2017-11-01
308
Пролог
БРИГС
Эдинбург, Шотландия
Четыре года назад
— Прости меня.
Я столько раз репетировал эту речь, что думал, просто смогу открыть рот, и слова вылетят сами. Вся речь. Вся исповедь. Думал, если продолжу снова и снова твердить ее в голове, когда придет время рассказать ужасную, отвратительную, освобождающую правду, все будет легко.
Но это не так. Все совсем не так.
Я даже не могу объясниться. Все, что я делаю, опускаюсь на колени, ноги дрожат от стресса, стресса, который я взвалил на себя сам. Но он блекнет по сравнению с тем, что вскоре почувствует она.
Как я и просил, Миранда сидит на диване, чашка чая аккуратно стоит на блюдце. Я продолжаю смотреть на тонкие струйки пара, поднимающиеся вверх. Думал, смогу сделать все правильно и встретится с ней глазами, но я не в силах. В конце концов, я трус, не желающий видеть боль и глубокие порезы, сделанные своими собственными руками.
— Простить за что? — спокойным голосом спрашивает она. Всегда такая спокойная, способная вынести любой шторм. Тот факт, что я стою на коленях, явно дрожа как дурак, ничуть не изменил ее тон. Может быть, это будет не так тяжело, как я думал.
|
|
|
Чертовы неоправданные мечты, вот что это.
Я делаю глубокий вдох и вздрагиваю, когда голос начинает дрожать. Мне хочется, чтобы звук дождя, льющего снаружи, замаскировал эту дрожь.
— Прости меня, — снова повторяю я. Голос звучит глухо, словно я слушаю его на старой пыльной кассете. — Я должен тебе кое-что сказать.
— Я вижу, — говорит она, и теперь я замечаю напряжение. — Ты попросил меня сесть, и теперь стоишь на коленях. Надеюсь, ты не собираешься снова делать мне предложение.
Было бы намного проще, если бы это было так.
Наконец я осмеливаюсь встретиться с ней глазами.
Моя жена такая красивая женщина. Перевоплотившаяся Грейс Келли, с тонкой лебединой шеей. Я помню наше первое свидание. Мы только-только окончили университет, но даже тогда она держалась так, словно хранила в секрете целый мир тайн. Она была такой собранной, такой идеальной. Я подкатил на своей дурацкой машине, отвёз ее в кино и на ужин в лучшее место, которое мог себе позволить, хотя еда все равно была чертовски ужасной. И все это время она была милой, даже виду не подала. Когда я был рядом с ней, она заставляла меня чувствовать себя так, словно я был кем-то значимым, может именно поэтому я и женился на ней. Она была всем, чем не был я.
Она все ещё то, чем я не являюсь. Сейчас это более чем очевидно.
— Бригс, — нахмурившись, говорит она. У неё едва ли есть морщины, даже когда она делает такое лицо. — Ты меня пугаешь.
Я прочищаю горло, но это словно толкать валун.
|
|
|
— Знаю.
— Это касается Хэймиша? — спрашивает она, и ее глаза в панике расширяются от подобной мысли.
Я быстро качаю головой.
— Нет, ничего общего с Хэймишем.
Я более чем когда-либо благодарен за то, что этот маленький человек лёг спать когда ему полагается. Сейчас дождь идёт все сильнее, стуча в окна, и он всегда работает для него лучше, чем любая колыбельная.
— Просто хочу, чтоб ты знала, — говорю ей, кладя ладонь на ее руки. Такие мягкие, словно она ни одного дня в жизни не работала. Раньше я подшучивал над ней из-за этого, из-за того, что она светский персонаж, дочь богатых родителей. Прямо сейчас подобное заставляет её казаться крайне уязвимой. — Просто хочу, чтобы знала, что... я много думал об этом. Я никогда не хотел причинить тебе боль, — смотрю на неё, умоляя глазами. — Ты должна это знать.
— О Боже, — тяжело дыша, говорит она, отрывая руку от моей, — Бригс, что ты сделал?
Бремя моего выбора накрывает меня.
Не существует никакого лёгкого пути, чтобы сказать подобные слова.
Невозможно смягчить удар.
Я не хочу причинять ей боль.
Но я должен.
— Я... — проглатываю комок. Качаю головой и борюсь со жжением в глазах, — Миранда, я хочу развода.
Она безучастно смотрит на меня, такая спокойная, что я задаюсь вопросом, слышит ли она меня. Мои руки дрожат, сердцу вот-вот потребуется реанимация.
— Что? — наконец недоверчиво шепчет она.
Со стороны кажется, что у нас счастливый брак. Но мы оба знали, что это произойдёт. Может быть, она никогда не видела предпосылок, но она знала, что это грядёт. Должна была знать.
— Мы оба уже довольно давно были несчастны, — объясняю я.
— Ты серьёзно? — быстро говорит она. — Ты серьёзно делаешь это?
— Миранда, — облизываю губы, осмеливаясь посмотреть ей в глаза, — ты должна была знать, что так будет. Если бы не я, ты бы это сделала.
— Как ты смеешь, — говорит она, грубо отталкивая мои руки и поднимаясь, — как ты смеешь говорить за меня. Я была счастлива... Я просто... Я только...
Она резко качает головой, идя на другую сторону гостиной.
— Нет, — говорит она, вставая напротив камина, — Нет, я не дам тебе развод. Я не позволю тебе уйти. Ты не можешь бросить меня. Ты... Бригс МакГрегор никогда не уйдёт от Миранды Хардинг МакГрегор. Без меня ты ничто.
Я позволяю ее словам пройти мимо, хотя вера в них и привела меня к этому моменту.
— Миранда, — мягко говорю я, и ее имя начинает звучать чуждо, как это бывает, когда вы говорите слово слишком много раз подряд. — Пожалуйста.
— Нет! — кричит она, и я вздрагиваю, надеясь, что она не разбудит Хэймиша. — Не знаю, какие глупые идеи пришли в твою голову, но развод - не ответ. Это просто... твоя причуда. Ты недоволен своей работой. Поэтому не чувствуешь себя мужчиной. Этот ты ведёшь себя не как мужчина.
Удар буквально ниже пояса. Я должен был знать, что это будет первая выбранная ей линия защиты. Наши проблемы в спальне за последний год. Не могу винить ее за это.
— Нет, — снова говорит она, — я могу с этим жить, могу. И если у меня никогда не будет ещё одного ребёнка, пусть так. Но моя семья... моя репутация... так дело не пойдёт. У нас хорошая жизнь, Бригс. Этот дом. Посмотри на этот дом, — она лихорадочно указывает на комнату, в глазах беспокойство. — Посмотри на эти вещи. У нас есть все. Люди смотрят на нас. Они завидуют нам. Почему ты выбрасываешь все это?
Мое сердце падает в груди, к желудку и загорается там.
— Пожалуйста, — мягко говорю я, не желая, чтоб вся правда вырвалась наружу, но готовый открыть ее, если придётся. — Я не... Я не хочу причинять тебе боль. Но я больше не люблю тебя. Это честная, правда и мне жаль. Мне очень жаль.
Она моргает, словно её ударили. Затем говорит:
— И что? Какие женатые пары влюблены друг в друга. Будь реалистом, Бригс.
Теперь я удивлён. Нахмуриваю брови, не ожидал, что она будет так сильно бороться за нас. Бороться за брак без любви, который ее устраивает.
|
|
|
Она пристально смотрит на меня, постукивая ногтями по губам. Составляя план. Дождь брызжет в окна и вдалеке грохочет гроза, первая осенняя буря. Комната кажется маленькой, как никогда.
— Мы справимся с этим, — наконец говорит она, голос снова становится ужасающе спокойным. — Это лишь небольшая проблема. Мы можем с ней справиться. Ты можешь снова полюбить меня, а если нет, ничего страшного. Все отлично. Никто ничего не должен знать. Мы оба любим нашего сына и этого достаточно. Разве ты не хочешь, чтобы он вырос с отцом, в полной семье? Разве не знаешь, что развод разрушит его? Ты этого для него хочешь?
От этих слов холод расползается у меня в груди. Потому что естественно, конечно же, я хочу этого для него. Именно это и удерживало меня снова и снова. Но дети знают, когда их родители несчастны. Хэймиш заслуживает лучшего, чем детство, испорченное тоской.
— Родители, живущие отдельно лучше, чем живущие вместе, но несчастные, — говорю ей, теперь умоляя. — Ты ведь знаешь, что это правда. Хэймиш умный, очень умный. У него так хорошо развита интуиция. Дети замечают намного больше, чем ты думаешь.
