2020-01-14
129
Последовательно патриотическая позиция священноначалия Русской Православной Церкви в дни войны не осталась без ответа со стороны советских властей. В 1942 г. наблюдались явные признаки смягчения антицерковной политики правительства; правда, это были скорее демонстративные жесты, чем реальные шаги навстречу многомиллионному верующему народу, проливавшему кровь за спасение Отечества, а значит, так уж получалось, и за сохранение советской власти.
7 ноября 1942 г. газеты опубликовали юбилейное приветствие И. В. Сталину в связи с 25-летием Октябрьской революции от Католикоса-Патриарха всей Грузии Каллистрата (Цинцадзе), от Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, от митрополита Киевского Николая и от Александра Введенского. Как писал современник, с удивлением прочитавший эти телеграммы: "Неожиданным было не то, что церковные деятели выражают чувства преданности и патриотизма — это с 20-х гг. было привычно, новым было то, что в ответ на эти верноподданнические заверения не отвечают плевками и насмешками, а печатают на первой странице".
Но важнее для Церкви была появившаяся тогда возможность открыть несколько новых приходов и возобновить богослужение в заброшенных, запущенных, никак не использовавшихся храмах. Помимо разрешений на замещение вдовствующих кафедр и на новые епископские хиротонии, еще одним актом советской власти, призванным продемонстрировать благосклонное отношение к православной Церкви и иным религиозным общинам, явилось практически полное прекращение в периодической печати антирелигиозных нападок. "Союз воинствующих безбожников" прекратил существование без официального роспуска. В 1943 г. умер его бессменный руководитель Емельян Ярославский. Были закрыты и некоторые антирелигиозные музеи, но, конечно, не тот, который устроен был в Казанском соборе в Ленинграде.
Что же побудило большевистскую власть изменить свою политику в отношении Церкви? Причины тому были разные. Прежде всего, стало непозволительной роскошью одновременно с войной против Германии вести еще и войну со своим православным народом. За четверть века духовенство в большинстве своем доказало свою аполитичность и готовность поступиться многим, только не самой верой; в годы войны патриотизм архипастырей и пастырей оказался совместимым с советским патриотизмом — поражения фашистов искренне хотели и коммунисты, и верующий народ.
Смягчение антирелигиозной политики властей явилось также следствием серьезной метаморфозы, которую претерпела советская идеология уже в середине 30-х гг. После того как надежды на мировую революцию рассеялись как дым, произошли причудливые изменения в идеологии большевистской партии. Остатки революционного интернационализма и естественную любовь к родине, хотя и утратившей национально русские и имперские черты, коммунистические идеологи соединили в новом понятии "советский патриотизм". С середины 30-х гг. советские пропагандисты, кроме бунтовщиков и революционеров, которых почитали еще с 1917 г., из истории страны извлекли и иные примеры, достойные подражания: портреты Суворова и Кутузова, которых историк-марксист 20-х гг. М. Н. Покровский клеймил как империалистов, шовинистов, душителей свободы, оказались в кабинете Сталина. Имена святых князей Александра Невского и Димитрия Донского упоминались в положительном контексте и даже о Крещении Руси в учебниках истории стали писать как о событии относительно прогрессивном. Таким образом, советская идеология в борьбе за выживание обнаружила свою приспосабливаемость к обстоятельствам, а в годы войны оказалась достаточно гибкой и даже с либеральным оттенком в отношении Церкви.
Была еще одна, дипломатическая, подоплека изменений правительственного курса в отношении религиозных общин в стране. Планы президента США Ф. Рузвельта объявить войну Германии, широко обсуждавшиеся в Америке, встретили возражение со стороны американского Совета церквей Христа, который на своей конференции вынес резолюцию о том, что участие США в войне на стороне Советского Союза недопустимо уже потому, что Советский Союз — это безбожное государство. После этого Рузвельт поручил послу США в Москве собрать и представить материал, который бы показывал, что положение религиозных общин в СССР соответствует демократическим стандартам. Конечно, Рузвельт прекрасно знал о реальном положении Церкви в СССР, но вступление в войну, обусловленное политическими расчетами, необходимо было представить для христианской общественности США как проявление обеспокоенности положением верующих в Советском Союзе.
