Восприятие: введение в гештальттеорию

К. Коффка

 

В этой части своей работы я приведу ряд экспери­ментов из различных областей, которые показывают пло­дотворность нашей концепции. Промежутки аб, бв, вг, изображенные на рис. 8, отличаются от промежутков аа, 66, ев, хотя те и другие принадлежат одному объекту — «изгороди». Пытаясь описать это различие, мы обнару­живаем одну очень яркую особенность восприятия. Белые промежутки аб, бв, вг образуют часть общего белого по­ля, тогда как остальные белые промежутки ограничиваются областями, за­ключенными между со­ответствующими чер­ными линиями; они не выходят за пределы этих областей и не об­разуют части окружа­ющего белого поля./ Опытные наблюдатели могут даже описать кривые, замыкающие эти белые по­лосы, которые кажутся слегка изогнутыми внутрь. Таким образом, мы видим, чтс^белая поверхность нашего рисун­ка, хотя объективно ошГвсюду однородна, дает начало двум различным феноменам: в одном случае она высту­пает в виде ограниченных «полос», тогда как в другом распространяется на все остальное поле. Для обозначе­ния этого различия у нас есть два выразительных слова: первый феномен мы называем фигурой, второй — фоном, понимая при этом, что фигура как таковая вообще невоз­можна без фона.

97

Обратимся 1Рнашей «изгороди». Мы обнаружили, что белые промежутки, относящиеся к фигуре, замкнуты, в то время как такие же промежутки, принадлежащие фо­ну, — нет, хотя объективно никаких замыкающих линий нет ни в том, ни в другом случае. Тут мы имеем дело с одним очень общим принципом: именно фон всегда менее «оформлен», чем фигура. Рубин [18] первым системати­чески исследовал эти факты, и последующее изложение в значительной мере почерпнуто из его работы. Его метод был особенно пригоден для выявления различий между фигурой и фоном. Он использовал двусмысленные гео­метрические объекты, где в качестве фигуры могли вы­ступать то одна, то другая часть изображения. Простой пример такого объекта уже рассматривался Шуман-ном [19]. Если интервалы аа, бб в нашей «изгороди» мы сделаем равными аб, б в, то получим нечто замечательное. Теперь полосой может стать бб, а бв — частью фона; и наоборот, бв может выступить в виде полосы, а бб стать частью фона. Каждый раз мы будем обнаруживать преж­нее различие: полосы всегда замкнуты независимо от то­го, какими отрезками они ограничены, тогда как интер­валы между ними — нет.]Другим примером может слу­жить так называемый субъективный ритм, слуховой или зрительный, когда он накладывается на объективно одно­родные серии ударов или вспышек. И в этом случае мы встречаемся с различием субъективных интер- и интраме-трических интервалов, и снова связь этих субъективных впечатлений с объективньши промежутками оказывается неоднозначной.||^ис. 9, воспроизведенный из работы Ру­бина [18], может восприни­маться то как белый крест на черном фоне, то как чер­ный крест на белом фоне (если пренебречь другими, менее важными эффектами). Сравните любой крест с его фоном и вы легко заметите, что фол всегда менее струк­турирован, чем фигура; фон или вообще не имеет отчет­ливой формы, или 'Прибли­жается к сравнительно про­стой форме квадрат|У

Большей степени струк­турированности соответст­вует и большая «живость» или яркость фигуры. Уже Шуманн заметил, что белые участки внутри фигуры «бе­лее» тех, что снаружи, что легко видеть на примере его «изгороди».

Эти примеры показывают уже отмеченный ранее факт: феноменально фигура всегда имеет замыкающие линии, даже если объективно они отсутствуют. Хорошая фигура всегда «закрытая», а замыкающая линия как раз выпол­няет функцию «закрывания». Таким образом, линия, раз­деляющая области фигуры и фона, имеет очень разное отношение к каждому из них, ибо, ограничивая фигуру, она не служит границей для фона. Фон не меняется под действием контура и, частично закрываясь фигурой, как бы лежит позади фигуры, не прерываясь ею. Крест на приведенном ниже рис. 10 помогает уяснить этЩ

Посмотрите на участки, заполненные дугами. Образуя крест, кривые, действительно, становятся дугами, т. е. са­мостоятельными отрезками окружностей; образовав же круг, они воспринимаются иначе, уже не как изолирован­ные друг от друга; теперь они выступают в сознании как видимые части целой серии концентрических кругов.

Свойство фона не поддаваться влиянию контура фигуры тесно связано с другим, уже упоминавшимся его свойством, а именно с меньшей степенью его структурированно­сти. В нашем последнем примере это выражает­ся в том, что целые ок­ружности, когдаони образуют -фон, Являют­ся более простой струк­турой, чем-наборы дуг, составляющих фигу­ру — крест, ибо во вто­ром случае вместо каждой окружности появляются четы­ре дуги. Меньшая степень структурированности обуслов­ливает еще одно отмеченное Рубином различие фигуры и фона: фон и меет более выраженный, «субстанциональ­ный», а фигура — «вещный» характер

Вернемся к ограничивающей линии. Из ее различного отношения к фигуре и к фону следует и то, что она долж­на обладать двумя различными сторонами: внутренней и внешней; одна — включает, другая — исключает, или вслед за ХорнбоштЕяем [4] можно сказать, что однаЧйгт них вогнута, другая — выпукла, хотя эти слова и не яв­ляются психологическими терминами; думается, однако, что они верно схватывают действительные психологиче­ские различия. Взгляните на левую линию «в» нашей «из­городи» и вы поймете, что имеется в виду; в самом деле, левая сторона прямой — жесткая и отталкивающая, тог­да как правая — мягкая и уступающая. Очень полное описание этих качеств дано Хорнбоштелем, который сво­дил иллюзии обращения перспективы к изменению этих качеств: чтобы произвести обращение фигуры, нужно сде­лать вогнутым то, что выпукло, и выпуклым то, что во­гнуто.

Здесь нужно сделать одно замечание для тех читате­лей, у которых может возникнуть возражение, что наши термины обозначают не реальные свойства зрительных феноменов, а лишь их интенциональные значения. Я уже говорил, что хотел описать подлинные свойства. Примем во.внимание, что они не обязательно должны быть похо­жи на те «застывшие» свойства, фигурирующие в тради­ционной психологии, которые наделяются лишь «быти­ем»; напротив, многие из них — живые и активные, об­ладающие «действием». Деревянный брус, лежащий на полу без пользы, может выглядеть точно так же, как брус, несущий определенную нагрузку, однако точное описание отметило бы этот факт, приняв во внимание со­стояние напряжения, которое должно было бы тогда су­ществовать. Говоря более общо, состояние покоя при от­сутствии сил отличается от состояния покоя в случае их равновесия; по убеждению автора, то же справедливо и для описанных феноменов. Замыкающая линия фигуры выполняет некоторую функцию, и эта функция является одним из ее зрительных свойств. Традиционная же пси­хология с самого начала определяла термин «зрительные свойства», как указывающий лишь на «застывшие» свой­ства; в результате она и обнаружила только такие свой­ства. Но это определение было произвольным и, как ока­залось, неадекватным, поскольку делало исследователя слепым к исключительно важным фактам.

