Информационное общество и технологии управляемой эволюции

«Ученый-философ не должен смотреть на современную человеческую природу как на нечто незыблемое, а должен стремиться изменить ее ко благу людей. Мы вправе составить себе идеал человеческой природы, к которому человеку следовало бы стремиться»

Илья Мечников, 1907 год

Нынешнюю фазу эволюции техногенной (технологической, Западной) цивилизации – результат длившейся весь ХХ век научно-технической революции – принято называть не только «обществом риска» (У.Бек, М.Дуглас и А.Вилдавски), но и «информационным обществом» [Белл, 1999] (Ю.Хаяши, Д.Белл). Эти названия фиксируют три основных и взаимосвязанных признака ситуации, которая определяет образ жизни и перспективы будущей истории человечества, по крайней мере, – на ближайшие десятилетия:

· информационный характер современных “высоких” технологий;

· усложнение среды обитания человека разумного, где нарастают кризисные явления и возникают новые источники опасности для его существования, благополучия и здоровья;

· качественные трансформации природы социального риска, обусловленного развитием науки и технологии, который теперь способен поставить под вопрос само существование или же сохранение идентичности человеческой цивилизации (экзистенциальный риск [Bostrom, 2002]).

Начнем с так называемой информационной революции (на рубеже 1980-1990 гг.). Обыденное понимание информации делает ее синонимом знаний, сведений известий. Но со времени публикаций пионерских работ Клода Шеннона конца 1940-х гг. утверждается другое понимание, которое, делает информацию фундаментальной категорией описания реальности – наряду с материей и энергией. Информацией обозначают свойство объектов, состоящее в том, что изменения структуры одного объекта (источника информации) порождают соответствующие изменения структуры другого объекта (приемника), причем характер таких изменений не зависит непосредственно от природы материальной связи между объектами.

Если воспользоваться приведенным выше определением, к информационным технологиям следует отнести любые способы реконструкции объектов реальности, основанные на изменении содержащейся в них информации. Итак, информационные технологии помимо собственно программного компьютерного обеспечения, включают в себя генетическую инженерию и биоинформатику, психосоматическое программирование и прочие способы управления сознанием и т.д. и т.п.

Объектами информационных технологий являются так называемые сложные неравновесные самовоспроизводящиеся системы. Такие системы, к которым относятся живые организмы, общество, культура, ментальность, а теперь и технические системы, несут информационную програму собственного «расширеннного воспроизводства». Такую самокопирующуся (реплицирующуюся) программу в эволюционной теории в последнее время называют репликатором. Иными словами, закодированная в репликаторах информация не безразлична с точки зрения их стабильности и способности к самовоспроизводству. Адаптивная информация существенным образом увеличивает шансы ее носителей на выживание и распространение в сравнении с «конкурентами». Таким путем в анализ поведения открытвх самовоспроизводящихся систем с необходимостью оказывается вовлеченной категория естественного отбора – запоминание и размножение случайно возникшей комбинации символов, оказавшейся удачной в рамках некоей системы критериев.

Очевидно, функция отбора в эволюции заключается в создании адекватных (т.е. взаимно-рефлексивных) отношений между заключенной в эволюционирующей системе самовоспроизводящейся информацией, и параметрами внешней среды. С такой точки зрения эволюция (точнее коэволюция) может рассматриваться как рефлексия эволюционирующей системой условий среды обитания. В частности, это означает, что в генах любого живого организма закодирована информация, воспроизводящая природные условия, в которых жили его предки. Равным образом особенности духовной и материальной культуры любой социальной общности есть источник информации о ее истории – природной среде, социокультурном и геополитическом окружении, природных и социальных потрясениях и т.д. и т.п. К этой эвристически продуктивной аналогии мы вернемся несколько ниже.

