Гражданская война в России и её историки 2 страница

В западной историографии усилился интерес к изучению процессов, происходивших в Российской империи в последние годы её существования, и к попыткам модернизации. Иначе говоря, речь идёт об исследовании существовавших глубоких противоречий и об исторических истоках российской революции и гражданской войны¹⁴. «Ревизионисты» доказывали, что Октябрьская революция была не заговором, но результатом массовых социальных движений, недовольства предшествующей властью и существовавшим положением дел, следствием нараставшего и всеохватывающего кризиса.

Уделяя большое внимание истории партии большевиков, «ревизионисты» (А. Рабинович, М. Левин и др.) в противовес ортодоксальной историографии характеризовали её как достаточно демократичную, в известной мере децентрализованную партию, с дискуссиями и разнообразием мнений. И лишь после прихода к власти, в условиях сложнейшей политической и социально-экономической ситуации и нараставшей гражданской войны стала происходить трансформация партии большевиков, формировался её мощный бюрократический аппарат, укреплялись традиции централизма и милитаризации, а методы подавления и террора стали входить в её политическую практику. Размышляя о причинах победы большевиков над своими противниками в гражданской войне, часть западных историков нового поколения заговорила о том, что это произошло благодаря общественной поддержке, особенно со стороны рабочих, и что, выбирая между красными и белыми, рабочие и крестьяне предпочитали поддерживать большевиков.

К середине 80-х годов, по мнению английского историка Э. Эктона, с которым нам представляется возможным согласиться, «ревизионистская»

интерпретация была поддержана большинством западных [123] историков. Эти тенденции преобладали в издаваемой литературе, в учебном процессе в университетах и определяли, казалось бы, приоритеты и направленность изучения истории революции¹⁵. В 1985 г. американская исследовательница Ш. Фитцпатрик в статье «Гражданская война как формирующий опыт» заметила: «В последние годы многие историки предполагают, что Гражданская война заслуживает большего места в нашей картине эволюции большевистской партии и советского режима». Высказывалось предположение, что «происхождение коммунистической автократии» (название одноимённой книги Л. Шапиро) может заключаться в опыте гражданской войны более, чем в марксистско-ленинской теории, авторитаризме Ленина и конспиративных традициях дореволюционной партии.

Целый ряд историков (М. Левин, С. Коэн, Р. Такер) указывал на происходивший в годы войны процесс милитаризации партии большевиков, формирование иной политической культуры и т. д. Но, по мнению Ш. Фитцпатрик, следовало бы идти далее и ответить на вопрос: «Толкнула ли Гражданская война большевиков в направлении, которое они бы в ином случае не избрали?». Сама она полагала, что острая военно-политическая борьба с противниками оказала сильное влияние на большевиков. Вместе с тем, они ещё ранее были интеллектуально и эмоционально подготовлены к применению жестоких мер¹⁶. Но для многих западных историков именно гражданская война явилась событием, предопределившим дальнейшее развитие советского общества, и стала связующим звеном с последующей эпохой сталинизма¹⁷.

Процесс «перестройки» в СССР способствовал росту популярности «ревизионистских» трактовок. Был издан целый ряд работ историографического характера, посвящённых переосмыслению советской истории¹⁸. К тому же, если ранее историки-»ревизионисты» всё-таки уделяли преимущественное внимание теме революции, то именно в эти годы, по авторитетному свидетельству Ш. Фитцпатрик, «период гражданской войны начал по праву превращаться в главный предмет исследований»¹⁹. Во второй половине 80-х годов выходят в свет, например, объёмистые монографии по истории гражданской войны в России британского исследователя

Э. Модсли и американца Б. Линкольна²⁰, носившие, впрочем, скорее научно-популярный характер.

Заметным событием научной жизни стало проведение в США четвёртого и специально посвящённого российской гражданской войне семинара по истории России в ХХ веке и советской социальной истории. В 1989 году был опубликован сборник его материалов под названием «Партия, государство и общество в российской гражданской войне»²¹. В противовес более изученной и известной, по мнению участников семинара и составителей сборника, военной и политической истории они уделили главное внимание проблемам социальных и демографических перемен, изучению рабочего класса и интеллигенции (учитывая, что история крестьянства представляет собой большую и самостоятельную тему), политической культуре советского лагеря, изменениям в партии большевиков, управлении и государственном строительстве. Особо отметим опубликованные здесь статьи концептуального и историографического характера Ш. Фитцпатрик, Л. Хеймсона и М. Левина. В целом, это издание стало важной вехой в развитии западной истории и историографии гражданской войны в России.