Чтобы читатель не стал рассматривать предложенные до сих пор различения как тривиальные, искусственные и второстепенные, мы можем обратиться к экспериментам с двусмысленными фигурами, в которых каждый.вари­ант фигуры имеет совершенно отличную форму, тогда как в прежних примерах обе фигуры имели один и тот же вид — изгороди или креста. Сюда относятся хорошо из­вестные загадочные картинки, одна из которых воспроиз­ведена Титченером [20, стр. 278]: это мозг с извилинами, который может восприниматься так же, как группа де­тей; другая картинка, приведенная в книге Пиллсбу-, ри [17, стр. 162], попеременно кажется то утиной, то за­ячьей головой. Лучший из известных мне примеров тако­го рода был использован Рубином. Это бокал, контур ко­торого, кроме того, образует профили двух лиц. Много похожих объектов можно найти в работе Мартина [16]. Нет, однако, нужды специально отыскивать примеры, по­скольку повседневная жизнь доставляет их в большом числе.ЛТо-видимому, самый простой из них представляет обычней шахматная доска, которая может служить ис­точником по меньшей мере шести различных феноменов; немало других можно обнаружить подчас среди узоров на кружевах или обойной бумаге|Т1а рис. 11 изображена кромка скатерти. Вы можете вддеть либо черные Г-образ-ные формы, либо белые листья. На реальной кайме трудно видеть то и другое одновременно, однако на нашем об­разце это сделать легче. Всякий раз^^согда один рисунок становится фигу­рой, другой превращается в фон, описываемый са­мым простым образом?!

Это свойство восприя­тия, конечно, не осталось незамеченным для психологов и дискутировалось доволь­но ДОДгое время. Самая четкая характеристика его была дан^Титченером|[20], на которого я и буду непосредст­венно ссылаться. Он бы сказал, что вначале 7-образные формы занимают более кЗсокий уровень сознания, тогда как остальное находится на более низком его уровне. Внезапно происходит изменение: Г-образные формы ухо­дят из верхнего уровня, а белые листья приобретают максимальную ясность; Г-образные формы при этом ста­новятся не более отчетливыми, чем ощущение книги в руке при ее чтенииЗ^сли бы Титченер написал только это последнее, междунами не было бы разногласий, посколь­ку «ощущение книги» относится к «фону» всей ситуации. Однако в действительности он имел в виду, что|сущест­вование Г-форм никак не затрагивается изменением в их субъективном восприятии. Просто меняется их уровень, они перемещаются с гребня внимания к его основанию, туда, откуда в это время поднимаются «листья». Возра­жая против такой интерпретации (которая уже подвер­галась энергичным нападкам со стороны Рана) и одно­временно выступая против Вундта, Рубин очень настой­чиво утверждал, что когда Г-формы исчезли и на их мес­те появился просто фон, то Г-формы утратили вообще какую-либо ясность, поскольку они перестали существо­вать,..

Заключать же о том. как выглядит нечто, когда оно вовсе ненаблюдаемо, отправляясь лишь от фактов наблю­дения этого нечто в момент, когда оно находится на греб­не волны внимания, —значит принимать гипотезу коне тант и окончательно отказываться от всяких попыток фактического подтверждения своих положений/Келер [13] указывал, что если мы исходим из описаний, причем та­ких, которые допускают проверку в опыте, то мы должны признать, что/Г-формы перестают существовать в тот са­мый момент, когда мы начинаем видеть листья, и что Т-формы оказываются замещенными абсолютно отлич­ным от них фоном, относящимся к той же самой части стимульного комплекса/ Теперь мы видим, сколь значи­тельны изменения, происходящие в тот момент, когда фигура «возникает» из своего фона. Рубин дал яркое описание того потрясающего впечатления неожиданно­сти, которое вновь и вновь переживалось им в момент превращения, даже в случаях, когда он заранее пытался вообразить, какой будет новая фигура.

Мы видели, как понятие внимания мешает признанию и чистому описанию очевидных феноменальных разли­чий. /Все же некоторая связь между осознанием фигуры и фона и так называемым вниманием существует.|<ракты показывают, что здесь существует функциональная за­висимость, а не отношение тождества/Как правило, фигу­ра является центром субъективного опыт^ Стоит мне обратить внимание на какую-нибудь конкретную часть поля, как эта часть выступает в качестве фигуры. В учеб­ной аудитории я часто проводил следующий эксперимент: используя затвор фотоаппарата, я проецировал на ко­роткое время рис. 11, давая перед этим одной половине аудитории инструкцию смотреть на белые, а другой — на черные части картинки. Затем я просил всю аудиторию сделать набросок того, что они видели. Неизменно «чер­ная» половина аудитории рисовала Г-формы, а «белая»— листья.

к Можно ли описать установку наблюдателя, которая вызывается инструкцией: «смотри на»? Мы снова можем сослаться на эксперименты |}йрнбоштелЗ с обращающи­мися фигурами. Он нашел, что|груднее обратить выпук­лое в вогнутое, чем вогнутое в выпуклое, поскольку все, на что мы смотрим или воздействуем, выступает впе­ред, приобретает определенные черты и становится объ­ектом, в то время как все остальное отступает назад, те­ряет определенность и становится фоном| По мнению Хорнбоштеля, именно в результате того, что объекты на­вязываются нам^ устремляются навстречу нам_? мы видим их, а не промежутки между ними [4, стр. 154]. Остается приложить это общее описание к нашему случаю, и мы видим, что словоу<виимание» приобретает вполне опре­деленный смысл:/направляя внимание на черные части рисунка, мы делаем их центром нашего интереса и тем самым принимаем по отношению к ним «установку на фигуру». В это же время белая часть становится фигурой, стремится стать центром субъективного переживания. Это понятие «центра» будет играть важную роль в даль­нейшем изложении нашей теории; здесь же мы просто заменяем неопределенное понятие «внимания» другим, бол^е определенным.

/Функциональная связь фигуры и центра сознания не абсолютна. Хотя естественно направлять внимание на фигуру, мы можем по кра-йней мере на время направлять его и на фон, заставляя фигуру отступить. Правда, если мы поддерживаем такую установку более длительное время, мы рискуем пережить превращение фона в\фигу-ру; однако то, что такая позиция вообще возможная— а многие проведенные ранее наблюдения показывают) что это так, — лишний раз доказывает, что/различные фигу­ры и фоны нельзя отождест­влять с простым различием уровней внимания. /

Каждое хорошее психологи­ческое описание должно нахо­дить подтверждение, в функциональных фактах. Если опи­сание работает, то феномены, различаемые в нем, должны также различаться и по функ­ции. Поэтому мы обращаемся теперь к тем функциональным фактам, которые лежат в ос­нове различения фигуры и Рис. 12
фона.

