2018-01-21
256
Лит.: Bosham R. Urban Anthropology: The Cross-Cultural Study of Complex Society. Palo Alto, 1978; Burgess E.W., Borgue D.J., eds. Urban Sociology. Chicago, 1967; Fava S., ed. Urba-
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
nism in World Perspective. N.Y., 1974; Foster G., Kemper R.V., eds. Antropologists in Cities. Boston, 1974; Gutkind P.C.W. Urban Antropology. N.Y., 1974; Hauser P.M. Handbook for Social Research in Urkan Areas. Ghent, 1965; Meadows P., Mizruchi E.H., eds. Urbanism, Urbanization and Change: Comparative Perspectives. Reading, 1969; Southall A., ed. Urban Anthropology. N.Y., 1973. Э.А. Орлова
}*%…%м,че“*= =…2!%C%л%г, (.2…%л%г,)
Экономическая антропология (этнология) — научная дисциплина, находящаяся на грани этнологии (этнографии, социальной антропологии) и экономической науки. Она входит в качестве специального раздела в состав социальной антропологии.
Объекты экономической антропологии
Двумя изначальными объектами этой науки являются, во-первых, сохраняю- щиеся в современном мире первобытные общества, во-вторых, традиционные обще- ства, продолжающие существовать в рамках современных индустриальных обществ. Она, таким образом, подразделяется на две научные субдисциплины: Э. а. первобыт- ности, которую на Западе именуют primitive economy, и Э. а. крестьянства — peasant economy1033. Экономические отношения существовали всегда, на всех этапах развития чело- веческого общества. Их стали исследовать лишь начиная с XVI в. Только в это время начала зарождаться особая наука о социально-экономических отношениях — поли- тическая экономия. Связано это было со становлением капиталистических социально- экономических отношений. Эти отношения долгое время не были объектом социально-научного исследования. Политическая экономия появилась как наука исключительно о товарно-денежных отношениях. Первобытность была совершенно вне поля зрения экономистов. Что же касается этнографов, то, изучая доклассовые общества, они, как правило, не выделя- ли существующие в них социально-экономические отношения в качестве особого объекта исследования. Многие этнографы не замечали социально-экономических отношений перво- бытного общества потому, что последние качественно отличались от тех, в системе которых жили сами ученые. Отождествление экономических отношений с товарно- денежными, характерное для домарксистской политэкономии, было ничем иным, как теоретическим выражением того убеждения, которое стихийно складывалось у людей, живущих в условиях капитализма. Не обнаруживая в первобытном обществе при- вычных форм экономических отношений, исследователи невольно приходили к вы- воду об их отсутствии вообще. Разумеется, этнологи не могли не видеть, что люди доклассового общества до- бывают, создают и потребляют материальные блага, ведут хозяйство. Не обращаясь к их хозяйственной жизни, они более или менее детально описывали лишь технику и технологию производства и организацию труда. Чаще всего данные о социально- экономических отношениях содержались в разделах, в которых давалась характери- стика нравов и обычаев. В разделе о хозяйстве речь, как правило, шла главным об- разом о материальной культуре, или конкретной форме хозяйственной деятельности (охота, рыболовство и т. п.), и в меньшей степени о технологии производства и орга- низации труда. И такой характер носили работы этнографов не только в XIX в., но и в XX в. Естественно, что все сказанное выше еще в большей степени может быть отнесено к
|
|
|
|
|
|
1033 Данная статья посвящена только первобытной Э. а. Крестьянская Э. а. рассматривается в ста- тье «Крестьяноведение».
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
трудам путешественников, миссионеров, торговцев XVIII–XIX вв., которые долгое время служили чуть ли не единственным источником сведений о жизни людей до- классового общества. Тем не менее, на основе этих разрозненных свидетельств довольно рано стало формироваться определенное, первоначально лишь самое общее представление о характере первобытных социально-экономических отношений. Оно складывалось одновременно с представлением о самом первобытном обществе. Необходимо было осознать, что социальные порядки у народов, с которыми европейцы по-настоящему столкнулись лишь после начала эпохи Великих географических открытий, не только качественно отличаются от тех, в условиях которых они жили или о которых им было известно раньше, но и представляют собой явление стадиально предшествующее вторым.