До сведения советского руководства дошла озабоченность религиозных кругов Америки; и одним из результатов этого явилась публикация Московской Патриархией в 1942 г. книги "Правда о религии в России", предназначенной главным образом для распространения за рубежом. И предисловие митрополита Сергия, и статьи, помещенные в книге, содержали, конечно, полуправду о положении Православной Церкви в России и были рассчитаны на понятливого читателя, но публикация этой книги привлекла внимание к самому факту существования в нашей стране Церкви. Частичная нормализация отношений между государством и Церковью должна была также побудить патриотически-настроенную эмиграцию к примирению с советским режимом. Улучшение положения Церкви облегчало и пропагандистские задачи советского руководства среди православных балканских народов в то время, когда Румыния воевала с Советским Союзом, оккупировав Бессарабию, Приднестровье и значительную часть Украины, включая Одессу, а Болгария, не объявляя войну Советскому Союзу, была союзницей Германии в борьбе против единоверных соседей — Греции и Югославии.
В конце августа 1943 г. гражданская власть предложила Местоблюстителю патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому) возвратиться в Москву. 4 сентября в Патриархию позвонил представитель Совнаркома Союза и сообщил о желании правительства принять высших иерархов Русской Православной Церкви. Митрополит Сергий поблагодарил за внимание к нуждам Церкви и выразил пожелание, чтобы визит состоялся безотлагательно. Звонил в Патриархию начальник 4 отдела III управления НКВД по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией полковник Г. Г. Карпов после беседы со Сталиным и по его приказу.
Позже Карпов записал содержание беседы. Сталин сказал, что "нужно создать специальный орган, который бы осуществлял связь с руководством Церкви". Карпов предложил образовать при Верховном Совете СССР отдел по делам культов по образцу Комиссии по делам культов при ВЦИКе, но Сталин решил, что это будет Совет по делам Русской Православной Церкви не при Верховном Совете, а при правительстве.
Около двух часов в огромном, обшитом деревом кабинете продолжалась их беседа со Сталиным, В. М. Молотовым и Г. Г. Карповым о взаимоотношениях Церкви с государством. "Кратко отметив,— как пишет Карпов,— положительное значение патриотической деятельности Церкви за время войны, Сталин просил митрополитов Сергия, Алексия и Николая высказаться об имеющихся у Патриархии и у них лично назревших, но не разрешенных вопросах". Митрополит Сергий сказал, что самый главный и назревший вопрос — о центральном руководстве Церкви, что он почти 18 лет является патриаршим Местоблюстителем и думает, что едва ли где-то еще возможно такое, что с 1935 г. в Церкви нет Синода. Он просит разрешения собрать архиерейский Собор, который изберет Патриарха и образует при главе Церкви Священный Синод как совещательный орган в составе 5–6 архиереев. Сталин согласился с предложением митрополита, а также разрешил принять титул «Патриарх Московский и Всея Руси». Договорились, что архиерейский Собор соберется в Москве 8 сентября. От субсидий же митрополит Сергий отказался.
Затем обсуждался вопрос об открытии духовных учебных заведений. Митрополит Сергий заявил о необходимости повсеместного открытия духовных школ, т. к. у Церкви отсутствуют кадры священнослужителей. Сталин неожиданно прервал молчание: "А почему у вас нет кадров?" — спросил он, вынув изо рта трубку и в упор глядя на своих собеседников. Алексий и Николай смутились... Всем было известно, что кадры перебиты в лагерях. Но митрополит Сергий не смутился: "Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом Советского Союза". Довольная усмешка тронула уста диктатора. Он сказал: "Да, да, как же. Я семинарист. Слышал тогда и о вас".
Митрополиты Сергий и Алексий просили Сталина разрешить открыть богословские курсы в нескольких епархиях. Как пишет Карпов, Сталин, согласившись с этим, в то же время спросил, почему они ставят вопрос о богословских курсах, тогда как правительство может разрешить организацию духовной академии и открытие духовных семинарий во всех епархиях, где это нужно.
Митрополит Сергий заговорил о возобновлении издания "Журнала Московской Патриархии". "Журнал можно и следует выпускать",— сказал Сталин. Митрополит Сергий поднял важнейший для Церкви вопрос об открытии приходов, о возобновлении нормальной церковноприходской жизни в стране. Митрополиты Алексий и Николай отметили при этом неравномерность расположения церквей в Советском Союзе и высказали пожелание в первую очередь открывать храмы в областях и краях, где их нет совсем или где их мало.
