В какой период нашей жизни?

 

 

Творческие способности, как правило, проявляют себя циклически. Нет

сомнения, что наивысшая продуктивность не может поддерживаться непрерывно на

протяжении всей жизни, но я сомневаюсь, что периодичность бывает столь

регулярной, как это стараются представить авторы биографий. Понятно, что

после скачка, способствующего открытию новой области в науке, чередой

последуют публикации; затем, когда проблема исчерпает себя, наступит

затишье, пока не наберется достаточно материалов для следующего крупного

шага. Периоды высокой продуктивности обычно - и это легко объяснить -

сопряжены с сильным и приятным возбуждением, а периоды застоя - с

депрессией. На этом основании творческая периодичность иногда трактуется как

своеобразное маниакально-депрессивное состояние. Правда, с моей точки

зрения, очень трудно проверить, являются ли возбуждение и депрессия

причинами или следствиями этих циклов продуктивности.

В моей собственной работе периодичность весьма очевидна, но в

длительности циклов я не могу обнаружить никакой регулярности. Когда я

обнаруживаю чте-нибудь новое и это дает мне возможность заниматься

интересными вещами, я занимаюсь этим до тех пор, пока у меня не появится

ощущение, что мой конкретный опыт и уровень компетентности не позволяют мне

продвинуться существенно дальше. Тогда я оставляю этот предмет, по крайней

мере на время. Поскольку в течение всей своей жизни я нахожусь по отношению

к науке в состоянии постоянного маниакального возбуждения, то по окончании

той или иной темы я никогда не мог передохнуть, а просто переключался на

следующую. Сначала я занимался проблемой половых гормонов и лактацией, потом

стрессом, затем были анафилактоидные воспаления, стероидная анестезия,

эндокринная функция почек, а в настоящий момент меня волнуют возможности,

таящиеся во вновь открытом явлении кальцифилаксии. Перемена темы давала мне

ровно столько отдыха от предыдущей работы, сколько мне было необходимо,- и

это абсолютная правда!

Из всего этого я могу извлечь лишь один урок относительно наиболее

благоприятного для занятий наукой периода жизни: пока тема движется хорошо,

держитесь за нее; когда все начинает приедаться и вы чувствуете, что

погружаетесь в рутину,- не расстраивайтесь, а просто меняйте тему. Всегда

найдется такая работа, которая вдохновит вас своей новизной. По поводу

наилучшего возраста для творческого научного мышления писалось много.

Обобщать здесь трудно. Эварист Галуа (1811--1832) создал новую теорию

алгебраических уравнений, представленную им Парижской Академии наук, когда

был еще шестнадцатилетним школьником. В девятнадцать лет он опубликовал

работу, которая стала классической и благодаря которой он был признан одним

из величайших математических гениев всех времен. Впрочем, подобная

"скороспелость" имеет место почти исключительно среди математиков,

музыкантов, художников и поэтов. Вряд ли стоит ее ожидать в медицине, физике

или химии, где необходимыми качествами являются опыт и эрудиция.

Но все же и здесь есть исключения, Бантингу было двадцать с небольшим,

когда он открыл инсулин, а Лаэннек{27а} изобрел аускультацию в двадцать

пять. Огастус Уоллер был студентом первого курса университета, когда начал

свои исследования "Уоллерова перерождения", происходящего в нервных

волокнах, отделенных от ядра. Когда великий физиолог и физик Герман

Гельмгольц опубликовал свои результаты по ферментативному действию дрожжей,

когда Пауль Лангерганс открыл названные его именем панкреатические островки,

вырабатывающие инсулин, когда Пауль Эрлих открыл "тучную клетку"{27б}, все

они еще учились на медицинском факультете.

Трудно заниматься самоанализом, ибо мало кто из нас обладает

достаточной объективностью, считая свои достижения не такими важными, чтобы

их стоило использовать в качестве примеров. Кроме того, к концу своей

карьеры мы можем утратить объективность до такой степени, что самое

последнее и излюбленное наше наблюдение приобретет непропорциональную

значимость. Мне было двадцать восемь лет, когда я описал стрессовый синдром,

и пятьдесят пять - когда "наткнулся" на кальцифилаксию, и вот сейчас мне в

равной степени нравятся оба предмета исследования.

Во всяком случае, важные открытия в медицине, сделанные в раннем

возрасте, нередко остаются одиночными достижениями, за которыми не следуют

другие проявления таланта. Правда, в ряде случаев они обеспечивают запас

энтузиазма и научного материала "на всю оставшуюся жизнь" и ученый

продолжает делать первоклассные работы, даже не создавая больше концепций,

обладающих фундаментальной новизной.

По словам Рише, в экспериментальной медицине "...значительная

умственная продуктивность в среднем начинается в возрасте двадцати пяти лет,

но в других науках этот пик ближе к тридцати пяти. Кроме того, существует

так много исключений, что я не решаюсь сформулировать некое правило. Во

всяком случае, очень редко бывает, чтобы выдающийся математик еще не

представил доказательств своего гения к двадцати пяти годам, а выдающийся

биолог не сделал ничего ценного к тридцати пяти... В целом же с возрастом

изобретательность быстро уменьшается. Это обидно, но это правда. Когда

человеку за пятьдесят, у него почти не бывает новых идей--он просто

повторяет самого себя..." [16]. К счастью, не все из нас уверены в этом.