Материальные носители, способы записи (код), воспроизводства и реализации информации могут быть различными. В живых организмах носителем информации выступают молекулы нуклеиновых кислот (генетический код). В процессе эволюции человека жизненно важная информация стала кодироваться с помощью языка и передаваться от поколения к поколению путем воспитания и обучения (когнитивный и социокультурный коды [30] ). Позднее появляются технологии письменности, книгопечатания, компьютерного программирования и.п. Таким образом, эволюция живых организмов и эволюция культуры имеют нечто общее. И в том, и в другом случае эволюция – есть процесс изменения информации, обеспечивающей собственное воспроизводство и воспроизводство материальных носителей информации. Если в распоряжении людей появилась новая информация, которая существенно повышает их шансы на выживание и продолжение рода, то, используя ее, они могут иметь более многочисленное потомство, которому и передадут свое знание. Распространение информации в этом случае не ограничено биологическим размножением, что и объясняет на порядок более высокие темпы культурной эволюции. «Культурная эволюция – процесс гораздо более быстрый, чем биологическая эволюция. Один из ее аспектов – глубоко заложенная в человеке (и странным образом – ламаркистская) способность к культурной эволюции путем передачи от одного поколения к другому накопленной информации, в том числе моральных (и аморальных!) критериев оценок» – писал известный американский эволюционист Эрнст Майр.

Таким образом в результате развития биологической стратегии предков Homo sapiens произошла смена ведущих форм и механизмов эволюционного процесса. В биологической эволюции, как известно, дискретными единицами, подвергающимися действию естественного отбора, являются[31] гены. В антропогенезе такую же роль сталь играть мемы. Этот термин ввел в середине 1970х гг. английский эволюционист Ричард Докинз, используя его для выделения особенностей организации духовной культуры человека, аналогичных организации генома [Докинз, 1993; Левченко, 2003, с. 110]: мем (по другой терминологии – культурген) – аналогичная гену единица культурного наследия, содержащаяся в индивидуальном сознании единица информации, которая (влияя на ход определенных событий) способствует возникновению своих копий в сознании других индивидуумов.

Генезис социокультурного наследования, естественно, – не одномоментный процесс. Можно предположить, что первой его стадией были информационные сообщения, передаваемые от индивидуума к индивидууму в результате существования у них врожденного (генетически запрограммированного) модуса имитационного поведения. Эта форма адаптации еще принадлежит целиком биологической форме эволюции. Поэтому некоторые современные биологи – сторонники глобально-эволюционного методологического подхода, предпочитают (на наш взгляд – обоснованно термин промем [Левченко, 2003, с. 128]. О собственно социокультурной наследственности можно говорить только тогда, когда появляется язык, т.е. особый социокультурный код для передачи и хранения адаптивной информации, а также хранилища этой информации – библиотеки (в качестве таковых, очевидно до возникновения письменности служили старейшие члены племени).

В этом случае, по утверждению Н.Лумана [2005, с. 31-32] эволюционирующей системой оказываюся системы коммуникации (язык), тогда как пул элементарных коммуканионных актов в первом приближении можно рассматривать как некий аналог генофонда. («Об эволюции же социальной системы общества, напротив, можно говорить лишь в том случае, если рассматривать не живую, а коммуникативную систему, которая в каждой своей операции воспроизводит смысл, предполагает знание, черпает из собственной памяти, использует формы культуры»). В такой интерпретации, как пишет российский переводчик и комментатор Н.Лумана А.Антоновский [2005, с.218]: «Язык - это "первичный бульона", среда, где конкурируют друг с другом, поглощая друг друга, социальные гены: конкретные языковые выражения, некоторые из которых стабилизируются и реплицируются дальше и для этой репликации задействуют и образуют все новые и новые социальные фенотипы: связанные в системы коммуникации». «Если в биологической эволюционной теории под геном понимается своего рода код, "описание", или программа-инструкция для конструирования фенотипа - живого организма, - продолжает он, - то под геном коммуникации, вероятно, можно понимать код коммуникации, на основании которого отсеивается все то, что этой коммуникации не принадлежит, не соответствует сконцентрированным в нем ожиданиям, все чуждые элементы социальной системы» [Антоновский, 2005, с.218].

