханика, некрореализм, некроготика; – и более частные (обслуживающие) направления: обложки для музыкальных альбомов, постеры к фильмам и т.д. В кинематографе – это целое сонмище апокалиптических и постапокалиптических, а также мифологических и историческо-религиозных фильмов, где, так или иначе, сублимируется экзистенциальное отчаяние.

В отношении кинематографа автор данного эссе любопытства ради сделал “топорное” мини-исследование, где при помощи сайтов, в частности Википедии и Кинопоиска, были собраны более-менее известные фильмы, содержащие либо масштабные катастрофы и разрушения («Послезавтра», «Разлом Сан-Андреас»), либо непосредственно конец света («Знамение», «2012»), либо же постапокалипсис («Книга Илая», «Безумный Макс»). Все это было проделано для того, чтобы посмотреть, насколько сильно чувствование смерти может влиять на творчество и вот что из этого вышло:

 

(ось “ y” - количество фильмов в год; ось “x ”- календарный год)

 

Как мы видим, по количеству фильмов (ось “ у”) сильнее остальных выделяется 2009 год. Количество фильмов за этот период – 15 (наивысший показатель за всю историю киноиндустрии). С 2008 по 2009 год производство фильмов про “конец света” возросло с 2-х до 15-ти, и в последующие годы этот показатель также был довольно высоким.

Несложно догадаться, почему так произошло. Вот несколько наиболее очевидных взаимосвязанных обстоятельств:

 

1. Глобальный экономический кризис 2008 года. Возможно, это наименее очевидное из всех обстоятельств, которое можно было бы связать с возросшим количеством “апокалиптических” фильмов. Но автор эссе настаивает, что во всякие кризисные и переломные моменты человеческой истории происходит истончение защитных мегаконструктов, из-за чего экзистенциальное отчаяние начинает просачиваться в наше сознание. Если в докапиталистическое время выходом в такой ситуации было обращение к религии или искусству, то при капитализме (а тем более – при постмодернизме), как мы определили ранее, десакрализированное общество ищет себе помощь в другом – в массовой культуре.

2. Все мы припоминаем истерию 2012-го года (так называемый “феномен 2012”, когда все человечество готовилось к чему-то глобальному – к концу света, к вселенской трансформации). Эта истерия была вызвана спекуляцией календарем майя, который завершался по их подсчетам 21 декабря 2012 года, и массовая культура не могла не использовать данный факт, не сыграв на человеческом суеверии (обострившемся из-за фундаментального страха смерти), чтобы заработать на этом как можно больше денег.

3. К тому же начавшийся 21-й век – это век компьютерных технологий, которые способны ярчайшим образом визуализировать любую художественную идею, будь то эсхатологическая катастрофа или мир после апокалипсиса.

Это далеко не единственный пример того, как в современном «посткапиталистическом» обществе воплощается экзистенциальное отчаяние. Художественное сублимирование, о котором упоминал Петер Цапффе, преломляясь через призму массовой культуры, порождает великое множество символьных артефактов, опосредованных фундаментальным страхом.

Специфика эпохи секуляризации заключается в том, что эсхатологические воззрения, обосновываясь на новых местах, отведенных им массовой культурой, из строгого вида религиозного учения становятся шуткой, игрой и развлечением. Если вновь экстраполировать данное положение на уже знакомый нам мост «жизни и смерти», то получится следующее. Массовая культура – это занимаемое нами максимально комфортное кресло, которое время толкает перед собой по мосту жизни к неминуемой пропасти смерти, но нас это не особо заботит, поскольку мы увлечены просмотром всевозможных «красивостей», расположенных по обе стороны от моста. Мы глазеем по сторонам, открыв рот, вертим головой и где-то интуитивно догадываемся, что впереди нас ждет пропасть, но времени на обдумывание этого обстоятельства у нас, как правило, не хватает, поскольку вокруг столько всего интересного и захватывающего. Таким образом пропасть становится чем-то эфемерным и незначимым. И только кризисные события громом среди ясного неба обрушивают на нас всю непреодолимость конечности бытия. Но эффект от этого, как правило, временный. Вскоре мы опять отвлекаемся на яркие картинки и продолжаем самозабвенно катиться в мягком кресле к неминуемой пропасти, увлеченные и счастливые, ибо “время все лечит”.