Она прищуривается.
— Что? Из какой книги по саморазвитию ты это украл? Черт побери, Бригс. Только послушай себя. Оправдываешься, как какой-то осел.
— Ты хочешь, чтоб он рос в доме, где отец не любит его мать? Ты этого хочешь? Не думаешь, что он заметит? Он все поймёт.
— Он не узнает, — злобно говорит она. — Перестань придумывать отговорки.
Я встаю на ноги и поднимаю ладони, чувствуя себя беспомощным. Виноватым.
— Я не придумываю отговорки. Лишь говорю правду.
— Пошёл ты со своей правдой, Бригс, — огрызается она.
Снова слышны раскаты грома. Я молюсь, чтоб они заглушили наш спор, надеясь, что Хэймиш все ещё блаженно спит и не знает, что его будущее меняется. Не к худшему, Боже, нет, не к худшему. Просто меняется.
Она подходит к старинной барной тележке и наливает себе стакан виски из графина, словно героиня в фильме Хичкока. Играя роль.
|
|
|
Разве она не видит, как я устал притворяться?
Разве она не устала?
— Хочешь? — спрашивает она почти застенчиво глядя через плечо, держа стакан ухоженными кончиками пальцев. Ее отец подарил нам его и графин в качестве свадебного подарка.
Я качаю головой, пытаясь успокоить сердце.
Она залпом выпивает виски и через секунду оно течёт вниз по ее горлу.
— Как хочешь. Я выпью за тебя.
Она наливает ещё один стакан, изящно держит его и опускается на диван, садясь напротив меня. Скрещивает ноги и, поднимая голову, смотрит на меня, прядь светлых волос падает на лоб. Она снова похоронила все эмоции, притворяется, ведя себя так, словно все в порядке.
— Ты дурак, Бригс. Всегда был. Но я тебя прощаю. Мы все порой совершаем ошибки.
Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза. Она не понимает.
— Люди постоянно влюбляются, — продолжает она, выпивая половину стакана и ставя его вниз на стеклянный столик. Звон стекла в комнате такой громкий, что кажется, она все уменьшается и уменьшается. — Это факт. Печальный, печальный факт. Но ты можешь влюбиться снова. Я буду пытаться усерднее. Действительно постараюсь. Я сделаю все, чтобы заставить тебя остаться. Ты это знаешь. Ты знаешь, какой я могу быть. Если у меня что-то есть, я это не отпущу. Я борюсь. И оставляю у себя то, что принадлежит мне.
Я это знаю. Вот почему я должен сказать ей правду. Ужасную правду. Потому что лишь тогда она поймёт. Лишь тогда увидит, что я имею в виду.
Хотел бы я, что б мне не пришлось говорить это.
— Мне очень жаль, — шепчу я.
— Я прощаю тебя, — она допивает остатки своего напитка, вытирая губы без помады, которую не успела накрасить, тыльной стороной ладони.
— Мне очень жаль, — снова говорю я, чувствуя, как на глазах появляются слезы. Резко качаю головой, — правда в том...я люблю другую. Я влюбился в другую.
Вот так.
Правда обрушивается.
Опускаясь на неё как кирпичи.
Она дёргает головой назад, словно от удара. Глаза в недоумении расширяются. Страх. Злость.
— Что?! — вскрикивает она. Смотрит на меня, ярость медленно нарастает, пока не выходит наружу. — Кто это? Кто это! Скажи мне, твою мать, кто это?!
— Это не имеет значения, — говорю я, но она вскакивает на ноги, насмешливо глядя на меня. Лицо красное и перекошено. Не в силах больше притворяться.
— Скажи мне! — кричит она, держась за голову и оскалив зубы, глаза дикие. — Скажи мне! Я её знаю? Сьюзен? Кэрол!?
— Ты ее не знаешь, Миранда. Просто так вышло, что я...
— Пошёл ты! — снова кричит она.
— Пожалуйста. Хэймиш спит.
— Ой, отвали! — она ударяет кулаками меня в грудь и отталкивает назад. — Пошёл к черту за то, что делаешь из меня идиотку. Кто она, какая-то молоденькая девка? Она заставила тебя сделать это? Ха, она исправила твою проблему?
— Я никогда не спал с ней, — быстро говорю ей.
— Бред! — кричит она. — Чертово враньё, Бригс. Бригс, ты не можешь говорить серьезно. Ты влюблён в кого-то другого, — качает головой, разговаривая сама с собой, — ты, из всех людей. Профессор. Тихий мистер МакГрегор. Нет. Не могу в это поверить. Я не могу, твою мать, поверить в это.
— Знаю, это тяжело слышать.
Удар.
Она отвешивает мне пощёчину.
Снова.
И снова.
Сначала одна сторона, потому другая, и я поворачиваю щеку, потому что знаю, я это заслужил. Я знал, что так будет, и если бы она не отреагировала вот так, я бы действительно не узнал женщину, на которой женился.
— Ты ублюдок! Мудак! — она снова отталкивает меня и бежит через комнату к бару. Поднимает графин с виски и пьёт прямо из него, затем наклоняется от кашля, выплевывая напиток.
— Миранда, пожалуйста.
— Ты отвратителен! — кричит она, когда восстанавливает дыхание. — Ничтожный гаденыш! Ты спал с другой женщиной. Ты...
— Я этого не делал! — кричу я, руки летят в стороны. — Я никогда не спал с ней, пожалуйста, поверь в это.
— Даже если бы я поверила тебе, думаешь, это тебе что-то даст? — Она практически выплёвывает слова. — Любовь это выбор, Бригс, и ты его сделал. Ты выбрал не любить меня, ты выбрал любить ее, какую-то чёртову шлюху. Какую-то пустышку. Ты выбрал разрушить наши гребаные жизни! — С последним словом она поднимает графин с виски и швыряет его в меня. Я уворачиваюсь как раз вовремя, и он ударяется о шкафчик позади меня, разбиваясь на миллионы осколков.
— Мамочка? — всхлипывает Хэймиш, стоя в дверном проёме и потирая глаза.
Твою мать!
Я оборачиваюсь, пытаясь улыбнуться.
— Мамочка в порядке, — говорю ему. — Иди обратно в кровать, приятель.
— На улице буря? — спрашивает он, идя к разбитому стеклу.
— Хэймиш! — кричу я, протягивая руки, чтобы остановить его. Он останавливается, не дойдя до стекла, моргая на меня. Я никогда раньше не повышал при нем голос. Но прежде чем я могу дотянуться до него, Миранда бежит через комнату и хватает его за руку.
— Давай, малыш. Мы уходим, мы уходим, — говорит она, выводя его из гостиной в прихожую.
Я бегу за ними и вижу, как Миранда хватает ключи от своей машины и пальто. Хэймиш уже плачет, и она берет его на руки.
— Что ты делаешь? — кричу я, несясь за ней.
Она быстро выбегает на улицу под дождь, и я прямо за ней, мои голые ступни погружаются в холодную грязь, и я практически поскальзываюсь, пока она бежит к седану.
Она несерьёзно. Она не может так поступить.
Я хватаю ее за руку, когда она кладёт Хэймиша на переднее сиденье и закрывает дверь. Там нет детского кресла - оно в доме, домработница чистила его, после того, как днём Хэймиш пролил на него молоко.
— Ты не можешь забрать его! — кричу я сквозь ветер и дождь.
— Отпусти меня! — визжит она, пытаясь вырваться. — Я забираю его у тебя, ты, ублюдок.
— Нет, послушай меня! — Сильнее хватаю ее руку. Хэймиш рыдает в машине, дождь скользит по стеклу. — Ты не думаешь. Ты выпила. Сейчас гребаная гроза, и тебе нужно его автокресло. Просто послушай меня!
— Если ты не отпустишь меня, — закипает она, — я расскажу всем, что ты бьешь меня, и ты никогда снова не увидишь сына. — Она прижимается ближе ко мне, пытаясь доказать свою позицию, и мои пальцы автоматически впиваются в мягкую кожу. — Ты можешь получить свой развод, Бригс. Но ты не можешь забрать его.
— Миранда, пожалуйста. Позволь мне взять автокресло. Знаю, ты злишься, но, пожалуйста, позволь сделать это! Просто позволь мне сделать это. — Мы оба промокли до нитки, и мои ноги медленно утопают в грязи. Я словно погребён под собственным отчаянием. — Пожалуйста, хорошо? Пожалуйста.
Она смотрит на меня, такая пугающая, такая разъярённая. Затем кивает, дождь стекает вниз по ее лицу.