Риск поднять перед Сталиным самую больную и рискованную тему взял на себя митрополит Алексий. Он просил об освобождении архиереев, находившихся в ссылках, тюрьмах и лагерях. Сталин ответил: "Представьте такой список, его рассмотрим". Митрополит Сергий поднял вопрос о праве священнослужителей на свободное проживание и передвижение внутри Союза, о снятии с них ограничений, связанных с паспортным режимом, и о том, чтобы власти разрешили богослужение тем священнослужителям, которые вышли из заключения. Сталин предложил ему этот вопрос изучить.
Вслед за тем митрополит Алексий заговорил о финансовых проблемах Церкви и об устройстве церковного управления. Митрополит Николай просил дать епархиям право открывать свечные заводы. По словам Карпова, Сталин еще раз подчеркнул, что Церковь может рассчитывать на всестороннюю поддержку правительства во всех вопросах, связанных с ее организационным укреплением и развитием внутри СССР. Надо обеспечить право архиерея распоряжаться церковными суммами и не чинить препятствий к организации семинарий, свечных заводов и т. д.
Переходя к личным обстоятельствам жизни иерархов, Сталин заметил: "Вот мне доложил товарищ Карпов, что вы очень плохо живете: тесная квартира, покупаете продукты на рынке, нет у вас никакого транспорта. Поэтому правительство хотело бы знать, какие у вас есть нужды и что вы хотели бы получить от правительства". Митрополит Сергий просил предоставить для размещения Патриархии бывший игуменский корпус в Новодевичьем монастыре. "Помещения в Новодевичьем монастыре,— ответил Сталин,— товарищ Карпов посмотрел, и они совершенно не благоустроены, требуют капитального ремонта, и для того чтобы занять их, надо еще много времени. Там сыро и холодно. Ведь надо учесть, что эти здания построены в XVI в. Правительство вам может предоставить завтра же вполне благоустроенное и подготовленное помещение: трехэтажный особняк в Чистом переулке, который занимал ранее бывший немецкий посол Шуленбург. Но это здание советское, не немецкое, так что вы можете совершенно спокойно в нем жить. При этом особняк мы вам предоставляем со всем имуществом, мебелью, которая имеется в особняке, а для того чтобы иметь представление об этом здании, мы сейчас вам покажем план его".
Сталин не оставил без внимания и снабжение Патриархии продуктами, обещал в ближайшие дни предоставить 2–3 легковых автомашины с горючим. Затем Сталин поинтересовался у митрополита Сергия и его спутников, нет ли у них еще каких-либо вопросов к нему, нет ли других нужд у Церкви. Все трое заявили, что особых просьб больше они не имеют, но иногда на местах бывает переоблажение духовенства подоходным налогом. И тут Сталин сообщил митрополитам, что правительство собирается образовать Совет по делам Русской Православной Церкви и предложил его председателем назначить Г. Г. Карпова. Это предложение их встревожило: Карпов был известен в церковных кругах как чекист, который с крайней жестокостью вел дела священнослужителей. Но "все трое,— как пишет Карпов,— заявили, что они весьма благодарны за это правительству и лично товарищу Сталину и весьма благожелательно принимают назначение на этот пост тов. Карпова". Сталин предложил подобрать 2–3 помощников, которые будут членами Совета, образовать аппарат, но помнить, что Карпов не обер-прокурор и что своей деятельностью он должен больше подчеркивать самостоятельность Церкви.
В заключение беседы Сталин предложил Молотову составить проект коммюнике для радио и газет. В обсуждении текста коммюнике участвовали Сталин, митрополиты Сергий и Алексий. Текст был опубликован на следующий день в "Известиях". Сталин проводил митрополитов до дверей своего кабинета, а митрополита Сергия, взяв "под руку, осторожно, как настоящий иподиакон, свел его по лестнице вниз и сказал ему на прощание: "Владыко! Это все, что я в настоящее время могу для вас сделать".
