Выявление скрытой истины: перекрестный допрос

 

Перекрестный допрос – лучший способ выяснить полную правду. В старых телевизионных фильмах мы видим, как великий Перри Мейсон проводит перекрестный допрос, в заключение которого свидетель вскакивает с криком «Да, я это сделал!», а также яркие современные варианты этого сценария – занимательные, но нереальные. И суд, и публика считают удачный перекрестный допрос достижением, достойным звания великого адвоката. Об этом написаны целые библиотеки. Каждый молодой юрист горит желанием прославиться умением проводить перекрестные допросы и таким образом стать великим адвокатом.

Слова свидетеля темны и обманчивы, они лживы если не полностью, то наполовину, поэтому их следует разоблачить. И тут появляется великий адвокат. От него не утаить правды. Он не оставит нераскрытым ни один факт. Но за пятьдесят лет практики я еще ни разу не испытал «эффект Перри Мейсона» (когда дающий показания свидетель, громко рыдая, признается во всех грехах), и это говорит не столько о моем неумении проводить перекрестные допросы, сколько о мифах вокруг них.

Действительно, перекрестный допрос является инструментом, с помощью которого можно докопаться до истины. Его отсутствие в процессе рассказа полной истории очевидно, поскольку общественное мнение заранее выносит приговор обвиняемому на основе неоспоримых голословных заявлений обвинения, которые постоянно появляются в средствах массовой информации. До судебного разбирательства (за исключением предварительного слушания, по существу формального) у защиты нет возможности допросить так называемых свидетелей, которые якобы поддерживают пресс-релизы прокуратуры. К началу судебного процесса большинство присяжных так долго подвергались воздействию точки зрения обвинения, что сами становятся наполовину обвинителями, жадно ожидая момента, когда смогут повесить виновного. Перекрестный допрос остается единственным и лучшим оружием, которое еще не отняли у суда присяжных.

Перекрестный допрос вне зала суда. Принципы перекрестного допроса, которые я предлагаю адвокатам, применимы ко многим ситуациям вне зала суда, и непрофессионалу следует внимательно прочитать эти разделы. Хотя часто перекрестный допрос нельзя проводить в обычной, внесудебной обстановке, тем не менее, кое-что узнав о нем, мы можем научиться влиять на враждебно настроенных людей. То, чему мы научимся, может оказаться полезным, если нас вызывает на ковер начальник или старший руководитель или если мы сами проводим перекрестный допрос с целью добраться до сути вещей. Ниже в этой главе мы встретимся с примерами того, как полученные знания можно применить вне зала суда.

Миф о божественном искусстве перекрестного допроса. Чтобы поддержать свой статус, так называемые специалисты обычно намекают, что перекрестный допрос – почти непостижимое искусство, доступное только избранным, но никак не простым смертным, если, разумеется, они не потратят огромное количество времени (и денег тоже), посещая их курсы, читая их книги и слушая их записи. Нас уверяют, что в отсутствие руководящих указаний «специалистов» обычный адвокат не может умело провести перекрестный допрос, яркие примеры чего можно видеть почти на каждом судебном заседании.

Мне редко попадались адвокаты, умеющие вести перекрестные допросы, хотя многие из них занимались этим так называемым искусством с того момента, как имели несчастье закончить юридическую школу. При этом никто из них не знал базовых, простейших принципов перекрестного допроса, потому что им говорили, что он для них недостижим. Но я открою секрет, хранящийся за семью замками: любой человек за пять минут может научиться успешному ведению перекрестного допроса.

Что такое перекрестный допрос. Перекрестный допрос – это всего лишь изложение истории, но в другой форме. Это метод, с помощью которого мы рассказываем свою историю присяжным устами свидетеля противной стороны и одновременно проверяем достоверность истории свидетеля по сравнению с нашей. Стандартные вопросы при перекрестном допросе должны содержать две части: утверждение, поддерживающее нашу историю с помощью показаний этого свидетеля (например: «Насколько вам известно, полицейский Джонс, никто не мог связать этот пистолет с мистером Макинтошем...»), за которым следует обязательная вторая часть: («...ведь это правда?»). Обратите внимание: сам по себе вопрос прост («Не правда ли?»). Утверждение может быть правдивым или ложным.

В основном перекрестный допрос не более чем тест «правда – ложь» в отношении свидетеля, в ходе которого наша история – вопрос за вопросом – рассказывается свидетелю. Не важно, ответит свидетель «да» или «нет». Важно рассказать историю – определить, говорит ли свидетель правду, когда отрицает наши утверждения, – дело присяжных. Если взять каждое отдельное утверждение в ходе перекрестного допроса и объединить их, мы получим нашу историю в той ее части, которая касается данного свидетеля.

Поэтому, если перекрестный допрос является методом, с помощью которого мы рассказываем свою историю и проверяем ее на достоверность, очень важно знать, что рассказывать. Я каждый день вижу выходящих на подиум адвокатов, готовых продемонстрировать высокое искусство допроса, подвергая сомнению каждое слово бедняги свидетеля. Испытывая страстное желание драматизировать события, они атакуют свидетеля абсолютно неуместными вопросами, например: «Итак, мистер Эплби, вы утверждаете, что он носил синий галстук, в то время как на нем был красный?» Однако полностью забыта или (что еще хуже) просто не учитывается та часть истории, которую нужно рассказать, прибегая к помощи этого свидетеля, или та история, которую этот свидетель, по нашему мнению, должен изложить вместо представленного присяжным вымысла.

