Суггестивная и контрсуггестивная природа речи, мышления и деятельности

Все проявления высшей нервной деятельности человека (всё управление его деятельностью, всё, что он делает в мире и в себе самом, включая даже и многие чисто «животные проявления», такие как удовлетворение голода, сексуальных потребностей, активизацию и торможение жизнеобеспечивающих систем организма) – всё это имеет у человека социальную, коммуникативную природу, всё это регулируется речью, словом[13], всё это оказывается принадлежащим культуре, которая в свою очередь, есть не что иное, как мир знаков, символов, то есть тем или иным образом соединенных «слов».

Человеческая речь в свою очередь имеет две природы: «идеальную», семиотико-кибернетическую связанную с кодированием, передачей и декодированием информации, то есть отправкой, приемом и пониманием сообщений; и «материальную», связанную с работой органов дыхания, аппарата речеговорения (языка, гортани, губ) и речевосприятия (органов слуха, зрения, иногда осязания, той же гортани (малого язычка), определенных отделов в коре головного мозга (переднелобных и височных долей коры). Обе эти природы существуют нераздельно. Экспериментально установлено, что восприятие внешних речевых сигналов невозможно при обездвиженном «малом язычке» в гортани. Чтение и решение любых задач становится затруднительным или вовсе не происходит при нарушении функций переднелобных долей в коре, а выполнение команд, вообще следование инструкциям, работе по алгоритму – при нарушении функций височных долей головного мозга.

Само воздействие внешней речи на человека всегда опосредуется его собственным аппаратом речеговорения. Когда человек «слышит», «видит» или «осязает» обращенное к себе «сообщение», он проговаривает его в «свернутом», сокращенном, «заархивированном» виде, в форме чуть заметных движений гортани, губ, «малого язычка» и уже эта работа его «материальных речевых органов» запускает весь сложнейший мозговой и нейро-гуморальный механизм понимания и выполнения команды, скрытой в сообщении. Так же действует и любое «аутосообщение» - команда отданная человеком самому себе.  

Первичная, базовая, наиболее древняя функция речи состоит в автоматической имитации с помощью собственных речевых органов «внешнего сообщения», которое благодаря специальному нервно-двигательному механизму интердикции (полного торможения любой активности) и суггестии (снятия этого полного торможения с одного строго определенного действия, обозначенного каким-либо знаком) побуждает человека помимо своей воли (точнее, против собственной «биологической выгоды», диктуемой каким-либо инстинктом или условным рефлексом) совершать именно это действие. Так человек «освобождается» от животного автоматизма, от собственных безусловных и условных рефлексов. Но одновременно человек попадает в абсолютную зависимость от «другого человека», от «суггестора», «внушающего» - любого внешнего социально-коммуникативного воздействия. Таким образом, первоначальная функция речи может быть определена как мощное, безусловное торможение всей рефлекторной системы управления организмом, и полное и безграничное внушение поступающих извне команд (из коллективных радений, обрядов, шаманства, первобытной магии и т.п.)[14].

Выход из этой зависимости – в «человеческом  противостоянии» тотальному социально-коммуникативному внушению. Развитие форм такого «противостояния» и составляет содержание культурной истории[15]. В филогенезе, то есть историческом развитии человечества – это избегание контакта, переселения, создание новых языков - непонятных для непосвященных знаковых систем, этногенез, то есть формирование культурных миров, защищенных от вторжения «чужих суггесторов», выработка вертикальной иерархии, защищающая вышестоящих на социальной лестнице от прямого внушения нижестоящих, но и заставляющая нижестоящих воздействовать друг на друга не прямо, а лишь ссылаясь на волю «вождя», или «богов», или «обычая, закона предков». Вместе с тем, в процессе историко-культурного развития уже в сравнительно позднее время стали вырабатываться не только социальные «способы защиты от внушения» (наподобие защиты непониманием «чужого языка», или разным положением на социальной лестнице, или принадлежностью к разным «этно-культурно-религиозным мирам»), но, кроме того, люди стали создавать индивидуальные средства защиты от внушения. К таким индивидуальным средствам «контрсуггестии» можно с полным правом отнести «передразнивание», «высмеивание», «переспрашивание» и самовнушение, то есть уход от внушения:

· либо с помощью «лишения статуса» самого суггестора, превращение его тем самым в инсуггестора;

· либо тот же уход, но уже с перехватыванием инициативы путем «вопрошания», то есть втягивания суггестора в диалог, превращающий его в суггестента;

· наконец, уход от внушения путем «возражения», то есть предъявления команды самому себе, превращая тем самым уже самого себя в инсуггестента[16].