Становление экономической антропологии
Общества первобытные отличались от современных по многим признакам. Первоначально внимание исследователей привлекало прежде всего различие в фор- мах собственности. Как известно, фундаментом современных (капиталистических) обществ была частная собственность. Первобытные же общества были основаны на коллективной, общественной или общинной собственности. Понятие первобыт- ного общества во многом формировалось как понятие «первобытно-коммунистического» общества. Зачатки идеи «первобытного коммунизма» мы находим еще у М. Монтеня (1533–1592). В зародышевой форме она присутствует в работах Г. Гроция (1583–1645), «Кодексе природы» (1755) Морелли. Но более или менее четкое выражение эта идея нашла в книге А. Фергюсона (1723–1816) «Опыт истории гражданского общества» (1767 г.), где впервые была дана теоретическая разработка унитарно-стадиальной концепции всемирной истории и введены понятия дикость, варварство и цивилизация. Фергюсон отличает «нации» развитые, воспитанные, цивилизованные и «нации» неразвитые, грубые, примитивные. Говоря об отсутствии собственности у диких на- ций, А. Фергюсон имеет в виду не собственность вообще, а именно частную собствен- ность. Сам же он в дальнейшем, характеризуя это состояние, говорит о собственности как отдельных лиц, так и «наций» в целом. Как известно, охота и рыбная ловля осуществлялись совместно и вся добыча до- ставалась общине. Ее либо сразу же потребляли, либо она шла в общественный запас. Некоторые дикие «нации» наряду с охотой занимались еще и примитивным земле- делием. Но это не меняло характера их экономических отношений. Подобно тому, как мужчины охотились сообща, женщины сообща занимались земледельческими работами. Поле, которое они обрабатывали, так же как и лес, в котором охотились мужчины, было собственностью «общины». Оно не подразделялось между ее члена- ми. Урожай собирался в общественную житницу, из которой каждая семья получала долю для обеспечения своих нужд. Характерной чертой дикого состояния было «есте- ственное равенство» людей. Варварское состояние А. Фергюсон связывает, прежде всего, со скотоводством. Однако он не настаивает на том, что все варвары были скотоводами-кочевниками. В Западной Европе, например, они были оседлыми земледельцами. С переходом от дикого состояния к варварскому возникает частная собственность, имущественное неравенство, различного рода отношения зависимости, деление на ранги, власть одних людей над другими. Варварскому состоянию приходит конец, когда возникает раз- деление труда, появляются общественные классы и государство. Чтобы сделать шаг вперед в области исследования первобытной экономики, нужно было попытаться свести воедино и систематизировать те отрывочные данные, которые содержались в записках путешественников, миссионеров, торговцев, этно- графов.
|
|
|
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
Такая попытка была предпринята русским экономистом Н.И. Зибером (1844– 1888). Вышедший в 1883 г. его труд «Очерки первобытной экономической культуры» выгодно отличался от многих последующих сводных работ, как широтой охвата ма- териала, так и концентрацией внимания преимущественно на социально- экономических отношениях. Общий вывод работы состоял в том, что на ранних ступенях развития не только земля, но все вообще имущество, прежде всего, пища, находилось в общинной собственности. Вслед за работой Н.И. Зибера в конце XIX и начале XX вв. появилось значитель- ное число других работ, посвященных хозяйству народов доклассового общества. Наряду с описанием технологии производства и организации труда они нередко со- держали материалы и о социально-экономических отношениях. Однако все теоретические построения, если таковые и создавались, носили чисто умозрительный характер. Давая ту или иную интерпретацию фактов, исследователи исходили не столько из самих фактов, сколько из предвзятых представлений, имевших своим источником, с одной стороны, общественные условия, в которых они сами жили, а с другой — различного рода социологические, а в дальнейшем и экономиче- ские учения. Влияние экономических теорий возрастало по мере того, как в центре внимания антропологов все в большей степени оказывались социально-экономические отношения. И среди них особое воздействие на их умы оказывала возникшая в конце XIX в. т.