 

 

Рубин провел две серии экспериментов, в которых ис­пользовал объекты типа, изображенного на рис. 12. Объ­екты эти двусмысленные: в качестве фигуры здесь может выступать либо замкнутая белая поверхность, либо об­рамляющая ее черная. Назо1вем первый случай положи­тельной, а второй 4- отрицательной реакцией. В соответ­ствии с инструкцией испытуемый может принять либо положительную, либо отрицательную установку перед предъявлением объекта. После некоторой тренировки возникающая установка будет в большинстве случаев эффективой, т. е. при положительной установке будет возникать положительная реакция и наоборщ^В первой серии своих экспериментов Рубин предъявлял ряд упомя­нутых выше объектов либо с положительной, либо с от­рицательной инструкцией. После некоторого перерыва эксперимент повторялся с инструкцией, предписывающей индифферентную установку: ни положительную, ни отри­цательную. В результате оказалось, что объект, в ответ на который однажды была получена определенная реак­ция, и в дальнейшем вызывал ту же реакцию. Рубин на­звал это /«последействием фигуры»/ (П§ига1е ЫасЫугг-кипд).Й>еномен последействия доказывает, что структура нашей реакции на данный етимульный комплекс сохра­няется в памяти}-^' факт первостепенной важности для теории научения, как я уже показал это в другом ме­сте [12]/Задачей второй серии было выяснить, будет ли объект, первоначально воспринятый при одной установке, положительной или отрицательной, узнаваться и тогда, когда установка заменяется на противоположную. В це­лом эксперимент проводился по прежней методике, за ис­ключением того, что инструкция в контрольной серии бы­ла или отрицательной, или положительной. Результат оказался в полном соответствии с данным выше качест­венным описанием различий между фигурой и фоном, поскольку всякий раз, когда противоположная инструк­ция оказывалась эффективной, узнавания не было. Заб­вение этого факта приводит ко многим досадным ошиб­ками повседневной жизни.

Мы приписали фигуре «вещный» характер, а ее фо-н/—характер «субстанции». Это описание подтверждает­ся также экспериментальными данными. Так, из рабо­ты Гельба р] мы знаем, что константность цвета, обычно называмая «цветом в памяти», определяется цветом «ве­щи», а не цветом поверхности. Это убедительно доказы­вается наблюдениями над двумя больными с поражения­ми мозга, которые не видели цвета поверхности (ОЬех-Иас1теп{агЪеп) и все же успешно справлялись с подравни­ванием яркости освещенных и неосвещенных цветов — так, как это делают здоровые испытуемые. Различия по­являлись лишь при наличии теней, и это было связано с тем, что нарушение зрительного восприятия мешало больным опознать темное пятно как тень, упавшую на объект.

Еще до публикации работы Гельба связь между кон­стантностью цвета и его «вещным» характером была под­сказана Рубину исследованиями Катца [7], и Рубин при­шел к выводу, что ввиду этой связи различие фигуры и фона должно сказаться также и на изменении цвета. Для проверки этого вывода он предложил два остроумных эксперимента. В опыте с тенью он использовал крест ти­па, приведенного на рис. 9, слегка затенив один из белых секторов. Его испытуемый сообщил, что это затемнение было сильнее, когда белый сектор оказывался частью фо­на, чем когда он был частью фигуры. В эксперименте с цветом крест <был окрашен и наблюдался через различно окрашенные стекла. В результате опять|оказалось, что фигура оказывает большее сопротивлениеизменению цвета, чем фон.^

Исходя из описанного факта большей живости фигу­ры я провел эксперимент [11], в котором решил прове­рить степень сопротивляемости фигуры и фона в так на-зываемом|бдд окулярном соревновании^ С левой стороны стереоскопа-яном^^тил^у^ковский крест, похожий на рис. 9, но составленный из чередующихся голубых и жел­тых.„секторов, а с правой стороны — правильный восьми­угольник с однородно окрашенной голубой поверхностью (рис. 13). Левый объект мог восприниматься либо как

 

	г	ж
/ ж			г \
\ 2			ж /
	/ ж	г

Рис. 13

голубой крест на желтом фоне, либо как желтый крест на голубом фоне, причем оба варианта легко виделись в стереоскопе, поскольку левое изображение с его большим богатством деталей брало верх в соревновании.

Когда воспринимался желтый крест, обладавший, кстати, большой устойчивостью, можно было выделить правое изображение, например слегка качнув его или указав на него карандашом, и не нарушать при   этом желтого креста. Но если внезапно появлялся голубой крест на желтом поле, стоило слегка подчеркнуть правое изображение, как крест исчезал, уступая место голубому восьмиугольнику. Объяснение здесь достаточно просто. У$1ежду желтыми секторами слева и корреспондирующи­ми голубыми участками справа идет непрерывное сорев­нование; однако пока желтое на левом изображении образует фигуру, структура его настолько сильна и ус­тойчива, что сопротивляется действию правого изображе­ния. Но как только желтое становится фоном, оно оказы­вается менее оформленным и поэтому легко вытесняется правым изображением. Таким образом, Гче м лучше оформлено поле, тем более живым и впечатляющим (етЗппдНсЬ) оно кажется, — факт, который теоретиче­ски уже был объяснен КелеромТ[14, стр. 206]. Рассматри­вая электрические процессы в зрительной системе во вре­мя стимуляции и делая вполне обоснованное предполо­жение, что периферический аппарат, оптический тракт и корковые поля образуют в совокупности единую систему, Келер пришел к заключению, что плотность энергии в об­ласти мозга, соответствующей фигуре, всегда выше, чем в области фона, и что электрический ток (81тбтип§) так­же концентрируется преимущественно в первой области, а не во второй. Таким образом, сами условия распреде­ления энергии помогают фигуре поддерживать ее фено­менальную живость, а также, как шжазая/наш последний эксперимент, ее превосходство в бинокулярном соревно­вании.

^Феноменальная фигура всегда более сильная и более устойчивая структура, нежели фон; в предельных случа­ях фон может быть вовсе неоформленным и выступать в качестве просто заднего плана. И для эхлх различий мы находим функциональные компоиентьуЖенкел [8] заме­тил, что кратковременное предъявление фигуры сопрово­ждается переживанием специфического движения: рас­ширением при ее появлении и сжатием при ее исчезнове-ниилЯ высказал предположение [9], что это движение, названное \Кенкелем гамма-движением,. является выра­жением процессов структурализацииЛЭта гипотеза была проверена и нашла свое подтверждение в исследовании;Линдманна||[10], которое более подробно будет рассмот­рено в одной из последующих статей. Однако один экспе­римент из этого исследования мы все же опишем здесь. \Линд.манн также работал с двусмысленными объектами. Его фигуры были типа приведенной на рис. 12 или опи­санного выше бокала. Когда в качестве фигуры воспри­нималось белое пятно, испытуемый отмечал сильные дви­жения белых зубцов, направленные вовне, тогда как в противоположном случае движения были направлены внутрь и совершали их черные выступы, особенно нижняя, похожая на клешню часть. Сходно ведет себя и бокал. Если виден бокал, происходят обширные растяжения и сжатия, тогда как пр,и появлении профилей, последние устремляются друг к другу, причем направление движе­ния меняется на обратное; однако из-за тесной близости профилей движение в этом случае заметно сдерживается. Эти [эксперименты показывают, что носителем гамма-движения является фигура, а не фон, и поскольку это движение вскрывает процессы формообразования, оно доказывает, что и функционально фигура является луч­шей формой, чем фон.