Итак, смена ведущей формы эволюционного процесса подразумевает одновременно - смену механизмов кодирования, генерации, репликации и распространения адаптивной информации. Следующим прогрессивным эволюционным изменением, произошедшим в ходе социогенеза становится письменность, значение которой не сводится просто к интенсификации распространения и ускорению передачи имеющей приспособительное значение информации. На самом деле значительно более важными представляется революция в механизмах генерации (т.е. возникновения) адаптивной информации. «Коммуникация может оказывать воздействия на больших пространственных и временных дистанциях и [...] получает большую свободу как в производстве (написании), так и в восприятии (прочтении). Более широкое распространение создает возможность одним изменением производить множество изменений, причем - необозримое множество» [Луман, 2005, с. 63]. До возникновения письменности адаптивная носителем адаптивной социальной информации был индивидуум, после - социальная группа. Элементарный эволюционный акт в первом случае происходит в индивидуальном сознании и лишь затем путем воспитания, обучения, языкового общения распространяется далее. После - вследствие циклов интеграции-рекомбинации-дифференциации[32] «различных коммуникационных стратегий, дискурсов и как следствие - трансформацию семантик: переход от однозначно-определяемого выбора (селекции) неделимой, морально-фундированной опции Стабильного, Единого, Благого, Истинного, Совершенного, Центрального, Прошлого к независимым друг от друга и от морали семантикам автономных систем: "справедливости", права, "легитимности" власти, "доказательства" истины, "недостатка" денег, "красоты" искусства, "страстности" (= спонтанности) любви и т. д.» [Антоновский, 2005, с.218]. Парадоксальным образом, предоставляя возможность объединения и интеграции различных семантических моделей коммуникации, письменность (а затем и коммуникационные и компьютерные технологии, Интернет) способствуют увеличению на несколько порядков многомерности коммуникационого пространства и, как следствие, его дивергенции автономные концептуальные поля. Таким образом, рождение письменности равнозначно переходу от когнитивного к социокурному коду. С течением времени в эволюции культуры внутренние, имманентные факторы ее эволюционных преобразований стали иметь все большее значение.

 Утрата или изначальное отсутствие адаптивного значения не ведет с необходимостью к утрате соответствующего массива информации. Как результат – скорость накопления информации обгоняет темпы эволюционных изменений, т.е. скорость накопления адаптивной информации. Эту закономерность можно, по всей видимости, считать общей для всех форм и всех уровней эволюционного процесса от молекулярно-генетического (структура генома) до социокультурного и технологического.

В биологической эволюции это проявляется и в накоплении в геноме не имеющей кодирующей функции избыточной (молчащей, эгоистической и т.п.) ДНК [Глазко, Глазко, 2003, с. 224-226], и в постепенном накоплении нейтральных с точки зрения приспособленности мутаций в популяциях организмов (так называемая недарвиновская эволюция [Кимура, 1985]). В психофизиологии давно известно, что сложность нейронных сетей коры головного мозга человека значительно выше необходимого для нормального функционирования сознания. И, наконец, в соответствии с так называемым «законом Мура» период удвоения количества циркулирующей в современном обществе информации составляет 1,5-3 года, причем, как ясно из предыдущего, отнюдь не вся она является адаптивной, или попросту – полезной для ее носителя.

Отсюда следует важнейший вывод и для теории познания, и для теории культуры. Каждый из нас все в меньшей мере оперирует информацией, получаемой в результате непосредственного взаимодействия с физическим миром, и во все большей степени – имеет дело с информацией, получаемой в результате общения с другими людьми.

Интеллектуально-информационные ресурсы становятся для производства и экономической деятельности, не менее важными, по крайней мере, чем ресурсы материальные и энергетические. Современная экономическая система превращается в экономику знаний.

Для эволюции сознания последствия оказываются еще более значительными. Сознание (индивидуальное и коллективное) интегрируется в своеобразное информационное облако, соединяющее и разъединяющее его с реальностью. Эта вторичная, полученная от других лиц информация, в результате становится инструментом формирования и манипулирования сознанием (психосоматического программирования). Нас все меньше убеждают с помощью логических аргументов, нам все в большей степени внушают определенные поведенческие стереотипы. На этом основываются социальные – политические и рекламные – технологии.

На другом полюсе функциональных и причинных связей культурогенеза с иными формами эволюционного процесса возникают генные технологии, назначение которых – преодоление дисгармонии биологической эволюции и социально-экологических условий существования человека.