У меня нет плана. Но знаю, я не позволю ей уехать отсюда, не в истерике и не в такую погоду. Я смотрю вниз, как плачет Хэймиш, его лицо розовое в тусклом свете, практически закрытое дождём.
— Дай мне секунду, — говорю я ему. — Папочка сейчас вернётся.
Я поворачиваюсь и бегу к дому, задаваясь вопросом, следует ли мне вызвать полицию, если она не успокоится к тому времени, как я возьму кресло. Если...
Звук открывающейся двери машины.
Я останавливаюсь и резко оборачиваюсь.
Она забирается на своё сиденье, хлопая дверью.
— Нет! — кричу я. Пытаюсь бежать, но поскальзываюсь, падая на землю. Грязь разлетается вокруг. — Миранда, подожди!
Как только я поднимаюсь, машина начинает двигаться, но я не ощущаю ни холода, ни дождя, не слышу ветер или двигатель, я просто чувствую страх. Чистый, нефильтрованный, первозданный ужас.
Передние колёса несколько секунд злобно прокручиваются, прежде чем машина разворачивается на подъездной дорожке.
Я начинаю бежать за ней.
Добегаю до машины и хлопаю руками по капоту, глядя на лицо сквозь двигающиеся щётки стеклоочистителя. Ее лицо. Ее унижение. Ее паника. Ее позор.
Его лицо. Расстроенное. Смущенное. Безупречный союз нас двоих. Идеальный маленький мальчик.
Ее лицо. Его лицо.
Стеклоочистители стирают их.
Она включает передачу и набирает скорость, достаточную для того, чтобы решётка радиатора ударила меня по бёдрам. Я быстро прыгаю обратно, пока она не переехала меня.
Переворачиваюсь на земле, откатываясь в сторону, и пытаюсь встать на ноги, пока Миранда разворачивается и ускоряется вниз по улице.
— Миранда! — кричу я. На секунду меня охватывает паника, и я замираю на месте, беспомощный, потерявший надежду.
Но это не так.
Я должен поехать за ними.
Я бегу обратно в дом, хватаю телефон и ключи от винтажного «Астон Мартина» и выбегаю обратно, запрыгивая в машину.
Гребаному куску дерьма надо несколько минут, чтобы завестись и я смотрю на телефон, раздумывая должен ли я позвонить в полицию. Я даже не знаю, нормальный ли у неё уровень алкоголя в крови или нет, я не хочу навлечь на неё неприятности, но если они смогут остановить ее, прежде чем это сделаю я, до того, как она, возможно, причинит вред себе или Хэймишу, тогда мне, вероятно, придётся сделать это. Я должен что-то сделать.
Я знаю, она направляется в дом к родителям, Хардингам, через мост к заливу Сэйнт-Дэвидс. Она всегда туда ездит. Может мне стоит позвонить ее матери. Предупредить их. За это миссис Хардинг возненавидит меня ещё больше, но не сильнее, чем когда Миранда расскажет им, что я сделал.
Наконец машина заводится. Я направляю ее по подъездной дорожке и на главную дорогу, извилистую магистраль, которая ведёт к М-8.
— Бл*дь! — Кричу я, ударяя кулаком по рулю, потому что ненависть к самому себе захлёстывает меня. — Твою мать.
Почему я выбрал сегодняшний вечер, чтобы рассказать все?
Почему я должен был ехать в Лондон?
Почему я должен был выбрать это?
Почему это должно было выбрать меня?
Я задаю себе миллион вопросов, ненавижу себя, что позволил всему пойти таким путём, отчаянно желая сделать все по-другому.
Я задаю вопросы, на которые у меня нет никакого ответа кроме как:
Потому что я люблю Наташу.
Все сводится к этой ужасной правде.
Я люблю ее.
Так сильно.
Слишком сильно.
Достаточно, чтобы заставить меня бросить все.
Потому что я больше не могу жить во лжи.
Но правда не просто ранит, она разрушает.
Огибая Браебурн-понд, дорога резко уходит влево, и под проливным дождём дворники работают настолько быстро, что я почти пропускаю поворот.
Но это невозможно.
Сломанный забор вдоль дороги.
Из-за насыпи поднимается пар.
С того места, где машина вылетела в кювет.
Машина вылетела в кювет.
Я резко ударяю по тормозам, машину заносит на пару футов, и останавливаюсь на обочине.
Не позволяю мыслям забраться мне в голову.
Мыслям, которые говорят мне, что это они.
Это могут быть они.
Но если это они, разум говорит мне, ты должен спасти их.
Я могу спасти их.
Не знаю, как мне удаётся справиться с паникой, но я делаю это.
Выбираюсь из машины, дождь льёт в лицо.
В воздухе пахнет горелым асфальтом.
Водоём неспокойный из-за бури.
Подойдя к краю дороги, я вижу слабый луч фар внизу, неуместный маяк в темноте.
И смотрю вниз.
Мир вокруг меня кружится.
Капот седана врезался в иву, тот же самый капот, на котором несколько минут назад я держал руки, умоляя ее не уезжать.
Машина под углом, опирается на сломанную переднюю часть.
Поднимается пар.
И, несмотря на это, у меня все ещё есть надежда.
Я должен надеяться.
Я кричу, издавая звуки, которые не в состоянии контролировать. Может, я кричу им, а может, кричу о помощи. Я спускаюсь вниз по склону к машине.
Молясь.
Прося.
Умоляя.
Что с ними все будет в порядке.
Что с ними все будет хорошо.
Лобовое стекло полностью разбито, зазубренное стекло окрашено в красный.
Я тупо смотрю на пустую машину.
Затем поворачиваю голову.
К пространству перед капотом.
И траве между машиной и водоемом.
Где в темноте лежат два тела.
Два тела - одно большое, одно маленькое.
Оба искалечены.
Оба неподвижны.
Наступает момент ясности, когда правда доходит до моего сознания.
Моя правда.
Настоящая правда.
И в этот момент я хочу схватить зазубренный осколок стекла, лежащий у моих ног.
И затолкать его себе в горло.
Закончить все до того, как что-то почувствую.
Но это был бы поступок труса.
Поэтому я, спотыкаясь, иду вперед.
Меня тошнит на собственную рубашку.
Сердце парализовано.
Я плачу.
Кричу.
Издаю животные звуки.
Еле волоча ноги, я прохожу мимо Миранды.
К Хэймишу.
Падаю на колени.
И убаюкиваю свою правду в своих же руках.
Я чувствую это.
И никогда не перестану чувствовать.
Дождь.
Смерть.
Конец всего.
Мой мир темнеет.
Таким он и остаётся.
Глава 1
БРИГС
Эдинбург
Наши дни
Хлопок.
Пробка вылетает из бутылки безалкогольного шампанского. Эта дрянь не «Дом Периньон», но ради брата и его программы по восстановлению от алкогольной зависимости, сгодится. Кроме того, не имеет значения, что мы пьём, важно лишь что мы отмечаем.
— Чертовы поздравления, брат, — говорю я Лаклану, хватая за мускулистое плечо и довольно сильно сжимая. Я сияю, чувствуя широченную улыбку на лице, но я счастливей, чем когда-либо. Может это настоящее шампанское, которое мы выпили с мамой до того, как пришли Лаклан и его девушка.
Подождите. Не девушка.
Теперь Кайла его невеста. И если вы спросите меня, давно пора.
Лаклан кивает, сконфуженно улыбаясь, что заставляет меня хотеть лишь ещё больше смутить его. В конце концов, такова работа старшего брата. Поскольку наша семья усыновила его, когда я окончил среднюю школу, я упустил те важные годы пыток детства, которые переживает большинство братьев и сестёр.
Мама подходит к нам и наливает безалкогольное шампанское в наши бокалы, затем в бокал Кайлы, послушно стоящей рядом с Лакланом. Как обычно, она, так или иначе, держится за Лаклана - рука на его пояснице - и ее щеки раскраснелись от эмоций. Я почти жалею, что она не плачет, так бы я позже смог подшучивать над ней. Она такая дерзкая, остроумная девушка, что было бы забавно подразнить ее.
— За Лаклана и будущую миссис МакГрегор, — говорит мама, поднимая бокал за счастливую пару. Прежде чем чокнуться бокалами, она смотрит на папу, который стоит в стороне, готовый сделать фотографию. Он стоит так уже последние несколько минут, — ну же, Дональд поторопись и иди сюда.
— Ещё одна, — говорит он, делая ещё одну фотографию нас с бокалами в воздухе, а затем спешит к нам. Она передаёт ему бокал, и мы все чокаемся друг с другом.