Я считаю, что. приведенные факты служат достаточ­ным доказательством существенного различия между фе­номенами фигуры и фона-^Различие это фундаментально, и поэтому структура фигура — фон должна рассматри­ваться как одна из самых простыхГ Я уже отмечал [12], что эта структура является также первым феноменом чув­ственного опыта ребенка. Например, им переживается пятно света на*.темном фоне, а не различные ощущения, которыми в соответствии с традиционными представле­ниями, наполняется его сознание. Генетический подход ставит еще и другой вопрос: мы сказали, что фигура не может существовать без фона; но может ли существовать фон без фигуры? В другой связи [12, стр. 97] я уже ста­рался показать, что и 4того не может быть и что чистый фон эквивалентен вообще отсутствию сознания. С|ДЬ ^{сих П0}Р наши наблюдения показывали, так ска­зать, главенствующее положение фигуры над фоном. Это, однако, не должно приводить нас к игнорированию пос­леднего; фон несет очень важную функцию; он служит как бы тем общим уровнем, на котором выступает фигу­ра. Далее, фигура и фон образуют вместе единую струк туру, следовательно, первая не может существовать не­зависимо от второго. Скорее, наоборот, качество фигуры должно в очень большой степени определяться тем уров­нем, на котором она выступает^

Влияние фона проявляется во многих психологических экспериментах. Как показал уже ^ Г еринг! [31, вопрос о функциональной зависимости видимой яркости серого цвета от количества отраженных лучей является нераз­решимым, поскольку в нем не указаны все условия; что­бы ответить на них, необходимо определить общий уро­вень, При вариации этого общего уровня одно и то же количество света в фигуре может вызывать ощущение черного, серого и даже белого, как это легко демонстри­руется «методом отверстия» Геринга; причем это остает­ся справедливым и в случае цвета.

Проделаем по «методу отверстия» Геринга экспери­мент, который я нередко использовал в качестве демон­страции в учебной аудитории. Поместим белый экран (примерно 50X50 см) с отверстием диаметром около 5 см перед белой стеной. Между экраном и стеной поста­вим одну или две обычные электрические лампы так, чтобы они отбрасывали свой красновато-желтый свет на стену, и закроем ставни комнаты. Стена будет выглядеть вполне белой, так же как и отверстие в экране, пока оно будет восприниматься как часть стены, видимой через отверстие в экране. Но мы еще можем воспринимать от­верстие и как часть экрана, который при этом становится фоном; тогда будет казаться, будто нечто выступает из экрана и имеет отчетливый желтый оттенок. Направим теперь на экран белый свет от дуговой лампы проекцион­ного фонаря и подберем такую его интенсивность, чтобы количество света, падающего на стену и на экран, было примерно одинаковым. Часть стены, видимая через от­верстие экрана, перейдет при этом в плоскость экрана и будет иметь весьма насыщенный, темный красновато-желтый цвет. Отверстие станет значительно более окра­шенным, чем прежде, тогда как экран окажется светло­серым с легким голубовато-зеленым оттенком. Если те­перь попеременно открывать и закрывать объектив фонаря, то можно легко видеть чрезвычайно сильные из­менения цвета отверстия. Если затем фиксировать стену, глядя из-под нижнего края экрана, и опять открывать и закрывать фонарь, то можно видеть достаточно белую стену с незначительными изменениями; в то же время ос­вещение экрана зелено-голубым светом делает отверстие невидимым.

Можно возразить, что этот эксперимент включает со­четание явлений цвета — памяти и контраста. Но, во-первых, Иенш уже показал, что это не два различных эф­фекта, а два специальных случая одного и того же зако­на; во-вторых, эти термины не могут служить объяснени­ем, поскольку приведенные факты не укладываются в рамки современных теорий контраста [5; 6; 15}.

Попробуем описать эти факты с помощью нашей кон­цепции уровня. Примем во внимание, что объективно цвет отверстия при включении света проектора, хотя и незначительно, но меняется, поскольку свет проектора де­лает стену более белой. Так как этот эффект противопо­ложен описанному нами феномену, мы можем для про­стоты пренебречь им вовсе. Но почему «белая» стена, будучи освещена желтой лампой, кажется все-таки бе­лой? В комнате всего лишь один источник света, не счи­тая, конечно, лучей дневного света, которые пропускают­ся ставнями.

Световой уровень комнаты, таким образом, определяет­ся исключительно лампами, и освещенная часть комна­ты окрашена однородно. Предположим теперь, что общий цветовой уровень всегда стремится стать белым, другими словами, что белый цвет (включая серый и черный) ха­рактеризует цветовой уровень. Это объяснит полученный нами факт. Теперь вернемся к отверстию в темном экра­не; оно остается белым, тюка кажется частью стены, по­скольку оно принадлежит этому общему уровню. Но если оно окажется на экране, его общим уровнем станет эк­ран, и поскольку экран совсем не отражает света лампы, а лишь отдельные лучи дневного света, то он будет вы­глядеть почти черным (уровень белого). Следовательно, ртверстие как фигура на этом фоне, отражая свет, отлич­ный от ее фона, не может больше сохранять тот же цвет; поэтому теперь оно становится желтоватым. Цветовой эффект не очень заметен из-за большого различия в яр­кости между фоном и фигурой.

Когда экран освещается белым светом фонаря, соз­дается новый яркий уровень, и поскольку по условиям эксперимента различие по яркости между фигурой и фо ном уменьшается, фигура приобретает цвет стоящих за экраном ламп. Экран, отражая лишь белый цвет, не ка­жется, однако, просто серым, не будучи по площади зна­чительно меньшим стены, испытывает влияние со сторо­ны ее уровня, как, впрочем, и наоборот, стена также под­вергается влиянию «уровня» экрана. Экран поэтому при­нимает легкую сине-зеленоватую окраску, тогда как стена, в свою очередь, становится слегка желтоватой^,■-Если бы экран был столь велик, что закрывал всю стену, он казался бы чисто серым, а отверстие — еще более желтым. Различие в освещенности между экраном и сте­ной предопределяет главным образом их расстояние по цвету или систему цветовых ступенек, конкретное же по­ложение этих ступенек на цветовой шкале определяется другими факторами.

Вернемся ко второму эксперименту. Здесь мы имеем дело уже с неизменным уровнем стены. Экран теперь становится фигурой на этом неизменном уровне, и по­скольку объективно желтоватый уровень стены выглядит почти белым, экран должен казаться отчетливо синевато­го цвета, хотя объективно он, конечно, тоже белый.

Другими словами, объективно белое выглядит белым, когда оно служит фоном, а объективно желтое кажется желтым, когда оно является «фигурой» на. этом «фоне». Подобно этому, объективно белое выглядит голубоватым, когда оно появляется на объективно желтом фоне, а объ­ективно желтое кажется белым, когда образует фон, при­чем все это может происходить в одцих и тех же объек­тивных условиях. Исходя из этого мы можем сделать вывод, что феноменальный цвет поля, отражающего оп­ределенное количество и качество света, определяется

его фоном. /

Описанные эксперименты, таким образом, подтвер­ждают наше исходное положение; оно, в свою очередь, дает действительную психологическую интерпретацию наблюдений Гельмгольца [2], который показал, что мы не можем распознать подлинный белый цвет, не прибегая к сравнению. Поскольку, в соответствии с его теорией ощущение белого складывается из ощущений трех основ­ных цветов с определенным отношением их интенсивно-стей и поскольку сравнение интенсивностей цветов за­труднительно и неопределенно, то в отсутствие подлин­ных эталонов*», мы часто обманываемся в своих оценках считая, что ощущаем белое, когда в действительности это не белое, а окрашенное.

Таким образом, наше представление о белом, по мне­нию Гельмгольца, претерпевает изменения, в то время как ощущение сохраняется неизменным [2, II, стр. 223; 1-е изд., стр. 396]. Эта теория содержит гипотезу посто­янства, выводя действительные, хотя и неверно оценен­ные ощущения из природы стимуляции.