Расхождение между социокультурным и биологическим векторами антропогенеза в настоящее время не стало меньше по сравнению с началом ХХ века, когда оно было диагностировано Ильей Мечниковым. Техноокультурная коадаптация достигается за счет коадаптации геннокультурной. Результатом этого становится, что границы приспособительно-эволюционной пластичности человека все в большей мере органичиваются его генетической программой. Последняя становится одним из основных источников социального риска. Автор научно-художественной книги «Апгрейд обезьяны» А.П.Никонов [2004, C. 127] в присущей ему несколько эпатажной манере заявляет: «Зверь внутри нас еще не приручен окончательно. Однако сегодня техногенной цивилизацией накоплены слишком большие энергоресурсы и инструментальная мощь, которую опасно доверять «недоприрученному». Значит, зверь должен быть либо убит, либо приручен. Возможно, реализуются оба варианта».

Итак, если принципиально возможен выход из ясно обозначивщегося цивилизационного кризиса, то он будет осуществлен по одному из трех сценариев:

I. «убийство зверя», т.е. уничтожение биологической составляющей биосоциальной природы человека как носителя Разума.

II. «приручение», т.е. модификация генетической программы, детерминруцющей поведенческие модусы, т.е. ее подчинения требованиям современной социотехнической среды обитания.

III. коадаптация био-, социо- и техногенеза, составной частью которых является изменение многомерного пространства эволюционных направлений дальнейшего развития Ноосферы в целом.

Несмотря на неакадемический стиль приведенного выше высказывания, его автор четко диагностирует одну из необходимых черт последнего варианта – возрастание терпимости не только к социокультурному, но и биологическому многообразию. Более того, толерантность и стабилизация подобного разнообразия становится одним из необходимых условий устойчивого развития человечества (корни такого взгляда восходят, очевидно, еще к идеям Ф.Добржанского).

Однако, в любом случае оказвается необходимым наличие многокомпонентной системы саморегуляции и саморазвития цивилизации:

· фундаментальной науки (1) как предпосылки разрабатываемых

· технологических концепций (2), использование которых контролируется посредством

· структур осуществления биовласти (3) и

· устранения социально-экологического риска (4) на основе рациональной

· методологии принятия биополитических решений (5).

Культовый американский публицист и философ Фукуяма в книге с симптоматичным заглавием «Наше постчеловеческое будущее» уверенно заявил, что самая существенная угроза существованию человечества заключается в разработке эффективных технологий осуществления биовласти: «Агитпроп, трудовые лагеря, перевоспитание, фрейдизм, выработка рефлексов в раннем детстве, бихевиоризм – ни один из этих методов не опирался на знание нейронной структуры или биохимической основы мозга, ни у кого не было понимания генетических источников поведения, а если и было, то его нельзя было применить для воздействия на них». И еще: «Природа человека формирует и ограничивает возможные виды политических режимов, так что если какая-либо технология окажется достаточно могущественной, чтобы переформировать нас, то это будет, видимо, иметь пагубные последствия и для либеральной демократии, и для природы самой политики» [Фукуяма, 2004] (необходимо добавить – евгеника и расовая гигиена).

В триаде трех форм глобального эволюционного процесса, носителем которых выступает человек, для каждой из них две оставшиеся выступают в роли внешней адаптогенной (порождающей адаптивные трансформации) «среды обитания». Однако их функциональное значение, так сказать, с точки зрения самого этого носителя, оказывается асимметричным: Более «быстрые» формы эволюционного процесса (социокультурная и технологическая)

· во-первых, замещают адаптации, обязанные своим возникновением более медленным (биологическим) формам собственными. Примерами могут служить практически все технологические инновации, призванные обеспечить базисные биологические потребности человека. Менее очевиднім является, адаптивное значение человеческих жертвоприношений в первобытных обществах с низким уровнем развития производительных сил. В ряде случаев они могут служить аналогом биологических способов регуляции численности населения в условиях ограниченности жизненных ресурсов.

· Во-вторых, канализируют их проявления. Прежде всего, это касается генетически запрограммированных проявлений так называемого агонального (агрессивного) и сексуального поведения. Социокультурные средства ограничения их экспрессии, как показал, Конрад Лоренц [1994] служит, прежде всего, ритуализация, которая позволяет поставить инстинкты, свойственные человеку, под контроль и не допустить выхода их проявлений на социально деструктивный уровень.

