2018-01-08
160
Глава пятая
Книга вторая. Сильвания
Цитата
«Зима — не время для путешествий по Кислеву. Снег, волки, бесконечная скукота передвижения на санях сделали это путешествие гораздо худшим, чем мои прежние совместные походы с Истребителем. Прибавьте сюда ещё и болезнь, продолжавшую донимать меня, и постоянную мрачность моих спутников. Тем не менее, испытав то, что случилось по достижению нами места назначения, я бы лучше проделал сотню поездок по ледяным пустошам Кислева, чем то единственное путешествие через суровые сосновые леса Сильвании»
„Мои странствия с Готреком“ Том IV Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)
— Как долго я был… болен? — спросил Макс Шрейбер.
Он чувствовал слабость, а в мозгу засел страх, которого ранее там не было. Маг поднял руку. Она больше напоминала когтистую лапу, лишь мышцы да кости. Длинные и неостриженные ногти. Кожа казалась почти прозрачной. Движение руки потребовало больших усилий.
— Три дня, — ответил Феликс Ягер.
Макс присел на кровати и сфокусировал взгляд на поэте–бунтовщике. Феликс тоже выглядел неважно. Красные глаза, лохматый и небритый. Со своего ложа Макс чувствовал исходящую от него вонь, смесь дешёвой выпивки и нестиранной одежды. Прикрыв рот кулаком, Феликс разразился сухим кашлем. Макс попробовал улыбнуться. У него возникло ощущение, что от подобных усилий кожа на лице может потрескаться.
— Как я вижу, ты всё это время пьянствовал.
— Почти угадал, — ответил Феликс.
Голос у него был невесёлый, а выглядел он и того мрачнее. Глаза были какими–то дикими, чего раньше не замечалось. Он выглядел скорее, как Истребитель, чем был похож на прежнего любезного человека.
Сидение истощило силы Макса. Он позволил себе откинуться обратно на кровать и уставился в потолок. Тот был белёным. В комнате пахло мятой и целебными травами. Стены тоже были белыми. Краем глаза он заметил изображение голубя.
— Не хочу показаться банальным, но где я? — поинтересовался Макс. Он догадывался, каков окажется ответ, но хотел удостовериться.
— В хосписе храма Шаллии.
— Я был настолько плох?
— Да.
Макс сделал глубокий выдох и попробовал собраться с мыслями. Последнее, что он помнил — это дом дворянина Андриева. Нет. Он что–то изучал, талисман. А потом его воспоминания… путались. Он помнил кошмары: скелета–великана с мёртвым и ужасающим лицом, скалящиеся зубы, отваливающуюся с лица плоть, и глаза, бывшие лужицами зеленоватой разлагающейся слизи. Помнил странные видения: пустыня и огромная чёрная пирамида; войны, в которых мертвецы сражались с живыми; бледные аристократы, пьющие кровь из бронзовых кубков и пользующиеся чёрной магией для продления своих неестественно долгих жизней. Макс полагал, что его знания помогут ему опознать ту фигуру и ту далёкую пустынную и мёртвую страну. Но ему не хотелось. Он обнаружил, что мысли уклоняются от тех воспоминаний. Там таились вещи, с которыми он не был готов разобраться сейчас. А возможно, никогда.
Протянув руку, Макс ощупал своё лицо. Длинная нестриженая борода. Ввалившиеся щёки. Он приложил руку к сердцу. Оно по–прежнему билось. Он почему–то боялся, что будет не так.
— Ты похож на человека, увидевшего привидение, — заметил Феликс.
— В некотором смысле, так и есть.
— Ты бредил, когда был болен. Постоянно называл одно имя.
Макс мог предположить, что это было за имя. Ему не хотелось, чтобы Феликс называл его, напоминая о том, что магу довелось увидеть. Но тот не остановился.
— Нагаш.
Макс напрягся. Он понимал, что рано или поздно придётся с этим столкнуться. Не будь у него сильной воли, он бы не стал искусным волшебником. Шрейбер заставил себя дышать нормально и контролировать сердцебиение, не обращая внимания на выступивший на лбу холодный пот.
— Да, — подтвердил он через какое–то время. — Нагаш.
Воспоминания вернулись. Талисман содержал столь много скрытой энергии, сплетённой с такой ловкостью и искусством, что Макс по–прежнему не мог до конца поверить. Предмет имел защиту как раз от такого обследования, которое проводил Макс, и тот угодил в ловушку. Чудо, что он вообще остался жив. Чародей предположил, что был на грани. Нагашу явно пришлось потрудиться, чтобы сохранить свои секреты, но сие было понятно. Великий некромант был далеко не единственным чародеем, пытавшимся утаить свои секреты от прочих магов. Просто его защитные заклинания оказались куда эффективнее большинства. И хотя за миг до атаки Макс умудрился оградить себя от основного удара, та всё равно преодолела его защиту. Шрейбер понимал, что теперь ему потребуется время: оценить ущерб; удостовериться, что мысли не искажены, что воспоминания цельны, что его навыки…
Он инстинктивно потянулся к ветрам магии. Энергия текла. Он зачерпнул из потока и попытался сплести нечто пробное, а затем высвободил энергию, обнаружив, насколько слабым стал. «По крайней мере, я могу применять магию, — подумал Макс. — Мои навыки никуда не пропали».
Макс заметил, что Феликс вытаращил на него глаза, положив руку на рукоять меча.
— Что такое?
— Твои глаза засияли, и ты резко сел. По твоему взгляду показалось, что ты можешь наброситься на меня.
— Нет. Я лишь пробовал убедиться, что… что по–прежнему способен пользоваться магией.
Феликс кивнул, хотя по выражению его лица было очевидно, что он всё ещё не понимает.
— Что сделал Нагаш с Глазом Кхемри?
— Он его создатель. Он сделал его давным–давно с определённой целью. По крайней мере, мне удалось это выяснить до того, как сработала ловушка.
— И для чего он нужен?
Макс задумался. Он был уверен, что знал предназначение Глаза, но теперь это знание скрывалось в его мозгу под грузом страшных видений и картин. Со временем он сможет всё сложить воедино. Со временем он вспомнит. По крайней мере, Макс надеялся.
— Я пока не знаю.
— Пока?
В настоящий момент Максу не хотелось объяснять Феликсу ситуацию в целом.
— Мои мысли всё ещё немного путаются. Знание придёт.
Его посетила другая мысль:
— Где Ульрика?
Реакция Феликса его удивила. Даже порази он юношу магическим разрядом, тот вряд ли бы выглядел более страдающим. Внезапно до мага дошло, что пьянство Феликса может оказаться небеспричинным, как и тихий нерешительный голос.
— Она ведь не мертва? Что случилось? Что произошло в особняке Андриева?
Феликс стал рассказывать. Макс слушал. Услышанное его не порадовало. Когда Феликс закончил, маг посмотрел по сторонам.
— Где моя одежда? Я должен встать на ноги. Мы должны её отыскать.
Феликс насмешливо усмехнулся:
— Как? Мы с Готреком сбились с ног, разыскивая её. Мы обошли весь город, осмотрели каждое кладбище и проверили каждый слух о присутствии чародея. Ничего. Иван Петрович со своими людьми прочесал местность вокруг города. Ничего. Князь передал описание Кригера и Ульрики страже каждых ворот. И знаешь что? Ничего.
Максу не понравился тон и внешний вид Феликса.
