Танцы Великой Армении

Существуют другие танцы, характеризующиеся близким расстоянием между танцорами, которые, по мнению автора этой статьи, происходят из Великой Армении, занимающей территорию древней Армении, где танцы и музыка обнаруживают заметное армянское влияние, даже хотя территориально могут считаться турецкими, курдскими или ассирийскими. Среди таких танцев Agir Govenk из Битлиса, курдский Bablakhans, Halays из Вана и некоторых районов Курдистана, Tulum Havasi с Восточного Кавказа и ассирийский танец Zaroura. Курды распространяли свое культурное влияние на армян, и существует ряд армянских танцев с курдским влиянием: например, Khumkhuma, Papooree, Teen and Halay. Исполняемые людьми, сцепленными за руки, эти танцы известны как «pert» («крепость») или «bahd». Слово Bahd, по-армянски «стена», лингвистически связано с «bahr», что означает «танец». «Halay» происходит от слова «alay», что означает «много людей». Эти танцы, исполняемые группой людей, танцующих вплотную друг к другу, отражают как «оборонительную» природу народностей, подвергавшихся постоянным гонениям, так и сплоченность, на которой основан танец и которую он укрепляет.

Bianca de Jong считает, что танцы принадлежат как месту, так и людям, и что вместе с гибелью цивилизаций и культур танцы погибают не целиком. По личному опыту автора этой статьи, то, что после гибели культур остается от всех народных танцев – и, в частности, от армянского танца – это характер связи ступней танцора с землей, ощущение от работы ступней. Танцы Великой Армении рассказывают моим ступням те же истории, что и армянам - истории о потере родины и тяжелой, но несломленной жизни. Zaroura, например, является ассирийским танцем, но ощущается как типично армянский, хотя степы в нем не похожи на степы армянских танцев. Zaroura танцуется в ряд. С каждым повтором танцевальной последовательности танцующие передвигаются только на одну длину ступни. С каждым битом мы прикасаемся к земле прямо под нами или становимся на нее, подтверждая то, что мы тут стоим, снова и снова, как если бы это был наш дом. У ассирийцев не было дома много веков, но они и без него сумели сохранить свою культурную уникальность – возможно, потому, что в танцах, подобных Zaroura, дом существует под ступнями танцоров, даже если больше его нигде нет.

Танцы диаспор

В 1940-х и 1950-х годах второе и третье поколение армянских американцев занялись созданием нового репертуара танцев, объединяя традиционные и новые степы со старыми народными мелодиями и песнями, чтобы восполнить утраченное во время переселения. Хороший пример этого процесса - Eench Eemanaee, также известный как армянский Misirlou. Этот танец появился в результате совмещения греческого Misirlou, невероятно популярного в США в 1950-х годах, и традиционного армянского танца Lorke Lorke (также известного как Sirdes, «мое сердце»), который был привезен из Дарона, с берегов озера Ван. В тексте песни к Eench Eemanaee также рассказывается история о потере любви, которая выступает метафорой изгнания: «С того дня, как ты ушел, мне стало горько жить / И даже цветы плакали и грустили со мной / Если бы только ты, любовь моя, вернулся…» Музыка к этим новым танцам обычно яркая, и движение в этих танцах происходит направо (это атрибут армянских танцев празднеств). Согласно Tineke van Geel, танцы, в которых движение происходит налево, более меланхоличны. В числе популярных танцев, воссозданных диаспорой, такие как Aghchig («Милая девушка»), Ambee Dageets и Guhneega. Современное армянское сообщество США отличается творческой лабильностью. Обычно танцы танцуются так: играет оркестр, и люди выстраиваются во множество рядов, причем каждый ряд танцует такие степы, какие ему нравятся! Так, ряды могут одновременно танцевать под музыку Ambee Dageets Siroon Aghchig, Halay, Sirdes или степы без конкретного названия.

Все эти танцы говорят нам о том, насколько прочны и важны танцевальные традиции. Автор этой статьи находит особенно вдохновляющим, что даже когда люди, культура и родина уничтожаются, как это случилось с Арменией, уничтоженное может быть воссоздано в новом виде.