· В-третьих, индуцирует (спонтанным или рационально телеологическим путем) появление и/или фиксацию новых биологических адаптаций. Достаточно мощные и длительно действующие социальные факторы вызывают адекватные изменения генофонда. Хрестоматийный пример: создание технологий орошаемого земледелия сначала создало благоприятные условия для размножения малярийного комара, а затем, – к распространению серповидноклеточной анемии.

Более медленная (биологическая – относительно социокультурной и технологической, а также социокультурная по отношению к технологической) адаптация ограничена в своем воздействии на социокультурное развитие и технологические инновации индуцирующим и канализирующим модусами. В целом в ходе социальной и технологической эволюции человечество, как бы «консервирует» во времени и расширяет в пространстве условия среды обитания, соответствовавшие генетической адаптивной норме наших предков. Если прогрессирующее изменение биосферы и дошли до опасных пределов глобального экологического кризиса, то только вследствие, накопления побочных (хотя, возможно, неустранимых) результатов использования стратегии выживания техногенной цивилизации.

Неизбежно возникающая дивергенция между технологическими и социокультурными инновациями и психосоматическими возможностями человека допускает три основных аттрактора репертуара возможных решений: 1) ницшеанский (возвращение биологической эволюционной доминанты); 2) техногуманитарный (культура выпоняет роль балансера-контроллера, канализирующего топологию пространства технологического развития, не позволяя ему выйти за предеды психосоматических возможностей); 3) трансгуманстический (рационализация и технологизация эволюционного процесса). В силу своей «естественности» (спонтанности своего возникновения и развития) второе решение было до начала ХХ века единственено возможным.

Итак, до возникновения генетической инженерии связующим звеном между биологической эволюцией и технологическим прогрессом выступала материальная и духовная культура:

Биологическая       Социокультурная           Технологическая     эволюция       эволюция                   эволюция

Технологические новации изменяли образ жизни и, в той или иной форме влияли на течение биологических процессов, дестабилизируя фазовое пространство биологической социокультурной эволюции («социоэкологическую среду обитания»), а, следовательно, - результирующий вектор социобиологической эволюции[33].  

Д.Белл очень чутко заметил, что «культура является препятствием технологического развития». Добавим, «биология» выполняет ту же функцию по отношению к культуре и технологии. Но с точки зрения развития целостной системы – ноосферы более медленные механизмы развития оказываются необходимыми для обеспечения устойчивого развития. Они выступают в качестве контроллера, не только тормозящего чреватые деструктивными тенденциями чрезмерные темпы роста социальных или технологических инноваций, но и канализирующего возможные векторы их дальнейшего развития. Как уже говорилось, наша социобиологическая природа «сопротивляется» утверждению излишне радикальных социальных и политических экспериментов. Точно также культура и созданные в ней системы ценностных приоритетов были потенциально способны ограничивать величину социальных рисков технологических разработок.   

Эту функцию социокультурные адаптации играют через интегральную систему социально детерминированных ограничителей возможного репертуара поведенческих модусов. Элементам такой системы различные исследователи дают различные наименования - встроенные элементы по Энтони Гидденсу, социальные ограничения по В.Михайлову. Последний термин нам кажется более адекватным в отношении их сущности и механизмов функционирования. Согласно В.Михайлову социальные ограничения есть «проявление социальной необходимости в виде системной совокупности эксплицитных (явных) и имплицитных (скрытых) социокультурных правил и норм, моделей поведения, стереотипов мышления, средств, способов, а также результатов самовыражения людей, которым сознательно или бессознательно подчиняются люди и за пределы которых они не могут или не хотят выходить даже тогда, когда это необходимо для них самих или общества, в котором они живут». При этом «в роли социальных ограничений могут выступать не только идеальные правила и нормы, но и продукты материальной культуры. Можно сказать даже, что социальные ограничения имеют смешанный, материально-идеальный характер» [Михайлов, 2008, разд.1.1]. Система социальных ограничений изначально носит дифференцированный характер, поскольку соответствуют трем альтернативным моделям - физикалистской, органистической, социоантропологической, что следует из различий их генезиса и актуализации. «в обществе действуют одновременно разные виды связей: и физикалистско-механистические – в техносфере, в физических телах, функционировании правовых норм, и биологические – в семейно-родственных отношениях, и социальные [на наш взгляд правильнее было бы сказать - антропо-гуманистические - Авт. ]– в сфере культурного творчества» [Михайлов, 2008, разд.1.2]. В то же время, преломлясь через «магический кристалл» спонтанно-формирующихся индивидуально-групповых ценностных приоритетов, они оказываются в целом достаточно гармонизированными, чтобы обеспечить координацию параметров антропо- и социогенеза. Культуры, в которых это условие не выдерживается, недолговечны по определению. Скорее всего, они даже не успевают оставить заметный след в истории. А, следовательно, оказываются малоэффективными и попытки онтологической редукции - нахождения ведущего элемента в сопряженной триаде векторов эволюционной траектории Homo sapiens.