— Стало быть, потом ты обследовал каждую таверну и каждый стакан до донышка, дабы убедиться, что её там нет? — злобно осведомился маг.
Феликс так сжал рукоять меча, что пальцы побелели, но затем на его лице появилось виноватое выражение.
— Я больше ничего не смог придумать. Я попробовал всё, что пришло в голову, и ничего не сработало. Я надеялся, что ты сможешь что–нибудь сделать, когда поправишься. По этой причине я жду здесь.
В голосе Феликса столь явно слышалась боль, что Макс сжалился над ним:
— Ты поступил правильно. Я смогу её отыскать. Надеюсь, что смогу, по крайней мере.
— Как? C помощью магии?
— Да.
— Значит ты куда лучше, чем половина прорицателей этого города.
— У меня есть перед ними преимущество.
— Какое?
— Перед тем как приступить к изучению талисмана, я наложил на него заклинание местонахождения. Если повезёт, и оно всё ещё держится, я смогу проследить талисман.
— Значит, ты можешь отыскать амулет. Сие не означает, что ты можешь найти Ульрику.
— Феликс, не тупи. Кригер через многое прошёл, чтобы заполучить талисман. Сомневаюсь, что просто для того, чтобы его выбросить. Особенно, если талисман настолько могущественен, как я полагаю. Ни один чёрный маг не откажется сохранить талисман и попытаться его использовать. Если я смогу отыскать амулет, то смогу найти и Кригера, а когда я найду Кригера, мы сможем разыскать Ульрику.
— Если она ещё жива. Если он не принёс её в жертву какому–нибудь тёмному божеству. Если…
Макс оборвал Феликса взмахом руки, хотя от его слов сердце мага едва не замерло от страха. Ульрика должна быть жива. Она не может умереть. Макс любит её и не позволит такому произойти. По правде говоря, все шансы за то, что опасения Феликса верны, но Макс даже не позволял себе раздумывать над такой вероятностью.
— Держи себя в руках, парень. Если мы его разыщем, и Ульрика будет жива — мы её освободим. Если же она умерла… — от этих слов у Макса пересохло во рту, а язык словно не желал двигаться. Он заставил себя продолжить, — Если она умерла, я отомщу Кригеру и всем, кто может быть с ним связан.
Феликс выпрямился, и дикий блеск в его глазах немного поугас. Он убрал руку с меча и провёл ей по подбородку, словно впервые обнаружив, насколько отросла его щетина.
— Когда мы сможем приступить? — спросил он.
— Сразу, как я выберусь из этой постели. И, Феликс…
— Что?
— Иди отдохни. Ты ужасно выглядишь.
— Ты уверен, что это сработает? — в сотый раз спросил Иван Петрович Страгов.
Макс издал вздох раздражения и снова уставился на городские стены. Феликсу было заметно, что маг всё ещё слаб. Он держится только лишь на силе воли, а постоянные придирки боярина Пограничья лишь сильнее утомляют его.
— Если не доверяешь моей магии, то ты волен собрать своих людей и скакать в любом тебе угодном направлении, — произнёс волшебник. По тону было очевидно, что его терпение иссякло. Мгновение казалось, что старик так и поступит. Беспокойство о судьбе дочери сделало его гораздо несдержаннее, чем обычно, хотя он и раньше не отличался терпеливостью.
— Я убеждён, что Макс более чем способен отыскать твою дочь, — дипломатично заявил Феликс.
Феликс хотел, чтобы старик и его два десятка всадников оставались с ними. Скакать по Кислеву в разгар зимы и в лучшие времена было скверной идеей. А сейчас, когда на марше орда Хаоса, да и скавены могут оказаться в окрестностях, это практически было самоубийством. Готреку и Снорри сие бы замечательно подошло, но Феликс собирался выжить, чтобы освободить Ульрику, а двадцать закалённых ветеранов северных пустошей во главе с отважным командиром значительно повышали его шансы.
Иван мгновение постоял, а затем от всего сердца так хлопнул Макса по спине, что тот закашлялся.
— Я не хотел тебя обидеть, друг мой Макс, я лишь…
На Макса было жалко смотреть, он изнурённо улыбнулся боярину и произнёс:
— Я понимаю. Мы все тоже за неё беспокоимся.
Феликс посмотрел на их небольшой отряд. При каждом всаднике находилась пара дополнительных пони. Трое саней — для провианта, для Макса и для гномов. Все сани были под завязку загружены провизией и зерном. Феликс надеялся, что запасов окажется достаточно. Не единожды у него появлялось желание узнать, когда вернётся Малакай Макайссон на „Духе Грунгни“, если вообще вернётся. Об огромном воздушном корабле давно не приходили вести, а они более не могли ждать. Когда Феликс последний раз видел инженера—Истребителя, тот что–то бормотал про ремонт у Железной башни. Если бы сейчас он находился здесь, их задача оказалась бы гораздо проще.
Готрек и Снорри с подозрением косились на пони. Оба гнома полагали, что лошади годятся лишь на мясо, но даже им был очевиден смысл передвижения на санях в такую погоду. Феликс лишь надеялся, что животные способны переносить холод лучше него самого. Даже под двумя слоями одежд и толстым плащом с рукавицами он чувствовал, что замерзает. Хотелось бы ему оказаться в „Белом кабане“, согревать руки у огня да попивать горячее вино со специями. Неделями донимавшая его простуда возвратилась во время его пьяного кутежа, и, похоже, особо не помогли ни травы жриц, ни заклинания Макса. Он лишь надеялся, что не станет хуже.
— Пора ехать, — заявил Готрек, вскарабкиваясь на сани позади Феликса и бросая на пони грозные взгляды.
Если бы животные умели распознавать убийственные взгляды, они бы поняли, что стоит вести себя получше. Снорри забрался позади Макса. Сам Иван сел за поводья в третьих санях. Всадники растянулись в походный строй. Пара разведчиков поехала вперёд, две пары прикрывали фланги, замыкающий приглядывал за хвостом процессии. Остальные скакали перед санями колонной по двое.
Снег хрустел под копытами и шуршал под полозьями. Феликс натянул поводья, и сани резко дернулись вперёд. Они уезжали. А далеко позади постепенно скрывались с глаз золотые купола башен Праага.
Макс закрыл глаза и снова призвал заклинание поиска. Потоки магии вошли в него и укрепили длинные тонкие узы, связывающие мага с Глазом Кхемри. Это было похоже на необычайно длинный и прочный канат, связывающий его и талисман. Макс не мог точно определить расстояние, но знал, что оно велико, и им предстоит двигаться на юго–запад.
Оставалась надежда, что подобравшись ближе, он сможет выяснить больше, но сейчас и этого было достаточно. Ему повезло, что слабая связь сохранилась даже на столь дальнем расстоянии. Чёрт, да он счастливчик, потому как пережил встречу с ловушками, оставленными Великим некромантом.
За последние несколько дней Макс часто размышлял над этим. Он по–прежнему способен призывать силы. Его память и навыки более–менее не затронуты. Он не смог обнаружить никакого вреда для собственной души, который могла бы нанести неудержимая волна чёрной магии. Само по себе сие мало значило. Любое заклинание, способное искажать его мысли, может заодно и препятствовать попыткам своего обнаружения. Макс понимал, что на подобное способен лишь чародей выдающихся способностей и силы. Несколько дней назад он вообще не верил, что подобное возможно. Теперь Макс знал, что ошибался. Только лишь по плетению, что Нагаш оставил на Глазе Кхемри, Макс понял, что тот на подобное способен. Мужчина, или то, кем он стал, обладал почти божественной силой.