Изучая гражданскую войну «снизу», с позиций социальной истории западные исследователи нового поколения стремились осуществить социальное измерение советской политической истории, то есть сделать то, что упускалось их предшественниками. Этому способствовали и новые научно-технические возможности, связанные с привлечением и обработкой массовых источников, что неизмеримо расширяло взгляд как на социальную, так и на политическую историю, позволяло анализировать действия, симпатии и антипатии масс, их участие в государственном строительстве на разных уровнях власти. Узость прежней источниковой базы «тоталитарной» историографии, ограниченной главным образом опубликованными официальными материалами партии большевиков, центральной партийной и советской печати, предопределяла во многом и узкосфокусированный взгляд и выводы исследователей.

Добавим, что в последнее десятилетие как [123] российским, так и зарубежным историкам стали доступны и архивы высших органов советской политической власти, что открыло принципиально новые исследовательские возможности в изучении истории России эпохи гражданской войны. Таким образом, расширявшиеся источниковые возможности, новые подходы и технологии источниковедческой проработки привлекаемых материалов несомненно и весьма определённо влияли на концепции и методологию исследований.

При несомненных достоинствах «ревизионистской» историографии и её главном внимании к социальной истории, стремлении осмыслить её через умонастроения и действия масс и по-новому взглянуть на политические процессы и государственное строительство в Советской России в ней явно недооценивались и практически не исследовались специально противники большевиков, что, говоря объективно, несомненно препятствовало воссозданию широкомасштабного исторического полотна рассматриваемой эпохи, в реальной борьбе всех политических сил.

Характеризуя складывание и развитие

«ревизионистского» направления, нельзя не признать, что по мере укрепления его позиций оно дифференцировалось, постепенно утрачивая цельность и единство, обусловленное изначальной потребностью борьбы со сторонниками «тоталитарной» школы, выявлялись существенные различия подходов и оценок. Нередко происходили и внутренние дискуссии, например, по поводу обусловленности и предопределённости перехода большевиков к политике подавления своих противников и массовому террору или о допустимости применения классовых категорий и подходов в изучении российской истории периода гражданской войны²².

Важное влияние на исследование рассматриваемой нами темы неизменно оказывала политика. Общая ситуация в зарубежной историографии в целом и в освещении революции и гражданской войны в частности существенно изменилась в результате распада СССР. Развернулся процесс новой «ревизии» созданной исторической литературы, и произошёл определённый

сдвиг вправо. Ярким проявлением неототалитарного подхода стало издание в 90-е годы двух книг профессора Гарвардского университета Р. Пайпса²³. Он характеризовал происходившее в России не как социальную революцию, а как политический коллапс. Лейтмотивом издания стало предъявление Пайпсом не только политического, но и морального счёта большевикам, считавших возможным, по его мнению, использование всех средств и не гнушавшихся ничем в борьбе со своими противниками. Автор полагал, что аморальность идей и политики большевиков заслуживает всяческого осуждения. Победа большевиков в гражданской войне, по его утверждению, была достигнута благодаря тому, что они контролировали центр страны. Кроме того, они отличались большей жестокостью, кровожадностью и террором, чем их противники. Р. Пайпс пришёл к выводу, что власть большевиков и фашистские режимы в Италии и Германии были близки друг другу с самого начала. Это проявлялось не только в одинаковых институтах и политике, но и в психологии основателей, чьим главным мотивом было не что иное, как ненависть.

Вокруг книг Р. Пайпса развернулась острая полемика. М. Малиа назвал его «Русскую революцию» «целеустремлённой, важной, сильно написанной, но вместе с тем и односторонней книгой». П. Кенез завершил свои размышления о ней так: «Читатель закрывает эту длинную и мрачную книгу с облегчением». Он выразил сожаление, что Пайпс, «ослеплённый стеснённой и непривлекательной идеологией, не смог, несмотря на его несомненную эрудицию, ум и талант, пересказать великую историю о русской революции в убедительной манере». Ненависть к революции и революционерам, утверждал Кенез, не позволила автору претендовать на объективное толкование истории российской революции и гражданской войны и дать «убедительное объяснение победы большевиков в гражданской войне»²⁴. По мнению многих критиков из числа своих коллег-историков, Р. Пайпс фактически проигнорировал историографическую и исследовательскую работу целого поколения западных историков.