— Добро пожаловать в семью, Кайла, — искренне говорю я. Быстро смотрю на Лаклана и добавляю, — знаешь, я его постоянно пилил, чтоб он сделал тебе предложение. Не могу поверить, что он так долго решался, особенно с такой девушкой, как ты.
Морщина между бровями Лаклана становится глубже, челюсть напрягается. Думаю, я единственный живой человек, который может злить его и не бояться. Мой брат гигантский зверь, с бородой, мышцами и татуировками, а недавно он стал капитаном Эдинбург рагби. Вам не захочется связываться с ним, только если ваше имя не Бригс МакГрегор.
— Бригс, — предупреждает меня мама.
— Да, я в курсе, — спокойно говорит Кайла, прежде чем сделать глоток своего напитка. — Не буду врать, будто не оставляла свои кольца на комоде, чтобы облегчить ему задачу по выбору правильного размера.
— Умница, — говорю ей, снова касаясь ее бокала и, хотя у меня внезапно всплывает воспоминание о том, как я выбирал кольцо для Миранды, я проглатываю его вместе с пузырьками. Вот как я научился справляться с прошлым - вы признаете его и двигаетесь дальше.
Двигайся дальше.
Вчера мы все были на матче по регби между Эдинбургом и Манстри, поддерживали нашу команду. Конечно же, мы были там не только ради Лаклана. Несколько недель назад он рассказал нам, что во время игры собирается сделать предложение, и что неплохо было бы и семье там присутствовать. Даже несмотря на то, что я лишь на прошлой неделе начал преподавать, в пятницу вечером я вылетел из Лондона в Эдинбург.
Естественно мне было тяжело держать язык за зубами о том, что планируется, но я был рад, что все же сдержался, потому что от этого момент получился ещё значительней, особенно когда Лаклан немного напортачил с самим предложением. Но в конечно итоге все подучилось адски романтично.
— Это так волнительно, — взвизгивает мама. Давно я уже не видел, чтоб она визжала. Она ставит бокал на кофейный столик и хлопает в ладоши, браслеты звенят. — У вас есть какие-нибудь мысли по поводу того, где будет свадьба? Когда? Ох, и платье. Кайла, дорогая, ты будешь выглядеть прекрасно.
Я хочу сохранить улыбку на лице. Действительно пытаюсь. Но она начинает сползать.
Двигайся дальше, двигайся дальше, двигайся дальше.
Воспоминания о том, как моя мама и Миранда искали платье. Они искали несколько месяцев, пока не нашли идеальное. Помню, как Миранда притащила его домой, пряча в шкафу и запрещая мне смотреть на него.
Я сдержал слово. Я так и сделал. И в день нашей свадьбы она действительно украла мое дыхание.
Хотел бы я, чтоб это воспоминание было чистым. Хотел бы я скорбеть, как любой нормальный мужчина. Чувствовать тоску, а не стыд.
Но все, что я чувствую, это стыд. Лишь позор.
Свою вину.
Мысли крутятся в голове, словно удары молний.
Моя вина.
Я закрываю глаза и медленно вдыхаю через нос, вспоминая, чему мучил меня психотерапевт.
Двигайся дальше, двигайся дальше, двигайся дальше.
Это была не моя вина.
— Бригс? — слышу, как зовёт меня отец, открываю глаза и вижу, как он с любопытством смотрит на меня. Дарит мне быструю, обнадёживающую улыбку, — с тобой все в порядке? — Он говорит низким, тихим голосом, и я за это благодарен. Мама с Кайлой обсуждают свадебные планы и ничего не замечают.
Лаклан же, с другой стороны, наблюдает за мной. Он знает мои слабые стороны, так же как и я знаю его. Но в то время как ради него мы можем пить безалкогольное шампанское, мы не можем игнорировать чёртову жизнь ради меня. Мы не может делать вид, что не будет ни любви, ни свадьбы, ни детей лишь потому что все это забрали у меня.
Все это моя вина.
Я выдыхаю и натягиваю улыбку.
— Я в порядке, — говорю отцу. — Полагаю немного нервничаю по поводу завтрашних занятий. Это будет первая настоящая неделя в колледже. Первую можно не считать. Все ходят какие-то потерянные или страдают похмельем.
Он издаёт смешок.
— Да, помню эти дни, — допивает шампанское и проверяет часы, проливая оставшиеся капли на ковёр, пока поворачивает запястье. — Во сколько вечером у тебя рейс?
— В десять, — отвечаю ему. — Вероятно, мне следует подняться наверх и удостовериться, что я все собрал.
Я направляюсь к лестнице, когда Лаклан говорит мне вслед:
— Я отвезу тебя в аэропорт.
— Не беспокойся, — отвечаю я. Судя по интенсивности в его глазах, могу сказать, он хочет поговорить. И даёт понять, что хочет, чтоб я поговорил с ним. В прошлом году, во время подготовки к моей новой работе в Королевском колледже и переезду в Лондон, Лаклан находился рядом, чтобы убедиться, что я справляюсь, что у меня все хорошо. Может быть, это потому что я помог ему получить помочь в его проблемах с наркотиками и алкоголем, может он просто в принципе сильно беспокоиться обо мне, как друг и как брат.
Наши отношения всегда были немного напряженными и нестабильными, но, по крайней мере, теперь он один из тех немногих людей, на которых я могу рассчитывать.
— Это не проблема, — резко говорит он, фирменный знак заботы от Лаклана. — Я заброшу Кайлу домой и затем отвезу тебя.
Я выдыхаю и киваю.
— Конечно, спасибо.
Быстро поднимаюсь по лестнице и проверяю в порядке ли моя дорожная сумка. Когда я в Шотландии, то обычно останавливаюсь у родителей в своей старой комнате. Подобное заставляет чувствовать себя ужасно старым, стоит мне хотя бы взглянуть на свою старую кровать, не говоря уже о том, чтобы спать на ней, но есть в этом и что-то утешительное.
Сейчас моя квартира в Эдинбурге сдаётся, так что там я остановиться не могу. В конце концов, я скорее всего продам ее. Я согласился на должность профессора киноведения в колледже с долей скептицизма и без реальных долгосрочных обязательств. Сейчас я аренду прекрасную квартиру в районе Мэрилебон, но пока не почувствую, что работа постоянная и я там надолго, предпочитаю осторожничать в своей новой жизни.
— Как Винтер? — спрашивает меня Лаклан после того, как мы попрощались с моими родителями и Кайлой, и едем в его «Рендж Ровере». На А-90 мелькают огни.
— Он сущее наказание, — отвечаю ему, постукивая пальцами вдоль края двери. — И порой настоящий гаденыш. Уверен, соседи подадут жалобу, когда он снова разлается среди ночи.
— Ему ещё даже года нет, — говорит Лаклан. — Дай ему время. Он все ещё щенок.
— Ага. Он - машина по производству дерьма, вот он кто.
Лаклан эксперт по собакам и спасатель собак. Когда он не крутой игрок в регби, он управляет приютом для собак, особенно питбулей, и пытается привлечь к ним внимание. Кайла работает на него, и до сих пор организация - Любимый забияка - работает очень хорошо. Именно поэтому я и взял Винтера. Я нашёл его щенком на прошлое Рождество, скрывающегося в соседском сарае, во время бури около дома нашего дедушки в Абердине. Когда соседи не стали претендовать на собаку, был выбор или я возьму этот белый пушистый комочек или Лаклан заберёт его в приют. Полагаю, мне понравилась чертова собака, и теперь он настоящая заноза в заднице, которая выглядит так, словно сошел c экрана «Игры престолов». Тем не менее, без него было бы скучно, хотя я должен нанять выгульщика собак, чтобы, пока я на работе, он выпускал свою энергию.
— Знаешь, — спустя несколько минут тихо говорит Лаклан. — Если что-то из этого для тебя становится трудным... ты можешь просто сказать мне заткнуться. Я пойму.
Я смотрю на него, лицо наполовину скрыто тенями.
— Если становится трудным что?
Он прочищает горло и посылает мне выжидающий взгляд.
— Ты знаешь. Кайла и я. Мы женимся. Знаю, это может быть нелегко... ты и Миранда.
Я игнорирую ледяную хватку в груди и пытаюсь расслабить плечи.