н. формальная экономическая теория (формальная экономия) или, как ее иначе нередко называют, маржинализм. По мере того, как накапливались фактические материалы, становилось все более очевидным, во-первых, что и в первобытном обществе существовала система эконо- мических отношений, во-вторых, что первобытная экономика отличалась от капита- листической. В этих условиях маржинализм привлекал возможностью примирить факты, свидетельствующие о существовании различия между первобытной и капи- талистической экономиками, с тезисом о том, что экономика у всех народов и во все времена была в сущности одна и та же. Если политэкономы первой половины XIX в. исходили из того, что любая эконо- мика может быть только капиталистической, то маржиналисты, не отрицали суще- ствования и иных экономик, кроме капиталистической, притязали на создание уни- версальной экономической теории, в равной степени относящейся ко всем экономи- ческим системам без исключения. Но это фактически означало не что иное, как отрицание качественного различия между экономическими системами, сведение его к различию лишь в степени. Маржинализм внешне действительно выступает как универсальная экономиче- ская теория, исходным пунктом которой является утверждение, что количество благ (вещей, услуг) и средств всегда ограничено по сравнению с человеческими потреб- ностями. В результате перед каждым человеком с неизбежностью встает проблема экономии, проблема наиболее экономного распределения благ между альтернатив- ными нуждами, а средств — между альтернативными целями. Человек, утверждают маржиналисты, по самой своей природе всегда стремится к рациональному расчету, максимизации прибыли. И маржинализм, выражая эту сущность человека, является теорией рационального выбора, теорией наиболее экономного и эффективного рас- пределения средств, производственных ресурсов между альтернативными целями. Маржиналистское истолкование первобытной экономики могло внешне выгля- деть как вполне согласующееся с фактами в силу того, что сами факты носили край- не фрагментарный характер. Эта особенность фактического материала по перво- бытной экономике делала возможным его разные интерпретации. Следующий шаг на пути к созданию теории первобытной экономики в Э. а. был сделан тогда, когда началось систематическое, целенаправленное полевое исследо- вание социально-экономических отношений у народов, которые все еще продолжали оставаться на стадии доклассового общества. Первые работы, посвященные хозяйственной жизни отдельных первобытных народов и групп народов, стали появляться в начале XX в. Однако в большинстве сво-
|
|
|
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
ем они носили чисто описательный характер. Исключение представляли труды М. Шмидта «Правовые, социальные и хозяйственные отношения у южноамериканских примитивных народов» (1907) и Р. Турнвальда (1869–1954) «Исследование Соломоно- вых островов и архипелага Бисмарка. Т. 3. Народ, государство и народное хозяйство» (1912). И тот, и другой использовали собранный ими полевой материал об экономиче- ских отношениях первобытных обществ для теоретических обобщений. Поэтому не- которые историки науки считают именно этих этнографов основоположниками особой дисциплины, предметом исследования которой является доклассовая экономика. Однако эти ранние работы остались почти не замеченными, и решающий шаг в указанном направлении связан с именем Б.К. Малиновского (1884–1942). В целом ряде трудов и, прежде всего, в книге «Аргонавты Западного Тихоокеанья» (1922) им была детально проанализирована и описана экономика меланезийцев о-вов Тробри- ан. Конечно, он исследовал не только экономику тробрианцев, но все их общество в целом. Однако социально-экономическим отношениям было уделено особое внимание, что дало ему возможность собрать интересный фактический материал. Б. Малиновский имел в своем распоряжении не массу разрозненных примеров, а большое количество твердо установленных фактов, относившихся к системе социально-экономических отношений одного конкретного, доклассового общества. Все это не могло не способствовать более глубокому пониманию специфики доклас- совой экономики. Именно Б. Малиновскому принадлежит честь открытия такого своеобразного компонента системы социально-экономических отношений доклас- сового общества, который позднее в работе К.А. Дюбуа (1903–1991) «Понятие богат- ства как интегративный фактор в культуре толова-тутутни» (1936) получил название престижной экономики. Сами проявления престижной экономики, в частности, потлачи индейцев Север- ной Америки были, разумеется, известны и раньше. Однако исследователи, описы- вающие их, как правило, даже не подозревали, что имеют дело с одной из форм социально-экономических связей. Они обычно рассматривали потлачи как явления чисто ритуальные. Некоторые этнографы и сейчас выступают против трактовки пот- лача как экономического института. Б. Малиновский, столкнувшись с таким проявлением престижной экономики, как кула, сумел увидеть в ней «экономическое явление огромной теоретической важности»1034. Совершенно отличная от всех привычных социально-экономических связей, кула занимает особое место в системе доклассовой экономики. Она теснейшим образом связана с этой системой и представляет крайнее, наиболее резкое выражение особенностей, которые присущи и другим доклассовым экономическим формам. Убедительно показав, что в доклассовых обществах существует сложная система экономических отношений, Малиновский тем самым поставил перед этнологами за- дачу дальнейших полевых и теоретических исследований в данной области. Именно с этого времени, а точнее в 1927 г., в рамках антропологической науки выделилась особая дисциплина, специализирующаяся на изучении социально-экономических отношений первобытных, а также предклассовых, т. е. переходных к классовым обще- ствам, — Э. а.