Существование системы социальных ограничений оказывается необходимым результатом системы причинно-следственных детерминаций и, одновременно, необходимой предпосылкой свободы воли, свободы индивидуального выбора и целесообразной деятельности. Отсутствие внутренне непротиворечивой совокупности социокультурных ограничителей погружает личность в состояние хаоса [Вышеславцев, 1995, с.72. Михайлов, 2008, разд.1.2]. Именно в такое состояние - свободного (стохастического) дрейфа переводит социальную и биологическую историю человечества как носителя Разумной жизни технологии управляемой эволюции.

С изобретением методов генетической инженерии и управления сознания появляется и чем далее, тем более усиливается тенденция технологизации генетико-биологической эволюции. Вся система становится замкнутой и приобретает крайне неустойчивую конфигурацию:

Биологическая       Социокультурная     Технологическая     эволюция       эволюция                   эволюция

Технология делает нашу генетическую конституцию и содержание нашего сознания предметом рационалистического контроля и управления. Результат развития обоих видов информационных технологий оказывается единым: технологии манипулирования сознанием (изменения социокультурного кода) и технологии изменения генетического кода являются одновременно технологиями управляемой эволюции.

Второе их название – HI-HUME технологии (по аналогии с HI-TECH технологиями ). Объектом HI-TECH технологий является внешний мир, Макрокосм, предметом HI-HUME технологий – в конечном итоге сам субъект, Микрокосм.

В настоящее время HI-HUME технологии представлены уже не отдельными модификациями технологических схем, представляющих собой реализацию 2-3 базисных теоретических парадигм. В настоящее время они носят системный характер и затрагивают все сферы психосоматического бытия человека. Ф.Фукуяма выделил четыре сферы, где уде сейчас возможно широкомасштабное манипулирование человеческой природой [Фукуяма, 2004, c. 3-7]. С опреденными уточнениями их можно обозначить следующим образом:

· нейрофизиология и эволюционная психология человека;

· нейрофармакология и техника модификации эмоций и поведения человека; 

· геронтология и разработка технологий продления индивидуальной человеческой жизни;

· генная инженерия.

С другой стороны, содержания термина технологиями управляемой эволюции оказывается шире, чем HI-HUME технологии, поскольку они включают в себя эволюцию систем, существование не обязательно подразумевает наличие человека в качестве носителя адаптивной информации.

· Компъютерная техника и программирование, в частности, самопрограмирующиеся компъютерные системы (искусственный интеллект).

· Робототехника.

· Киборгизация — имплантация технических устройств в живые организмы, расширяющая интеллектуальные и физические возможности последних.

· Нанотехнологии – технологические схемы, предусматривающие возможность создание так называемого «ассемблера» [Drexler, 1992] опознающего и позицитонирующего в пространстве химически активные структуры вплоть до отдельных атомов и их группировок. Концептуальные поля генетической инженерии, киборгизации и нанотехнологии перекрываются по крайней мере, частично. Все они решают сходные технические задачи принципиально сходными методами применительно к объектам различной природы[34].

И, наконец, третье название для рассматриваемого класса HI-TECH технологий предложил украинский генетик В.А.Коодюм [2006] -  технологии управления биологическим временем. Имеется в виду следующее. Смерть и одноправленность индивидального развития отдельного индивидуума (старение) неразрывно связаны с появлением одной из важнейших прогрессивных эволюционных адаптаций - многоклеточностью. Возникли сложные структуры - органы и ткани, состоящее из специализированных, выполняющих специфическую функцию клеток и составляющих вместе динамическую целостность - организм. Именно организм (а не отдельные клетки) стал точкой приложения дифференцированного воспроизводства (отбора). Сама потенциальная возможность подобного рода технических инноваций многократно увеличивает степень социального риска, порождаемого развитием науки и техноиологилогии. Изменение генетической основы носителей разумной жизни означало бы радикальный разрыв существующей культурной традиции, разрушение существующего социокультурного кода. человека. «Академичность» приведенной формулировки скрывает ее ярко эмоционально окрашенный этический смысл. По сути, последствия актуализации именно этого сценария будущей эволюции человечества будут равносильны генно-культурной катастрофе.