— Она мертва, Лаклан. Нет смысла притворяться и не надо ходить вокруг да около, — выглядываю из окна, теряясь в темноте и лучах пролетающих фар. — Жизнь всегда будет продолжаться, вот что я выучил, и примирился с этим. Лишь из-за того, что для меня что-то закончилось, это не значит, что это что-то закончилось и для всех остальных. Ты женишься на Кайле, и свадьба будет прекрасной. После этого, уверен, она родит гигантских звероподобных детей. И я буду разговаривать с тобой об этом, буду там ради тебя и буду наслаждаться этим. Жизнь продолжается, и я иду дальше. Я делаю это. Ваша жизнь, любовь и счастье не исчезнет из-за того, что потерял я. Ни Миранда, ни Хэймиш никогда не хотели бы этого.
Машина наполняется тишиной, я ощущаю, как он расстроенно смотрит на меня. Я не поворачиваю голову. Просто позволяю словам повиснуть в воздухе.
— Но дело не только в этом, — осторожно говорит он. — Я вижу это по глазам, Бригс. Тебя что-то гложет. Это не печаль и скорбь. И это не Миранда и Хэймиш. Ты мучаешь сам себя. Когда ты, наконец, расскажешь мне... почему? Что на самом деле произошло?
Я тяжело сглатываю.
Двигайся дальше, двигайся дальше.
Фары. Уличные фонари. Все становится ярче и ярче. Аэропорт уже близко.
— Лаклан, ты мне нравишься больше, когда не болтаешь так много, — говорю ему, не спуская глаз с этих огней. Я ставлю точку, считая их, пока они проносятся мимо. Даю понять, что не думаю над его вопросом.
Слышу, как он задумчиво чешет бороду.
— А Кайла не жалуется, — говорит он.
Я закатываю глаза, радуясь, что у меня есть что-то ещё, за что можно зацепиться.
— Что бы ты ни сделал, она не увидит в этом ничего плохого. Это любовь, приятель. И я, правда, действительно счастлив, что она у тебя есть. Ты больше всех на свете заслуживаешь любви.
Проходит несколько мгновений.
— Знаешь, — говорит он, — у нас их не будет.
Я смотрю на него.
— Не будет кого?
— Детей, — говорит он. Качает головой. — Мы обсуждали это, но... она не в восторге от этой идеи и если честно, я тоже. Ребёнок с моими генами... не очень честно.
Должен сказать, я удивлён услышать такое от Лаклана лишь из-за глубины его любви к Кайле. С другой стороны, не удивлён услышать ее позицию по этому поводу. У Кайлы материнский инстинкт гремучей змеи. Имею в виду в хорошем смысле.
— Что ж, очень плохо, — говорю ему, — потому что какими бы не были твои гены, ты будешь замечательным отцом. Намного лучше, чем я был, это точно, — я вздыхаю, на мгновение зажмуривая глаза. А когда открываю их, мы подъезжаем к аэропорту. — Но поступай, как считаешь нужным. Если ты не хочешь их, не заводи. Последнее, что нужно миру, так это ещё один нежеланный ребёнок. У вас с Кайлой есть собаки, вы и ваши очень загруженным жизни. Этого достаточно. Поверь мне.
— Я почти уверен, Джессика с ума сойдёт, когда узнает, — говорит Лаклан, называя нашу маму по имени, как делает обычно. Он подъезжает к обочине около зоны отправления. — Я ее последний шанс на внуков.
— У неё был внук, — огрызаюсь я, слова льются словно яд. Кровь громко стучит в ушах. — Его звали Хэймиш.
Образы Хэймиша пролетают мимо меня. Ледяные голубые глаза, рыжеватые волосы. Большая улыбка. Всегда спрашивая: «Почему? Почему папочка?» ему было всего два, когда его забрали у меня. Сейчас ему было бы почти шесть. Я всегда ждал, когда он пойдёт в школу. Я знал, любопытство приведёт его к большим и лучшим свершениям. Хоть в конце я и не был влюблён в Миранду, я был влюблён в своего мальчика. И даже когда у меня хватало решимости эгоистично желать другой жизни для себя, он всегда был для меня главным.
Это не должно было случиться.
Лаклан пристально смотрит на меня, широко открыв глаза, раскаяние покрыло его лоб морщинами.
— Бригс, — говорит он, голос хрипит. — Прости. Извини, я не это имел в виду.
Я быстро качаю головой, пытаясь избавиться от гнева.
— Все в порядке. Прости. Я просто... я знаю, что ты имел в виду. Сегодня был длинный день, и мне просто надо поехать домой и немного поспать.
Он кивает, хмурясь от стыда.
— Я понял.
Я громко выдыхаю и пытаюсь взбодриться.
— Ладно, время пройти через ад безопасности. Спасибо, что подвёз, Лаклан, — тянусь на заднее сиденье и хватаю сумку, прежде чем выйти из машины.
— Бригс, — снова говорит он, наклонившись на сиденье, чтобы посмотреть на меня, прежде чем я закрою дверь. — Серьёзно. Береги себя в Лондоне. Если тебе что-то понадобится, просто позвони мне.
Кулак в груди ослабевает. Я взрослый мужчина. Мне хочется, чтоб он не беспокоился обо мне так сильно. Хочется, чтоб я не чувствовал, что мне это нужно.
Я машу ему рукой и отправляюсь в свой путь.
***
Все дикторы по радио продолжают болтать о том, каким прекрасным был уикенд, долгое лето с рекордно-высокими температурами и обжигающим солнцем. Естественно такая погода была в те выходные, когда я был в Шотландии, и, конечно же, когда я собираюсь в понедельник, на улице льёт как из ведра.
Я смотрю на себя в зеркало в коридоре и придирчиво оглядываю. Сегодня я надел костюм стального серого цвета, под ним светло-серая рубашка, галстука нет. На прошлой неделе все было для того, чтобы студенты почувствовали себя комфортно - я был в рубашке и джинсах, футболке и брюках, но на этой неделе все строго. Некоторые студенты в моем классе одного возраста со мной, так что я, по крайне мере, должен выглядеть серьёзно, даже если у меня на плечах собачья шерсть.
Мой взгляд путешествует к Винтеру, сидящему на полу, он стучит хвостом, глядя мне в глаза и обратно в зеркало. Сейчас он спокоен, но когда я уйду, знаю, он использует мою квартиру как спортзал. Спасибо богу за Шелли, мою выгульщицу собак. Она присматривала за ним в уикенд и нянчилась с ним как с непослушным ребёнком.
Я приглаживаю волосы назад и смотрю на седые пряди на висках. В эти дни я стригу их коротко. К счастью, я снова набрал весь свой вес, так что не выгляжу словно слабак, как было до этого. Почти каждое утро летом я проводил в спортзале, упорно работая, чтобы снова прийти в форму, и наконец, это окупается. После аварии и моего последующего за ней нервного срыва (или, как выразились на моей прошлой работе, прежде чем отпустить меня, моего «психического отклонения», как будто то, что произошло со мной, можно было объяснить так аккуратно, словно препятствие на пути) я не ел. Я не жил. И только когда я нашёл мужество, чтобы обратиться к врачу и наконец, разобраться с этим, я выполз из пепла.
Хотел бы я сказать, что для меня все это одно сплошное пятно, годы движения вниз по спирали, мрачный мир вокруг меня, чувство вины и ненависти, прилипшие ко мне как смола. Но я помню все очень ярко. В ужасных, изысканных деталях. Может быть это наказание, оковы за мое злодеяние.
Я знал, что влюбиться было ошибкой.
Я заслуживаю всех наказаний, которые могу получить.
А хуже всего то, что в некоторые ночи, самые тёмные, когда я чувствую, как на самом деле я одинок, насколько сильно из-за моего выбора мир сошёл со своей оси, я думаю о ней.
Не о Миранде.
Я думаю о ней.
О Наташе.
Думаю о причине, по которой мои суждения исказились, причине, почему я выбрал своё собственное личное счастье, а не свою семью. Думаю о том, как впервые по-настоящему влюбился. Это не была тяга к комфорту и самодовольству, как это было с Мирандой. Это был прыжок с обрыва без парашюта, прыжок с тарзанки без верёвки. Я знал, в тот же самый миг, когда я увидел Наташу, я знал, что пропал, и не было ничего, что могло бы удержать меня в стороне.
Можно подумать, что воспоминания о любви будут чувствоваться так же, как реальные чувства, но эти воспоминания никогда не будут иметь ничего общего с любовью. Любовь это хорошо. Любовь добра. Терпелива. Чиста.
Так говорят.
Наша любовь с самого начала была ошибкой. Прекрасной, лишающей жизни ошибкой.