Основные направления экономической антропологии в XX веке
Уже в течение двадцати лет после появления первых работ Б. Малиновского Э. а. был накоплен большой фактический материал. Из работ, посвященных экономикам отдельных народов, наибольший интерес представляют: «Экономика ифугао» (1922) Р.Ф. Бартона (1883–1947); «Примитивная экономика маори Новой Зеландии» (1929) Р. Фёрса (р. 1902); «Земля, труд и пища в Северной Родезии» (1939) О. Ричардс (1899– 1984), «Черная Византия. Королевство Нупе в Нигерии» (1942) З.Ф. Наделя (1903– 1956), «Экономика центральных племен чинов» (1944) Г.Н. Стивенсона.
1034 Malinowski B. Argonauts of Western Pacific. London, 1922. P. 2.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
Но в области теоретической разработки Э. а. сколько-нибудь существенных сдвигов не произошло. Исследователи оказались не в состоянии продвинуться дальше частных обобщений и постановки отдельных проблем. Не представляла исключения в этом отношении и интересная работа М. Мосса (1872–1950) «Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах» (1925), в которой была предпринята попытка теоретического анализа дарообмена. Не сумев создать такую теорию собственными силами, специалисты по Э. а. об- ратились за помощью к экономистам. Если первоначально доклассовой экономикой занимались почти исключительно этнографы, то позднее она стала привлекать вни- мание и экономистов, которые в подавляющем большинстве стояли на позициях маржинализма. Изучая первобытную экономику, западные экономисты приложили все усилия к тому, чтобы доказать полную применимость к ней основных принципов и категорий маржинализма. «Применим ли метод современной экономической теории в равной степени и к тробрианцу, и к лондонцу? К крестьянину Восточной Европы и китай- скому аристократу?» — спрашивал в опубликованной в 1939 г. работе «Принципы экономической социологии» Г. Гудфеллоу и категорически утверждал: «…Предпо- ложение, что может быть более одной экономической теории абсурдно. Если совре- менный экономический анализ с его инструментальными понятиями не может быть в равной степени применим и к австралийскому аборигену и к лондонцу, не только экономическая теория, но социальная наука в целом могут быть в значительной сте- пени дискредитированы»1035. Если принять во внимание, что в 30-е гг. XX в. в сферу исследований экономиче- ских антропологов, наряду с доклассовой экономикой, начала постепенно входить и крестьянская экономика, то становятся ясными причины наметившегося среди них поворота в сторону признания формальной экономической теории. Такой поворот нашел свое выражение в вышедшей в 1939 г. книге Р. Ферса «При- митивная полинезийская экономика» и опубликованном год спустя труде М.Д. Херс ковица (1895–1963) «Экономическая жизнь примитивных народов» (был переиздан в 1952 г. в переработанном виде под названием «Э. а. Исследование срав- нительной экономики»). Именно так возникло формалистское направление в Э. а. Однако принятие формальной экономической теории антропологами было дале- ко не безоговорочным, что можно видеть на примере работ самого Р. Ферса — одно- го из лучших знатоков как доклассовой, так и крестьянской экономики. В целом его взгляды были крайне противоречивыми. В них соединяется признание глубокого различия между примитивной и капиталистической экономиками и отрицание этого различия, а также категорическое настаивание на применимости маржинализма к анализу примитивной экономики — с убедительной демонстрацией его полной не- пригодности для этой цели. Следует сказать, что это характерно и для воззрений М. Херсковица. В его книге «Э. а.» торжественное провозглашение применимости формальной экономической теории к примитивным обществам противоречиво сочетается с фактическим дока- зательством ее полной несостоятельности. Именно осознание непригодности формальной экономической теории для ана- лиза примитивной экономики заставляет Р. Ферса каждый раз возвращаться к мысли о необходимости создания новой теории примитивной экономики. В 20–30-х гг. прошлого века Э. а. занимала сравнительно скромное место в рам- ках антропологических и этнологических исследований. Однако в 1940–1960-х гг. она приобретает более важное значение, превращаясь в одну из ведущих дисциплин. Это связано с теми огромными изменениями, которые произошли после Второй ми- ровой войны: развертыванием массового национально-освободительного движения и возникновением молодых независимых государств в странах Азии, Африке и Океании.
