Царебожничество как причина хулы на Новомучеников

Относительно недавно все чаще стали мелькать на страницах патриотической печати статьи, в которых прямо объявляется о том, что многие (если не все) святые Новомученики и Исповедники XX столетия были на самом деле не святыми, а анафематствованными предателями богоданного царя. Ярчайший пример такого рода публицистики представляет собой труд набирающего известность А. Стадника «О духовных причинах разрушения Русского Царства», не так давно опубликованный на сайте «Руси Православной», редакция которой, по собственному признанию, сделала сие не без «долгих раздумий». И свт. Тихон, патриарх Всероссийский, и сщмч. Владимир Киевский для г-на Стадника – «еретики-цареборцы» и «попы-революционеры». По его мнению, на них, а также и на многих других святых XX столетия якобы пребывает анафема за ересь цареборчества, а сами они не только не святы, но и вообще погибли вне духовного единства с Церковью.

Подобные воззрения сейчас начинают относительно широко распространяться. Уже встречаются заявления, что, мол, наследники «февральских цареборцев» канонизировали своих предшественников. Суть же еретического, обрушивающего на них анафему поступка русских

125

святителей и священников определяют таким образом: они не высказались однозначно в поддержку Государя Императора, не встали на защиту единственно богоугодного государственного строя – православной симфонии властей, духовной и царской. И потому они –

и свт. Тихон, патриарх Всероссийский, и сщмч. Владимир, митрополит Киевский, и митрополит Антоний (Храповицкий), и многие другие – «еретики-цареборцы».

По внешности, схема выглядит логично: на защиту царя не встали? Не встали. О православной симфонии властей и необходимости защиты монархии не заявили? Не заявили. Значит, «еретики». Очевидно, именно такая стоеросовая «логичность» г-на Стадника подкупает и других его сторонников. Однако логичной такая схема остается только в отрыве от целого ряда фактов, о которых хулители Новомучеников не упоминают.

Во-первых, для того чтобы признать того или иного христианина еретиком, необходимо, чтобы он сознательно исповедовал ересь. В данном случае – сознательно отвергал православное учение о царской власти. Однако даже в печально знаменитом постановлении Святейшего Синода с легитимацией Февральской революции мы заявлений подобного рода не находим. Да и не подписал бы откровенно антимонархического текста тот же сщмч. Владимир, утверждавший, что «священник не монархист не достоин стоять у святого престола…».

Во-вторых, необходимо понимать и то, что синодальные архиереи в феврале 1917г. едва ли располагали всей необходимой информацией о том, как именно и при каких обстоятельствах был подписан текст так называемого «отречения». И в силу этого самое это отречение выглядело как решение царское, как царская воля, и логично вставал вопрос: допустимо ли ей сопротивляться?

В-третьих, в феврале 1917г. республика в России еще не была провозглашена (официально форма правления вообще никак не оговаривалась). Монархия еще могла быть восстановлена, ведь и передачу власти Государем брату, и решение об определении государственного строя Империи на Учредительном собрании (уже в соответствии с заявлением Великого Князя Михаила Александровича) можно было трактовать почти как монаршую волю (оставляем сейчас в стороне незаконность этих обоих решений, в чем далеко не все архиереи разбирались).

Однако же и такое оправдательное толкование поведения архиереев во время февральских событий кое в чем не выдерживает критики, хотя говорить о том, что православные архипастыри, многие из которых потом сподобились венцов мучеников и исповедников, сознательно стали на путь цареборчества, нельзя. Невозможно также отрицать и другого: тогда, в феврале 1917г., ни один архиерей не заявил открыто и ясно о необходимости сохранения Православного Самодержавия. Никто не встал открыто на защиту православной церковно-государственной симфонии. И это, безусловно, сделало православное духовенство Империи сопричастным греху предательства царя, цареотступничества. Но прежде чем метать в них анафемы (для чего, как указано выше, нет достаточных канонических оснований), нужно ответить на вопрос: а почему никто не встал на защиту симфонии?

Ответ этот очевиден, хотя и неприятен: к 1917г. православной церковно-государственной симфонии властей в той форме, как она существовала в Византии и Московской Руси, и как она мыслилась святыми отцами, в Российской Империи не было. Хотя дух этой симфонии в государственной политике России при лучших ее императорах (таких, как св. Царь Николай II, или Павел I) присутствовал, но симфонии как идеологии, находящей свое выражение в ряде определенных церковно-государственных институтов, в Империи просто не было. И именно поэтому на защиту симфонии Православного Священства и Царства поднялось так мало защитников. Отталкиваясь от этого явно апостасийного духа, особенно ярко проявившегося на начальном этапе истории петербургского периода, и появляются перегибы в другую сторону. Одной из главных причин, способствовавших появлению и развитию идеологии царебожничества, является, без сомнения, отсутствие христиански трезвого понимания русской истории. Цареборчество, которое действительно ярко выявится в 1917г. и в последующем станет составляющей официальной идеологии руководства Московской Патриархии, в основе своей есть не просто отрицание божественного характера царской власти. Это именно отрицание Православной Монархии как высшей формы государственного развития, отрицание православного учения о симфонии властей. И в этом смысле ересь цареборчества появилась не в XX веке, и не в XIX-ом. Корень ее находится в XVII столетии, а первые яркие всходы можно было увидеть в канун петровских погромных реформ.

126