Раскрытие истории, которую нужно рассказать, прибегая к помощи свидетеля. Для многих наиболее сложным при подготовке перекрестного допроса является раскрытие истории, которую нужно рассказать, прибегая к помощи свидетеля. Тем не менее это может оказаться самой легкой задачей. Например, свидетель, помощник шерифа, которого мы назовем Браун, говорит присяжным, что обвиняемый, шестнадцатилетний Джимми Макинтош, признался в убийстве, и предъявляет документ, якобы являющийся письменным признанием Джимми. Заместитель шерифа утверждает, что зачитал Джимми его права перед тем, как получить признание и подписать документ.

Джимми не способен много рассказать. У него серьезные нарушения обучаемости. От его матери мы знаем, что он не ходил в школу со второго класса.

Он не умеет ни читать, ни писать и находится дома с матерью, потому что не может о себе позаботиться, а в тот вечер, когда произошло преступление, Джимми шел в магазин за хлебом, консервированными бобами и другими продуктами. Во время ареста у него в кармане нашли список продуктов, составленный матерью.

Перестрелка и убийство полицейского произошли в баре, недалеко от продовольственного магазина. От Джимми мы узнали, что полицейские попросили его подойти, как только он попался им на глаза. Джимми не отличается красноречием.

– Я испугался и убежал. Я ни в кого не стрелял. У меня нет пистолета. Они сказали мне: «Подпиши – и можешь идти домой, иначе окажешься на электрическом стуле».

Это все, чего мы смогли добиться от мальчика, лишенного элементарных интеллектуальных способностей.

От матери мы знаем, что Джимми живет с тринадцатью своими братьями и сестрами, у большинства из которых случались проблемы с законом, и что полицейские называют эту семью «бандой Макинтош» и готовы арестовать всех, начиная с родителей и кончая самыми маленькими детьми. Их считают преступниками, которых нужно уничтожить ради благополучия местной общины. Мать Джимми утверждает, что один из помощников шерифа однажды сказал, что от Макинтошей нужно избавляться, как от крыс.

Основы перекрестного допроса. Как только раскрыта история, которую нужно рассказать при помощи свидетеля, помощника шерифа Брауна, мы можем просто излагать ее – предложение за предложением – с прикрепленным вопросом «...не правда ли?». В этом случае перекрестный допрос будет звучать примерно так: «Помощник шерифа Браун, вы прежде были знакомы с семьей Макинтош, не правда ли?» – «Да. Я знаю эту семью». – «Вы знаете, что у Джимми Макинтоша тринадцать братьев и сестер?» – «Что-то вроде этого». – «И часто в офисе шерифа в разговоре называли эту семью «бандой Макинтош», не правда ли?» – «Я слышал, что ее так называли». (Он великодушен.) «Вы слышали, что некоторые ваши коллеги шутили, что семью Макинтош нужно уменьшить как можно скорее, не правда ли?» – «Нет, я этого не слышал». – «Вы слышали, что полицейские в отделе говорили, будто бы семья Макинтош является источником постоянных неприятностей?» – «Я знаю, что у них были проблемы с законом». – «Вы слышали, как ваши коллеги говорили, что эта семья размножается быстрее, чем ее членов успевают отправлять в тюрьму, не правда ли?»

(Подано возражение на основании того, что это показания с чужих слов, не относящиеся к делу. Поддержано судьей.)

«Отношение к семье Макинтош таково, что их поголовно считают преступниками, которых следует по одному изолировать от общества при первой же возможности, не правда ли?»

(Возражение по причине того, что это заявление необоснованно. Возражение принято.)

«Даже вы говорили, что, если кто-то из Макинтошей выходит на улицу, начинаются неприятности, не так ли?» – «Я этого не говорил». (Нам все равно, признается он или нет.) «Вам известно, что Джимми не ходил в школу со второго класса?» – «Я слышал об этом в ходе расследования». – «А вам известно, что у него имеются серьезные нарушения обучаемости?» – «Лично я этого не знал». – «Вам известно, что он не умеет ни читать, ни писать, не правда ли?» – «Так мне говорили». – «Но он может поставить свою подпись?» – «Да». – «Вам также известно, что он сидит дома с матерью, не так ли?» – «Об этом я не знаю. Не знаю, как он проводит время». – «Сколько лет вы служите на этом участке?» – «Четыре года». – «До этого вы никогда не арестовывали этого мальчика, не правда ли?» – «Нет». – «Вы никогда до этого не видели Джимми на улице, не так ли?» – «Не знаю. Может быть, видел». – «В ходе расследования вы выяснили, что Джимми выходит, только когда мать посылает его за чем-либо, не правда ли?» – «Откуда мне это знать?» (Мы не отвечаем на вопросы. Мы их задаем.) «В день убийства, когда вы арестовали мальчика, у него был список продуктов, который дала мать, не так ли?» – «Да. У него был список». – «Этот список является уликой номер один?» – «Да». (Улика показана помощнику шерифа и присяжным, предъявлена суду и принята им в качестве вещественного доказательства.) «Перестрелка произошла по соседству с магазином «Рынок Милли»?» – «Да». – «Напротив заведения «Бар Пипа»?» – «Да». – «Никто, по вашим сведениям, не видел Джимми в баре или напротив него?» – «Не знаю». (Он не отвечает на вопрос, и мы не требуем ответа. Мы знаем, чего добиваемся.) «Когда вы приехали на место преступления, то увидели там Джимми, не правда ли?» – «Да. Мы с помощником шерифа Джонсом увидели его и попросили подойти, а он повернулся и побежал». – «Вы за ним погнались?» – «Да, погнались». – «Когда вы его поймали, он был напуган, не правда ли?» – «Я бы не сказал». – «Вы поймали его, бросили на стену и сказали: «Все, парень, ты убил полицейского. Где пистолет»?» – «Что-то вроде этого». – «У него не было пистолета?» – «Нет. Но он, возможно, выбросил его, когда убегал. Мы бежали за ним два квартала, он все время нырял в переулки». – «Вы ведь обыскали его в поисках оружия?» – «Да». – «И не нашли, не так ли?» – «Нет». – «Ни один свидетель не видел так называемой перестрелки, в которой участвовал этот мальчик, не правда ли?» – «Мы не нашли ни одного». – «Поэтому забрали его и начали допрашивать?»