Необходимо, в этой связи, четко осознать, что, с точки зрения социальной психологии, так называемая новоевропейская личность и есть индивидуальный комплекс защиты от социокультурного внушения, выработанный в течение последних двух с половиной тысяч лет, и в особенности, на протяжении последних трехсот лет в странах Запада. Собственно же современная личностно ориентированная педагогика занимается в онтогенезе (индивидуальном становлении человеческой личности) формированием, развитием и укреплением сразу этих двух последних (см. пп. 4 и 5) противоположных процессов - и внушения (суггестии), и противостояния внушению (контрсуггестии).

Культура и, в частности, образование как совокупность текстов.

Такой поход к культуре во второй половине XX века сформулировали философы и культурологи французской школы: Ролан Барт, Жиль Делёз, Жак Деррида, Жан-Франсуа Лиотар[17]. Именно им мы обязаны ставшим уже почти банальным утверждением, что все тексты как предмет науки (и в том числе Мегатекст культуры, то есть вся культура как совокупность текстов и вещей), подчиняется кибернетико-семиотическим закономерностям преобразования и порождения информации.

Поэтому необходимо последовательно охарактеризовать, что такое тексты (какова их онтология), по каким основаниям группируются тексты (какова их классификация), каков механизм межтекстуального взаимодействия (как тексты интерпретируются-понимаются), каким образом взаимодействуют понимающие (какова не психологическая, но межтекстовая природа коммуникации), как характеризуются виды связей внутри мегатекста культуры, наконец, каким образом возникает социальная интерпретация потенциального текста культуры, другими словами - основа формирования содержания образования.

Онтология текстов. Текст состоит из выражений, выражения из знаков. Отдельный знак не несет информации, т.е. не имеет значения и смысла, они у него появляются лишь в результате взаимодействия с другим знаком (знаками) в выражении. Знаки находятся друг с другом в отношениях тождества (полной идентичности), отрицания (отмены), синонимии (подобия, но не тождества), и антонимии (противоположности, но не уничтожения).

Значение возникает в результате обмена знаков или выражений и может быть: тождеством («это» есть «то же самое»), отрицательным определением («это» не есть «то-то»), положительным определением («это» – есть «то-то»). Тождество – это значение выражения, где обмениваются друг на друга одни и те же знаки. Отрицательное определение - это значение выражения, где одни и те же знаки «отказываются» от обмена. Положительное определение – это значение выражения, которое возникло в результате обмена синонимов.

В результате обмена значений возникают смыслы. Утверждение - это смысл выражения, которое возникло в результате обмена значений -синонимов. Порождение же - это смысл выражения, которое возникло в результате обмена значений -антонимов. Смысл может быть также утверждением какой либо информации в качестве более или менее достоверной и точной (любое «уточнение» есть не что иное как добавление в акт обмена все большего числа «подтверждающих» синонимов и определенного числа «отсекающих» антонимов.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что значение – это категория целиком кибернетико-семиотическая (с проекциями на лингвистику, грамматику, логику и т.п.), а значит – социальная (внеличностная, «объективная»). Значения – всегда «общеприняты», они – «одни на всех», их место – в словарях. В то время, как смысл, категория – с одной стороны, также кибернетико-семиотическая (результат обмена значениями), но с другой – психологическая, субъективная, личностная, «герметическая», «авторская».

Ибо то явление, которое кибернетиками и семиотиками описывается как процесс передачи знаковой информации, ее кодирование-декодирование, прием, понимание и интерпретация, адресное сообщение текстов и вновь прием, понимание и т. п., психологами описывается как общение. Следовательно, психологическую основу смысла надо искать в общении-деятельности. Для классика советской психологии и корифея деятельностного подхода А. Н. Леонтьева смысл деятельности тождествен ее мотиву.

А. Н. Леонтьев говорит «смыслу не обучают, смысл воспитывается», в том плане, что нельзя сообщить смысл. В смысл вовлекают, втягивают, к нему подводят личным примером и волевым усилием, его основания ищут в предыдущем опыте. Человек не может заимствовать смысл, он вынужден его вырабатывать. В отличие от значения, в понимании и принятии которого каждый человек всегда в той или иной, часто небольшой степени – соавтор, смысл всегда авторское произведение.