  Наследственные детерминанты, которые отвечают за «родовые метки питекантропа», как неотъемлемая часть входят в первоначально созданный биологической эволюцией геном, обеспечивший человеку выживание в определенной экологической среде. Параметры этой среды не зависят от последующих социокультурных и технологических инноваций, но определяют их границы, совпадающие с границами генетически запрограммированной нормы реакции.

Наше мировосприятие и мировоззрение, способы познания мира изначально были канализированы тем, что человек как биологический вид есть совокупность размножающихся половым путем и получающими основную информацию об окружающем мире с помощью зрения и слуха организмов с гетеротрофным типом питания, стадным образом жизни с развитой системой социальной иерархии, положение индивидуума в которой не детерминируется исключительно его генотипическими особенностями). Иными словами эта гипотетическая часть генома, которая определяет собственно биологическую адаптивность к той среде обитания, где проходило формирование Homo sapiens, составляет основу того, что принято называть природой человека, человечностью. Входящие в состав гены, по крайней мере, совместимы с любыми моральными общечеловеческими нормами и формами познавательной и преобразовательной деятельности, поскульку являются их эволюционной предпосылкой.

Кажется, Фридриху Шиллеру принадлежит афоризм «Любовь и Голод правят миром». Если добавить сюда еще Власть, то мы действительно получим три мотива, комбинации которых исчерпывают все многообразие сюжетов художественной литературы. Изменение генетической информации, заключенной в геноме человека, будет означать необратимый разрыв с предшествующей культурной эволюцией. Духовная культура современного человека (Гомера и Достоевского, Шекспира и Толстого, Бернса и Пушкина) превратится из эмоционально постигаемого и сопереживаемого достояния в рационально расшифровываемый семантический код.

Это уже достаточно близкая перспектива человека разумного, связанная с развитием технологий. Но просматривается и более отдаленные последствия рационализации и технологизации эволюции разумной жизни. Как утверждает живущий в США российский физик-теоретик и кибернетик В.Турчин инвариантом прогрессивной эволюции является так называемый “ метасистемный переход»: некоторое число автономных эволюционирующих систем интегрируются в единое целое – метасистему – с возникновением нового уровня управления. Он оказывается результатом некоего спонтанно-стохастического преобразования адаптивной информации и запоминания удачного выбора, т.е. отбора. В теории биологической эволюции этому понятию соответствует конвариантная редупликация (Н.В.Тимофеев-Рессовский). Именно так нужно интерпретировать высказывание автора этой концепции: «Метасистемный переход является по определению творческим актом. Он не может совершиться под воздействием одних лишь внутренних факторов интегрируемой системы, но всегда требует вмешательства извне, “сверху”» [Турчин, 2006]. Метасистемный переход представляется элементарным актом прогрессивной эволюции, или как пишет автор этой концепции – «квантом эволюции». «Главнейшие эволюционные сдвиги — это крупномасштабные метасистемные переходы, происходящие в рамках естественного отбора как проявления общего принципа проб и ошибок».

В ходе антропогенеза такими метасистенмными переходами были возникновение маккиавелистского интеллекта («возможность управлять формированием ассоциаций ментальных представлений») и формирование человеческого общества. Последний переход был причинно обусловлен радикальным расширением функций языка – от средства обмена информацией (эта функция доминирует в сообществах животных) к созданию идеальных моделей бытия (макро- и микрокосма, объективной реальности и субъективного самосознания). С нашей точки зрения это означает синтез двух формообразующих глобального эволюционного процесса –

· структурно-функционального (интеграцию ранее автономных элементов в единую систему, которая и становится теперь элементарной эволюционирующей системой – единицей отбора) и

· информационного (возникновения новых механизмов генерации, кодирования и репликации адаптивной информации).