Пришла очередь задать неприятные вопросы копам, которые допрашивали мальчика. Мы будем задавать их в открытом судебном заседании, когда судья наблюдает за тем, чтобы допрос происходил по закону, – вряд ли справедливая процедура, учитывая их обращение с ребенком. Этот момент можно сделать очевидным следующим образом: «Я собираюсь продолжить допрос, но мои вопросы задаются в присутствии его чести и ваших адвокатов, чтобы они соответствовали требованиям закона. Вы позвонили матери Джимми, прежде чем допрашивать его?» – «Нет». – «Ей было известно о том, что его допрашивают?» – «Не знаю». (Наш допрос стенографирует судебный секретарь.) «А вы предприняли какие-нибудь усилия, чтобы запротоколировать допрос Джимми?» – «Нет. Он просто признался». – «Вы окружены адвокатами, защищающими ваши права, на заседании присутствует судья Льюис, чтобы убедиться, что мои вопросы не выходят за рамки закона. Вы попытались как-нибудь предоставить такую же правовую защиту для Джимми, прежде чем начали его допрашивать?» – «Вряд ли». – «Вы сказали Джимми, что он может попасть на электрический стул, если не скажет то, что вам хотелось услышать, не так ли?» – «Нет, мы ничего такого не говорили». – «А если Джимми скажет, что говорили, вы все еще будете это отрицать?» (Защита возражает против этого вопроса, и возражение принимается.) «И вы сказали Джимми, что, если он не подпишет бумагу, которую перед ним положили, он никогда не сможет вернуться домой к матери, не правда ли?» – «Нет, неправда». (Мы с присяжными знаем, что свидетель не признается в этом, даже если знает, что это правда.) «Мальчик не умеет читать, не так ли?» – «Не знаю». – «Вы прочитали ему его признание?» – «Нет». – «Он прочитал его?» – «У него была возможность прочитать. Наверное, он так и сделал». – «Вы ведь не пытались узнать, прочитал ли мальчик свое признание?» – «Он его подписал». – «Вы пообещали, что если он подпишет признание, то может пойти домой к матери, не правда ли?» – «Нет, неправда». – «А если подпишет, вы не посадите его на электрический стул, так ведь?»

Мы рассказали свою историю предложение за предложением, добавляя лишь слова «не правда ли?». Не важно, что отвечает свидетель, пока наша история честная и основывается на фактах дела, какими их знаем мы, или на выводах, которые можно сделать из принятых судом улик. Чья история является правдой, должны решать присяжные: будет ли это история помощника шерифа Брауна, рассказанная на допросе свидетеля выставившей его стороной, или другая история, изложенная на перекрестном допросе. Как мы видим, перекрестный допрос стал механизмом, с помощью которого мы рассказываем свою историю с помощью свидетеля противной стороны.

Два основных типа перекрестного допроса. Хотя существует много других вариантов методик перекрестного допроса, мы коснемся двух основных способов, преследующих разные цели.

1. Контролируемый перекрестный допрос. Этот метод предназначен для того, чтобы удержать свидетеля в жестких рамках. Он требует от него ответа – по одному на каждый вопрос – относительно одного и только одного факта, так чтобы свидетель шел по определенному пути к выводу, который нужен адвокату.

Представим себе дело, в котором двое полицейских, Смит и Джонс, входят в дом, отвечая на вызов женщины, которая пожаловалась, что муж угрожает ее убить. Мужа находят мертвым. Мы полагаем, что один из полицейских, Смит, среагировал на угрозу слишком остро и застрелил безоружного мужчину, после чего подложил под труп «лишний» пистолет, как его называют в полиции. Рассматривается иск против города и полиции вдовы, требующей возмещения убытков, нанесенных смертью мужа в результате неправомерных действий.

В отсутствие тщательно контролируемого запроса показания Смита в обобщенном виде могут звучать следующим образом: «Мы подъехали к дому, откуда получили вызов. Женщина сказала, что пьяный муж угрожал убить ее. Мы вошли в дом, и из спальни выскочил мужчина. Он был с оружием, поэтому Смит, действуя в порядке самозащиты, застрелил его».