Более того, она проводит различие между самим ощущением и нашей оценкой его. Отвергая эту пози­цию, мы можем перевести утверждение Гельмгольца на свой язык, сказав, что если общий уровень создается окрашенным светом, мы видим его как белый. Характер­но, что Гельмгольц основывал свою теорию на ряде экс­периментов, подобных тем, от которых отправляемся и мы. Вернемся теперь к нашим экспериментам и оставим в них все без изменения, за исключением того, что вместо белого света направим на экран насыщенный желтый. Ес­ли интенсивности света на экране и на стене будут оди­наковыми, то объективно желтое отверстие будет казать­ся отчетливо голубоватым. Объяснение следует из уже сказанного выше. В третьем эксперименте подадим на экран белый свет, чтобы интенсивность освещения его и стены была примерно одинаковой; тогда отверстие будет восприниматься несколько более светлым или более тем­ным, чем экран, и отличным от него по цвету. Если при этом медленно изменять освещенность экрана, например перемещая объектив проектора, то можно увидеть от­четливые изменения цвета объективно неизменного от­верстия, тогда как изменения цвета самого экрана будут едва заметны.

Этот эксперимент показывает, что ^общ ий уровень сильнее сопротивляется изменениям объективных усло­вий освещения, чем отдельная фигура.,Физиологическое объяснение следует из общей физиологической теории системы фигура — фон. Поскольку плотность энергии в области мозга, соответствующей фигуре, выше, чем в области фона, то всякое изменение системы в целом бу­дет затрагивать главным образом фигуру, а не фон. Этот факт относительной устойчивости общего уровня является, вероятно, основополагающим во всех случаях так называемых «трансформаций цвета». Факт этот не противоречит также результатам ранее описанных опы тов, где фигура благодаря своему «вещному характеру» оказывалась более константной, чем фон, поскольку в этих экспериментах никогда не затрагивался общий уро­вень всего субъективного опыта.

/В области восприятия пространства общий уровень играет не менее важную роль. В свое время; Вита-сек'[22] предложил следующий метод тестирования «пространственных значений» отдельных точек сетчатки: световая точка предъявляется в различных местах полно­стью затемненной комнаты, голова и глаза фиксированы. Этими столь искусственными условиями Витасек надеял­ся обеспечить строгую оценку чистых пространственных (локальных) ощущений. Попробуйте сами провести этот эксперимент и вы поймете, что он вообще неосуществим. После того как вы проведете некоторое время в полной темноте, световая точка вообще потеряет определенное положение; она начнет блуждать в пространстве, совер­шая даже при фиксации так называемые автокинетиче­ские движения (см., например, [21]).

Если же дается кратковременная экспозиция, то све­товая точка также не обнаруживает четкого постоянного положения, и при ее локализации совершаются грубые ошибки. Если некоторое время следить за этими автоки­нетическими движениями, то и пол под ногами, и само кресло, в котором вы сидите, начинают терять свою ус­тойчивость.

\Все это означает, что определенная единичная фено­менальная позиция существует только внутри какого-то определенного пространственного уровня. Если же усло­вия формирования и поддержания такого уровня отсут­ствуют, локализация становится невозможной; раз неус­тойчивым становится сам уровень, неустойчивыми дела­ются и отдельные точки в его пределах!

Пространственный уровень обнаруживает, однако, за­мечательную тенденцию сохранять общие направления «над» и «под», «вправо» и «влево».; В следующей статье мы увидим, насколько сильно сказывается влияние этих общих направлений на формирование структуры. Сейчас нам важно лишь отметить, что «над» не всегда означает нечто, лежащее на вертикальном меридиане глаза ниже фовеа, ведь это верно лишь для особого положения глаз, если голову держать прямо и смотреть вперед. Когда же, например, я работаю за письменным столом, эта же часть сетчатки поставляет впечатления о том, что лежит в не­котором удалении. Это, скажем, впечатления от верхней части моей рукописи, но она ведь не «надо» мной. Как правило, общий уровень сохраняется неизменным, не­смотря на феноменальные изменения, вызываемые дви­жениями глаз, головы, всего тела или собственным дви­жением окружающих предметов. Но стоит несколько раз быстро повернуться на месте или же привести во враще­ние само поле восприятия, как общая ориентация теряет­ся, и в результате возникает головокружение. Когда вра­щается ваше окружение, этот эффект вызывается только зрительными воздействиями, когда же движетесь вы са-/ ми, то известный вклад вносят:и вестибулярные органе Это, однако, нисколько не ослабляет нашей теоретиче­ской позиции, поскольку последние примеры лишь пока­зывают, что пространственный уровень зависит от этих органов чувств.

 

РАЗВИТИЕ ВОСПРИЯТИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ *

А. В. Запорожец

 

Восприятие, ориентируя практическую деятельность субъекта, вместе с тем зависит в св^ем развитии от ус­ловий и характера этой деятельностиуВот почему в изу­чении генезиса, структуры и функции перцептивных про­цессов важное значение приобретает «праксеологиче-скщ>>, как выражается Ж. Пиаже, подход к проблеме. 4 Взаимосвязь восприятия и деятельности долгое вре-' мя фактически игнорировалась в психологии и либо вос­приятие изучалось вне практической деятельности (раз­личные направления субъективной менталистской пси хологии); либо деятельность рассматривалась независи­мо от восприятия (строгие бихевиористы)

Лишь в последние десятилетия генетические и функ­циональные связи между ними становятся предметом психологического исследования. Основываясь на изве­стных философских положениях диалектического ма­териализма относительно роли практики в познании окружающей действительности, гарветские психологи (Б. Г, Ананьев, IX Я. Гальперин, Кп. Леонтьев, А. Р. Лу-рия, Б. М. Теплов и др.) в начале 30-х годов приступили к>/изучению зависимости восприятия от характера дея­тельности субъектов этом направлении шло и онтогене­тическое исследование восприятия, проводившееся нами совместно с сотрудниками в Институте психологии и в Институте дошкольного воспитания АПН.;

/^Особенности практической деятельности ребенка и ее возрастные изменения оказывают, по-видимому, су­щественное влияние на онтогенез человеческого восприя­тия. Развитие как деятельности в целом, так и входящих в ее состав перцептивных процессов происходит не спон­танно*- Оно определяется условиями жизни и обучения, в ходе которого, как справедливо указывал Л. С. Выгот­ский, /ребенок усваивает общественный опыт, накоплен­ный предшествующими поколениями? В частности, спе­цифически человеческое сенсорное обучение предпола­гает не только адаптацию перцептивных процессов к ин­дивидуальным условиям существования, но и усвоение выработанных обществом систем сенсорных эталонов (к числу которых относится, например, общепринятая шкала музыкальных звуков, решетки фонем различных языков, системы геометрических форм и т. д.)|ТГтдель-ный индивид использует усвоенные эталоны для'^Гбследо-вания воспринимаемого объекта и оценки его свойств. Такого рода эталоны становятся оперативными едини­цами восприятия, опосредуют перцептивные действия ребенка, подобно тому, как его практическая деятель­ность опосредуется орудием, а мыслительная— словомл

У Согласно нашему предположеншоСперцептивные деш-ствия не только отражают наличную ситуацию, но в из­вестной мере предвосхищают те ее преобразования, ко­торые могут произойти в результате практических -дей­ствий, Благодаря такому сенсорному предвосхищению (существенна отличающемуся, конечно, от предвосхищения интеллектуального) перцептивные действия спо­собны выяснить ближайшие перспективы поведения и регулировать его в соответствии с условиями и стоящи­ми перед субъектом задачами.