Здесь корень крайне важного для мотивационно-личностного образования состояния «проживания» учения, из которого следует подход к феноменам образовательного общения как к со-бытиям. Со-бытийный подход требует относиться к любому образовательному явлению как к строительному материалу личности – будь-то заучивание текстов, будь-то упражнение-тренинг скорописи, будь-то обсуждение актуального политического события или исторической альтернативы. В каждом из вновь освоенных действий должен быть учителем подготовлен для ученика личностный смысл, это действие должно представать перед учеником как значимое и ценностно нагруженное «деяние», достойное отдельной строчки в его собственной «повести о жизни».

Таким образом, онтология текстов позволяет увидеть, что «значения» в текстах отвечают за их «объективность», самостоятельное бытие в культуре именно в качестве текстов, они «повторяемы» и потому «процессуальны». Смыслы же и в кибернетико-семиотическом, и в психолого-педагогическом понимании отвечают за «уникальность», «событийность», в конечном счете, за «претворение текста в жизнь», за «биографичность» и самое личностность их авторов.

Классификация текстов. Тексты культуры группируются по нескольким основаниям. Каждый текст имеет минимум четыре классификационных характеристики:

1).характер информации, связанный с природой отображаемой деятельности;

2).тип языка, связанный, с природой составляющих текст выражений;

3).вид высказывания, связанный с отношением текста к деятельности

4). модальность, определяющая отношение текста к адресату информации

Итак, во-первых, тексты различаются (типологизируются) по характеру передаваемой информации, которая связана с деятельностями, отраженными в данных текстах. Таковы тексты:

· коммуникационные, обеспечивающие социальные связи в процессе общения, так сказать, синхронные (здесь и теперь), бытовые и нормативные;

· фольклорные, постмифологические, легендарно-традиционные, сказочные, народно-поучительные, обеспечивающие социальные связи в процессе передачи межпоколенного опыта, диахронные;

· художественные, раскрывающие информацию средствами искусств;

· гуманитарно-научные;

· идеологические;

· естественно-научные;

· математические;

· религиозные;

Во-вторых, тексты различаются по типу языка. Группировка текстов по этому основанию может быть представлена таблицами 1А и 1Б.

Табл. 1А

Основания типологии языков (знаковых систем)

	Естественные языки	Искусственные (формальные) языки
Естественные языки	Устная речь	Письменная речь, включая любые виды символов.
Искусственные (формальные) языки	Гуманитарные тексты	Естественно-научные, музыкальные и математические тексты

Табл. 1Б

	Бытовые	Нормативные
Естест венные		Речевые (устные)		Символические (письменные, печатные, схематические)
	Родной	Родной		Родной
		Иностранные		Иностранные
				Мертвые
Искусст	Счет	Табличные расчеты		Математические
венные	Музыка и	Вокал		Музыкальные
Форма	пение			знаковые системы
льные	Соц. и проф.	Специальные системы		Специальные языки - слепых,
	Жаргоны	звуковых сигналов		глухих, «азбука Морзе» и т. п.
		Эсперанто
			Языки программирования

 

 

В-третьих, тексты различаются (типологизируются) по видам высказывания. Каждый текст может принимать такие формы как:

· прескрипция (предписание, инструкция, приказ) (знак восклицательный);

· наррация (описание, сообщение, свидетельство) (точка);

· перскрипция (загадка, задача, притча, проблема (знак вопросительный, многоточие), гипотеза, проект (предвидение, прогноз) (точка, описание в будущем времени), постулат (утверждение без доказательства)(знак восклицательный, в случае необходимости иллюстраций - двоеточие), доказательство (рассуждение, приводящее к очевидному, или к постулату) (знаки диалога - вопросительный, точка, тире, двоеточие, кавычки, восклицательный). К перскриптивным относятся, кроме того, перформативные высказывания, которые, будучи непосредственными речевыми действиями (а не сообщениями о дей­ствиях), являются по сути прак­тическими поступками. Это широкий круг анарративных речевых жан­ров от магического заклинания, клятвы, присвоения имени, похваль­бы и брани, оскорбления или комплимента до приказа, воззвания и молитвы. К перскрипциям принадлежат и декларативные высказывания, где референтное содержание речи лишено событийности, но взамен наделено стабильностью и зако­номерностью естественных (природных) или нормированных (куль­турных) состояний и процессов. Референтная функция декларатив­ного дискурса теоретична, поскольку (подобно мифу) является гене­рализацией процессов или состояний: это «жизнь, сведенная... к категориям, а не событиям».