Одновременное наличие обоих этих факторов и говорит по нашему мнению о качественно более высоком уровне эволюционной бифуркации – эволюционной сингулярности.

Как следует из всего сказанного в настоящем исследовании, мы, очевидно, стоим перед кануном новой эволюционной сингулярности. Однако это событие (сингулярность) уже по определению не не позволяет сделать однозначный прогноз. Так, например, В.Турчин в видел в начале 1990х г.г. (когда и писалалась его работа) только два альтернативных исхода нынешей глобально эволюционной неопределенности:

1. нобразованию единого мирового сообщества и мирового правительства с ответственностью за экологию Земного шара;

2. Физическая интеграция индивидуальных нервных систем с созданием потенциально бессмертных человеческих сверхсуществ.

 Современный исследователь А.Болдачев [2006], отталкиваясь от развития Интернет и виртуальной реальности обнаруживает еще одну возможность

3. Элементарной единицей эволюционных трансформаций становится так называемое Интернет-сообщество, что означает утрату человеком положения носителя ведущей формы эволюционного процесса, его превращение в одно из условий его дальнейшего течения (что уже произошло с юбиологической формой эволюции, основанной на конвариантной редупликации ДНК).

К этому выводу исследователь пришел благодаря перенесению акцента со структурного на информационный аспект перехода через зону эволюционной бифуркации. А.Болдачев вводит понятия стволовой элемент эволюционирующей системы, способный к самовоспроизводству и структурно-функциональной специализации в ходе взаимодействия программного элемента с окружающей средой;

базовый процесс - обменный циклический процесс, элементарная суть (смысл, назначение) которого – поддержание функционирования и воспроизводства стволовых элементов. Для биологической формы таковым является обмен веществ, для со иокультурной - циклические обменные процессы формирования развития отдельных личностей;

программный элемент - информация, необходимой для самововоспроизведения эволюционирующей системы,

носитель программного элемента - материальная структура, несущая информацию, "управляющую" производными базовыми процессами. В биологической эволюции такой структурой является нуклеиновая кислота - ДНК или РНК, в социокультурной - мозг[35].

Из суперпозиции двух эволюционных событий - появления новой метасистемы и обособления нового программного элемента (а, следовательно, нового информационного кода) и вытекает становление новой элементарной эволюционирующей единицы - Интернет-сообщества, перманентное объдиненение которых должно завершиться по дорстижении ими уровня социотехносферы. При этом носителем программного элемента должна быть некоторая общность людей, личностная индивидуальность которых постепенно будет редуцироваться.

На наш взгляд этот вывод должен быть реинтерпретирован в более общем виде и в более сильной форме: в результате прохождения очередной зоны эволюционной сингулярности элементарной единицей эволюционных трансформаций станут техно-био-социальные системы, а одной из наиболее вероятных тенденций их исторического развития станет утрата человеком не только роли лидера эволюционного процесса, но и собственной самоидентичности, деперсонализация культуры и знания (информации) о мире. Из субъекта эволюционного процесса человек может превраться в его объект, тот самый «винтик» обезличенной системы, о котором когда-то говорил И.В.Сталин, имея в виду государство «диктатуры пролетариата». С тем, однако, отличием, что из такой системы вобще уйдет личностное начало, демиург индивидуальное или коллективное.

Когда-то в человеческом сознании благодаря маккиавелистскому интеллекту произошло разделение модели реальности («идеального образа материального мира») на две составляющие сущее (то, что есть) и должное (то как должно быть). Говоря современным языком, произошло раздвоение бытия на физическую (адекватную сущему) и вируальную (адекватную должному) реальности.Суть так называемого прогресса заключается в том, своей деятельностью, интеллектуальными и физическими усилиями человек «подтягивал» сущее к должному, т.е. физического мира к виртуальному образу. Ныне это противоречие снимается, погружением - подменой виртуальной реальностью ее физического аналога. Приводной механизм прогресса оказывается разорванным. Редукция должного к (виртуально) существующему равносильно исчезновению человека как субъекта эволюционного процесса. В этом и состоит смысл концепта «постчеловеческое будущее человечества».

Итак, есть ли эволюционное будущее у Homo sapiens и как он сам оценивает различные сценарии собственного будущего?