При контролируемом перекрестном допросе каждый вопрос, касающийся одного и только одного факта, тщательно продуман и требует ответа «да» или «нет». Допустим, мы рассматриваем один из фактов, изложенных в полицейском отчете о происшествии:

«“Полицейский Джонс, 23 июня 2003 года вы находились по адресу Парк-плейс, 35, не так ли?” – «Да». – «Примерно в двенадцать ночи?» – «Да». – «Вас вызвали туда вместе с полицейским Генри Смитом, не правда ли?» – «Да». – «Вы вошли в дом, не так ли?» – «Да». – «Когда вы входили в дом, полицейский Смит шел перед вами?» – «Да». – «А когда он вошел, вы услышали выстрелы?» – «Да». – «Вы входили через переднюю комнату?» – «Да». – «Когда вы вошли в переднюю комнату, то увидели покойного?» – «Да». – «Он лежал на полу?» – «Да». – «Лицом вниз?» – «Да». – «Он истекал кровью?» – «Да». – «Он казался мертвым?» – «Да». – «Вы, разумеется, были возбуждены и взволнованны?» – «Да». – «Это правда, что вы не осмотрели покойного в ту же минуту, как вошли в дом?» – «Да». – «Полицейский Смит приказал вам проверить кухню?» – «Да». – «Чтобы посмотреть, нет ли в доме кого-нибудь еще?» – «Да». – «А полицейский Смит сказал, что проверит спальню?» – «Да». – «Вы убедились, что в кухне никого нет?» – «Да». – «Потом вы вернулись в гостиную, где лежал покойный?» – «Да». – «Вы не видели полицейского Смита, пока были на кухне?» – «Нет». – «Когда вы вернулись из кухни, то посмотрели на покойного?» – «Да». – «Вы увидели оружие, представленное вещественным доказательством номер двадцать три, именно в тот момент?» (Вещественное доказательство представляет собой фотографию оружия, почти полностью скрытого телом покойного, с правой стороны, на месте, где он предположительно упал.) “Нет, я увидел оружие, когда вошел через переднюю дверь”».

На перекрестном допросе этого свидетеля мы не можем доказать ничего больше в поддержку нашей версии, что полицейские застрелили безоружного человека и подбросили «лишний» пистолет туда, где он изображен на фотографии. Мы можем лишь поддержать свою версию дела, добавив еще пару вопросов: «Вы знали, что полицейский Смит носит с собой «лишний» пистолет, не правда ли?» – «Нет, я этого не знал». – «Вы ведь слышали, как он говорил об этом?» – «Нет».

Другие свидетели уже показали, что Смит хвастался, будто носит с собой «лишний» пистолет – «на случай, если нужно будет застрелить какого-нибудь ублюдка», как он изящно выразился.

В этом случае контролируемый перекрестный допрос мешает свидетелю рассуждать и давать уклончивые ответы. Каждый тщательно сформулированный вопрос требует ответа «да» или «нет», и, даже если на последние два вопроса свидетель дал отрицательный ответ, присяжные будут решать, прикрывал ли он Смита и должен ли был в действительности дать положительный ответ.

2. Сочувственный перекрестный допрос. Но есть другой вид перекрестного допроса, который может быстрее раскрыть истину и послужить нашему делу. В этом случае мы излагаем свою историю с помощью наводящих вопросов, не пытаясь спорить со свидетелем и не слишком беспокоясь о его ответах. Полицейские – это наши партнеры. Против них возбудили иск заодно с городом. Их дальнейшая карьера зависит от исхода дела. Если они и подложили «лишний» пистолет под тело покойного, чтобы оправдать себя, никто из них не признается в этом под присягой или без присяги и никакой тщательно продуманный перекрестный допрос не заставит их прошептать в раскаянии: «Да, мы подложили пистолет под этого парня».

Наша клиентка, вдова, нуждалась в защите. Она не хотела остаться вдовой. Она имела право на защиту полиции от пьяного мужа. Ей не нужен был мертвый супруг с подложенным под него пистолетом. Вдова знает наверняка, что у мужа не было пистолета. Он с неприязнью относился к огнестрельному оружию и был сторонником контроля над ним.

Как мы знаем, цель перекрестного допроса – проверить добросовестно разработанную теорию одной стороны, сопоставив ее с показаниями свидетеля другой стороны. Какой из них нужно верить? Свидетель изложил свою историю на допросе выставившей стороной. Он агрессивно и даже враждебно относится к идее, что пистолет подбросили. Его история правдоподобна и соответствует полицейскому отчету о происшествии. Он хорошо подготовился к допросу. Здесь не за что зацепиться, и, если нам нельзя ничего сделать, кроме как задавать вопросы, которые позволят свидетелю повторить свою историю, лучше вообще не вызывать его на перекрестный допрос. Мы постоянно это видим: адвокат, не зная, какой вопрос задать и как пробить хоть небольшую брешь в истории свидетеля, встает и задает те же самые вопросы об очевидных фактах. Таким образом он только подтверждает версию свидетеля и убеждает присяжных, что она правдива, хотя может быть хорошо подготовленной фальсификацией.

Нашей тактикой будет перекрестный допрос (я называю его «сочувственным»), который учитывает тот факт, что свидетель является честным, приличным человеком, стоящим перед моральным выбором. Нам нужно понять его и поговорить с ним таким образом, чтобы он не мог говорить сам за себя. Ключевым моментом является понимание того, что грозит полицейскому, и представление его присяжным как человека, перед которым стоит неразрешимая дилемма.