Встретившие критическое восприятие многих [123] историков последние книги Р. Пайпса получили вместе с тем достаточно благоприятный отклик в широкой прессе, общественно-политических изданиях, предназначенных для массового читателя, что явилось отражением общей популярности политического консерватизма, который, как полагали многие, способствовал крушению советского коммунизма. Добавим, что Пайпс был в 1993 г. приглашён прочитать престижную ежегодную серию лекций в Нобелевском институте (Осло). Будучи переведены на русский язык, его работы большими тиражи издавались и довольно успешно расходились в постсоветской России.

В развернувшейся на Западе дискуссии вокруг новых трудов Р. Пайпса его страстным защитником и критиком «ревизионистов», а также советской историографии, выступил коллега по Гарварду В. Н. Бровкин, автор ряда интересных работ по истории гражданской войны. По его мнению, «ревизионисты» создали новую мифологию гражданской войны, внесли марксистские категории в социальный анализ и совершенно необоснованно «рассматривали победу большевиков в гражданской войне как естественное и прогрессивное событие в истории ХХ века»²⁵.

В противовес «ревизионистам», писавшим «о приходе большевиков к власти» при достаточно массовой социальной поддержке их оппоненты утверждали, что большевики «захватили власть» против воли большинства и удерживали её методами подавления и насилия. По их мнению, само понятие «поддержка» большевиков требует уточнения и чёткого определения, и в любом случае массы не санкционировали красный террор и диктатуру. «Мысль о том, что возможно одержать победу в гражданской войне вопреки воле большинства населения, исследователи даже не рассматривали всерьёз», — утверждал В. Н. Бровкин²⁶.

Оппонируя ключевым понятиям и категориям, использовавшимся «ревизионистской историографией», их противники подчёркивали, что в годы гражданской войны «не было государства, а только части старого государства, воюющие между собой, и конечно не существовала единого общества, но в лучшем случае — 32

общество, разорванное на куски». «История снизу, — по мнению того же Бровкина, — в действительности должна демонстрировать степень, с которой различные социальные группы в России защищали свою автономию и сопротивлялись введению централизованной диктатуры»²⁷. В. Н. Бровкин, критикуя фактическое исчезновение политики и политиков в «ревизионистской» интерпретации истории (в подобной оценке с ним солидарны и другие исследователи — сторонники консервативного направления, например М. Малиа²⁸), инициировал издание в 1997 г. интересного международного сборника статей «Большевики в российском обществе. Революция и гражданские войны». Цель этого издания была определена следующим образом: «Исследование взаимоотношений государственной власти — как красной, так и белой — с социальными и политическими группами, преследовавшими свои собственные цели в Российской революции и Гражданской войне»²⁹. Защищая социальную интерпретацию истории против нападок справа, некоторые её представители всё-таки в определённой мере признавая упрёки в свой адрес. Они полагали, что политика должна заполнить «белые пятна» социальной истории Английский историк Р. Саква, указывая на важность иных принципов анализа и новой методики исследований советской проблематики и в частности применительно к рассматриваемому периоду, подчеркнул необходимость отхода от релятивизма, ассоциируемого с эпистемологическим методом исследования («как познать историческое явление»), к более категорическому по своему характеру онтологическому методу («что есть явление»)³⁰.

Среди новаций последних лет в подходах западной историографии к теме революции и в известной мере гражданской войны стал постмодернизм. Для него было характерно первоочередное внимание к дискурсивному в объяснении человека. На первый план выдвигались язык, смысл значений и история идей, внутренний мир людей, соотношение сознания и повседневного существования в противовес социальному анализу, проблемам социальной [123] структуры и социально-экономических интересов, чем традиционно занимались социальные историки³¹. Р. Г. Суни, например, предложил сторонникам социальной и политической школ признать свои слабости и работать вместе через «постмодернистский» синтез соперничающих историографических тенденций, полагая, что только таким образом историки могут продвинуться в правильном понимании Российской революции³².

Анализ меняющегося языка, лексики в эпоху революции и гражданской войны использовался сторонниками постмодернистского направления для характеристики меняющегося мышления и психологии масс. «Новая культурная история» призвана, по мнению её сторонников, качественно расширить и само понятие «социальная история». В контексте постмодернизма могли бы развиваться не только социальная интерпретация, но и концепции, изучающие такие категории как «гендер», «этнос», «власть», «рынок» и др. Хорошие перспективы имеет междисциплинарный подход, сущность и преимущества которого в сопоставлении с другими исследовательскими направлениями изложил британский историк П. Дьюкс³³.