Хотя мы изучали главным (образом процессы зрения и осязания у ребенка, однако установленные закономер-. ности имеют, по-видимому, более общее значение и свое­образно проявляются, как показывают исследования на­ших сотрудников, и в других сенсорных модальностях) ^области слуха, кинестетических восприятий и т. д.). Мы изучали зависимость восприятия от характера дея­тельности:

а) в плане онтогенетического развития ребенка и

б) в ходе развития функционального (в процессе
формирования тех или иных перцептивных действий под
влиянием сенсорного обучения).

^Исследования онтогенеза восприятия, проведенные нами, а также другими авторами, свидетельствуют о том, что между восприятием и действием существуют сложные и изменяющиеся в ходе развития ребенка взаи­моотношения^

Ъ первые месяцы жизни ребенка, по данным Н. М. Щелованова, развитие сенсорных функций (в частности, функций дистантных рецепторов) опережает онтогенез соматических движений и оказывает существенное вли­яние на формирование последних/М. И. Лисина обнару­жила, что ориентировочные реакции младенца на новые раздражители очень рано достигают большой сложности и осуществляются целым комплексом различных анали­заторов!)

Несмотря на то что на данной стадии ориентировоч­ные движения (например, ориентировочные движения глаза) достигают относительно высокого уровня, они согласно нашим данным выполняют лишь ориентировоч­но-установочную функцию (устанавливают рецептор на восприятие определенного рода сигналов), но не функ­цию ориентировочно-исследовательскую (не производят обследования предмета и не моделируют его свойств). Как показали исследования Л. А. Венгера, Р. Фант-да и других, с помощью такого рода реакций уже (в пер­вые месяцы жизни достигается довольно тонкое «ориен­тировочное» различение старых и новых объектов (отли­чающихся  друг от друга величиной, цветом, формой и т. д.), но еще не происходит формирования констант­ных, предметных перцептивных образов, которые необхо­димы дл я у правления сложными изменчивыми формами поведения.

Позднее, начиная с 3—4 месяца жизни, у ребенка формируются простейшие практические действия, свя­занные с захватыванием и манипулированием предмета­ми, чс передвижением в пространстве и т. д. Особенно­стью этих действий является то, что они непосредствен­но осуществляются органами собственного тела (ртом, руками, ногами) без помощи каких-либо орудии.

Сенсорные функции включаются в обслуживание этих практических действий, перестраиваются на их ос­нове и сами приобретают постепенно характер своеоб­разных ориентировочно-исследовательских, перцептив­ных действий.

!^Так, исследования Г. Л. Выготской, X. М. Халеверсона и других обнаруживают, что начинающееся примерно(с третьего месяца жизни формирование хватательных движений оказывает существенное влияние на развитие восприятия формы и величины предмету. Подобно это­му, обнаруженный Р. Уоком и Э. Гибсон прогресс в вос­приятии глубины у детей 6—18 мес. связан, по нашим наблюдениям, с практикой передвижения ребенка в про­странстве.;

Своеобразный, непосредственный характер практиче­ских действий младенца определяет особенности его ориентировочных, перцептивных действий. По данным Л. А. Венгера, последние предвосхищают главным обра­зом динамические взаимоотношения между собственным телом ребенка и предметной ситуацией. Это имеет ме­сто, например, при зрительной антиципации младенцем маршрута своего перемещения в данных условиях, пер­спектив захватывания видимого предмета своей рукой.

На данной стадии развития ребенок выделяет в пер­вую^ очередь те свойства предмета, которые непосредст­венно к нему обращены и на которые непосредственно наталкиваются его действия, в то время как совокуп­ность других, не имеющих прямого к нему отношения, воспринимается глобально, нерасчлененноГ

Позднее, начиная солзторого года жизни, ребенок под влиянием взрослых начинает овладевать простейшими орудиями, воздействует одним предметом на другой. В связи с этим изменяется его восприятие. На данной ге­нетической ступени становится возможным п шщептив- ное предвосхищение не только динамических взаимоот-ношёнйй~"мёжду собственным' телом "и предметной ситуа­цией, но неизвестных преобразований межпредметных отношений|(например, предвидение возможности прота­щить данный предмет через определенное отверстие, пе­реместить один предмет при помощи другого и т. д.). Образы восприятия теряют ту глобальность и фрагмен­тарность, которые были характерны на предыдущей ста­дии, и вместе с тем приобретают более четкую и более адекватную воспринимаемому предмету структурную ор­ганизацию. Так, например, в области восприятия формы постепенно начинает выделяться общая конфигурация контура, которая, во-первых, ограничивает один предмет от другого, а во-вторых, определяет некоторые возмож­ности их пространственного взаимодействия (сближения, наложения, захватывания одного предмета другим

Щереходя от раннего к дошкольному возрасту (3— 7 лет), дети при соответствующем обучении начинают ов­ладевать некоторыми видами специфически человеческой продуктивной деятель'ности^'направленной не только на использование уже имеющихся, но и на создание новых объектов (простейшие виды ручного труда, конструиро­вание, рисование, лепка и т. д.). Продуктивная деятель­ность ставит перед ребенком новые перцептивные задачи. ^Исследования роли конструктивной деятельности (X. Р. Лурия, Н. Н. Поддъяков, В. П. Сохина и др.), а также рисования (3. М. Богуславская, Н. П. Сакулина и др.) в развитии зрительного восприятия показывают, что под влиянием этих деятельностей у детей склады­ваются сложные виды зрительного анализа и синтеза, способность расчленять видимый предмет на части и за­тем объединять их в единое целое, прежде чем подобного рода операции будут выполнены в практическом плане. Соответственно и перцептивные образы формы приобре­тают новое содержание. Помимо дальнейшего уточнения контура предмета начинает выделяться его структура, 'пространственные особенности и соотношения составляю­щих его частей, на что ребенок раньше почти не обра­щал внимания. Таковы некоторые экспериментальные данные, сви­детельствующие о зависимости онтогенеза восприятия от характера практической деятельности детей различных возрастов.

Как мы уже указывали,, развитие ребенка происхо­дит не спонтанно, а под влиянием обучения.'Онтогенети­ческое и функциональное развитие непрерывно взаимо­действуют друг с друго^. В связи с этим мы можем рас­смотреть проблему «восприятия и действия» еще в одном асдакте, в аспекте формирования перцептивных действий при сенсорном обучеш^и^Хотя |этот процессТгриобретает весьма различные конкретные особенности независимости от прежнего опыта и возраста ребенка, однако на всех стадиях отногенеза он подчиняется некоторым общим закономерностям и жроходит определенные этапы, на­поминающие в некоторых отношениях те, которые были установлены П. Я. Гальпериным и другими при изуче­нии формирования умственных действий и понятиЩ ^^На первом этапе формирования новых перцептивных действии](т. е. в тех случаях, когда ребенок сталкивает­ся с совершенно новым, неизвестным ему ранее классом перцептивных задачЩгроцесс начинается с того, что про­блема решается в практическом плане, с;дюмощью внеш­них, материальных действий с предметам^:Это, конечно, не означает, что такого рода действия совершаются «вслепую», без всякой предварительной ориентировки в задании. Но поскольку последняя базируется на прош­лом опыте, а задачи ставятся новые, эта ориентировка оказывается на первых порах недостаточной, и необхо­димые исправления вносятся непосредственно в процессе столкновения с материальной действительностью, по хо­ду выполнения практических действий. Так, приведенные выше экспериментальные данные свидетельствуют о том, что Сети различных возрастов, сталкиваясь с новыми за­дачами, как, например, с задачей протолкнуть предмет через определенное отверстие (опыты Л. А. Венгера) или сконструировать сложное целое из имеющихся элемен­тов (опыты А. Р. Лурия), первоначально достигают тре­буемого результата с помощью практических проб, а лишь затем у них складываются соответствующие ориен­тировочные перцептивные действия/ также носящие на первых порах внешне выраженный, развернутый ха­рактер.