Нахождение фактов для сочувственного допроса. Если невозможно прибегнуть к помощи специалиста по психодраме, мы можем просто представить себя на месте полицейского Джонса. Мы задаем себе вопрос, каково быть полицейским, на глазах которого убивают безоружного человека. Его вызвали, чтобы уладить домашнюю ссору, но вместо этого он стал свидетелем убийства. Какое эмоциональное потрясение должен испытать этот полицейский, понимая, что они, служители закона, не только не выполнили свой долг, но убили невиновного человека! Зная о нескольких месяцах трезвых размышлений в ожидании рассмотрения дела в суде, о кошмарах, посещавших его по ночам, о беспокойстве по поводу своей работы, репутации и, возможно, о свободе, разве можем мы обвинять этого полицейского за его позицию, даже если его свидетельство было ложным?

Они не собирались никого убивать. Кроме того, они приятели. Они поддерживали друг друга во многих рискованных ситуациях. Но эта ситуация в зале суда – самая опасная за всю карьеру этих полицейских, поскольку они не могут контролировать ее последствия и не имеют другого выбора, кроме безоговорочной поддержки своей версии. Никто не сможет доказать, что это ложь. В доме никого не было, кроме них и, разумеется, вдовы. Естественно, она будет доказывать, что покойный супруг был безоружным, а ватага друзей в суде станет утверждать, будто покойный ненавидел огнестрельное оружие и, конечно же, пистолет не был зарегистрирован на него, но жена постарается получить уйму денег за смерть мужа и попросит друзей поддержать ее иск.

Мы побывали на месте свидетеля. Если мы сыграем роль Джонса, а позже – Смита, то без труда поймем дилемму, которую приходится решать Джонсу. Можно легко добраться до сути истории, обсудив ее за чашкой кофе с другом (назовем его Робом). Наш разговор может выглядеть следующим образом. «Роб, будь я Джонсом, я, наверное, думал бы так: «В этом деле нужно придерживаться версии Смита, хотя мне очень не нравится идея подделать отчет. Если подделка обнаружится, мне конец». «Да, – отзывается Роб, – но ты обязан оставаться лояльным к своему напарнику. Кроме того, в полиции имеется неписаный закон: цель оправдывает средства. Если тебе приходится делать такой выбор, то ложь, пусть ты и ненавидишь ее, в данном случае является лучшим выходом». «Точно, – говорим мы, – и если ты не можешь положиться на напарника в любой ситуации, то эта работа становится для тебя слишком опасной». Потом можем спросить Роба: «О чем, по-твоему, разговаривали Смит с Джонсом перед судом?» – «Ну, – может ответить Роб, – Смит скорее всего сказал Джонсу, что им нужно держаться вместе и настаивать на одной версии случившегося. А потом они повторяют для себя свои истории».

Из нескольких сцен, которые мы обнаружим, большая часть истинной истории могла бы остаться незамеченной и непонятой умом, утопающим в массе отвлекающих моментов и подробностей, которые окружают нас в каждом деле.

Но мы воспользуемся психодрамой, например, воссоздающей саму сцену. Здесь окажется незаменимым специалист по психодраме, однако эту роль может выполнить тот, кто знаком с процессом психодраматической постановки. У нас должен быть адвокат, ведущий перекрестный допрос Джонса, и он же будет играть его роль и время от времени роль Смита, чтобы сам адвокат уяснил, что представляют собой эти люди и какая дилемма стоит перед ними. Кто-то по мере необходимости станет играть роль Смита.

Режиссер этой драмы просит Джонса (адвоката, который будет вести перекрестный допрос) исполнить монолог. Он говорит Джонсу:

– Вы только что стали свидетелем того, как ваш напарник застрелил человека. Что вы думаете?

Джонс отвечает:

– Боже мой, бедняга мертв. Я вижу дырку в его груди и струящуюся кровь. Он не дышит. У нас крупные неприятности. Я напуган.

– Что вы видите и слышите?

Женщина кричит:

– Вы его убили! Вы его убили! – (Мы знаем это от женщины.) Она бьет Смита кулаками. Он все еще держит в руке пистолет. Смит говорит, чтобы я увел ее на кухню и посмотрел, нет ли там кого-нибудь еще, а он собирается проверить спальню. Я приказываю женщине оставаться на кухне, потом возвращаюсь и вижу, что из-под тела виден пистолет.

– Вы разговариваете со Смитом?

– Да.

– Давайте послушаем этот разговор.

Джонс (наш адвокат) и Смит (помощник, играющий его роль) поворачиваются друг к другу.

– Господи, Смит! Какого черта? – спрашивает Джонс.

– Я думал, что у этого ублюдка в руках пистолет, – отвечает Смит.

Теперь режиссер просит адвоката, играющего роль Джонса, и помощника, играющего роль Смита, поменяться ролями. Они также физически меняются местами. Мы спрашиваем Смита:

– Что вы думаете, полицейский Смит?

– Я думаю, что попал в переделку. Мне показалось, что у парня пистолет. В меня и раньше стреляли (этот факт взят из показаний Смита), поэтому я не хочу, чтобы это повторилось. Думаю, что должен как-то поправить дело, иначе мне конец.

Мы просим участников вновь поменяться ролями и местами, чтобы адвокат опять играл роль Джонса.