Первоначально эта творческая лабильность во всех своих формах характеризовала сознательную попытку возродить новую жизнь, подобно тому, как возрождается феникс, из геноцидного пепла родины. Та же самая творческая сила вдохновила советско-армянского композитора Хачатура Аведиссяна (Khachatoor Avedissian) написать Oratorium in Memory of the Victims of the Armenian Genocide of 1915, современное произведение с использованием традиционных армянских инструментов и мелодий. Berceuse, третья часть Oratorium, основана на традиционной колыбельной, красота которой сподвигла автора этой статьи на создание танца Shoror. Хотя в родословной автора этой статьи нет армян, она убеждена, что последствия геноцида затронули всех членов семьи человечества, и подобные ритуальные акты излечения ран – дело совести всех и каждого. Преклоняясь перед той творческой силой, с которой разбросанные по свету дети Армении отреагировали на потерю армянской культурой такой существенной части ее музыкальных и танцевальных традиций, равно как и на потерю такого количества жизней, автор статьи объединила традиционные армянские степы shoror с собственной хореографией в честь Армении.

Shoror

«Shoror», что означает «раскачиваться», лингвистически связан с «oror» - «укачивать, баюкать». Утонченное покачивание рук баюкает новую жизнь, что отражено в словах колыбельной: «Ночь, свет луны падает на твое лицо / Моя любовь всегда с тобой / Зло не коснется тебя / Ты – моя единственная надежда, ты, мой невинный, славный малыш / Эта колыбельная убаюкает тебя / И ты будешь быстрее расти / И быстрее разгорится огонь в очаге твоего дома / Ты – моя мечта, ты – мое солнышко…»

Когда мы танцуем Shoror, мы держим в руках свечи, чтобы осветить светом знания то, что скрывается во мраке, и чтобы доказать, что мы видим и помним. Воспитание новой жизни символически отображается в движениях наших ступней, которые совершают степы депортаций и форсированных маршей в сирийской пустыне в 1915 году. Наконец, мы собираемся вместе и поднимаем наши наполненные светом кисти в аведиссянском образе надежды из шестой и последней части Oratorium – в образе Армении с тысячью крыльев.

Музыка Аведиссяна затрагивает человеческие сердца, которые надеются и скорбят, и поэтому Shoror, танец со свечами, получил распространение. В 1995 году многие европейские и североамериканские коллективы хороводов включили Shoror в свои демонстрации и мероприятия по случаю 50-летней годовщины окончания Второй мировой войны в Европе. В мае 1995 года автор этой статьи преподавала Shoror вместе с другими армянскими, еврейскими и цыганскими танцами во время музыкального фестиваля в христианской церкви Берлина.

По мнению автору этой статьи, если бы мы все говорили об уничтожении армян, холокоста Второй мировой можно было бы избежать. Возможно, помнить и говорить – наша сегодняшняя ответственность. Свидетельствование о том, что мы помним прошлое – наша единственная надежда на правильный выбор в настоящем и на мир в будущем.

Больно признавать, что каждый человек может явиться инициатором или участником травли. Послание, зашифрованное в таких танцах как Shoror и Daronee, звучит просто: «Битва за жизнь» - не против наших соседей, но за то, чтобы сохранить в нас проблески человечности. Наверное, сегодня нам стоит воспрянуть духом благодаря выжившим, стремящимся к лучшему армянам, потому что, в конечном итоге, геноцид провалился. Армянский язык, культура, танец, музыка, живопись и религия живы и процветают в стольких местах, сколькие никогда не разрушить. Жестокая ирония – и чудо – в том, что именно действия, предпринятые для уничтожения армян, спустя многие десятилетия помогли им выжить.

Армяне застраховали себя от исчезновения, обосновавшись там, куда занесли их ветра перемен. Основанные на немеркнущих художественных и культурных традициях, танцы армянской диаспоры – урок всем нам, людям, которые их танцуют и на них учатся.