«Как такое возможно? — гадал Макс. — Как смог какой бы то ни было из чародеев обрести подобное могущество? Возможно, на заре мира магическая энергия была куда более обильной. Может быть, Нагаш жил в то время, когда волны тёмной магической энергии поднимались до высот, о которых в нынешнее время и не мечтали. Возможно, подобное происходит и сейчас, раз Пустоши Хаоса расширяются, и армии Тёмных сил двигаются на юг».
Либо Великий некромант попросту с рождения обладал мощью далеко превосходящей силы любого современного волшебника. Такое возможно. Все чародеи различны по силе и потенциалу. Макс знавал людей, вдвое превосходящих его возрастом и опытом, однако не обладавших и десятой долей его нынешних сил. Макс знавал учеников, которые при должной практике могли, как он полагал, силой его превзойти. По крайней мере, сейчас он в это верил.
Столкновение с защитой, которую Нагаш установил на Глаз Кхемри, наполнило Макса сомнениями. За всю свою жизнь он никогда не встречался с работой чародея, настолько его превосходящего. Колдуны, что творили заклинания для орды Хаоса во время осады, были посильнее Макса, но ему, по крайней мере, было понятно, чем они занимаются. И он знал, что силой они частично обязаны тому огромному потоку чёрной магии, из которого её черпали. А тот серый провидец скавенов стал более могущественным благодаря использованию искривляющего камня, что придал ему сил, однако Макс сомневался, что тот действительно оказался бы более сильным или искусным, дойди дело до применения магии.
Но Нагаш в чём–то был абсолютно иным. Макс никогда ранее не встречал ни столь утончённого мастерства, с помощью которого были наложены чары на талисман, ни столь огромной естественной силы, отголоски которой просуществовали три тысячелетия. Наткнувшись на защитное заклинание в Глазу Кхемри, он столкнулся с работой существа, настолько его превосходящего, насколько он сам превосходил любого обычного человека, если дело шло о магии. Макс понимал, что никогда не сравнится с этим существом, как бы прилежно он ни учился и какие бы значительные силы ни приобрёл.
Произошедшее с ним оставило после себя не только ужасные видения и кошмары. Был нанесён вред его самоуважению, уверенности в собственных силах, и Макс понимал, что для чародея сие может оказаться смертельным. Столь много в чародействе зависит исключительно от силы воли, и всё ослабляющее волю уменьшает твои способности. Небольшая ошибка при сотворении опасного заклинания может привести к смертельному исходу. Макс слышал, что подобное случалось. Итог оказывался печальным как для самого мага, так и для окружающих. Макс понимал, что на данный момент не может себе позволить подобных ошибок. На кону жизнь Ульрики.
Шрейбер гадал, не может ли появившееся чувство уничижения являться неким последствием защиты талисмана. Порождение сомнений в собственных силах могло явиться весьма изысканным способом уничтожения чародея–неприятеля. Шрейбер сомневался, что Нагаш прибёг бы к такой изысканности, но не подвергал сомнению способность Великого некроманта совершить подобное. Зачем он скрыл энергию внутри талисмана? Зачем снабдил его такой защитой?
На последний вопрос Макс хотя бы мог ответить. Он достаточно над ним размышлял. Чародей вроде Нагаша должен иметь множество недоброжелателей, и стремление защитить свою работу от попадания в руки врагов обусловлено простым здравым смыслом. Мысли о врагах вызвали очередной водоворот хаотических кошмаров и видений в мозгу Макса. Он снова увидел тех бледных аристократов–кровососов, и понял, что талисман каким–то образом воздействует на них — но каким? Макс мог лишь надеяться, что беспорядок в его разуме, вызванный талисманом, вскоре уляжется, и он сможет извлечь здравый смысл из того безумного сплетения странных мыслей. Он твердил себе, что от этого зависит жизнь Ульрики. И, что немаловажно, от этого зависит и его собственная жизнь, причём разными способами. Он должен знать, с чем они столкнутся, когда настигнут, наконец, Адольфуса Кригера. Ему следует начать с восстановления уверенности в собственных силах.
«Думай, — твердил Макс себе. — Найди положительные стороны. Изучи полученный опыт и воспользуйся им для того, чтобы стать лучшим человеком и лучшим чародеем. Ты всегда знал, что существуют более могущественные маги, чем ты. Сие ни в коей мере не умаляет твоих достижений. С полученным тобой даром ты сделал всё, что в твоих силах. Ты выжил после случившегося, и оно тебя не сломило. Ты кое–что узнал. Мог бы прожить и без этого знания, но так уж получилось. Много ли людей может похвастаться тем, что заглянули прямо в мысли Великого некроманта? Многие ли пережили удар одного из его заклинаний?»
Неторопливо, понемногу Макс одерживал верх над собственными сомнениями. Он понимал, что снова обрести себя — процесс длительный, однако уже сделал первый шаг. Шрейбер лишь надеялся, что будет готов встретиться лицом к лицу с тем чёрным магом, когда придёт время. Пока его мысли неслись кувырком, ему пришла в голову более пугающая возможность.
Он сам заставил ловушку сработать, приняв на себя основной её удар. Восстановится ли заклинание? Или у Кригера уже не возникнет проблем настроиться на амулет? Макса посетила ещё одна мысль. Защита амулета сработала лишь после того, как он попытался проанализировать его устройство. Возможно, талисман предназначен для применения и имеет некое зловещее и тайное предназначение, которое Великий некромант пожелал утаить. На мгновение Макс почти почувствовал, как из далёкого прошлого тянется огромная мёртвая рука, чтобы повлиять на судьбы смертных.
Он вздрогнул и призадумался, окажут ли они Адольфусу Кригеру услугу, убив его, или же нет?
Иван Петрович Страгов сжимал поводья саней в руках, что стали неуклюжими из–за надетых меховых рукавиц. Падал снег, занося следы конских копыт и приглушая позвякивание упряжи. Ветер покалывал кожу. Повсюду над дорогой нависал сосновый лес. Он слышал, как позади скользят по снегу остальные сани.
Он проклинал погоду. Он проклинал человека, который похитил его дочь, но больше всего он проклинал себя. Его не оказалось рядом, когда дочь в нём нуждалась. Пока какой–то помешанный чародей уносил его дочь, Иван развлекался на княжеском пиру. Он баловал Ульрику самым бессовестным образом с самого момента ранней смерти её матери, позволял делать почти всё, что ей захочется, даже спутаться с тем молодым иноземцем Феликсом Ягером, вместо того, чтобы держать в безопасности дома.
Только теперь уже нет дома. Месяцы назад его усадьба была практически уничтожена нападением скавенов, а то, что осталось, вне всякого сомнения, обращено в развалины наступающей ордой Хаоса. Все его смутные надежды о спокойной старости в окружении внуков теперь пошли прахом. Он ощущал необычную тревогу и неуверенность. Прошедшие месяцы партизанских действий и стремительных передвижений с созванным войском дали ему понять, что он уже далеко не молод. Он старый толстый старик, привыкший к комфорту и изнеженный хорошей жизнью. Огромные волевые усилия потребовались, чтобы держаться наравне с более молодыми воинами из его отряда, не показывая своего отчаяния и усталости. А сейчас их потребуется куда больше.