– Ты подложил ему пистолет, так ведь, Смит? – говорит Джонс.

Они опять меняются ролями и местами.

– У меня не было выбора, – отвечает Смит. – Ты должен мне помочь в этом, Джонс.

Снова и снова исполнители меняются ролями и местами – адвокат играет роль то Смита, то Джонса, и это помогает ему лучше понять суть дела.

Мы спрашиваем адвоката в роли Джонса:

– Что вы думаете?

– Я думаю, что нужно поддержать Смита, будь он прав или не прав. Если он попадется, я, возможно, попадусь вместе с ним. Ведь он мой напарник. Мужчина должен делать то, что должен.

Мы открыли для себя перекрестный допрос, который можем провести. Как у адвокатов, ведущих его, у нас нет морального права задавать вопросы, на которые мы получим заведомо неправдивые ответы. Но мы имеем право задавать добросовестные вопросы, ответы на которые можно вывести из фактов. Для этого перекрестного допроса мы выбираем тактику ведения с позиции Джонса. Это не конфликтующий подход, не угрожающий, враждебный или осуждающий. Он будет строиться на понимании и раскроет присяжным наш вариант событий, чтобы они сами могли сделать вывод, чья история правдивее.

Вот как может звучать сочувствующий перекрестный допрос:

«Полицейский Джонс, наверное, для вас это было не слишком приятное событие?» – «Да, сэр». – «Вы определенно не тот человек, который стреляет в безоружных граждан». – «Так точно». – «Поэтому смерть мистера Хансена, должно быть, сильно вас расстроила?» – «Верно». – «Вы давно служите в полиции и имеете хорошую репутацию?» – «Да». – «И в этом случае вы не стреляли в мистера Хансена?» – «Нет, не стрелял». – «Это сделал ваш напарник, полицейский Смит?» – «Да». – «Он был вашим напарником несколько лет?» – «Да». – «Наверное, вы побывали с ним во многих переделках?» – «Да, пару раз пришлось». – «И для вас полицейский Смит больше чем напарник – он ваш друг?» – «Да». – «Вы верный друг?» – «Да». – «Вы никогда не предаете друзей, не так ли?» – «Нет, сэр». – «И частью неписаных правил полицейского является поддержать напарника, если он в беде, это правда?» – «Ну да». (Он мог бы отрицать это, но присяжные и все остальные знают об этих правилах.) «Полицейские часто попадают в опасные ситуации и даже рискуют жизнью?» – «Да, это так». – «Одна из таких ситуаций – прийти в незнакомое место, где тебя, возможно, поджидает не совсем нормальный человек, который может быть вооружен. Это правда?» – «Да». – «Полицейских специально учат не паниковать, быть спокойными, осторожными и внимательными в таких ситуациях, не так ли?» – «Да». – «Но полицейские все же остаются людьми. Несмотря на подготовку, они могут запаниковать и совершить ошибку?» – «Наверное». – «Полицейский Смит вошел в дом Хансенов впереди вас – он вошел первым?» – «Да». – «И конечно, вытащил оружие из кобуры?» – «Да». – «И вы тоже?» – «Да». – «Вы считали, что это опасная ситуация?» – «Да. Звонившая сказала, что муж собирается убить ее». – «Поэтому в крови заиграл адреналин, образно говоря?» – «Можно и так сказать». – «Ладно, но по крайней мере эта ситуация требовала от вас, скажем, достаточной настороженности». (Эта фраза говорит свидетелю, что мы пытаемся понять ситуацию, в которой он оказался.) «Да». – «А вас готовили к тому, чтобы защищаться от вооруженных субъектов?» – «Да». – «Поэтому когда вы услышали выстрел напарника, то, должно быть, были потрясены?» – «Да. Я услышал, как он закричал: «Выходи оттуда!» – а потом выстрелил». – «Вы не видели мистера Хансена, когда он выходил из спальни?» – «Нет». – «И конечно, не видели его, когда в него стреляли?» – «Нет». – «Но вы говорите, что позже видели пистолет под его телом?» – «Да, видел». – «Должно быть, вы находились в очень опасной ситуации, полицейский Джонс. Я имею в виду, если бы полицейский Смит подложил пистолет под тело мистера Хансена, что бы вы сказали присяжным?» (Противная сторона возражает на основании того, что вопрос подразумевает факт, не присутствующий в вещественных доказательствах. Судья поддерживает возражение.) «Вы, конечно, понимаете, что, если полицейский Смит застрелил невооруженного мистера Хансена, у вас двоих будут очень крупные неприятности?» – продолжаем мы. «Ну, наверное». – «Вы разговаривали с полицейским Смитом о «лишнем» пистолете?» – «Нет». – «Вы слышали, как он разговаривал о «лишнем» пистолете с другими людьми, не так ли?» (Основано на показаниях двух других свидетелей, которые слышали, как Джонс упоминал об этом.) «Нет, не разговаривал». – «Но разве вы не знали, что он носит с собой «лишний» пистолет?» – «Нет». – «Расскажите, пожалуйста, присяжным, что такое «лишний» пистолет». – «Это незарегистрированное оружие, которое подбрасывается субъекту, если полицейский застрелил его по ошибке». – «А идея заключается в том, чтобы убийство выглядело как самооборона, не так ли?» – «Да». – «Разумеется, вы не обыскивали полицейского Смита на предмет «лишнего» пистолета, прежде чем войти в дом Хансенов?» – «Конечно, нет». – «Вы знали, что в полицейского Смита до этого уже стреляли?» – «Да. Он мне рассказывал». – «Это, наверное, очень страшно, когда в тебя стреляют, ведь так?» – «Да, страшно». – «В вас когда-нибудь стреляли?» – «Нет». – «А если у субъекта в руках оружие, то лучше выстрелить первым, а вопросы задавать потом?» – «Может быть». – «Вы говорили, что являетесь верным другом полицейского Смита». – «Да». – «Если бы он совершил ошибку и застрелил мистера Хансена, вы бы никогда не сказали, что он подложил покойному «лишний» пистолет, не правда ли?»