Наконец, в-четвертых, тексты различаются (типологизируются) по модальностям, Модальности текстов могут быть выражены примерно так:

· нельзя! (запрещено);

· надо! (таков приказ);

· следует сделать (убежден в необходимости);

· должно! (таков мой долг, таков самоприказ);

· могу! (хочу и никем, в том числе мной самим, не запрещено)

· можно! (хочу, и мне это разрешено)

· хочу!(такова моя воля)

Виды интерпретации текстов. Любая информация, каждый текст культуры может быть тем или иным образом интерпретирован на том же языке, или транслирован - переведен на другой язык.

Основные способы интерпретации текстов:

· деконструкция (разрушение текста или «акодирование», уклонение от принятия информации)

· репродукция - точное воспроизведение: дословное повторение (эпический способ); катехизическое повторение (превращение текста в вопросно- ответную форму, путем его разделения и грамматико-логического преобразования, без изменения содержания);

· копродукция - изменение тем или иным образом текстовой информации, «соавторство» в четырех основных формах: 1.«проблематизация» («исследование» текста, то есть дробление его на произвольные части с помощью любых «вопросов», выделение «проблем»); 2.«концептуализация» (превращение текста в ряд других с помощью выделения из него путем «акцентирования» любых произвольных «тезисов», с последующим переструктурированием; 3.«вариативизация» (изменение текста по видам высказывания и модальностям, с помощью механизмов проблематизации и концептуализации); 4.«пересемантизация» - одно- и многократное «переворачивание текста в антоним», что приводит к дроблению значений и появлению новых значений и смыслов(сравн. русск.: «урод» - и польск. «урода» - «красота»; др. русск.: - «труд» - страдание, пытка, и русск. сов. «труд» - достойная деятельность). Одновременно пересемантизация позволяет в той или иной степени адекватно переводить тексты одного языка в тексты другого языка с помощью отсечения антонимов и подбора синонимов;

· аутопродукция (авторство) - есть законченный механизм текстопорождения, создание оригинального авторского текста.

Результаты интерпретации текстов, базовые коммуникативные стратегии, тактические позиции коммуникантов в диалоге. Результаты преобразования информации – интерпретации текстов, возникают только в ходе коммуникации. Сама же коммуникация оформляется в нескольких коммуникативных стратегиях, которые состоят в позиционировании объекта, субъекта и адресата высказывания.

Позиционирование объекта означает отнесение его к некоторой картине мира, которая может быть охарактеризо­вана в категориях ценностного центра и ценностных границ. Картина мира порождена сознанием определенной ментальности и в свою очередь вы­ступает источником мотивации коммуникативного поведения субъектов этого сознания.

Творимая роевым Мы-сознанием фатальная (мифологическая или мифологизированная) картина мира объемлется «судь­бой», она децентрирована и потому ценностно амбивалентна. Не обладая ценностным центром, она функционирует в ценно­стных границах «своего» (хорошего, светлого, благого) и «чужого» (дурного, темного, враждебного). Вытекающая из такой картины мира подражательная мотивация поведения предпо­лагает хоровую стратегию демонологического (не авторизо­ванного) общения.

Творимая нормативным Он-сознанием императивная картина мира гетероцентрична. Она представляет собой иерархический ми­ропорядок, в котором носитель нормативного менталитета самооп­ределяется по отношению к верховному ценностному центру, ото­ждествляя себя со своей ролью в мире. Ролевая мотивация поведе­ния (как функционирования в ценностных границах роли) предпо­лагает авторитарную стратегию монологизированного общения, регламентируемого статусом участников коммуникации. В монологическом «авторитетном слове» ощущается «завершенная и строго отграниченная система смыслов; оно стремится к однознач­ности... В нем звучит один голос... Оно живет в готовом, ста­бильно дифференцированном и оцененном мире» (Бахтин).

