Система и общая доктрина уложения

Гражданское уложение было обширным кодексом (2385 ст.). Его юридическая система отличалась от крупней­ших сводов частного права рубежа XVIII-XIX вв. и была сходна по­строению Саксонского гражданского уложения. Такое построение восходило к научной традиции рецепированного в Германии рим­ского права и получило название пандектной системы.

В 1-й книге («Общая часть») были кодифицированы правоположения о статусе лиц как физических, так и юридических, о юриди­ческих действиях, волеизъявлении, осуществлении гражданских прав и самозащите. Во 2-й книге («Обязательственное право») из­лагались порядок ответственности по обязательствам, правила за­ключения договоров, а также конкретные нормы регулирования от­дельных договоров и обязательств. В 3-й книге («Вещное право») были охарактеризованы вещные права, порядок приобретения и ут­раты собственности и владения, правомочия пользователей и др. 4-я книга посвящалась брачно-семейному праву. 5-я книга — наслед­ственному праву, включая договоры о наследовании.

ГГУ было принято совместно с т. н. Вводным законом (в 218 ст.). Это был своего рода мини-кодекс, где характеризовался поря­док применения общеимперского гражданского права. Вводный за­кон большое внимание уделил взаимоотношению имперского граж­данского права с земским законодательством. Это было тем более важно, что большинство предписаний земского права сохранялось нетронутыми. Прямо предусматривалось, что новое гражданское право не связывает своими предписаниями владетельных государей, князей, титулованных владельцев земель особого статуса. Не распространялось оно на разного рода вотчинные права, которые корнями своими уходили в феодальное право земельной собственности: право охоты, использования вод, разного рода регалии, крестьянские права наследственной аренды. Вводный закон стремился снять возможную социальную напряженность из-за неясности новых вза­имных прав земельных собственников и крестьянства, поэтому так­же признавались нетронутыми все узаконения о помещичье-крестьянских отношениях (ст. 113). Такой нарочитый консерватизм в зна­чительной степени обесценивал общую модернизацию германского частного права, к которому стремилось ГГУ. Соответственно, с вве­дением уложения в действие теряли свою силу только совпадающие по содержанию прежние общеимперские законы; своды земского права, земельные уложения (там, где они прямо не противоречили ГГУ) сохранили силу надолго.

ГГУ отличалось очень высокой юридической техникой и точным юридическим языком. В этом смысле оно осталось непревзойденным образцом кодификации. Конечно, оно не было столь детализирован­ным, как Прусское земское уложение, допускало ссылки на т. н. об­щие оговорки (чем давался значительный простор судейскому ус­мотрению), а также на разного рода внеюридические критерии («до­брые нравы», «общее благо», «обычаи мест»), но в целом предостав­ляло хорошие возможности для однозначного правоприменения. Важным было и то, что составители отказались от разного рода оп­ределений и описаний понятий (что присуще институционной систе­ме, например Французскому кодексу). Это делало уложение доступ­ным, правда, только правоведам, но и освобождало закон от воз­можных перемен в смысле отдельных правил.

Отражая правительственный курс «государственного социализ­ма» и в целом иную традицию регулирования гражданских прав, ГГУ не было кодексом безусловной частной свободы. В большей сте­пени его доктрина была социально-направленной. Осуждалось и запрещалось чистое злоупотребление своим правом, «если целью такого... может быть только причинение вреда другому лицу» (§ 226). В вещном и обязательственном праве нередки были конкретные ограничения прав под прямым или подразумеваемым предлогом социальной полезности, в особенности в интересах соци­ально слабых субъектов