1035 Goodfellow D. Principles of Economic Sociology. L., 1939. P. 3–4.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
Проблемы экономического развития стран, добившихся политической незави- симости, и тех, что продолжали оставаться колониями, оказались в центре внимания антропологов и экономистов. Но решение их предполагало детальное знание тради- ционной экономической структуры и изменений, происходящих в ней в результате втягивания в орбиту мировой экономики. Помочь в этом могла только Э. а. Отсюда — резкое возрастание размаха исследований в этой области и вместе с тем изменение их направленности. Продолжаются исследование примитивной эко- номики, среди которых можно назвать следующие: «Борьба с собственностью. Ис- следование потлача и войны у квакютлей в 1792–1930 годах» (1950) Р. Кодере; «Обще- ство Соломонового острова. Родство и лидерство среди сиуаи Бугенвиля» (1955) Д. Оливера; «Тиви Северной Австралии» (1960) Ч.У.М. Харта и А.Р. Пиллинга; «От кам- ня к стали. Экономические последствия технологической перемены на Новой Гвинее» (1962) Р.Ф. Солсбери; «Экономика папуасов капауку» (1963) Л.Я. Посписила; «Эконо- мика тив» (1968) П. Бояннана и Л. Бояннан. Но примитивная экономика изменялась буквально на глазах исследователей и, естественно, что в их работах все большее место стал занимать анализ происходящих изменений. Центр исследований Э. а. постепенно стал перемещаться с примитивной экономики на крестьянскую. В целом накопление фактических данных в течение этого времени шло необычайно быстрыми темпами. И попытки втиснуть этот поис- тине гигантский материал в рамки формальной теории не могли не способствовать поискам нового подхода к изучению доклассовой экономики. Идейным предтечей нового, «субстантивистского» направления стал Б. Мали- новский, а его непосредственным основоположником — экономист и историк эко- номики К. Поланьи (1886–1964). Впервые свои взгляды по этим вопросам Поланьи изложил в 1944 г. в книге «Ве- ликая трансформация: Политические и экономические истоки нашего времени», а также в ряде статей, но определенную известность они получили лишь после выхода в 1957 г. в свет сборника его работ «Торговля и рынок в ранних империях». В том же сборнике были напечатаны и статьи его единомышленников, представителей суб- стантивизма — Дж. Дальтон, М. Салинз и др. Само название этого направления связано с проводимым Поланьи различением двух значений термина «экономика» — «формального» и «субстантивистского». Как он подчеркивал, экономика универсальна, но не в смысле наличия во всех обществах элементов максимизации и рациональной калькуляции, на чем настаивают формали- сты, а лишь в том, что в каждом обществе имеет место социально организованное производство, распределение и потребление материальных благ и услуг. Последнее значение понятия «экономика» он и именовал «субстантивистским». Исходным для субстантивизма является положение о том, что отличие примитив- ной экономики от капиталистической носит не количественный, а качественный характер. Отсюда в его рамках делался вывод о необходимости создания особой тео- рии примитивной экономики, отличной от маржинализма. Однако, если этот вывод был верным, то характер этого различия не был понят субстантивистами правильно. Согласно взглядам Поланьи, отличие примитивной экономики от капиталисти- ческой заключается в том, что в доклассовом обществе экономика занимает совер- шенно иное место, чем в традиционном обществе. В капиталистическом обществе экономика образует особую сферу со своими собственными законами и институтами. Функционируя независимо, экономическая система капитализма всецело определя- ет поведение людей в области экономической жизни. Совершенно иначе, по мнению Поланьи, обстоит дело в доклассовом обществе. В нем экономика не образует особой сферы, она «погружена», «встроена», «врезана» в само общество. Процесс произ- водства, распределения и потребления материальных благ и услуг в примитивном обществе организован через посредство не специально экономических, как при ка- питализме, институтов (рынок, частные предприятия, заработная плата и т. п.), а неэкономических, социальных, таких, например, как родство, брак, возрастные груп- пы, религиозные организации и т. п. Иначе говоря, согласно взглядам Поланьи, в