Окказиональная (случайностная) картина мира уединенного Я-сознания авантюрна и эгоцентрична. Ценностной границей здесь оказывается внутренняя альтернативность суве­ренной картины мира всем иным возможным мирам. Проистекаю­щая из этого девиантная мотивация поведения предполагает дивер­гентную стратегию провокативно диалогизированного общения. В рамках этой стратегии чужой голос жизненно важен для субъекта коммуникации, но только в качестве носителя оспариваемой точки зре­ния, отрицание которой становится для говорящего средством са­моутверждения.

Вероятностная картина мира толерантного Ты-сознания лишена ценностных границ (но не ценностного центра, каковым здесь яв­ляется «свой другой»). Она полицентрична. Исходя из проективной мотивации поведения (самореализация «я» как индивидуального жизненного проекта) и мысля многочисленные ценностные цен­тры бытия как интерсубъективные точки конвергенции (схожде­ния), такое сознание реализуется в конвергентной стратегии ком­муникативного поведения как диалогического согласия, «в кото­ром всегда сохраняется разность и неслиянность голосов». Такое согласие «никогда не бывает механическим или логическим тожде­ством, это и не эхо; за ним всегда преодолеваемая даль и сближе­ние (но не слияние)... диалогическое согласие по природе своей свободно, т.е. не предопределено, не неизбежно», - что альтерна­тивно согласию монологическому или хоровому,

Позиционирование субъекта общения предполагает актуали­зацию определенного ресурса коммуникативности - некоторо­го содержания сознания, которое может быть воспроизведено в другом сознании. Занимаемая субъектом высказывания креа­тивная позиция придает содержанию информации один из четырех возможных статусов такого ресурса.

Знание (а строгом значении этого слова) - содержание созна­ния, которое не зависит от самого сознания. Оно подлежит верификации (объективной проверке, т.е. подтверждению опытным путем), по существу не нуждаясь в дополнительной аргументации (интерсубъективной проверке на убедительность). Наделение сообщения статусом знания предполагает самоустранение креативного субъекта из содержания информации.

Убеждение - содержание сознания, не под­лежащее ни сомнению, ни верификации (только аргументиро­ванию как опровержению ложных мнений). Субъективная ценность убеждения (верования) в его ментальной прочности - неоспоримости: оно обладает для сознания неопровержимо­стью абсолютной истины. Наделение сообщения статусом убеждения предполагает самоподчинение креативного субъ­екта содержанию информации.

Мнение — бездоказательное содержание соз­нания («кажимость»), подлежащее сомнению, но субъективно ценное. А также и общественно {интерсубъективно) значимое своей единичностью (правда, лишь в социуме, где человеческая индивиду­альность ценится: «Раз человек нашел слова, чтоб выразить свое действительное отношение к миру, он имеет право гово­рить, и его можно слушать, хотя бы его отношение было един­ственным в своем роде» (Л. Шестов), Наделение сообщения статусом мнения предполагает самоутверждение  креативного субъекта в позиции авторства.

Понимание - такое содержание сознания, которое является согласованием других его содержаний. В отличие от знания понимание всегда - чье-то индивидуаль­ное понимание, зависимое от понимающего сознания. В отли­чие от убеждения оно относительно - это всегда лишь чья-то «правда» о предмете понимания, а не окончательная истина. В отличие от мнения оно не субъективно, а доказательно. Понимание предполагает постижение смысла, а не проговаривание значения. Смысл нельзя знать - можно только понимать. Таким предметом понимания служит, например, чужое «я» или другая культура: понимание неодушевленного объекта предполагает отношение к нему как к субъекту. На­деление сообщения статусом понимания предполагает самореализацию креативного субъекта в сознании адресата: поделиться пониманием означает сделать содержание своего сознания ре­альным и для другого сознания, тогда как содержание знания механически репродуктивно для другого сознания, мнения – ирреально, а содержание убеждения - сверхреально.

Позиционирование адресата информации предполагает осуществление некоторой воспринимающей компетентности. Текст в ее основе обнаруживает свойство матрицы, программирующей акты понимающего сознания. Таким образом, та или иная позиция адресата в диалоге задает определенные границы смыслов, независимо от конкретного содержания этого диалога.

Хоровая стратегия работы с информацией постулирует адресата, зани­мающего позицию внутренне подражательного приобщения к коммуникативному событию и наделенного репродуктивной компетентностью. Последняя предполагает отношение к полу­ченному знанию как несомненно достоверному, а также спо­собность хранения и передачи этого знания аналогичному ад­ресату. Пространство смыслов репродуктивного общения состоит в обретении или поддержании покоя. (Вот корень бесстрастности американских индейцев Ф. Купера, или непоколебимости убежденных коммунистов А. Фадеева).