Страгов старался убедить себя, что Ульрика отважная и находчивая молодая женщина, обученная владению оружием не хуже, чем любой из его бойцов. Без толку. Он мог лишь молиться и надеяться, что дочь по–прежнему жива, а не принесена в жертву какому–нибудь тёмному божеству. Он мог лишь надеяться, что Макс Шрейбер разбирается в том, что он делает. Иван правил санями, снедаемый чувством вины и тревоги, и его думы были столь же гнетущими, как погода и безрадостный окружающий ландшафт.
Адольфус Кригер осмотрел внутреннее убранство кареты. Здесь было комфортно. Роскошные кожаные сидения, полно места и для него, и для девушки. Карета была сделана для Осрика лучшим мастером в Кислеве, и качество ощущалось. Роскошная карета на полозьях — забава для богатого человека. Хотя, в стране, где зима длится шесть месяцев и большую часть времени земля покрыта снегом, владение таким экипажем имеет больше смысла, чем обычной каретой. В любом случае, каковы бы ни были причины, Адольфус был рад, что Осрик побаловал себя сим экипажем.
Девушка бросила на него сердитый взгляд. Вид у неё был бледный, истощённый и дерзкий. Она не понимает, что с ней произошло. Немногие смертные способны понять последствия тёмного поцелуя. Она с ними боролась. «Это замечательно, — подумал Адольфус. — Мне доставит удовольствие сломить её волю». Он улыбнулся ей, не показывая зубов.
— Признайся, — вкрадчиво произнёс он. — Тебе же это нравится. Прошлой ночью ты подставила свою шею даже раньше, чем я попросил.
То было не совсем так, но довольно близко к правде. Она не сильно сопротивлялась, когда Адольфус её обнял. Он знал, что большинство смертных испытывают удовольствие, когда пьют их кровь. Это ни с чем не сравнимый экстаз. Привыкнув к нему однажды, они пойдут на всё, чтобы испытать его снова, даже если при этом погибнут. Как часто и происходило.
Девушка пристально глядела на него, не желая признавать, что в его словах скрывается хотя бы крупица истины, не желая даже себе признаться, что такое возможно. И всё–таки он прав. Постепенно это знание уже невозможно будет отрицать. Постепенно она преодолеет свой страх, отвращение и отрицание. И зародившееся зерно сомнения преодолеет её сопротивление, когда она поймёт, что более не может доверять своим суждениям, своим прежним моральным принципам. На протяжении столетий Кригер наблюдал подобное неоднократно. Начавшись, процесс становится необратимым, если только Адольфус сам не решит остановить его.
Он раскрыл свою книгу, старую потрёпанную пергаментную копию „Пророчеств Носферату“ в переплёте из человеческой кожи. Она раскрылась на главе, содержащей предсказания о наступлении Кровавого века. Вполне очевидно, что налицо все признаки. Армии зверья на марше. Голодная луна пожирает небеса. Горят города людей. А теперь Бледный принц обрёл Глаз Великого Неживого. Вот он, сверкает на его горле. Он ощущал неуловимую мощь предмета. Краем глаза Адольфус уловил внезапное движение.
Со скоростью змеи девушка потянулась к своему кинжалу. Адольфус улыбнулся. Он ожидал этого. То была одна из причин, по которой он оставил ей оружие. Она очень быстра. Будь Кригер смертным, кинжал пронзил бы сердце быстрее, чем он смог отреагировать. Но он не был смертным. Адольфус поймал её запястье и почти нежно отвёл её руку. Давление было столь же неодолимым, как и деликатным. Через мгновения он заставил её вложить оружие в ножны. Книга упала ему на колени.
— Спокойнее, спокойнее, моя милая, — насмешливо произнёс он, снова схватив Ульрику за запястье, когда та попыталась его ударить.
Она должна усвоить, что тут она беззащитна, помешать ему не в её силах. Сначала она усвоит это на физическом уровне, а затем, неизбежно, сердцем и душой.
— Кровосос, — злобно произнесла она, отвернулась и уставилась в окно.
Адольфус видел два крошечных прокола на её шее. Он нашёл сие зрелище необычно возбуждающим и почувствовал потребность вновь отведать её крови. Кригер подавил желание, хоть сие было непросто — было в крови девушки что–то такое, что доставляло ему большое удовольствие. Возможно поэтому он потратил на неё так много часов своего бодрствования, исподволь выспрашивая про её спутников. Кригер был доволен, что смог преодолеть искушение. С увеличением расстояния между ними и Праагом, внутренний зверь тревожил его всё меньше. А возможно, сказывалось удаление от севера. Как бы то ни было, сие не имеет значения — важно то, что его самоконтроль восстанавливается.
— Я такой, — подтвердил он, приправив свои слова толикой гордости, — и быть таким неплохо. Я прожил столетия и видел такие чудеса, что превосходят твоё воображение.
— Эти столетия тебе достались ценой крови невинных.
Кригер рассмеялся:
— Большинство отдалось мне вполне добровольно, как скоро произойдёт и с тобой.
— Никогда, — ответила Ульрика с уверенностью в голосе. — Я скорее умру.
— О, не будь столь мелодраматичной. Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. В конце концов, в могиле ты проведёшь много времени. Так зачем туда торопиться? Спешишь дать червям возможность выесть твои прекрасные глаза, а личинкам ползать по твоим полным и чувственным губам?
На какое–то время она замолчала, а затем спросила:
— А что знаешь о смерти ты? О настоящей смерти? О вечном покое? Ты ходячий труп, чьё существование поддерживается кровью живущих.
Стало быть, она всё же выбрала тяжёлый путь. Хорошо. Борьба всегда делает вещи более интересными. Сломить её волю — чем не занятие, пока он доберётся до замка и сможет настроить талисман?
— Я знаю достаточно, дабы понять, что подобный опыт я предпочёл бы не получить.
— Это не ответ.
— А чего ты от меня ожидала? Я не священник, чтобы со знанием дела рассуждать о вещах, которые никогда не видел, или говорить о мирах, в которых никогда не бывал. Зачем мне лгать?
Адольфус подозревал, что теперь привлёк её внимание. Его слова звучали искренне, и хотя Кригер был способен мастерски имитировать искренность по своему желанию, в данном случае он так не поступил. В этом не было необходимости. Он всего лишь обратился к собственным страхам и сомнениям, что чувствуют все смертные, которые испытывал и он, будучи смертным, и время от времени испытывает даже сейчас.
— Ты говоришь, что священники лгут? Что Книга Морра не истинна? Что слова о богах лживы?
Вытянув руку, он взял её за щёки и мягко, но настойчиво повернул голову Ульрики так, чтобы она смотрела ему в глаза.
— Красавица, а ты когда–нибудь разговаривала с богом?
— Я молилась.
— И бог когда–нибудь тебе ответил?
— Мои молитвы были услышаны.
— Я имею в виду не то, что ты получила на свои просьбы, или думаешь, что на них получила. Я имел в виду — говорил ли когда–нибудь бог с тобой напрямую?
Адольфус заметил, что сейчас её дыхание участилось. Её глаза с вызовом встретили его взгляд.
— Нет. Разумеется, нет.
— И всё же ты добровольно принимаешь на веру слова священников, которые утверждают, что говорят истину. Ты добровольно веришь в существ, которых никогда не видела.
— Я никогда не видела Альтдорф, однако знаю, что он существует.
— Если пожелаешь, ты можешь отправиться в Альтдорф, но можешь ли ты разговаривать с богами твоих священников?
— Священники творили чудеса от имени своих богов.