Характерной чертой новейшей зарубежной историографии российской революции и гражданской войны стал усиливающийся интерес к её региональным аспектам и локальной истории. Это воплотилось в книги, статьи, диссертационные исследования³⁴ и позволило глубже ощутить атмосферу, обстоятельнее и полнее рассмотреть и понять проистекавшие события и процессы и в целом осмыслить уникальный феномен российской гражданской войны, раскрыть её региональную составляющую.

При многообразии существующих мнений и подходов в процессе переосмысления истории революции и гражданской войны в России в 90-е годы весьма полезными представляются работы историографического характера авторов, придерживающихся различных идейно-политических позиций и принадлежащих к разным научным школам³⁵. Заметим, что наряду с ростом числа специальных работ по истории и историографии гражданской войны, эта тема по-прежнему часто входит составной частью в более общие издания, посвящённые

эпохе российской революции. При этом зарубежные авторы рассматривают её в несравненно более широких, чем привычно для нас, хронологических рамках: 1899–1919, 1914–1921, 1917–1929 и т. д. Тема российской революции и гражданской войны находит серьёзное освещение в целом ряде общих изданий последних лет по истории России³⁶.

Таким образом, в новейшей зарубежной, как и в отечественной историографии, идёт сложный процесс отрицания и поиска новых теоретических и методологических подходов, объяснений и интерпретаций проблем гражданской войны в России в органичной взаимосвязи с российской революцией. Конец 80-х — 90-е годы характеризовались развивающимся диалогом российских и зарубежных историков, совместным участием в научных конференциях и публикацией различных изданий, созданием объединённых коллективов для реализации отдельных проектов по истории гражданской войны в России³⁷. И тем не менее, вряд ли возможно говорить о механическом слиянии разных историографических потоков, ибо отечественная и зарубежная историография имеют свои традиции и наработки. Дальнейший процесс сближения и взаимопонимания видимо будет во многом обуславливаться общностью или близостью идейнополитических взглядов, подходов и концептуального понимания проблем, а также конкретными исследовательскими интересами групп историков из разных стран.

ГЛАВА 2

ИСТОКИ И ПРИЧИНЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В РОССИИ Итак, охарактеризовав общие тенденции в изучении, осмыслении и переосмыслении истории гражданской войны в отечественной и международной историографии, необходимо разобраться в том, насколько плодотворно происходит процесс новой концептуализации гражданской войны. Это, в свою очередь, требует рассмотрения комплекса проблем. И первая из них: как и почему началась гражданская война в России, один из крупнейших катаклизмов в мировой истории ХХ века. [123] И здесь мы прежде всего сталкиваемся со старыми и наиболее дискуссионными вопросами о «виновниках» и «зачинщиках» гражданской войны.

Эти вопросы, в последние годы активно поднимаемые российскими публицистами, политиками, а нередко и самими историками, всё же представляются не вполне корректными с научной точки зрения. Они заставляют историков так или иначе солидаризоваться с кем-то из противников в былой войне, нередко действовать в зависимости от политической конъюнктуры, а это не способствует поиску исторической истины. Не следует ли вместо двух сакраментальных вопросов, характерных для русской интеллигенции, — «Кто виноват?» и «Что делать?» задаться иными вопросами — «Кто прав?» и «Что не надо делать?» — обратился к коллегам во время одного из «круглых столов» по истории гражданской войны в России профессор А. И. Зевелёв?¹

На наш взгляд, представляется более продуктивным для исследования перевести обсуждение в русло более академичной и собственно научной проблемы — истоки и происхождение гражданской войны в России. Отметим

плодотворное обсуждение этой темы на международной научной конференции в Москве «Происхождение и начальный этап гражданской войны. 1918 год», материалы которой были опубликованы в 1994 году². Следует отметить немало конструктивных идей, высказанных при обсуждении данных вопросов, в международном сборнике «Гражданская война в России: перекрёсток мнений» (М., 1994). Из зарубежных изданий выделим интересную книгу англичанина Дж. Свейна «Истоки российской гражданской войны», изданную в международной серии «Происхождение современных войн»³.