Авторитарная стратегия предполагает адресата с регулятив­ной компетентностью. Это позиция активного участия в ком­муникации, однако коммуникативная активность адресата при этом остается нормативно-ролевой, не предполагает внутренне свободного отношения к содержанию обрабатываемой информации. Не удовле­творяясь пассивностью репродуктивного получения сообщения, такой адре­сат настроен на извлечение из коммуникативного события не­коего ценностного урока долженствования. Пространство смыслов регулятивного общения состоит в радостном принятии и постоянном подтверждении властных отношений регламентированного миропорядка. (Лучшая иллюстрация такой коммуникации – классическая или классицистская эстетика Буало, Корнеля, Расина, Вивальди, Гайдна, Моцарта, Ломоносова, Фонфизина, Казакова).

Дивергентная стратегия навязывает адресату позицию разно­гласия. Эта диапозитивная (распорядительная) компетент­ность предполагает обладание личным суверенитетом в рам­ках коммуникативного события, т.е. свободу интерпретации текста. Пространство смыслов общения при этом состоит в актуализации внутренней свободы участников коммуника­ции (Яркие иллюстрации подобного мировосприятия – герои Байрона, Шиллера, Гофмана, Лермонтова, художественные миры импрессионистов и постимпресионистов)

Адресат конвергентной стратегии наделяется компетентностью толерантности как «доверия к чужому слову» без «благоговейного приятия» (Бахтин). Между участ­никами коммуникативного события как равно достойными субъектами смыслополагания устанавливаются отношения ценностно-смысловой солидарности носителей различного культурного опыта. Конвергентный способ коммуникации культивирует смысловое пространство ответственности, то есть сво­бодного самоограничения субъективности перед лицом иного. (В качестве примеров толерантной коммуникативности приведем литературные образы Ремарка, Хемингуэя, Стругацких, музыкальные произведения Прокофьева, Шнитке, скульптурные композиции Сидура, Э. Неизвестного).

Указанные четыре коммуникативные стратегии находят свое выражение в тактических (реально-сиюминутных ) позициях в диалоге конкретных коммуникантов. Эти позиции следующие:

· запретить делать;

· заставить сделать;

· создать представление (убедить в собственной правоте);

· заместить представление (переубедить);

· отнестись к сообщению (высказать свою позицию);

· создать сообщение (самовыразиться).

Понятно, что не все тактические позиции могут быть реализованы в каждой из стратегий. Зависимость тактики диалога от коммуникативной стратегии может быть проиллюстрирована в таблице 2:

Табл 2.

	Хоровая стратегия подражательного приобщения	Авторитарная стратегия долженствования	Дивергентная стратегия свободы интерпретации текста	Конвергентная стратегия толерантности и ответственности
запретить делать
заставить сделать
создать представление (убедить правоте)
заместить представление (переубедить)
отнестись к сообщению (высказать свою позицию)
создать сообщение (самовыразиться)

 

Углубляя наше представление об адресности сообщений в коммуникации, заметим, что характер информации меняется еще и в зависимости от селективности ее отправлений. Информация может быть адресована:

· лично адресату и более никому;

· лично адресату и его компаньону;

· лично адресату и нескольким его компаньонам;

· отдельной группе лиц и более никому;

· определенным группам лиц и более никому;

· всем и никому лично;

· всем и каждому из вышеперечисленных адресатов.

Зависимость селективности отправлений информации от коммуникативной стратегии может быть проиллюстрирована в таблице 3:

Табл 3

	Хоровая стратегия подражательного приобщения	Авторитарная стратегия долженствования	Дивергентная стратегия свободы интерпретации текста	Конвергентная стратегия толерантности и ответственности
Лично адресату и более никому
Лично адресату и его компаньону
Лично адресату и нескольким его компаньонам
Отдельной группе лиц и более никому
Определенным группам лиц и более никому
Всем и никому лично
Всем и каждому из вышеперечисленных адресатов

 

Виды связей внутри мегатекста культуры. Между текстами культуры существуют самые различные отношения или взаимосвязи которые имеют как знаковую, так и деятельностную природу.