— Мы оба верим в магию. Я полагаю, тебе знаком волшебник. Уверен, что он сможет повторить результаты большинства тех чудес. И кто сказал, что священники сами не являются просто чародеями?
Молчание. Он не стал его нарушать и насмешливо улыбнулся Ульрике. Та не уклонилась от его взгляда. Кригер решил удивить девушку.
— Я верю, что боги существуют. И видел тому немало доказательств. Я лишь не верю, что они таковы, как говорят священники.
— Ты видел доказательства?
— Как и ты, если подумать. Лишь глупец может отрицать существование Повелителей Хаоса, увидев орду хаоситов.
— А как насчёт наших богов?
— Твоих богов, я полагаю?
— Если так тебе угодно.
— Я верю, что существует нечто, но не думаю, что они такие, каковыми считают их смертные.
Она отказалась от ничьей и продолжила:
— Я думаю, что боги — существа, столь же отличающиеся от обычного смертного, как тот отличается от собаки. Как думаешь, когда собака смотрит на тебя, понимает ли она, что происходит в твоём разуме?
— Мой старый пёс понимал.
— Мог он понять поэзию?
— Не вижу, какое отношение это имеет к делу.
— Я имею в виду, что существуют материи, которые ты способен понять и уразуметь, на что собака не способна, даже если она отлично распознаёт твои эмоции и настроение. Думаю, что боги подобны таким существам.
— Полагаю, они взирают на смертных свысока и забавляются. В конце концов, у них впереди уйма времени и знания, значительно превосходящие твои.
— Полагаю, что ты переносишь на богов своё собственное восприятие. Ты не более способен их понять, чем, по твоему мнению, понимаю я.
Адольфус поглядел на Ульрику, удивлённый, насколько проницательным оказался довод. Девушка явно сообразительна. Отлично, она составит замечательную компанию в этом скучном путешествии. Адольфус уже начал скучать в компании Осрика и прочих членов свиты. Раболепное почтение и преданность начинает вгонять в тоску, как и любое излишество со временем. Разве что за исключением крови.
Теперь, когда непосредственная угроза отступила, Адольфусу скорее не хватало вероятности того, что могут объявиться Истребитель и его товарищи. Что добавляло немного изюминки в происходящие события. Однако сказывают, что эти земли опасны. Кригер в некоторой степени ожидал, что до окончания путешествия произойдёт что–нибудь интересное.
— По крайней мере, мы движемся в сторону Империи, — произнёс Феликс, щурясь от снегопада. От ледяного ветра глаза слезились, а слёзы замерзали на щеках. Он был рад, что прикупил дополнительную пару рукавиц перед отбытием из Праага. Феликс опасался, что руки могут примёрзнуть к поводьям, даже несмотря на двойные толстые рукавицы. Всё это усиливало его страдания от простуды. Видимо, пьянствовать на протяжении всех тех ночей в Прааге оказалось не столь хорошей идеей. Он так и не выздоровел.
Готрек ничего не ответил, лишь уставился на снег с таким видом, словно тот был его личным врагом. Его лицо приняло то мрачное выражение, которое всегда сопутствует гномам, когда те вынуждены переносить трудности. Однако Феликс подозревал, что под этой маской Истребитель прячет получаемое наслаждение. Похоже, гномам доставляет удовольствие переносить физические нагрузки. На взгляд Феликса, то была одна из самых малопривлекательных их особенностей. Трудности были тем, без чего бы Феликс с радостью обошёлся в жизни.
Впереди были едва заметны Макс и Снорри, а всадники выглядели лишь тёмными тенями среди снегопада. Феликс недоумевал, как разведчикам вообще удаётся находить путь в таких суровых погодных условиях, но те каким–то образом умудрялись. Он предполагал, что в своём захолустье северного Кислева они привыкли к такой погоде. Они посмеялись над словами Феликса про холодную погоду, заявив, что по сравнению с погодой у них дома, эта напоминает весну. Ягер не был уверен в том, что они пошутили. И подозревал как раз обратное.
Разумеется, кислевиты демонстрировали невероятные способности в отыскании и обустройстве укрытий. Прошлой ночью Иван Петрович даже показывал им, как строить небольшой круглый дом изо льда и снега. Дом оказался удивительно тёплым внутри, гораздо более удобным и менее продуваемым, чем палатки.
Продвигались они медленно. Передвижение через эту часть Кислева в разгар зимы было кошмаром. Если бы не беспокойство за судьбу Ульрики, Феликс умолял бы их повернуть назад. Он был сыт по горло непрекращающимся холодом, пронзительным ветром и отдалённым волчьим воем. Слишком уж это напоминало ему о столкновении с Детьми Ульрика, которое произошло в Империи при схожих обстоятельствах. Трёх таких дней было более чем достаточно на всю жизнь. Хоть он и знал, что сможет вынести гораздо больше. По словам Макса, между ними и талисманом лежит не меньше сотни лиг, и тот продолжал двигаться.
За время продвижения по этим белым пустошам Феликс не раз чувствовал тщетность того, чем они занимаются. Это какое–то безумие — имея лишь слабую надежду на то, что Ульрика жива, гнаться по этим унылым холодным территориям за чародеем, который выехал с большим отрывом.
По крайней мере, он и Макс занимаются именно этим. Феликс был уверен, что Готрек, Снорри и Иван будут преследовать этого Кригера на край земли, чтобы отомстить за её смерть, или, в случае Истребителей, просто сдержать клятву, которую они дали.
Но были и небольшие милости, за которые следовало благодарить Сигмара. Им до сих пор не встретились ни зверолюды, ни воины Хаоса. С воздушного корабля казалось, что местность кишит ими, но на поверхности всё выглядело иначе. В заблуждение вводила скорость передвижения „Духа Грунгни“. На поверхности же ты начинал понимать, насколько огромны и пустынны земли Кислева, и сколь большое расстояние отделяет одно войско от другого.
Феликс гадал, что же произойдёт после того, как они настигнут Кригера и возвратят Ульрику. Опасность не миновала. Зима лишь немного замедлила великое вторжение Хаоса, при этом практически заблокировав любые перемещения со стороны людей. Когда наступит весна, разразится тотальная война таких масштабов, что мир не видел уже два века. Возможно, на фоне всего происходящего попытка спасти единственную женщину выглядит напрасной. Скоро все они, вероятно, будут мертвы. Под Праагом им удалось сдержать и разбить лишь небольшую часть огромнейшей армии. Силы Хаоса выглядят бесконечными, и их демонических повелителей не заботит, сколькими жизнями будет оплачено достижение их целей. Перед лицом подобного противника Феликсу иногда казалось неизбежным и их поражение, и конец мира в руинах и огне.
Но что он может сделать? Лишь то, что считает лучшим. И, по правде говоря, немного огня сейчас бы не помешало, хотя без руин вполне можно и обойтись. Хоть шутка и была плоха, но немного его развеселила, пока через несколько минут холод не стал снова пронимать до костей и не начался сухой кашель.
Сравнительно недавно здесь находилась деревня. А теперь уцелели лишь покрытые сажей развалины нескольких каменных строений. От деревянного частокола остались лишь обугленные пеньки, поднимающиеся из снега. Следы человеческого обиталища были погребены под снежными заносами, равно как и большинство трупов. Феликс почувствовал угрызения совести, словно это его недавние мысли каким–то образом воплотились в жизнь. «Не глупи, — сказал он про себя, — это место уничтожено уже давно». Однако чувство вины осталось и усугубило его уныние.