Момент в истории Русской Церкви был поистине исторический. Правительство, допуская избрание Патриарха, открытие приходов и духовных школ, откровенно признавало несбыточность большевистских планов полного разгрома Церкви и устранения ее из жизни народа. По существу были заключены условия своего рода "конкордата", который в основном государственная власть соблюдала вплоть до начала хрущевских гонений.
Изменение политики атеистического государства по отношению к Православной Церкви в 1943 г. — тактический шаг под давлением военных обстоятельств. Марксистская идея о классовой солидарности пролетариата разбилась о «Миф ХХ века» Розенберга — идеолога немецкой рабочей социалистической партии (так называлась партия Адольфа Гитлера). Сталину пришлось апеллировать к исторической памяти и национальному самосознанию русского народа, а здесь сбросить со счета Русскую Православную Церковь было невозможно, тем более что в первые дни войны именно она, разгромленная и юридически не существующая, первая призвала православный народ к защите Отечества.
Архиерейский Собор состоялся через четыре дня после встречи в Кремле — 8 сентября 1943 г. в новом здании Патриархии в Чистом переулке. Это был первый Собор после 1918 г. Он открыт был Местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Сергием кратким докладом "О деятельности Православной Церкви за два года Отечественной войны". Это был, конечно, не отчетный доклад в общепринятом смысле слова, ведь говорить открыто о жизни Церкви в годы, прошедшие после Поместного Собора 1917–1918 г., не было никакой возможности, да и другие темы, кроме патриотического служения Церкви в войну, митрополит Сергий затрагивать не стал. Он в частности сказал: "Мною выпущено двадцать три различных послания по разным случаям, и тема их, конечно, одна: надежда на Бога, что Он, как и в прежнее время, не оставит нас и теперь, и дарует нам конечную победу. Наш народ охотно откликался на наш призыв. Призывали мы его к жертвам на нужды войны... Это были жертвы простых богомольцев, которые вносили обычную свою лепту... Из случайных пожертвований составились миллионы. Я... в свое время обратился к нашему церковному обществу с предложением собрать средства на устройство танковой колонны имени Димитрия Донского. Мною руководило желание повторить пример преподобного Сергия, который на поле брани выслал своих двух схимников". Доклад заканчивался напоминанием о благоприятной для Церкви встрече в Кремле.
Затем Собор заслушал доклад митрополита Ленинградского Алексия "Долг христианина перед Церковью и Родиной в переживаемую эпоху Отечественной войны". Сравнивая Великую Отечественную войну с Отечественной войной 1812 г., митрополит Алексий определил нравственные условия успеха русского оружия, общие для всех времен, это — "твердая вера в Бога, благословляющего справедливую брань; религиозный подъем духа; сознание правды ведомой войны; сознание долга перед Богом и Родиной. Это источник неисчерпаемый, никогда не идущий на убыль, источник веры с порывом покаяния, исправления жизни, желания чистоты нравственной. Он питается и возгревается молитвами, подвигами и — вместе — в них находит свое выражение". Затем митрополит Алексий заговорил об избрании Святейшего Патриарха, ради чего и был созван Собор епископов. Был избран митрополит Сергий. Затем был избран Священный Синод при Патриархе из трех постоянных и трех временных членов. Поместный Собор предусматривал для Синода более самостоятельный статус.
Но горький опыт, приобретенный Русской Церковью в страшные 20–30-е гг., показал особую ответственность первосвятительского служения, так как в пору гонений, при внешних и внутренних расколах и разделениях, для многомиллионной паствы главным духовным ориентиром, помогающим различать, где православная Церковь, а где схизмы, была личность первого епископа — Патриарха Тихона, потом митрополитов Петра и Сергия.
В обращении Собора к советскому правительству говорилось: "Глубоко тронутые сочувственным отношением нашего всенародного вождя, главы советского правительства И. В. Сталина, к нуждам Русской Православной Церкви и к скромным трудам нашим, ее смиренных служителей, приносим правительству нашу общесоборную искреннюю благодарность и радостное уверение, что, ободренные этим сочувствием, мы приумножим нашу долю работы в общенародном подвиге за спасение Родины. Небесный же Глава Церкви да благословит труды правительства своим зиждительным благословением и да увенчает нашу борьбу за правое дело вожделенной победой и освобождением страждущего человечества от мрачных уз фашизма".