Исследования, проведенные нами совместно с лабора­торией экспериментальной дидактики Института до­школьного воспитания (А. П. Усова, _$Н. П. Сакулина, Н. Н. Поддьяков и др.)| показали, что/при рациональной постановке сенсорного обучения необходимо прежде всего правильно организовать эти внешние ориентировоч­ные действия, направленные на обследование определен­ных свойств воспринимаемого объекта. / Так, в-опытах 3. М. Богуславской, Л. А. Венгера, Т. В. Ендовицкой, Я- 3. Неверович, Т. А. Репиной, А. Г. Рузской и других обнаружилось, что^наиболее вы­сокие результаты достигаются в том случае, когда на начальных этапах сенсорного обучения сами действия, которые требуется выполнить, предлагаемые ребенку сенсорные эталоны] а также создаваемые им модели вос­принимаемого предмета выступаюу в своей внешней ма­териальной форме/ Такого рода/оптимальная для сен­сорного обучения ситуация возникает, например, в том случае, когда предлагаемые ребенку (сенсорные эталоны даются ему в форме предметных образцов (в виде поло­сы цветной бумаги, наборов плоскостных фигур различ­ной формы и т. д.), которые он может сопоставить с вос-_$ принимаемым объектом в процессе внешних действий/ (сближая их друг с другом, накладывая один на другой и т. д.)/ Таким путем /на данной генетической стадии на­чинается складываться как бы внешний, материальный прототип будущего идеального, перцептивного действий| ™(На втором этапе сенсорные процессы, перестроив­шись под влиянием практической  деятельности, сами превращаются в своеобразные перцептивные действия, которые осуществляются с помощью движений рецептор-ных аппаратов и предвосхищают последующие практи­ческие действия.1

Сложный процесс развития этих действий будет под­робно рассмотрен в докладе В. П. Зинченко. Мы остано­вимся лишь на некоторых особенностях этих действий и их ренетических связях с действиями практическими.

Исследования 3. М. Богуславской, А. Г. Рузской и дру­гих показывают, например, чтоша данном этапе дети зна­комятся с пространственными*"'свойствами предметов с помощью развернутых ориентировочно-исследовательских движений (руки и глаза); Аналогичные явления наблю­даются при формировании акустических перцептивных действий (Т. В. Ендовицкая, Л. Е. Журова, Т. К. Михина, Т. А. Ренина), а также при фор'мировании у детей кине­стетического восприятия собственных поз и движений (Я. 3. Неверович Д

"■|Йа- данном этапе обследование ситуации с помощью внешних движений взора, ощупывающей руки и т. д. предшествует практическим действиям, определяя их на­правление и характер; Так, ребенок, имеющий известный опыт прохождения Лабиринта (опыты О. В. Овчиннико­вой, А. Г. Поляковой), может заранее проследить глазом или ощупывающей рукой надлежащий путь, избегая ту­пиков и не пересекая имеющиеся в лабиринте перегород­ки. Подобно этому дети, научившиеся в опытах Л. А. Вен-гера протаскивать различные предметы через отверстия разной формы и величины, начинают их соотносить, пе­реводя только взор с предмета на отверстие, и после та­кой предварительной ориентировки с места дают безоши­бочное решение практической задачи./'

Таким образом,.па данном этапе внешние ориентиро­вочно-исследовательские действия предвосхищают пути и результаты действий практических, сообразуясь с теми правилами и ограничениями, которым последние подчи­няются.

(На третьем этапе перцептивные действия свертывают­ся, время их протекания сокращается, их эффекторные звенья оттормаживаются, и восприятие начинает произво­дить впечатление пассивного, бездейственного процесса/

Наши {исследования; формирования зрительных^осяза-тельных и слуховых перцептивных действийЩо*казывают, что на поздних ступенях сенсорного обучения дети приоб­ретают способность быстро, без каких-либо внешних ори­ентировочно-исследовательских движений узнавать опре­деленного рода свойства объекта, отличать их друг ог друга, обнаруживать связи и отношения между ними; и т. д.

Имеющиеся экспериментальные данные позволяют предположить, что "на данном этапе внешнее ориентиро­вочно-исследовательское действие превращается в дейст­вие идеальное, в движение внимания по полю восприятия! О некоторых особенностях «идеальных» перцептивных действий говорят исследования восприятия стабилизиро­ванного изображения (см. доклады на настоящем симпо­зиуме В. П. Зинченко и В. Д. Вергилеса).

О МЕХАНИЗМЕ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ*

А. Н. Леонтьев

Развитиешаучных представлений о конкретных меха­низмах непосредственно чувственного познания имеет двоякое значение: психологическое и философское. По­следнее делает данную проблему особенно важной, тре­бующей внимательного ^анализа ее состояния не только с 'конкретно^:научной, но и Т гадшойохдческой точки зре­ния.

^Классическая физиология органов чувств XIX в/\ от­крыла большое число фундаментальных научных фактов и закономерностей. Она вместе с тем Ьазвивала в учении об ощущении теоретическую концепцшЬ, которую послед­нее время иногда называют у нас «рецепторной»^ проти­вопоставляя ее рефлекторной концепции ощущений, опц^ рающейся на 'воззрения И. М. Сеченова и И. П. Павлова^ «Рецепторная» концепция, как известно, отвечала субъ­ективно-идеалистической философии. Последняя в свою очередь широко использовала эту концепцию для защи­ты своих позиций. /

Характерное для^рецепторной концепции положение состоит в том, что специфическое качество ощущения определяется свойствами рецептора и проводящих нерв­ных путейк/Это положение было сформулировано И. Мюл­лером в качестве особого принципа «специфических энер­гий органов чувств». Так как принцип этот, взятый в его общем виде, иногда представляется как якобы выражаю-щий лишь самоочевидные и банальные факты вроде того, [ что глаз по самому своему устройству может давать лишь зрительные ощущения, а ухо — ощущения слухо- * вые, полезно напомнить его более полное изложение. В своем «Курсе физиологии человека» Мюллер выража­ет этот принцип в следующих тезисах: _—«Мы не можем иметь никаких ощущений, вызванных внешними причинами, кроме таких, которые могут вызы­ваться и без этих причин — состоянием наших чувстви­тельных нервов». «Одна и та же внешняя причина вызывает разные ощущения в разных органах чувств в зависимости от их природы».

«Ощущения, свойственные каждому чувствительному нерву, могут 'быть вызваны многими и внутренними и внешними воздействиями».