Проблема истоков гражданской войны в России тесно связана с вопросами, была ли она фатальной и неизбежной? Возможно ли было её предотвратить? Ответы на эти вопросы в глобальном плане требуют рассмотрения в русле современных дискуссий о «расколе», на протяжении нескольких веков характерного для российского общества (бытует даже определение России как «расколотой цивилизации»)⁴, о кризисном ритме и конфронтационности российской истории, негативистском типе российской политической культуры, о специфике российского имперства (как в общем контексте теории имперства, так и в логике системного кризиса империи, её смерти и возрождения)⁵, о попытках и результатах модернизации России, взаимодействии модернизаторства и традиционализма в начале ХХ века, шансах дальнейшего реформистского развития страны, соотношении реформистской и революционной альтернатив, об особенностях российской революционной традиции⁶ и, наконец, об исторических корнях и предпосылках Великой российской революции 1917 года⁷, прошедшей в своём последующем развитии ряд стадий.

Анализ современной исторической литературы позволяет выделить ряд факторов, которые предопределили неотвратимость, масштабность и жестокость гражданской войны в России: 1) Глубокая социально-политическая поляризация российского общества в начале ХХ века. Попытки модернизации и реформ блокировались как справа, так и слева. Отсутствие укоренённых традиций демократии, накопившаяся многовековая ненависть низов к верхам, традиции бунтарства и крестьянских войн — всё это предвосхищало грядущий катаклизм. Обострявшийся и разраставшийся в обществе конфликт, воплотившийся в конечном счёте в гражданскую войну, вызревал в условиях своеобразной массовой политической культуры, фактически не знавшей компромиссов как способа разрешения конфликтов и [123] противоречий; 2) Российская революция 1917 г. привела к глубоким изменениям в отношениях власти и собственности, что обусловило упорные попытки реванша со стороны сил, их утративших. В свою очередь, левые радикалы и прежде всего большевики достаточно легкомысленно относились к самой теме гражданской войны, используя её в качестве одного из своих лозунгов⁸. Они явно недооценивали возможный размах и страшные последствия такой войны, силу и возможности своих потенциальных противников; 3) Гражданская война вызревала не только «сверху» — усилиями политиков и партий, но и «снизу» — из бурлящего потока революций, первоначально слившихся воедино, а затем переживших неизбежную полосу взаимных распрей, столкновений, борьбы и распада; 4) Революции и гражданская война в России выросли из Великой войны, которая во многом сформировала атмосферу, психологию и поведение населения, убеждённого в возможности решить основные вопросы политики и повседневной жизни прежде всего посредством насилия, с оружием в руках. Дух войны поистине витал над революцией и пронизывал её. В российском обществе отсутствовал иммунитет к гражданской войне; 5) Мировая война и российская революция 1917 г. оказали колоссальное воздействие на международные отношения, что во многом предопределило неизбежность иностранного вмешательства во внутренние дела распадающейся России, а с другой стороны, попытки революционных сил превратить войну империалистическую в войну гражданскую в международном масштабе, реализуя идеи мировой революции.

Московский исследователь В. И. Шевченко, пытаясь воссоздать обобщённое и целостное теоретическое понимание истоков и генезиса гражданской войны в России, предлагал рассматривать её в общем контексте перехода от докапиталистического государства традиционного типа к буржуазно-демократическому, гражданскому обществу. Он выделил следующие необходимые условия её возникновения: кризис монархического, феодального государства, перерастающий в его распад (т. е. разрушение государственно-властной ткани общества, социальных отношений — политико-правовых, хозяйственных, нравственных) и раскол (как состояние общественного сознания, духовной атмосферы и культуры в целом); 38

последующее нарастание гражданской войны не только сверху, но прежде всего снизу (стихийные процессы, происходящие в толще народной жизни в период распада и революционных потрясений); борьба главных политических сил за власть, уход с политической арены умеренных сил и выход на передовые рубежи противоборствующих радикальных партий; расколотость массового сознания и формирование в нём образа врага, радикализация общества и призывы борющихся сил к народу для вооружённой борьбы с врагами и изменниками⁹.

Когда началась гражданская война в России? Этот дискуссионный в историографии вопрос, когда называются самые разные даты и звучат различные предположения¹⁰, тесно связан с только что рассмотренной проблемой. Ответ на него зависит от того, что понимать под гражданской войной, различая её с иными формами борьбы — «вооружённый конфликт», «восстание» и др. Думается, что вряд ли возможно назвать точную дату вступления России в гражданскую войну, связывая это с конкретным актом или событием. Представляется правомерным с точки зрения научного познания говорить о стадиях «вползания» России в гражданскую войну.