(Противная сторона возражает. Суд принимает возражение.)

«Полицейские должны поддерживать друг друга?» – «Если они действуют честно, то да, должны». – «Эта ситуация могла сильно повлиять на вас. Вы доложили бы начальству, если бы полицейский Смит по ошибке застрелил мистера Хансена, а потом подложил покойному пистолет?» – «Да, доложил бы». (Поверят ли этому присяжные?) «Вы разговаривали с полицейским Смитом до того, как занять свидетельское место?» – «Да». – «Когда состоялся этот разговор?» – «На прошлой неделе». – «Где?» – «В “Мясном ресторане Джейсона”». – «Расплачивался он?» – «Да. Это была его очередь расплачиваться». – «Он говорил вам, какие показания собирается давать?» – «Нет». – «Вы никогда не обсуждали его или ваши показания?» – «Нет». (Поверят ли этому присяжные?) «Вам важно, чтобы его и ваши показания совпали?» – «Не думал об этом». – «Вам хочется, чтобы это дело закончилось в пользу полицейского Смита и города, не правда ли?» – «Конечно!» – «Вы будете переживать, если присяжные решат, что полицейский Смит подложил пистолет покойному мистеру Хансену, не правда ли?» – «Не думаю, что это было бы справедливо». – «В конце концов, он ваш друг и напарник». – «Да». – «И сделаете все возможное, чтобы помочь ему выпутаться?» – «Нет, если для этого мне придется лгать под присягой». – «Если вы решите солгать под присягой, вы же нам об этом не скажете, не так ли?»

(Возражение противной стороны, так как она считает вопрос спорным и основанным на выводах. Поддержано судом.)

«Вы слышали, как миссис Хансен кричала, что у ее мужа никогда не было оружия, что его подложили вы, полицейские, не правда ли?» – «Я не разобрал, что она кричала». – «После выстрела вы отвели ее на кухню?» – «Да». – «Вы впервые увидели пистолет под телом мистера Хансена, когда вернулись из кухни?» – «Да нет, я увидел его, когда первый раз вошел в дверь». – «Вы не можете точно рассказать нам, что делал полицейский Смит, пока вы были на кухне, не правда ли?» – «Нет». – «И вы не видели мистера Хансена перед тем, как выстрелил полицейский Смит, не так ли?» – «Нет». – «Значит, вы не видели собственными глазами, подкладывал ли полицейский Смит пистолет под тело жертвы, не правда ли?» – «Я знаю, что он этого не делал». – «Ни вы, ни полицейский Смит, ни управление полиции не смогли связать этот пистолет с мистером Хансеном, не так ли?» – «Нет». – «“Лишние” пистолеты – это те, которые нельзя связать ни с одним человеком, так ведь?» – «Наверное». – «Это то оружие, которое полицейские на всякий случай носят с собой, чтобы использовать в подобном деле?» – «Мне это неизвестно». – «Благодарю вас, полицейский Джонс. Понимаю, что вы попали в затруднительное положение. Сожалею, что пришлось вас вызвать».

Никто не смог бы заставить полицейского Джонса признать что-либо относительно «лишнего» пистолета, предположительно подброшенного под труп мистера Хансена. Ни один адвокат, ведущий перекрестный допрос, – каким бы умным, жестким, снисходительным или сообразительным он ни был (не исключая Перри Мейсона), – не может добиться от свидетеля признаний, которые тот не хочет давать. У свидетеля имеются на то свои причины: в данном случае лояльность полицейского Джонса по отношению к своему напарнику и желание сохранить репутацию среди коллег-полицейских. Эти причины перевешивают нежелание полицейского лгать под присягой.

Необходимость говорить неправду – от маленькой лжи до грандиозного обмана, который может изменить всю жизнь, – является решающей во многих обстоятельствах, с которыми мы сталкиваемся ежедневно. Присяжные это знают. Именно для этого они и существуют: чтобы оценить поведение свидетеля и сравнить его историю с собственным повседневным опытом.

Например, мы знаем, что родители солгут, чтобы спасти жизнь ребенка, супруг солжет, чтобы спасти брак. А там, где на кон поставлены деньги, свобода или глубокая внутренняя убежденность, солгать может даже самый честный свидетель, поскольку то, что он защищает, – свобода, брак, деньги, священные принципы – для него дороже присяги «говорить правду, только правду и ничего, кроме правды». Только очень наивные люди могут верить, что под присягой свидетели не лгут. Если это им выгодно, они поступаются принципами – даже самые честные из них.