«Ощущение передает в сознание не качества или со­стояния внешних тел, но качества и состояния чувстви­тельного нерва, определяемые внешней причиной, и эти качества различны для разных чувствительных нер­вов...» [1].

Из этих тезисов Мюллер делал вполне определенный гносеологический выводе ощущения не дают нам знание качеств воздействующих вещей, так как отвечают им со­ответственно качеству самого чувствительного органа (его специфической энергии) У В дальнейшем этот субъ­ективно-идеалистический вывод был широко поддержан на том основании, что, опираясь на конкретные знания о процессах ощущения, нет возможности его опроверг­нуть. С позиций рецепторной теории этого действительно сделать нельзя, так как невозможно отрицать реальность тех фактов, которыми доказывается зависимость специ­фичности ощущения от устройства органов чувств. Разве фактически не верно, например, что один и тот же, ска­жем механический, раздражитель вызывает качественно различные ощущения в зависимости от того, на какой ор­ган чувства он воздействует — на глаз, ухо или на по­верхность кожи, или что разные раздражители (электри­ческий ток, давление, свет), действуя на один и тот же орган, например на глаз, вызывают ощущения одинако­вого качества, в данном случае световые?

Хотя субъективно-идеалистические выводы ближай­шим образом действительно вытекают из принципа спе­цифических энергий, их более глубокое основание лежит в том общем исходном положении, которое и характери­зует рассматриваемую концепцию именно как рецептор-ную. Положение это таковоодля возникновения ощуще­ния достаточно, чтобы возбуждение, вызванное в рецеп­торе той или иной внешней причиной, достигло мозга, где оно непосредственно и преобразуется в субъективное явление. В соответствии с этим положением анализ про­цессов, порождающих собственно ощущения, ограничи­вается лишь начальным афферентным звеном реакции; дальнейшие же процессы, вызванные в мозгу пришедшим с периферии возбуждением, рассматриваются как осуще­ствляющие лишь последующую переработку ощущений («бессознательные умозаключения», «ассоциативный син­тез» и т. 1п.),/ю в возникновении самого ощущения не участвующиеУТем более это относится к ответным дви­гательным процессам, которые вообще выпадают из поля зрения рецепторной концепции.

^Собственно говоря, такое понимание ощущения толь­ко воспроизводило взгляд на ощущение всей старой субъ­ективно-эмпирической психологии, которая считала его результатом чисто пассивного процесса, а активное на­чало приписывало особой субстанции — душе, активной апперцепции, сознанию. Именно это положение о якобы пассивном, чисто созерцательном характере ощущения (и вообще чувственного познания), о его отдаленности от деятельности, от практики и, наоборот, подчеркивание чисто духовной активности, активности сознания прежде всего и смыкало рецепторную концепцию ощущения с субъективно-идеалистической философией. Оно опреде­лило собой и тот односторонний подбор фактов, которые составили эмпирическую основу мюллеро'вского принци­па и вытекающих из него гносеологических выводов.

Эта односторонность подбора фактов, привлекавших­ся рецепторной концепцией, выразилась в том, что они далеко не исчерпывали нсех существенных данных, ха­рактеризующих процесс ощущения, и, более того, стояли в противоречии с некоторыми хорошо известными уже в то время фактами. К их числу в первую очередь относят­ся факты, свидетельствующие об участии в возникнове­нии ощущения моторных процессов¹, а также такие яв­ления, как взаимодействие органов чувств.

Естественно поэтому, что еще в период, когда пери­ферическая концепция занимала господствующее поло­жение, под влиянием накопления все более широкого круга научных данных, в частности в связи с развитием сравнительно-анатомического, эволюционного подхода к органам чувств, начали формироваться другие научные взгляды на природу ощущения.

Особенно серьезно изменило понимание природы спе­цифичности органов чувств развити^ эволюционного под­хода. ^Данные изучения эволюции/давали основание к утверждению очень важного тезиса о том, что^сами ор­ганы чувств являются продуктом приспособления к воз­действиям внешней среды и поэтому по своей структуре и свойствам адекватны этим воздействиям^].

Вместе с тем указывалось, что, обслуживая процессы приспособления организма к среде,\^рганы чувств могут успешно выполнять свою функцию лишь при усло^/и, если они верно отражают ее объективные свойства. Та­ким образом, принцип «специфических энергий органов чувств» все более пе{Уе§Нйысливался в принцип «органов специфических энергий», т. е. в> принцип, согласно кото­рому, наоборот, свойства органов чувств зависят от спе­цифических особенностей воздействующих на организм энергий внешних источников. Нужно отметить, что эта позиция сыграла выдающуюся роль в критике тех гносео­логических выводов, которые делались из перифериче­ской концепции ощущения.

Говоря о развитии эволюционного, генетического под­хода, следует указать также на роль изучения функцио­нального развития ощущений, Я имею в виду работы, ко­торые были посвящены изучению сдвигов в порогах ощу­щения под влиянием различных внешних факторов, в частности под влиянием условий профессиональной дея­тельности или специальных упражнений, организуемых в экспериментальных целях [3].

Среди этих работ особый интерес представляют ис­следования процесса перестройки ощущений в опытах с введением искусственных условий, искажающих работу органов чувств. Этими опытами (Страттон, среди новей­ших авторов И. Колер) было показано, что происходя­щая в этих условиях перестройка всегда идет в сторону нормализации ощущений, т. е. в сторону восстановления адекватности их опыту практических контактов с пред­метами окружающего мира [4].

Несколько особое место принадлежит исследованиям взаимодействия ощущений, которые в 30-х годах особен но развивались С. В. Кравковым и его школой [5]. С точки зрения задачи преодоления старой теории ощу­щения принципиальное значение этих исследований со-стоит в том, (Что они экспериментально показали наличие постоянного взаимодействия органов 'чувств, осущест­вляющегося, в частности, уже на низших неврологиче­ских уровнях; этим они разрушили взгляд на ощущения, как на самостоятельные элементы, объединение которых является исключительно функцией мышления, сознание?

Наконец, чрезвычайно |ажный вклад в развитие ма­териалистического понимания природы ощущения внес­ли исследования, посвященные изучению участия эффек-торных процессов в возникновении ощущения) Сначала эти исследования затрагивали почти исключительно сфе­ру ощущений, связанных с деятельностью контактных «праксических» рецепторов; затем вместе с открытием эффекторных волокон в составе чувствительных нервов зрительного, слухового и других рецепторов они были распространены и на анализ механизмов ощущений, свя­занных с листантрецепторами, с рецепторами-«созер'ца-телями». Эти теперь очень многочисленные и разносто­ронние исследования привели к общему выводу, который в острой формулировке может быть выражен так: ' Ьщу -щеыие как психическое явление при отсутствии ответной реакции или при ее неадекватности невозможно! непод­вижный глаз столь же слеп, как неподвижная рука асте-реогностична [6]...

Анализ осязания обладает тем преимуществом, что он имеет дело с процессом, существеннейшее содержание которого выступает в форме внешнего движения, легко доступного изучению.

* Попытаемся всмотреться ближе в этот процесс. Это такой приспособительный процесс, который не осущест­вляет ни ассимилятивной, ни оборонительной функции; вместе с тем он не вносит и активного изменения в са­мый объект.^Единственная функция, которую он выпол­няет, есть функция воспроизведения своей динамикой