— Поглядите на это, — позвал следопыт Марек.
Он размахивал чем–то длинным, окрашенным в белый цвет с коричневыми пятнами. Феликс присоединился к Готреку, который направился туда. Там уже оказался Иван Петрович. С небес падали снежные хлопья. За исключением жуткого завывания ветра, над холмистой равниной стояла тишина.
— Что это? — спросил Феликс.
— Человеческая кость, — ответил Готрек, глядя на предмет в руке Марека.
— Бедренная кость, — уточнил Марек. У него было узкое задумчивое лицо, и он редко болтал попусту. — По крайней мере, часть кости. Сломана ради костного мозга.
— Волки? — с надеждой спросил Феликс.
Только лишь слова слетели с губ Марека, в мозгу Ягера возникли более ужасные предположения, однако он не желал оказаться тем, кто их озвучит. Волки не нападали на укреплённые деревни и не сжигали их дотла.
— Не, эта расколота вдоль, такое не сделать волчьими зубами. Это сделали люди или кто–то на них похожий.
— Зверолюдова работа, — пробасил Иван Петрович. — На границе я повидал достаточно, чтобы её опознать.
— Они, должно быть, проголодались и остановились перекусить перед долгим маршем, — сказал Готрек.
Взгляд у него стал дикий. Он ненавидел зверолюдов.
К ним присоединился подошедший Макс. Он двигался медленно, словно по–прежнему берёг силы. На его толстые шерстяные одежды был наброшен огромный плащ из медвежьей шкуры. Спрятанные в рукавицы руки сжимали посох.
— Как думаешь, Ульрика и Кригер могли оказаться здесь, когда было совершено нападение? — спросил Феликс, озвучивая вопрос, который занимал все его мысли.
Макс покачал головой.
— Талисман всё ещё движется.
— Его могли забрать зверолюды, — кисло заметил Феликс.
Макс одарил его холодным взглядом.
— В этом месте нет следов магии. Будучи атакован, Кригер бы наверняка воспользовался чёрной магией для самозащиты. И я бы узнал, будь это так. Не думаю, что он находился здесь, когда случилось нападение.
Он говорил столь уверенно, что Феликс не стал возражать. Видимо, ему просто не хотелось рассматривать иные возможности.
— Думаешь, зверолюды где–то поблизости? — спросил Феликс, тревожно поглядев на остальных.
— Нет. Это произошло пару дней назад. Они давно ушли, — заявил Марек.
— Жаль, — пробурчал Готрек, проводя большим пальцем по лезвию своего топора, на котором остались яркие капли крови.
— Не переживай, Готрек Гурниссон. Прежде, чем мы закончим, для твоего топора найдётся немало работы. Этой зимой все адские орды двинулись в путь.
— Подать–ка их сюда, — заявил Готрек, мрачным взглядом оглядывая лес. — Немного упражнений поможет согреться.
По ночам Адольфус слышал отдалённый вой волков, преследующих жертву. Жертвой был его небольшой караван. В обычных обстоятельствах звери не доставили бы им никаких хлопот, но к волчьему вою примешивались и другие голоса — гоблинов, наездников на волках. «Должно быть, это отчаянные зеленокожие, — подумал он, — раз уж зимой забрались столь глубоко в земли людей. Несомненно, с насиженных мест их согнало передвижение орды Хаоса на юг. От неё, подобно оленю перед загонщиками, бежали не только люди. Ладно же, пусть приходят — скоро они узнают, какой глупостью будет нападать на него».
От крови Ульрики он ощущал безмятежность. Она согревала его, словно некогда отличное вино. Он слышал, что некоторые из Восставших вместе с кровью своих жертв впитывали их память и эмоции, однако до сего момента он никогда ни с чем подобным не сталкивался. Похоже, некоторая часть страстности девушки просочилась и в его вены. Ощущение было странным, хоть и приятным. Сама девушка спала, раскинувшись на кожаном сидении с улыбкой удовлетворения на лице. По опыту Адольфус знал, что проспит она несколько часов. Сейчас он мог чувствовать некоторые из её эмоций. Между ними укреплялись узы крови.
Вздрогнув, сани остановились. В окно постучали, и появилось уродливое лицо Роча, рябое, словно лунная поверхность.
— Хозяин, нас, похоже, преследуют, — сообщил он с таким спокойствием, словно на хвосте у них не висело полсотни голодных зеленокожих. — Мне продолжать движение или предупредить остальных, чтобы готовились к сражению?
— Я не верю, что дело дойдёт до боя, Роч, — заметил Адольфус. — Сомневаюсь, что волки на нас нападут. Уж я эту породу знаю.
Он открыл дверь и спустился в холодный ночной воздух. Он ощущал холод не так, как раньше, и находил уколы ледяного ветра освежающими. Вокруг них деревья были покрыты снегом. Кригер всегда любил снег. У него цвет кости или чистого бумажного листа. Это говорило ему о невинности и возможности начать всё заново. Осрик и прочие аристократы с беспокойством наблюдали за ним их своих саней. У выживших телохранителей был такой вид, словно они ещё не решили, то ли сражаться, то ли убегать. Адольфус одарил их улыбкой, которую они должны были счесть обнадёживающей.
— Не беспокойтесь, мои отважные друзья, — произнёс он. — Я вас защищу.
Он прошёл назад по их следу, пока не оказался между небольшой группой саней и их приближающимися преследователями. Пока ждал, он изучал свои ногти. Под ними была лишь слабая розовая пульсация от крови, что он недавно выпил.
Волчий вой приближался. Хотя звук производила стая, он звучал тоскливо, что говорило о многом. Несмотря на его слова Ульрике о собаках и поэзии, Адольфус чувствовал, что между ним и существами имеются узы. Им, как и ему, знакомо одиночество хищника. Кригер покачал головой. Сейчас не время и не место для подобных мыслей. Должно быть, это действие крови девушки, или близость талисмана.
Внезапно, разбрасывая снег в стороны на бегу, из леса выскочила стая. Огромные существа, далеко превосходящие размерами обычных волков, в белой зимней шкуре, с красными голодными глазами. Существа были прекрасны, а вот их всадники нет.
Размером с крупного десятилетнего мальчишку, они были мельче людей, с зелёной кожей, закутанные в многочисленные шкуры и одежду, что выглядела старыми, разноцветными, сшитыми из кусков лохмотьями. Во рту полно огромных острых зубов. Жёлтые глаза размером с блюдце позволяли им видеть в темноте не хуже Адольфуса. Руки были непропорционально длинны по отношению к туловищу, возможно, раза в полтора длиннее, чем человеческие. В своих грубых больших руках они сжимали копья, луки и ятаганы. Адольфус уверенно направился в их сторону.
Сие их смутило. Не этого они ожидали. Один из гоблинов, более крупный и уродливый, чем остальные, поднял вверх лапу, и неровные ряды всадников остановились. Наездник прицелился из своего короткого лука и выпустил стрелу. Адольфус сделал шаг в сторону, позволив стреле пролететь мимо и удариться в борт стоящей позади кареты. Он сомневался, что стрелы с каменными наконечниками способны причинить ему вред, но били они больно, а боль Адольфусу нравилась не больше, чем кому–либо ещё. Предводитель развернулся и уставился на меньшого гоблина, который сделал выстрел. Почуяв приближающегося Адольфуса и уловив его запах, волки начали попеременно то рычать, то переминаться. Вожак стаи, мощный зверь, следил за ним таким же яростным взглядом, как и предводитель гоблинов.