Новая крестьянская война против помещиков и власти за «землю и волю», развернувшаяся, по мнению ряда авторитетных историков, с начала ХХ века, то затихая, то усиливаясь, продолжалась до 1917–1918 годов и влилась в конце концов в общую широкомасштабную российскую гражданскую войну¹¹. Февральская революция (и прежде всего её события в Петрограде) стала актом достаточно краткосрочной и ограниченной гражданской войны. Июльские события, а затем выступление Корнилова также явились локальными актами гражданской войны и продемонстрировали намерения противников утвердиться у власти, опираясь на вооружённую силу.

Среди фундаментальных вопросов, которые привлекли пристальное внимание современных исследователей, вызвали дискуссию и большую литературу, — это, конечно, тема альтернатив в 1917 году. И в связи с этим историки вновь и вновь задавали [123] и пытались ответить на вопросы: была ли победа большевиков неизбежной и был ли единственной альтернативой этому приход к власти правой диктатуры? Были ли политические шансы у центристов и сторонников парламентской демократии? Могла ли быть иной судьба Учредительного собрания?¹² Анализ происходивших событий, процессов столкновения и противоборства различных сил в конечном счёте также приближает к ответу на вопрос о том, как вызревала гражданская война в России, и была ли она неминуема. В последние годы сложилась большая литература, посвящённая различным политическим партиям, социальным слоям и классам, их поведению и действиям в условиях нарастающего от февраля к октябрю 1917 г. кризиса. Причём, если в новейшей российской историографии особый интерес и освещение находят оппоненты и противники большевиков, которые не являлись предметом специального научного изучения в советской исторической литературе, то в зарубежной историографии, напротив, в фокусе освещения и исследования находится партия большевиков. Причём, наряду с анализом её состояния и действий в эти критические месяцы предметом интереса и изучения становятся и более общие вопросы, связанные с революционной идентичностью, восприятием марксистского учения большевиками и меньшевиками. Была ли российская революция, трактуемая большевиками как социалистическая, предметом научного анализа или мечты? Какими нравственными нормами руководствовались большевики до и после прихода к власти? Каковы были их философия и культура? Как и почему изменялись они, их взгляды и действия, какое в действительности отношение к марксизму имела революционная практика большевиков?¹³ Свержение Временного правительства явилось актом гражданской войны со стороны левых сил¹⁴. Попытки их противников, достаточно широкого политического спектра, использовать вооружённую силу для устранения большевиков от власти и превращения отдельных регионов (прежде всего с казачьим населением) в оплоты борьбы против советского центра столь же наглядно продемонстрировали их намерение к

непримиримой гражданской войне. В последующие месяцы можно зафиксировать ряд важных событий, усугубивших сложность российской ситуации (роспуск Учредительного собрания, Брестский мир), но антибольшевистские силы не могли похвастаться крупными успехами в вооружённой борьбе за власть. Гражданская война носила очаговый характер. И лишь комплекс причин конца весны — лета 1918 года обусловил втягивание страны в широкомасштабную гражданскую войну. Согласимся с мнением, высказанным В. П. Дмитренко, что гражданская война была порождена глубоким социальноклассовым, национально-религиозным, идейно-политическим и морально-нравственным расколом общества и довела этот раскол до крайней степени, когда он затронул личность, семью, коллектив, нации и народности, общество¹⁵.

Российская революция и гражданская война — связь между этими двумя явлениями, зафиксированная ещё современниками, нашла в историографии всемерное подкрепление и наполнение. Вместе с тем, характер этой связи — дискуссионный вопрос, ибо за этим опять-таки стоит и ответственность за трагедию гражданской войны в стране. И здесь сторонники и противники революции обычно занимали непримиримые позиции, возлагая вину на своих оппонентов. Не случайно Сталин и его историки стремились разорвать внутреннюю сопряжённость этих явлений, возлагая всю ответственность и вину за гражданскую войну на внутреннюю и внешнюю контрреволюцию. Правомерно рассматривать эту взаимосвязь в логике столкновения революции и контрреволюции, а также в разных временных пластах: 1) революционные события 1917 года и так называемая «малая» гражданская война; 2) гражданская война в постреволюционной России. Ибо именно в ней она приобрела всеобщий и широкомасштабный характер, стала гражданской войной в полном (наиболее жестоком и трагичном) смысле этого слова — «большой гражданской войной».