Хорошо это или плохо, мы определять не станем, поскольку объективного ответа здесь не получится. Субъективно для каждого человека и кресло свое, и “красивости” вокруг разные, и степень осмысленности движения по мосту жизни разная. Однако те символьные артефакты, которые производит массовая культура, поражают своим разнообразием и, соответственно, гибкостью подхода к каждому отдельному человеку. Монополия, установившаяся над духовной жизнью человека, пугает своей тоталитарностью – теперь все люди стали похожи друг на друга своей всеобъемлющей непохожестью. Не в этом ли кроется тончайшая ирония и парадокс современного эмансипированного общества? В стремлении освободиться от пут строго предопределяющего жизненный путь традиционного общества, люди в совокупности своей стали одинаково неодинаковыми

Теплится надежда, что переживаемый нами переходный этап, наполненный псевдоценностями и бесконечно большим количеством иными всевозможными «псевдо», не задержится надолго в истории и в скором времени человек сумеет превозмочь мировоззренческую какофонию, одновременную дозволенность всего и ничего и сумеет-таки обуздать Бегемота тоталитарного и неподкупного своей возмутительной подкупностью «посткапитализма». Какой будет новая эпоха, предсказать крайне сложно. Но с уверенностью сказать можно одно: если человек не исчезнет как вид, то во всех его проявлениях мы сумеем отыскать то вечное и непрекращающееся – диалектику жизни и смерти.

 

Заключение.

Французский антрополог Паскаль Буайе отмечает, что религия и/или верования в сверхъестественные силы наблюдаются у всех народов и племен Земли, но отсутствуют у животных. На основании своих многолетних исследований, Буайе заключает, что причины возникновения религий, суеверий и других верований в сверхъестественное заключаются в физиологии мышления человека как вида [Паскаль Буайе. Объясняя религию: Природа религиозного мышления, c. 12].

Если учесть, что одно из отличий человеческого мышления от животного состоит в том, что homosapiens нуждается в постоянном объяснении, интерпретации и рефлексии того, что происходит вокруг, то становится понятным, почему в мистицизме/мифологии/религии/культуре существует столько много эсхатологических конструктов – это способ объяснить и упорядочить конечность жизни, неминуемость смерти, неумолимость времени; это наиболее эффективный способ коллективного замещения экзистенциального отчаяния.

Автор данного эссе надеется, что его идеи не будут восприняты в качестве попытки эсхатологического или экзистенциального редукционизма. Бытие человеческое гораздо сложнее, чем дерево, проросшее из зерна экзистенциального отчаяния, поскольку, помимо страха, человеку свойственны и другие фундаментальные чувства, которые находятся в тесно переплетенной взаимосвязанности. Страх и смелость, ненависть и любовь, гнев и умиротворенность – рука об руку ступают со всем человеческим. Двуединство, одномоментное существование в нас совершенно противоположных эмоций складывают ту непростую картину чувствования конечности бытия, которую каждый переживает по-своему. Посему следует подчеркнуть, что жизнь и смерть – это единый процесс, общая природная логика. Это не бессмысленное возмущение хаоса, это следствие неведомых нам естественных причин. Утверждающий обратное, просто не осознает до конца все величие непостижимого Космоса.

Возможно, после прочтения данного эссе вам уже и не покажется такой странной идея о том, что ценность жизни определяется смертью. Экзистенциальное отчаяние – одно из фундаментальных, более остальных стимулирующее всякую деятельность (или бездействие) начало. Но что произойдет с человеческой цивилизацией, если ценность смерти окончательно растворится в сублимированной индустрии развлечений или смерть и вовсе будет подчинена научному прогрессу? Подобный «фукуямосвский» вопрос, полный субъективных переживаний и проблем, остается открытым для (около)научных дискуссий и полемик, но эссе все же необходимо завершать. В качестве многоточия хотелось бы привести цитату Шопенгауэра, который весьма емко сказал о бессмертии следующее:

 

«Оцепеневшая неизменность и роковая ограниченность всякой индивидуальности как таковой в случае ее бесконечного существования, наверное, своей монотонностью породила бы в конце концов такое пресыщение ею, что люди охотно согласились бы превратиться в ничто, лишь бы только избавиться от нее» [Шопенгауэр А. Мир как воля и представление].