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
доклассовом (и не только в доклассовом, но вообще докапиталистическом) обществе в отличие от капиталистических не существует специальных экономических отно- шений, их роль выполняют родственные, моральные, религиозные, политические и прочие неэкономические отношения. Таким образом, положение о существовании качественного различия между примитивной (и вообще докапиталистической) и капиталистической экономикой превращается у Поланьи в тезис об отсутствии в доклассовом обществе экономики в том смысле, в каком она существует в капиталистическом. Однако, утверждая это, Поланьи вступает в противоречие с самим собой. Ведь если в примитивном обществе место экономических отношений занимают отношения родственные, моральные, религиозные, то отсюда следует вывод, что никакой особой теории примитивной экономики, отличной от теории родства, морали, религии и т. п., быть не может. Но и сам Поланьи, и его последователи в качестве своей первоочередной задачи ставили и ставят создание именно такой теории. Ими были выявлены некоторые осо- бенности примитивной экономики и предложены такие, по их мнению, специфиче- ские для нее категории, как «реципрокация» («reciprocity») и «редистрибуция» («re- distribution»). Сам ход исследований в этой области все в большей степени убеждал в существовании особых экономических отношений в доклассовом обществе. В ре- зультате в одной из самых последних работ Поланьи мы встречаем утверждение, что и в доклассовом обществе экономика образует особую субсистему, отличную от таких его субсистем, как политическая и религиозная. Однако это положение у него не рас- крыто. Этого противоречия не смогли разрешить и другие субстантивисты, в т.ч. и Дж. Дальтон, ставший после смерти Поланьи признанным главой школы. Его основ- ные работы позднее были собраны в книге «Э. а. и развитие. Очерки примитивной и крестьянской экономики» (1971). С одной стороны, Дальтон, как и Поланьи, утверж- дает, что в примитивном обществе в отличие от капиталистического функцию эконо- мических отношений выполняют родственные, моральные, политические и им по- добные. Но в противовес Поланьи, который не считал возможным называть эти отноше- ния экономическими, Дальтон характеризует их как такие, которые являются одно- временно и социальными. С другой стороны, он говорит о существовании в прими- тивном обществе особой экономической организации. И на естественно вставший вопрос об отношении этой экономической системы к прочим общественным отно- шениям Дальтон дает два свершено различных ответа: «…Маркс был не прав, — пишет он в одной из своих работ, — распространив экономическое детерминирование со- циальной организации на ранние и примитивные общества. Действительный урок Э. а. заключается в том, что экономическая организация в примитивном обществе не оказывает определяющего влияния на социальную организацию и культуру. Скорее, именно родство, племенная принадлежность, политическая власть и религиозные обстоятельства контролирует, управляют и выражаются в экономике в примитивных обществах»1036. И далее: «Заявление о том, что «экономическая организация в при- митивных или жизнеобеспечивающих экономиках часто представляет собой выра- жение родственных, религиозных или политических отношений» приписывает первичность социальным отношениям и подчиненный, производный характер эко- номическим устройствам. Я предпочел бы не приписывать первичность ни тем, ни другим»1037. В результате к первой точке зрения Дальтона, состоящей в том, что в примитив- ном обществе моральные, родственные, религиозные, политические отношения одно- временно являются и экономическими, добавились еще две. Одна из них заключает- ся в том, что экономические отношения в примитивном обществе производны от
1036 Dalton G. Introduction to «Primitive, Archaic and Modern Economics, Essays of Kari Polanyi» / Ed. By G. Dalton. N.Y., 1968. P. XVII. 1037 Dalton G. Reply // Current Anthropology. 1969. Vol. 10. № 1. P. 96–97.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