Адольфус остановился в двадцати шагах от гоблинов. Как он догадывался, сейчас Роч зарядит свой арбалет и прицелится в главного гоблина. Вряд ли сие необходимо, но Кригер полагал, что слуге хоть есть чем заняться. Он сомневался, что от телохранителей будет много проку, если дойдёт до боя, но сие его не беспокоило. Положив руку на эфес меча, он презрительно оглядел волчьих всадников. Те беспокойно заёрзали в сёдлах, не понимая, что им теперь делать, потому как происходящее вышло далеко за рамки их привычного опыта.
— Убирайтесь сейчас, и я позволю вам жить. Или оставайтесь и примите верную смерть, — уверенно произнёс Адольфус, глядя прямо в глаза предводителя.
Он почувствовал, как взгляды встретились, и начался поединок воли. Гоблин был свирепым, тупым, претенциозным и не терпел препятствий. Схватка не была неравной.
Прочие всадники потрясали оружием и выкрикивали угрозы и насмешки на своём грубом гортанном языке. Кригер весьма сомневался, поняли ли они хоть что–то из того, что он сказал. Вести себя подобным образом было для них естественно. Предводитель смотрел на Адольфуса, явно недоумевая, что же происходит. Он чувствовал присутствие магии, которое его нервировало. И его ярость обернулась страхом.
— Убить волшебного человека, — прокричал он, а затем отдал приказ на своём языке.
Волки зарычали и присели перед прыжком. Гоблины взяли копья наперевес, подняли ятаганы. Адольфус пожал плечами. Надежда была слабой, но попробовать стоило. Теперь придётся перейти к альтернативному плану.
Яростно вспыхнувшим взглядом он позволил волкам увидеть скрывающегося в нём зверя, узнать, что перед ними куда более опасный хищник, чем они сами. Перемена была мгновенной. Шерсть на волках встала дыбом, и они съёжились, словно побитые дворняги — хвосты поджаты между лап, пасти распахнуты, языки вывалились. Боевые кличи всадников сменились слабыми испуганными возгласами.
Адольфус потянулся к тёмной магической энергии, струящейся в ночи, и направил свою волю на животных. Возможно, это лишь его воображение, но имея Глаз, теперь это оказалось сделать проще. Он ощутил недолгое сопротивление зверей, но воля его была слишком сильна. За мгновения звери ему подчинились, и Кригер послал свой приказ прямо им в мозг.
Волки почти одновременно встали на дыбы и взбрыкнули, выбросив всадников из сёдел, и накинулись на них, чтобы разорвать глотки. Долгие секунды потребовались гоблинам, чтобы оправиться от потрясения и понять, что происходит. К тому времени уже более половины были мертвы.
Они не собирались сдаваться без боя. Некоторые умудрились остаться в сёдлах. Адольфус увидел, как предводитель наклонился вперёд и кинжалом перерезал горло своему волку. Волчья кровь окрасила снег. Предводитель выкатился из седла и побежал к Адольфусу, сжимая окровавленный кинжал. Кригера едва не рассмешила его безрассудная отвага.
Даже не вынимая меча, он пошёл вперёд, навстречу существу. Поравнявшись с гоблином, он шагнул в сторону и рукой схватил того за горло. Одним рывком он сломал предводителю шею. Хрустнули позвонки. Что–то влажное и липкое скатилось в снег по ноге гоблина. Кригер поднял труп над головой и бросил его в другого сражающегося всадника.
Из–за спины вылетел арбалетный болт, попав в горло ещё одному гоблину. Кригер услышал, как телохранители начали продвигаться вперёд, чтобы принять участие в схватке, что уже казалась выигранной. Для зеленокожих это оказалось последней каплей. За несколько ударов сердца выжившие развернулись и бросились наутёк, однако были настигнуты собственными волками. Через минуту снег окрасился жёлто–зелёной кровью, а все гоблины были мертвы.
Адольфус позволил волкам поесть. Они охотно подчинились. Зима явно оказалась суровой, а бывшие хозяева кормили их скудно. Кригер развернулся и направился к карете. Роч невозмутимо наблюдал за ним. Свита следила за Кригером с выражением, в котором обоготворение было смешано с ужасом. В глазах телохранителей читался страх, когда они расступились, освобождая ему путь.
— Когда мы отправимся дальше, — произнёс Адольфус, — у нас, похоже, будет эскорт.
— Очень хорошо, хозяин, — сказал Роч. — Я подожду, пока ваши новые последователи не закончат трапезу.
— Мне не нравится, как всё это выглядит, — заметил Макс Шрейбер. — Это неестественные следы.
Феликс почувствовал глубоко запрятанное беспокойство. Вокруг них был тёмный и дремучий лес, засыпанный белыми хлопьями. Перед ними же снег был взрыхлён, словно совсем недавно этим путём прошла большая группа людей или других существ. Феликс сильно сомневался, что любой вменяемый или честный человек отправился бы в путешествие по такой погоде без крайне веских причин. С усилением мороза и значительным ухудшением погодных условий, идея отступиться становилась для него всё более привлекательной.
Не то чтобы он не хотел спасти Ульрику. Просто, чем больше времени проходит, тем меньше шансов на то, что она ещё жива. Всё верно, они поклялись отомстить за неё, но насмерть замёрзшие в снегу или потерявшие конечности от обморожения вряд ли способны мстить за кого бы то ни было.
Пока что Феликс держал подобные мысли при себе. Вряд ли они будут тепло восприняты Истребителями, Максом и отцом Ульрики. Одно время они у него самого не находили отклика. Из–за них он был отвратителен сам себе, однако в последнее время подобные мысли всё чаще его посещали. Феликс понимал, что болен — простуда вернулась с осложнениями. Он надеялся, что не подхватил пневмонию.
Феликс пытался убедить себя тем, что ни один герой историй, которые он прочитал в детстве, не отступал из–за того лишь, что страдал от холода, голода, раскалывающейся головной боли или от того, что мысли об очередном обеде вяленой говядиной вызывали у него тошноту. Но дни тянулись, и он замечал, что именно вышеперечисленные вещи сильнее всего его обескураживали.
Феликс мог разобраться с прямой угрозой. Хоть его и не особо привлекала мысль столкнуться с физической опасностью, он знал, что такое происходило ранее, и поведение его было достойным. Медленно, но уверенно его подтачивали разные мелочи: потрескавшиеся губы, бурчащий желудок, непрекращающаяся боль в висках из–за простуды, которая никогда не отступала, несмотря на частые попытки лечения и травяные настои Макса. Феликс лишь чувствовал истощение, словно его жизненные силы высасываются духами зимних лесов. Временами Ягер думал, что даже если они настигнут Кригера, он окажется слишком слаб, чтобы сражаться.
«Чтобы мысленно представить образ подвергающейся опасности Ульрики теперь мне требуется волевое усилие, — подумал Феликс. — Настораживающий факт. Я–то думал, что люблю её. Нет, ты её любил, а теперь серьёзно намереваешься бросить». Очередной обнаруженный им факт, что не всё происходит так, как описано в книгах. Там герои всегда пытаются спасти тех, кто им дорог. Они демонстрируют полную уверенность и невероятную страсть. И никогда не испытывают сомнений или неуверенности в том, что действительно кого–то любят.