Даже если бы я позволил себе вспомнить – почувствовать – каково это было смотреть в ее глаза, слышать те слова, которые она когда-то так тихо шептала, это не принесло бы мне никакой пользы. Эта любовь разрушила столько всего. Она разрушила меня, и я охотно позволил ей разорвать меня на части. А затем сам разрушил все последнее хорошее, что было в моей жизни.
Воспоминания о любви – яд.
Мой психотерапевт сказал мне, что я должен принять это. Признать, что люди постоянно влюбляются в тех, кого не следует, что я была захвачен этим чувством и, на этот раз, потерял контроль над своей жизнью, и, не смотря ни на что, я не могу винить себя в смерти Миранды и Хэймиша. Это был несчастный случай. Люди каждый день разводятся, и все не заканчивается вот так.
Просто трудно поверить, что ничего бы из этого не произошло, если бы я не позволил себе влюбиться в другую женщину. Этого не случилось бы, если бы той ночью я не сказал Миранде, что хотел развестись. Они были бы все еще живы. И я не был бы опустошенным и разрушенным мужчиной.
И даже если воспоминания останутся, Наташи нет. В своем глубоком, близком к самоубийству горе, я сказал ей, что мы были ошибкой, и все произошедшее было нашим наказанием. Сказал ей, что больше никогда не хочу ее видеть.
Прошло уже четыре года. Она послушала меня.
Я вздыхаю и замечаю свое выражение лица. Я выгляжу измученным, как и сказал Лаклан. Глаза кажутся холоднее, голубые словно айсберг, под ними залегли темные тени. Однако Лаклан не знает правду, ее знает лишь мой врач. Для всех остальных Наташа - секрет, ложь.
Я натягиваю улыбку, больше похожую на ухмылку волка, распрямляю плечи и выхожу на улицу, в руках зонт и портфель.
Моя квартира находится на Бейкер-стрит, прямо напротив музея Шерлока Холмса. На самом деле, когда я особенно уныл, я провожу несколько часов, просто наблюдая, как туристы выстраиваются в очередь, чтобы войти внутрь. Одной из причин, по которой я выбрал квартиру, была новизна. В детстве я был большим поклонником Холмса, как и всего, что создал сэр Артур Конан Дойл. И мне нравится паб по соседству. Отличное место, чтобы знакомиться с женщинами, и если они только что вышли из музея, вы знаете, что у них, по крайней мере, есть какие-то мозги.
Не то чтобы я разделял с этими девушками что-то большее, чем несколько напитков, в основном я прихожу туда ради компании. Затем они продолжают свой весёлый пьяный путь, и я остаюсь джентльменом, мужчиной, о котором она напишет друзьям и скажет «шотландские мужчина такие воспитанные, он купил мне выпить и ничего не ожидал от меня». Хотя иногда все заканчивается спальней. Правда в том, что я не готов к свиданиям, не готов к отношениям. Я едва готов к этой работе.
Но ты готов, говорю я себе, уклоняясь от дождя и направляясь вниз в метро, проходя к своей линии. На этой неделе я обозначу цели на семестр, дам студентам знать, чего ожидать. На этом неделе я, наконец, начну работать над своей книгой: Трагические комики: комедийная игра в раннем американском кинематографе.
Пока мысли в голове в беспорядке смешиваются, я понимаю, что двери поезда вот-вот закроются. Я равнодушно бегу к нему, а затем останавливаюсь как вкопанный.
В поезде, спиной к закрывающимся дверям, стоит женщина.
Я могу видеть лишь часть ее.
Густые, наполовину мокрые волосы медового цвета струятся вниз по спине.
В этой девушке нет ничего, что говорило бы, я должен узнать ее. Что я знаю ее.
Но все же она кажется мне знакомой.
Может не как блондинка, но клянусь, она мне знакома.
Поезд отъезжает, но я иду прямо к дверям, словно сумасшедший, наблюдая, как он въезжает в тёмный туннель, желая, чтобы женщина хоть немного повернула голову. Но я не вижу ее лица, и когда она уезжает, я стою на краю платформы, оставшись позади.
— Следующий поезд скоро подойдёт, — говорит мужчина за моей спиной, проходя мимо с газетой в руке.
— Да, — рассеянно говорю я. Пробегаю рукой по волосам, пытаясь привести мысли в порядок.
Это была не она.
Как ты можешь узнать кого-то по затылку?
Потому что ты провёл несколько месяцев, запоминая каждый ее дюйм, к которому не мог прикоснуться, думаю я. Твои глаза делали то, что не могли сделать твои руки, рот и член.
Я выдыхаю и отхожу от края. Последнее, что мне нужно, начать неделю вот так, ища призраков там, где их нет.
Я жду следующего поезда, как обычно выхожу на Чаринг-кросс, и направляюсь в колледж.
Глава 2
НАТАША
Эдинбург
Четыре года назад
— Наташа, у тебя есть минутка? Тут тебя хочет видеть Бригс МакГрегор.
— Бригс кто? — говорю я в телефон. — Это имя? — На линии помехи, и я едва слышу своего куратора Маргарет. Вот что они получили, засунув меня в чулан наверху и назвав его кабинетом. Очевидно, они так стремились к тому, чтобы у них был интерн, который будет рвать задницу и работать на них бесплатно, что сделали кабинет просто из ничего. Я благодарна, что мне не приходится набирать текст в туалете.
— Просто спустись вниз, — говорит Маргарет, прежде чем повесить трубку.
Я вздыхаю и сдуваю прядь волос с глаз. Я по горло зарылась в сценарии, которые должны были стать изюминкой этой работы, но так как девяносто процентов материала для участия в фестивале короткометражных фильмов отстойные, мои дни стали чрезвычайно утомительными.
Когда я впервые подала заявку на стажировку на Эдинбургском фестивале короткометражных фильмов, я думала, это будет хороший способ получить дополнительный опыт перед началом последнего года моей магистратуры, тем более, что я планирую писать диссертацию о влиянии фестивалей на художественные фильмы. По крайней мере, думаю, именно это станет темой моей диссертации. Я так же думала, будет приятным разнообразием выбраться на лето из Лондона и исследовать Эдинбург, особенно учитывая всех идиотов, которые продолжают околачиваться в колледже.
И хотя, я все ещё думаю, что так и есть - я получаю хороший материал для своей диссертации, и мне нравится Эдинбург - я не ожидала, что стану маленькой рабыней. Не то чтобы я была маленькой, не с этими бёдрами и попой, которые едва могу влезть в этот чулан-кабинет, но я буквально суечусь с восьми утра до семи вечера, и иногда мне кажется, заправляю здесь всем сама. Например, теперь они поручили мне приём сценариев для конкурса, который они проводят (победитель получает все оборудование для съёмки фильма по этому сценарию) и ожидают, что я выберу победителя. Хоть я и польщена такой ответственностью, не уверена, что ее следует вверять мне.
И я не удивлена, что там, в холле, меня хочет видеть какой-то мужчина, потому что всякий раз, когда режиссёр приходит с предложением, вопросом или хочет работать с нами, они отправляют его ко мне. Я здесь всего лишь три недели, а должна вести себя так, словно знаю все.
К счастью, я довольно хорошая актриса. Имею в виду, по крайне мере в Лос-Анджелесе было так.
Я встаю и выхожу из кабинета, следуя по узкому коридору с каменными стенами и деревянными полами, перед тем как спуститься по лестнице на первый этаж к стойке ресепшн, где Маргарет что-то печатает на своем компьютере. Ее порхающие пальцы останавливаются, и она кивает на кресло у двери под серией дерьмовых плакатов.
— Это профессор МакГрегор из Эдинбургского университета, — говорит она, прежде чем вернуться к работе.
Мужчина встает и улыбается мне.
Он высокий и широкоплечий, одет в черную рубашку и джинсы.
Чертовски красивый, подбородок с правильным количеством щетины, высокие скулы и пронзительные бледно-голубые глаза.
Тот вид красоты, который опустошает клетки вашего мозга.
— Здравствуйте, — говорит он, идя ко мне с протянутой рукой.
Его улыбка ослепительно-белая и абсолютно дьявольская.
— Бригс, — говорит он мне, когда я подаю ему руку.
Его хватка теплая и сильная.
— Ты должно быть Наташа, — продолжает он.
Точно. Эта та часть, где говорю я.
— Д-да, — заикаюсь я и сразу же ругаю себя, что говорю не слишком уверенно. — Простите, я отвлеклась... Бригс, вы сказали? Интересное имя.
Интересное имя? Боже, да я сегодня просто на коне.
Но он лишь смеётся, и улыбка на его лице становится шире.