Прежде всего, тексты связаны отношениями синонимии - антонимии. Это связь матричная или парадигмальная, так как тексты группируются, раскрывают содержание друг друга, «отталкиваются» друг от друга по подобию или противоположности значений. Они образуют замкнутые «множества», возникающие путем наложения синонимов на порождающие тексты-матрицы, тексты-парадигмы. Антонимы при этом отбрасываются и формируют иные «множества», в которых со временем, также кристаллизуются парадигмальные или матричные тексты, но в результате обобщения, абстрагирования. Именно данный вид связи текстов имеет прежде всего знаковый характер, позволяет их тем или иным способом группировать.

Во-вторых, тексты связываются друг с другом ассоциативными отношениями - «эпически» или «катехизически», «сочинительно» или «подчинительно». Благодаря этому виду связей происходит, в частности формирование самого мегатекста культуры, эта связь прежде всего деятельностная, ситуативная;

В третьих, тексты соединяются проблемно-концептуально, вокруг центральной задачи (тексты предлагающие разные варианты ее решения - проблемная ситуация) или тезиса (тексты, раскрывающие его с самых разных сторон - концептуальная ситуация). Здесь перед нами связи как знаковые, так и деятельностные.

Социальная интерпретация потенциального текста культуры – основа формирования содержания образования. В аспекте знаковом и культурно-деятельностном социум есть не что иное, как замкнутая и фиксированная группа людей, которая обеспечена постоянными синхронными и диахронными средствами коммуникации, базирующимися на устойчивом, «стандартном чтении потенциального текста культуры». Проще говоря, те, кто усреденно-стандартно «читают», «общаются» и действуют в рамках данного «потенциального текста культуры» и есть социум.

В свою очередь, потенциальный текст культуры в данном социуме имеет ограниченное (фиксированное) число значений и соответственно конечное, хотя может быть и весьма большое число смыслов. При том, что потенциальный текст данной культуры есть целостность, он не может быть интерпретирован по частям. В потенциальном тексте культуры уже произошли все дозволенные виды преобразований текстов: от катехизиса - до пересемантизации.

Эмпирически очевидна закономерность роста числа значений и в соответствующей прогрессии числа «дозволенных» потенциальным текстом культуры смыслов, по мере его освоения-развития членами данного социума, а также по мере вовлечения в орбиту этого потенциального текста элементов потенциальных и актуальных текстов иных культур. В переводе на привычный нам язык - по мере развития образованности членов конкретного общества многократно увеличивается в культуре информационная подвижность, прозрачность и вариативность, а также толерантность к иным культурам, при сохранении однако некоторого каркаса значений и смыслов, который мы называем составом базовых ценностей культуры данного социума.

Освоение - развитие потенциального текста культуры членами соответствующего социума происходит не только семиотически, но также исторически и социологически.

Семиотически и социологически освоение-развитие потенциального текста выглядит так, что каждая общественная страта «работает» с потенциальным текстом на том или ином уровне интерпретации.

Крестьянство и иные члены социума, для которых образ жизни тождествен профессиональной деятельности (охотники, кочевники и т. п.) осваивают потенциальный текст культуры эпически (прямым следованием традиции), часто оставаясь во многом еще в традициональной культуре. Они существуют в хоровой стратегии работы с информацией, зани­мают позицию внутренне подражательного приобщения к коммуникативному событию и наделены репродуктивной компетентностью. Эти люди «сакрально» относятся к полу­ченной информации, а именно, как к знанию несомненно достоверному. У них высоко развита спо­собность хранения и передачи этого знания аналогичному ад­ресату (всем, и никому лично) (В древности и средневековье – эпические поэмы, былины, сказы, ближе к нашим дням – пословицы, «типичные поучительные истории», всякого рода банальности, «общие места»).

Городские и сельские работники, предприниматели, менеджеры, чиновники, военные «читают» потенциальный текст большей частью катехизически, отвечая более или менее стандартными способами на известные бытовые или профессиональные вопросы. Они, как правило, реализуют авторитарную стратегию обработки информации и наделены регулятив­ной компетентностью. Этот страт социума настроен на извлечение из коммуникативного события не­коего ценностного урока долженствования.