Подобные сомнения были для него чем–то обыденным. Иногда, будучи голоден или напуган, испытывая усталость или похмелье, Феликс легко забывал, что любит Ульрику. Он мог легко припомнить все случаи, когда она бранила его, обзывала глупцом или причиняла ему боль. На ум ему пришли все мелкие разногласия, скопившиеся в его памяти. Детлеф Зирк никогда даже не побеспокоился упомянуть о подобном в своих пьесах. Феликс гадал, может в целом свете он такой один, кто чувствует себя подобным образом? Весьма сомнительно.
Затем, когда он уже пришёл к выводу, что все чувства к Ульрике угасли, те странным образом напомнили о себе. Феликс обнаружил, что вспоминает её необычную кислевитскую манеру делать ударение на определённые слоги, её привычку качать головой, но при этом улыбаться, когда он выдаст что–нибудь особенно глупое. Он не понимал, почему именно эти вещи посчитал милыми, так уж получилось само собой. Они лишь являются звеньями цепи, неким образом их связывающей, даже если сам он считает, что ту подточило время, расстояние и чувство голода. Возможно, он никогда так и не будет уверен в своих чувствах к Ульрике, однако знает, что до тех пор, пока она жива, существует и надежда. Если же Ульрика умерла…
«Просто продолжай двигаться, — твердил себе Феликс. — Продолжай идти по следу. Продолжай питаться вызывающими отвращение сухими пайками кислевитов. Продолжай преодолевать болезнь и холод, ворчание гномов, насмешки кислевитов и постоянно озабоченное выражение лица Макса. Просто перетерпи. Так или иначе, пройдёт и это. Однажды, если повезёт, ты с теплотой припомнишь это время, точно так же, как сейчас воспринимаешь некогда перенесённые трудности, оставшиеся далеко позади».
Феликс знал, какие странные фортели выкидывает подчас память, и сие испытание будет вспоминаться со светлой стороны, если ему доведётся его пережить. Он будет помнить их товарищество и совместно перенесённые опасности. Будет вспоминать неожиданные и удивительные красоты, попадающиеся даже в этом захолустье в разгар зимы. Будет вспоминать очаровывающий вид заснеженных лесов, замечаемый лишь походя, пока они бредут по следу. Будет вспоминать ускакавшего в испуге оленя, которого заметил вдали, и как мелькает олений круп, пока тот мощными скачками увеличивает дистанцию. Будет вспоминать и чистый свежий и морозный воздух, звук рассекающих снег полозьев, ржание пони, словно переговаривающихся друг с другом для поднятия духа. Будет вспоминать необычное ощущение спокойствия, когда всадники распевают свои зимние песни, сидя вокруг костра в хижинах, которые вырезают каждый вечер изо льда.
Без непосредственного воздействия ощущений боли и тошноты, беспокойства и страха, происходящие сейчас события отложатся в его памяти, как чудесное путешествие. Разумеется, всё это будет ложью, но обаятельная ложь куда уж лучше, чем реальность. Возможно, подобно всем прочим рассказчикам, он будет распространять эту ложь, заставив всех думать, что происходило нечто удивительное. Но самое странное, он не будет кривить душой, поступая подобным образом, а будет искренне верить в то, что рассказывает.
Марек спешился, чтобы осмотреть следы. Он тщательно их изучил.
— Я полагаю, они не намного нас опередили, — заявил он. — И настроены они враждебно.
— Откуда тебе знать? — спросил Феликс.
— Всё просто. Среди отпечатков ног попадаются следы копыт. Раздвоенных копыт. Подобные следы оставляют только зверолюды. Если повезёт, мы их скоро догоним.
«И причём тут везение?» — подумал Феликс, обхватив руками свою больную голову.
Максу было тревожно. Не от перспективы встречи с неизвестным количеством зверолюдов, но от продолжительности времени, которое займёт преследование. Они уже почти неделю в пути и по–прежнему не приблизились к талисману. Более того, расстояние увеличивается. Кем бы ни был Кригер, он явно знает, как перемещаться по этой местности в зимнее время.
По–своему сие хорошо. Макс убедился, что чёрный маг продолжает двигаться, и его не замедлили встреченные по пути опасности. Сие означает, что Кригер способен защитить Ульрику, если оставил её в живых, а Макс лишь на это и надеялся. Однако есть и обратная сторона. Их шансам на возвращение девушки знание о силе Кригера не сулит ничего хорошего, особенно если тот выяснил, как черпать энергию из талисмана.
Макс вздрогнул, и не холод был тому причиной. С момента похищения Ульрики Макс довёл себя до такого состояния, которое ранее даже не считал возможным. Иногда он чувствовал, что держится исключительно лишь силой воли. Шрейбер стал человеком из камня. Он не чувствовал ни холод, ни голод, ни усталость. Он лишь хотел возвратить женщину.
С одной стороны, он был почти благодарен ситуации. Она помогла ему восстановиться после ужасного умственного потрясения и прийти в себя после столкновения с защитными чарами талисмана. Она дала ему причину преодолеть собственную слабость и жалость к себе, противостоять пучине сомнений, в которую угодил его разум. Он понимал, что должен выкарабкаться даже не ради себя, а скорее ради Ульрики.
Макс раньше думал, что любит Ульрику, однако то было лишь бледной тенью чувства, которое он испытывал к ней сейчас. Перспектива её потерять была для него почти непереносима. Никогда за всю свою жизнь он подобного не испытывал. Потребность отыскать Ульрику стала невероятным побудительным стимулом, она затмила собой его физические потребности и слабости.
Он сожалел о каждом мгновении, которое не было потрачено на погоню. Вероятность столкновения со зверолюдами раздражала Макса скорее тем, что могла замедлить продвижение, чем из–за возможности оказаться покалеченным или убитым. Он ненавидел каждую потерянную минуту, которая давала Кригеру возможность увеличить расстояние между ними. Его раздражало то, что время тратилось на обустройство ночлега, сооружение ледяных хижин, разведение костра. Если бы мог, Макс отправился бы в путь один, не отвлекаясь на еду, питьё и сон.
С одной стороны, он понимал, что это безумие. Без всех тех вещей он умрёт, чем вряд ли кому поможет, и менее всего Ульрике. Однако разумное мышление и идущие из глубины души чувства — вещи разные.
Жизнь Макса упростилась до единственной истинной и реальной цели — он должен спасти Ульрику. Он считал, что сойдёт с ума, если в этом не преуспеет.
Пока что они не встретили никого — ни чудовищ, ни зверолюдов. И единственными, кто об этом сожалел, были Истребители. Все остальные испытывали облегчение. Феликс недоумевал, как зверолюдам удаётся выживать в разгар зимы. Иван знал ответ.
— Когда не могут добыть человечинки, они пожирают друг друга. Те, что поздоровее, съедают тех, что помельче. Сильный пожирает слабого. Полагаю, они считают это испытанием, посланным их богами, чтобы выживали лишь сильнейшие. Не мне судить. Знаю лишь то, что зимой повидал достаточное количество их трупов и неоднократно сражался со зверолюдами, чтобы видеть тому подтверждение.
Готрек кивал, словно соглашаясь с каждым его словом. Феликс вздрогнул. Он с радостью прожил бы жизнь и без подобных знаний. К сожалению, похоже у судьбы на сей счёт иные планы.
— Лучше продолжать двигаться, — произнёс Истребитель. — Похоже, этой зимой выступили в поход все мерзкие твари Хаоса. Рано или поздно мы на каких–нибудь наткнёмся.
По его злой ухмылке Феликс понял, что Истребителя подобное, без сомнения, порадовало бы.