— Да, видимо мои родители возлагали на меня большие надежды. Послушай, можешь уделить мне минутку?
Я смотрю на Маргарет.
— Конечно. Маргарет, какой-нибудь кабинет свободен?
Не глядя на нас, она качает головой. Обычно я провожу встречи в одном из других кабинетов.
— Хорошо, ну что ж, — посылаю Бригсу извиняющийся взгляд. — Следуйте за мной. Нам придётся воспользоваться моим кабинетом, и я заранее извиняюсь, потому что это в прямом смысле слова чулан. Они держат меня там словно Рапунцель.
Я иду по коридору и вверх по лестнице, бросая на него взгляд через плечо, чтобы убедиться, что он идёт за мной. Я ожидаю, что он будет смотреть на мою попу, потому что она практически на уровне его лица, и это самая большая вещь в здании, но вместо этого он смотрит прямо на меня, словно ожидая встретить мой взгляд.
— Вот мы и здесь, — говорю ему, когда мы доходим до места, входя в мой кабинет и втискиваясь между краем стола и стеной. Я сажусь на свой стул и вздыхаю.
— Вау, а ты не шутила, — говорит он, наклоняясь, чтобы голова не врезалась в потолок. — Может здесь есть какое-то ведро, чтоб я мог сесть на него?
Я указываю головой в сторону стула, на котором сейчас лежат сценарии.
— Можете передать эти сценарии мне.
Он начинает складывать их на мой стол и садится, вытягивая длинные ноги.
Я смотрю на него поверх стопки и дарю ему самую очаровательную улыбку. Мне действительно жаль, что перед встречей с ним я не потрудилась взглянуть на себя в зеркало. У меня, вероятно, капуста в зубах.
— Так чем я могу вам помочь, профессор МакГрегор?
— Бригс, — снова эта улыбка.
— Бригс, — кивая, говорю я. — О, и позволь мне, в преддверии нашего разговора, предупредить тебя, что я интерн. Я здесь всего лишь три недели и не знаю, что делаю.
— Интерн? — спрашивает он, потирая челюсть рукой. — Не из моей программы.
— Я хожу в колледж в Лондоне.
— Королевский колледж?
— Нет, хотя хотела бы. Но не могу себе это позволить.
— А, стоимость обучения для иностранных студентов. Ты канадка? Американка?
— Ты имеешь в виду, что я говорю не как англичанка? — Шучу я. — Я американка. И да, плата за обучение очень высока, хотя со стороны отца у меня и французский паспорт, но я получила его лишь в этом году. Хотя ладно, не буду тебя грузить. Прости. Я собираюсь в МЕТ[i] на киноведение. Там немного дешевле.
Он кивает.
— Отличный колледж.
— Ответ очень тактичного преподавателя.
— Я и есть тактичный преподаватель.
Боже, вот бы закрутить с ним роман студент-преподаватель. Мне двадцать пять, а ему, судя по всему, за тридцать, так что это не будет настолько предосудительно и...
Мои мысли тут же исчезают, когда я вижу его обручальное кольцо.
Ох.
Ну, как всегда.
Но я ведь могу на него смотреть, женат он или нет.
— Так что привело тебя сюда? — удаётся сказать мне.
— Что ж, забавно, — говорит он, пробегая рукой по рыжеватым волосам. — Я пришёл сюда по одной причине, теперь у меня их две.
Я поднимаю брови.
— Хорошо?
— Одна из причин состоит в том, что наш университет не может конкурировать с шишками в Лондоне, так что мы решили, возможно, спонсирование фестиваля позволит нам оказаться в правильном месте в правильное время. В конце концов, победителей может быть много, и когда фестиваль закончится, и проигравшие режиссёры захотят уйти, мы, воспользовавшись низкой самооценкой, сможем украсть их и внести в нашу программу.
Я поджимаю губы.
— Это очень пессимистичный взгляд на вещи.
— Я реалист,— жизнерадостно говорит он.
— Оппортунист.
— То же самое.
— Что ж, мы могли бы задействовать ещё больше спонсоров, — ладно, ну, мне придётся уломать Маргарет и Теда, но думаю, мы можем справиться с этим. — Какая вторая причина?
— Ты будешь работать на меня.
— Прости?
Он осматривает чулан-кабинет, прищуривая глаза на пятно на потолке, которое появляется, когда идёт дождь (а дождь идёт постоянно, у меня, на самом деле, есть ведро на этот случай).
— Ты кажешься умной девушкой. Я начинаю писать книгу, и мне нужен ассистент по исследованиям.
— Ты писатель?
— Нет, ещё нет, — говорит он, ненадолго отводя взгляд. — Но именно это и делают профессора в своё свободное время, ну ты знаешь. Научные статьи, журналы. Всегда пишут. Честно говоря, я ощущаю давление, но не могу делать все сам. Начнём с того, что я очень медленный писатель, и все лишнее тормозит меня.
— О чем твоя книга?
— Трагические комики. Бастер Китон, Чарли Чаплин. Их игра в раннем кинематографе.
Может ли этот мужчина быть более совершенным? Я чертовски одержима Китоном, Чаплином, Лорелом и Харди, Гарольдом Ллойдом с тех пор, как папа заставил меня наблюдать за ними, когда я была маленькой. Блин, это заманчиво. Действительно заманчиво. Но голубоглазый профессор обратился не по адресу.
— Я польщена, — говорю ему, — но нет ни единой возможности, чтоб я была в состоянии справиться с двумя работами. Я в буквальном смысле работаю здесь весь день. Жизнь стажёра. Ни перерыва, ни веселья.
— Тебе придётся работать лишь несколько часов в день, а если захочешь работать больше, отлично. Я буду платить тебе сорок фунтов в час.
Сорок фунтов в час? За исследование о Бастере Китоне?
Словно работа мечты приземлилась ко мне на колени. И настоящая работа, а не недоплачиваемая стажировка.
Но я точно не смогу бросить фестиваль на произвол судьбы.
— Могу я поговорить с людьми здесь? — Спрашиваю его. — Может, мы что-нибудь придумаем.
— Конечно, — говорит он, лукаво улыбаясь, словно уже знает, что я буду работать на него. Он встаёт и кладёт визитку на стопку сценариев, — когда у тебя будет ответ на оба вопроса, позвони мне. — Смотрит на меня, наклонив голову. — Приятно познакомиться, Наташа.
Затем выходит из двери, и вот его уже нет.
Глава 3
НАТАША
Лондон, Англия
Наши дни
Я просыпаюсь с этим непростым чувством. Ну, вы знаете, тем, которое говорит вам, что ваш будильник, как это должно было быть сегодня утром, не сработал и вы облажались по полной.
Я открываю один глаз и моргаю, глядя на потолок. Свет в комнате кажется немного приглушённым, и я слышу звуки душа по соседству с гангстерским рэпом девяностых. Мелисса уже встала. Обычно я выхожу из дома раньше неё.
Я переворачиваюсь и поднимаю телефон.
9:50
ДЕРЬМО.
Мое первое занятие начинается в одиннадцать, а мне ещё надо выбраться из Уэмбли.
Откидывая одеяло, я вскакиваю с кровати и быстро ищу в комнате то, что можно было бы надеть. Я беру джинсы, но вчера, когда мы с Мелиссой ходили на футбол, я пролила на них томатный соус. И тут я вспоминаю о том, что прошлым вечером, когда мы пришли домой, я не приняла душ, а я уж точно не собираюсь появляться на занятии профессора Ирвинга благоухающая пивом и мясным пирогом.
Я скидываю халат и спешу в коридор, стуча в дверь ванной.
— Я проспала! — кричу я. — Ты там ещё долго?
Секунду я думаю, что она не слышит меня из-за ора Ар Келли, но шум воды стихает и она кричит в ответ:
— Дай мне минуту!
Я жду, пока откроется дверь, и она выходит, лицо раскраснелось от душа, волосы завернуты в полотенце.
— Мне было интересно, собираешься ли ты вставать, — говорит она. — Вот, ванная твоя.
— Могла бы попытаться разбудить меня, — отвечаю ей. — Ты же знаешь, у меня занятие в одиннадцать.
Она закатывает глаза.
— Я тебе кто, мамочка? — Затем отправляется обратно в свою комнату.
Знаю, она права, но все же. Иногда мне кажется, Мелисса хочет, чтоб я опустилась до ее уровня. Она говорит, что я слишком переживаю по поводу учебы, но после всего того, что я пережила, у меня нет другого выбора, кроме как с головой уйти в учебу. Меня не было почти четыре года и помимо нескольких зачетов здесь и там, я, по большей части, начинаю магистратуру заново. Кроме того, магистратура в Королевском колледже устроена не так, как в МЕТ. К тому же Мелисса на прошлой неделе даже не ходила на занятия, проводя время в барах за пределами кампуса в поисках добычи.