Служба («честная», добросовестная работа по инструкции, но не в присутствии «хозяина»), и обеспечивающие подобные коммуникативные отношения честь, долг, иерархия - суть властных отношений установленного пирамидального устройства мира. Поэтому регулятивная компетентность в коммуникации предусматривает селекцию безличностных сообщений: авторитарный адресат, сам, не позиционируя себя как личность, но олицетворяя собой определенную социальную функцию, обладает спо­собностью хранения и передачи устойчивых взглядов, ставших нормами предрассудков, убеждений, принципов аналогичному ад­ресату: всем и никому лично; определенным группам лиц и более никому; отдельной группе лиц и более никому (отсюда сословные кодексы чести, орденские статуты, уставы разных лиг и корпораций и т.п.).

Вариативно развивают потенциальный текст интеллигенты - врачи, юристы, экономисты, учителя, перерабатывая тексты культуры из описаний - в инструкции, из гипотез в постулаты и аксиомы, из этих последних выстраивая рассуждения-доказательства. Эти люди существуют в дивергентной стратегии интерпретации текстов для них характерна позиция разно­гласия. Этагруппа социума  обладает диапозитивной (распорядительной) компетент­ностью, которая предполагает обладание личным суверенитетом в работе с информацией, позволяющим претендовать на определенную свободу интерпретации текста. Именно благодаря этой свободе диапозитивная компетентность в коммуникации предусматривает весьма широкий спектр личностных сообщений. «Вечно одинокий среди людей» адресат, сам, активно утверждая себя как личность, оттачивает спо­собность переработки общеизвестных истин в «почти авторские тексты» и получает возможность создать с аналогичными адресатами коммуникативную среду, обычно называемую «приличным обществом» или «читающей публикой». Селекция сообщений здесь состоит в том, что коммуникация происходит с одним, двумя, тремя и вообще любым числом участников, но непременно и исключительно на личностной основе. (Отсюда вся масса «лирического» в быту «интеллигенции» - от интимной записки и «девичьих» дневников и альбомов – до семейных архивов. Отсюда же все многообразие жанров постклассицистской литературы - от романа в письмах Гете и романа-исповеди Руссо - до современных синтетических текстов Кортасара или Пелевина).

Элита социума - ученые, исследователи, философы, политики, художники, духовные и светские лидеры интерпретируют потенциальный текст культуры проблематизирующим или концептуализирующим способами и поднимаются до пересемантизации и авторства. Элита социума призвана к конвергентной стратегии работы с информацией, она должна наделяться компетентностью толерантности. Между «людьми элиты» как равно достойными субъектами смыслополагания устанавливаются отношения ценностно-смысловой солидарности носителей различного, но равно-ценного социокультурного опыта. Человек элиты облечен сверхценностью ответственности (сво­бодного самоограничения субъективности).

Впрочем, такая социальная стратификация характерна только для новейшего времени и для стран европейского пути развития. В то время, как исторически и, так сказать, «культурно-цивилизационно» освоение-развитие потенциального текста выглядит так, что в каждую эпоху (в каждой «цивилизационной капсуле» в общемировом контексте) потенциальный текст «читается» всем социумом на том или ином уровне интерпретации. В древности (в традициональных культурах) - преимущественно эпически, в средневековье (в традиционных обществах) - катехизически, концептуально и вариативно, в новое время (в индустриальных цивилизациях)- проблемно-экспериментально, в новейшее время (в постиндустриальной цивилизации) на первый план выходит пересемантизация. Это в частности означает, что социальная характеристика элиты того или иного социума прямо зависит от ведущей формы работы этого социума с информацией.

Если в древности (в традициональных культурах) – потенциальный текст трактуется преимущественно эпически, то и элита такого социума – маги, жрецы, шаманы, старейшины общин, если в средние века и в современных традиционных обществах потенциальный текст трактуется преимущественно катехически, то и элита такого социума – военные, чиновники, управленцы. И, соответственно, когда в индустриальных обществах, и в новое время потенциальный текст трактуется преимущественно проблемно-экспериментально – элита рекрутируется из интеллигентов, а в постиндустриальных обществах (где потенциальный текст трактуется с опорой на пересемантизацию) – элита должна состоять из ученых, философов, художников.

Естественно, что все эти закономерности имеют прямое отношение к образованию. Здесь уместно указать лишь на две стороны подобной связи. Во-первых, каждый образовательный маршрут личности должен включать в себя овладение всеми коммуникативными стратегиями. И, во-вторых, если образование претендует на личностную мотивацию, то главный акцент должен делаться на дивергентных и конвергентных способах интерпретации текстов, и соответственно на приобретение коммуникативных компетентностей индивидуального авторства и толерантности.