родственных, религиозных, политических, а вторая — в том, что в примитивном обще- стве родственные, религиозные, политические отношения, с одной стороны, являют- ся экономическими, с другой — существуют независимо друг от друга. И если не все три, то, по крайней мере, первая и вторая точки зрения не просто соседствуют, а буквально переплетаются на страницах всех теоретических работ Дальтона. Хотя субстантивизм проявил себя еще в 1950-х гг., широкую известность он по- лучил только в следующем десятилетии. Немалую роль в этом сыграла опубликован- ная в 1961 г. в журнале «Американ антрополоджист» статья Дальтона «Экономическая теория и примитивное общество», которая впервые сделала идеи субстантивизма достоянием самых широких антропологических кругов. После появления этой статьи и последующих работ Дальтона число сторонников этого направления начинает бы- стро расти. Реакция приверженцев формалистского направления не замедлила последовать. Уже в следующем году в том же самом журнале появились статьи Р. Болинга и Э. Ле Кле- ра, в которых была предпринята попытка опровергнуть субстантивизм и отстоять идеи формализма в антропологии. За ними последовали выступления и других сторонников «формалистского» направления. Естественно, они не остались без ответа. В результа- те все последующие 7-8 лет оказались временем ожесточенной идейной борьбы двух теоретических направлений в Э. а. Своей кульминации она достигла в 1968 г., когда под редакцией Э. Ле Клера и Г. Шнейдера вышел сборник «Э. а. Теория и анализ». В числе других в него были включены и одна из работ Поланьи, а также упомянутая выше статья Дальтона. Но сборник был составлен сторонниками «формалистского» направления. Не ограничившись перепечатыванием пяти ранее опубликованных тео- ретических статей, в которых критиковался субстантивизм и защищался формализм, его составители включили в него три специально написанных раздела. Однако, как бы ни стремились сторонники «формалистского» направления пред- ставить свои позиции неуязвимыми для субстантивистской критики, сами они не могли не сознавать ее внутреннюю противоречивость. Отсюда масса противоречий даже в самых общих исходных положениях их теоретических работ. С одной стороны, они категорически настаивают на том, что все основные понятия маржинализма (экономизирование, максимизация, рациональное калькулирование и т. п.) имеют универсальное значение, а с другой — те же самые авторы говорят о необходимости создания подлинно универсальной экономической теории, по отношению к которой современная формальная экономия выступает лишь как частный случай. В целом выступления маржиналистов в защиту своих позиций не только не по- могли им отбить атаки субстантивистов и укрепить свои теоретические позиции, но и, наоборот, нагляднейшим образом продемонстрировали практическую бесполез- ность такого подхода к первобытной экономике. В результате Ле Клер и Шнейдер в той же самой работе, в которой они столь ревностно отстаивали применимость мар- жинализма к первобытности, в конечном счете пришли к выводу о необходимости существования наряду с универсальной экономической теорией и специальной тео- рии примитивной экономики. В дискуссии, развернувшейся на страницах журнала «Каррент антрополоджи» вокруг статьи Дальтона «Теоретические проблемы Э. а.» (1969), в которой приняли участие 22 исследователя, мало кто из сторонников формальной экономической тео- рии решился прямо отстаивать ее применимость к исследованию примитивного обще- ства. По существу, здесь имел место отход от позиций формальной экономики. Но он не всегда сопровождался переходом на позиции субстантивизма. И одна из важней- ших причин такого положения заключается в том, что в ходе дискуссии помимо практической бесполезности формализма выявлялись и слабые места субстантивиз- ма. Хотя субстантивистская концепция и имеет определенные преимущества перед формалистской, но в целом она так и не стала подлинной научной теорией доклассо- вой экономики. Результатом разочарования, как в формалистской, так и в субстантивистской концепциях доклассовой экономики, явилось возникновение своеобразной «средней»