Я запрыгиваю в душ, с рекордной скоростью мою голову и наношу кондиционер. Если даже Мелисса не ходила на занятия, я свои посещала, и узнала, как сложно будет попытать вернуться и встать на ноги. Что если не было смысла поступать в Королевский колледж? Может, стоило остаться во Франции с папой и просто оставить свое образование таким, какое оно было? Тот факт, что мне приходиться начинать все сначала приводит меня в уныние и ошеломляет.
Дыши, напоминаю себе, закрывая глаза и делая паузу, позволяя воде бежать вниз по спине. В эти дни мои панические атаки все реже и реже, но я знаю, они подкрадываются ко мне, выжидая, когда я сломаюсь.
О, этот неизбежный срыв.
Цена, которую вы платите за попытку вернуться к жизни.
Каким-то образом мне удается вытряхнуть эти мысли из головы и выпрыгнуть из душа. Я не беспокоюсь о макияже. На это нет времени. Я ассистентка профессора Ирвинга по Film 100, и, несмотря на то, что мне неприятно показываться перед сотней студентов похожей на чучело, гнев профессора пугает меня больше. На прошлой неделе он вышвырнул студента лишь за то, что тот взглянул на свой телефон.
— Хочешь чаю? — спрашивает Мелисса из кухни, пока я торопливо шагаю в свою комнату и начинаю разбрасывать вещи в поисках брюк без следов пятен. Хотелось бы мне сказать, что я не была такой неорганизованной и неряшливой до происшествия, но это будет абсолютной ложью. Мне двадцать девять и я так и не научилась жить.
— Нет времени! — кричу я, поднимая юбку, которая могла бы налезть, если бы я регулярно ходила в зал, как обещала себе. Одним из положительных моментов во время выздоровления во Франции было то, что мне удалось сбросить вес. Несмотря на это, у меня все еще есть бедра и попа, а теперь и маленький животик, которого раньше не было. Во всем этом я виню мясные пироги, которые поглощаю с тех пор, как переехала обратно в Лондон.
Я все равно натягиваю юбку, надеваю лифчик, легкий свитер и плащ. На улице льет, а мне надо пройтись, прежде чем я доберусь до метро. Потом я бегу на кухню и хватаю банан, Мелисса сидит за столом. Она бросает заменитель сахара в чай, кружа ложкой по чашке.
— Ты не пойдешь на занятия? — спрашиваю ее. — Они у тебя вообще есть?
— Э-э-э, — отвечает она. — Какой-то урок по анализу короткометражных комедий и что-то еще.
— Кто преподаватель?
Она пожимает плечами и прихлебывает чай.
— Не знаю. Кто-то.
Я хмуро смотрю на неё. Мелисса очень умная девушка, видимо, поэтому меня так удручает ее унылое отношение к учебе. Она едва ходит на занятия и у неё все ещё хорошие отметки. Она получает степень лишь по одной причине - чтобы успокоить родителей. Чем она действительно хочет заниматься, и занимается, это играть. Я росла с матерью, которая была одержима актерством и славой, так же как и Мелисса, и я знаю, чем это заканчивается. Даже я участвовала в подобном, когда росла в ЛА, но этот образ жизни не для меня.
Мелисса и моя мама влюблены в саму идею популярности, им хочется быть востребованными и обожаемыми, но их не устраивает реальность актерской жизни. Может поэтому, когда я впервые, шесть лет назад встретила Мелиссу, мы нашли общий язык. Она напомнила мне маму, человека, от которого я сбежала из ЛА. Какая ирония. Проделать такой путь в Англию и познакомиться с почти таким же человеком, от которого вы пытались убежать.
Когда я впервые познакомилась с Мелиссой, мы с классом пришли на съёмочную площадку, где она работала. Мы разговорились, поладили, а остальное уже история. Мелисса понравилась мне тем, что, даже если она и была тщеславностей и самонадеянной, как и моя мать - всегда делала селфи, писала о том, насколько она талантливей других актрис и что она заслуживает гораздо большего - она была очень весёлой, а мне в жизни этого не хватало. По каким-то причинам я тоже понравилась ей, возможно из-за того, что была немного старше или потому что выросла в ЛА. Когда она узнала, что я собираюсь в колледж на фильмографию, она захотела сделать то же самое. Конечно, она обскакала меня и к тому времени, как я училась на первом курсе магистратуры в МЕТ, она начинала учёбу в Королевском колледже - намного лучшем учебном заведении.
Тем не менее, мне льстило, что она хотела подражать мне, и она оказалась настоящей подругой, и в горе и в радости. На самом деле она не одобряла то, что я делала с Бригсом, хотя встречала его лишь раз, но после происшествия и во время моего срыва она была на моей стороне. Когда я переехала во Францию к отцу, чтобы привести свою голову в порядок и собрать кусочки своего сердца, мы потеряли связь, но как только в мае я нашла силы вернуться в Лондон, мы снова стали общаться. И когда ее последняя соседка съехала, я переехала к ней.
Мелисса смотрит на меня так, словно может слышать мои мысли.
— Не беспокойся обо мне. Я собираюсь сходить туда. Кроме того, я не видела, что там за парни у меня в классе. Может мне повезёт и у кого-то из них окажется горячая задница.
— Может, у твоего учителя горячая задница, — говорю я ей, хватая сумку со спинки стула. — Напиши мне, когда закончится твой таинственный урок, и мы встретимся.
Она машет мне на прощание, и я выбегаю из здания. Дождь на время прекратился, но это не имеет значения, мои волосы все ещё влажные после душа. Не знаю почему, но с тех пор, как я перекрасила их в медовый блонд, клянусь, они стали ещё более густыми.
Пока я спешу к метро на Уэмбли (с балкона нам открывается вид на стадион Уэмбли, и он отлично подходит для того, чтобы напомнить вам обо всех концертах, которые вы не можете себе позволить), мой разум возвращается к чему-то такому, к чему ему возвращаться не следует.
К нему.
Бригсу.
А все потому что я сказала, что у ее преподавателя может быть горячая задница.
Потому что, черт, у Бригса всегда была горячая задница. Он словно был рождён делать выпады.
— Перестань думать о нем, — говорю я себе. Вслух. Потому что я сумасшедшая. К счастью рядом нет никого, кто мог бы меня слышать и, честно говоря, это было бы наименьшей из моих проблем, потому что мой поезд мыслей продолжает движение. Бригс это постоянное напоминание. Когда-то он был мужчиной, которого я любила больше всего на свете. Но он был мужчиной, который никогда не будет моим. Был тот короткий прекрасный период, когда я думала, что у нас есть шанс. Мы были так близки к тому, чтобы быть вместе, положить конец греху. А потом все рухнуло.
И под «рухнуло» я имею в виду: его жизнь взорвалась, и я была втянута в этот взрыв.
Это была моя ошибка.
Наша ошибка.
И я никогда не перестану винить себя за случившееся. За то, что случилось с ними, и что я сделала ему.
Если бы меня не существовало, если бы я никогда не встретила Бригса и не влюбилась в него так же, как он влюбился в меня, его жена и ребёнок все ещё были бы живы.
Моя любовь убила.
Моя любовь разрушила жизнь этого мужчины.
Я потрясена тем, что слеза катится по моей щеке. Хотела бы я обвинить в этом дождь, как поётся в песне, но не могу. Я многие месяцы не плакала из-за Бригса, из-за происшествия. Это то, что мой врач назвал бы прогрессом. И эта слеза то, что мой папа назвал бы «человечностью».
— Прими свою человечность, Таша, — сказал бы он мне. — Потому что если ты не плачешь, твоя душа никогда не исцелиться.
Она не исцелилась, и не думаю, что это когда-то произойдёт. Но полагаю, слезы не имеют к этому никакого отношения. Просто в жизни есть вещи, от которых невозможно уйти.
Но я пытаюсь. Пытаюсь.
Одна нога впереди другой.
Все сначала.
До тех пор, пока я сосредоточена на будущем, а не на прошлом, может быть, возможно, я смогу выбраться из него. Это новая жизнь, лучшая жизнь. Теперь я даже иду в лучший колледж: Королевский колледж. Если я просто продолжу двигаться вперёд, может, тогда у моей души появится шанс.
Я сажусь в поезд и направляюсь в колледж.
***
Да уж, никто
