Особенности эпохи и ключевые фигуры

Филологические изыскания эпохи Возрождения, а также богословские и экклезиологические достижения Реформации – это то, что в корне отличает герменевтику XVI и XVII вв. от герменевтики средневековья. Чем ближе мы к Золотому веку герменевтики, тем сложнее решить, о ком из выдающихся экзегетов и толкователей следует говорить подробно, а ком можно ограничиться  лишь беглым упоминанием. 

К наиболее крупным толкователям Библии данной эпохи можно, безусловно, отнести деятелей Реформации[47] и христианских гуманистов[48]: это Теодор Беза, Мартин Буцер, Генрих Буллингер, Жан Кальвин, Майлз Ковердейл, Эразм Роттердамский, Матвей Влачич (Флациус Иллирикус), Мэтью Генри, Ричард Хукер, Жак Лефевр д’Этапль, Джон Лайтфут, Мартин Лютер, Пилграм Марпек, Филипп Меланхтон, Вильям Перкинс, Вильям Тиндейл, Петр Мученик (Пьетро Мартире Вермили), Джироламо Занки и Ульрих Цвингли[49]. 

Первой главной отличительной особенностью данной эпохи было то, что наметившаяся ранее тенденция к подчеркиванию буквального, простого смысла библейского текста стала мощным течением в океане библейской герменевтики. Пожалуй, важнейшим достижением реформатской герменевтики того времени было появление тезиса о том, что любой библейский текст имеет только одно значение. Догадки и робкие предположения о том, что историческое содержание текста, возможно, имеет некоторое (лишь некоторое!) значение, сменились твердой верой в его главенство и исключительность. Меланхтон – преемник Лютера и популяризатор его воззрений – в своем подходе к изучению Библии исходил из следующих здравых принципов: (а) Писание следует прежде всего изучить с точки зрения грамматики, и лишь потом – богословия; (б) Писание имеет только один определенный и простой смысл. Как и в случае с ранними антиохийскими толкователями, деятели Реформации не полностью отказались от аллегорического подхода; скорее они отвели этому подходу надлежащее место. Алистер Макграт говорит о герменевтике Меланхтона следующее: «В его библейских толкованиях подчеркивается важность буквального смысла Писания. Хотя он иногда пользовался аллегорическим подходом (например, в толковании на Евангелие от Иоанна), аллегорическое значение в его комментариях подчинено буквальному и историческому смыслу… Важнейшим вкладом Меланхтона в библейскую герменевтику XVI в. было использование основ риторики в изучении библейских текстов; риторический подход нашел отражение в его труде «De Rhetorica libri tres»(1519), особенно же ярко он проявился в толковании на Послание к римлянам (1522), которое Лютер издал без разрешения автора»[50].

Вторая важная особенность протестантской герменевтики данной эпохи заключается в возвращении к апостольской идее о том, что все Писание должно трактоваться в свете христологии[51]. Лютер и Кальвин, два наиболее влиятельных деятеля Реформации, в практике толкования руководствовались различными взглядами. Для Лютера главная цель толкования заключалась в искании Христа и Его Евангелия; для Кальвина главным в толковании были слава Божья и Его Всемогущество. Такой более широкий ракурс позволил Кальвину сосредоточить внимание на библейских истинах о Боге, истории искупления и завете Божьем, при этом не всегда сообразовывая эти истины с Личностью и служением Иисуса Христа[52]. Было бы неверно утверждать, что Кальвин, трактуя Писание, не ставил во главу угла христологию, однако его христология  очищена от посторонних идей благодаря доктрине о всевластии Бога. «Высокая» христология Кальвина находит подтверждение в следующем его высказывании: «Мы должны читать Писание с четкой целью найти в нем Христа. Кто же уклонится от этой цели – пусть даже всю свою жизнь он будет умножать познания, – тот никогда не достигнет познания истины; ибо какую мудрость мы можем обрести без премудрости Господа?»[53]

  Иеремия по Кальвину

Судя по всему, деятели Реформации проявляли больший интерес к книге Иеремии, и особенно к жизнеописанию пророка, нежели их средневековые предшественники. Читая Кальвина, нам следует помнить, что он трудился в то время, когда в большинстве стран Европы верующие подвергались жестоким преследованиям. Очень часто в Женеву приносили известия о том, что того или иного последователя Кальвина осудили за ересь и казнили. Это были люди, в которых Кальвин вкладывал всю свою душу, всю свою жизнь. Это были его духовные дети, и они гибли на поле битвы. Кальвин сравнивал свою жизнь в Женеве, которая в то время была оплотом Реформации и борьбы против католицизма, с жизнью Иеремии, отмечая, что, по примеру библейского пророка, он подвизался во славу Господа против врагов веры[54]. 

 В своей трактовке идеи субботы Кальвин несколько отступает от взглядов большинства деятелей Реформации. 27 июля 1549 г. Кальвин прочитал проповедь по Иеремии 17:19. В ней он сказал следующее: «Верно, что этот образ был отменен с пришествием Христа, как возвестил св. Павел колоссянам и римлянам. Если мы настаиваем на соблюдении этого обычая, то только по недостатку разумения… Св. Павел говорит, что мы должны оставить эти образы, ибо мы больше не малые дети, а образы эти были нашей азбукой»[55].   

Иеремия по Генри

Мэтью Генри, продолжатель начатой Лютером «магистерской Реформации», спешит обратить наше внимание на то обстоятельство, что Бог обличил вождей Иерусалима прежде, чем Он воззвал к простому народу, – на это указывают слова «ворота, …которыми входят цари Иудейские». Генри пишет: «Им первым надлежало привести на память их долг; ибо, если суббот не будут святить, вожди Иуды должны быть приведены к ответу, – воистину это их долг». В наши дни христианская Церковь, по сути, отказалась от идеи христианской государственной власти, поэтому современные толкователи, как правило, вообще не уделяют внимание этому вопросу в своих исследованиях, – их больше интересует вопрос о том, как именно назвались упомянутые ворота (об этом мы еще будем говорить ниже). Опять-таки, ясно, что контекст библейского отрывка имеет чрезвычайно большое значение для его понимания и интерпретации.  

Далее Мэтью Генри пишет: «Церковь будет процветать: хлебные приношения, фимиам и славословия всегда пребудут в доме Господнем. Воистину люди благоденствуют, когда процветает среди них благочестие… Потоки всякого благочестия или глубоки, или мелки, и это зависит от того, ухожены или заброшены берега Субботы»[56]. Этот толкователь, нимало не сомневаясь, прилагает то, что было сказано о древнем Израиле, к Церкви его времени. Это объясняется не только тем, что Генри был приверженцем богословия завета, но и тем, что его комментарий носит пастырский и практический характер, что, в определенном отношении, типично для церковной жизни данной эпохи[57].