Что бы мы подумали в изложенном выше деле, в котором Смит скорее всего подложил покойному оружие, если бы он сказал: «Да, я знал, что напарник таскал с собой «лишний» пистолет. Он носил его с тех пор, как в него стреляли. Он нервный парень, этот Смит. Я видел, что человек в доме был безоружным. Видел, что напарник сделал ужасную ошибку. Он запаниковал. Заставил меня вывести женщину на кухню, чтобы подложить пистолет под труп. Да, мы обсуждали это и согласились, что наши истории должны звучать одинаково». В каком-то смысле Джонс поступил благородно, оставаясь лояльным по отношению к своему напарнику и управлению полиции, вместо того чтобы повернуться к ним спиной и отдать коллегу на съедение, потому что он дал присягу и обязан говорить только правду. Но перекрестный допрос выявляет моральный выбор, стоящий перед полицейским Джонсом, и оставляет за присяжными право понять его дилемму и прийти к выводу о том, каковы в действительности были факты этого дела. А факты, полученные несколькими описанными выше методами, можно безошибочно вывести из известных в деле.

Многословный свидетель и введенный в заблуждение судья. Ежедневно в зале суда мы встречаем экспансивных свидетелей, которые просто не могут, как ни стараются, ответить на простой прямой вопрос односложными «да» или «нет». Нечто, таящееся в человеческой природе, не дает им ответить односложно. Часто в ответ на простой вопрос, требующий слов «да» или «нет», свидетель извергает поток пустословия, а когда мы возражаем, сонный судья, как молитву, произносит стереотипную фразу: «Свидетель может продолжить объяснения».

Какие объяснения? Это же перекрестный допрос! Я часто слышу этот ответ, напоминающий священную судейскую литургию: «Свидетель может продолжить объяснения». Если такое случается, значит, пора объявлять перерыв на совещание адвокатов, а если он не разрешен, то просить о перерыве в заседании суда, – нам нужно каким-то образом переговорить с судьей. Наше заявление к его чести может звучать так: «Ваша честь, я задал свидетелю простой прямой вопрос, который требует от него согласия или несогласия. Его ответ должен звучать как: «да, это правда» или «нет, это неправда». Оппонент уже задавал ему этот вопрос во время допроса, проведенного выставившей свидетеля стороной, и свидетелю разрешалось подробно объяснять свои ответы. Он опять будет иметь эту возможность во время повторного опроса своего свидетеля после перекрестного допроса. Если свидетелю разрешается объяснять свои ответы во время перекрестного допроса, становится очевидным, что принимается недобросовестное юридическое решение, дающее ему возможность в третий раз рассказать свою историю, не позволяя при этом провести справедливый перекрестный допрос. Я не задал ни одного вопроса, требующего объяснения, поскольку такая возможность представится во время повторного опроса выставившей стороной, после того как я закончу перекрестный допрос».

Судья скорее всего скажет, что здесь распоряжается он, а мне лучше продолжить допрос или сесть на свое место. Однако теперь ему известна моя позиция относительно перекрестного допроса (правильная позиция), и в будущем его решения будут зависеть от его истинной цели, которая, повторяю, заключается в сравнении нашей истории дела с показаниями свидетеля.

Что делать, если судья допускает многословие свидетеля. Мы уже поговорили с судьей и настояли, чтобы наше возражение было занесено в протокол. Однако судья позволяет свидетелю, находящемуся в маниакальном состоянии словесного экстаза, говорить много и бессвязно. В этом случае я использую детский стишок о Джеке и Джилл, чтобы проиллюстрировать, как нужно относиться к такому болтливому свидетелю. Перекрестный допрос звучит следующим образом: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?» (Обратите внимание: имеется заявление: «Джек и Джилл поднялись в гору» и вопрос: «Не так ли?»)

Свидетель не отвечает «да» или «нет». Он продолжает нести что-то свое.

Когда он заканчивает, я вежливо говорю: «Простите, наверное, я неточно сформулировал вопрос. Позвольте задать его еще раз: Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?»

И опять свидетель отвечает бесконечной болтовней. Я терпеливо слушаю.

Сейчас можно повернуться к секретарю суда и попросить его прочитать мой последний вопрос к свидетелю. Секретарь послушно перелистывает страницу за страницей, пока не находит вопрос, и читает бесстрастным голосом: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?»

«Вы можете ответить на этот вопрос?» – спрашиваю я свидетеля с надеждой.

И снова он отвечает бессвязным пустословием.

Наконец, можно подойти к доске, написать на ней: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?» – и попросить свидетеля прочитать написанное вслух: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?»

На это он опять отвечает нескончаемой болтовней.

К этому времени становится ясно, что свидетель не собирается прямо отвечать на поставленный вопрос. Я веду себя вежливо и перехожу к следующему вопросу с таким комментарием: «Возможно, вы захотите ответить на другой вопрос, сэр?» И читаю следующую строчку из детского стишка. В ответ слышу ту же самую бессмысленную болтовню. Такой допрос подобного свидетеля скоро всем надоедает. Но, как убедились присяжные, это не наша вина. Свидетель просто не хочет отвечать на прямо поставленный вопрос.

Вспоминаю дело против крупной корпорации, когда я допрашивал ее главного исполнительного директора. Он отказывался отвечать на мои вопросы, каждый раз пускаясь в пространные, детальные объяснения. Когда судья объявил перерыв, я вышел в холл размяться и там повстречался со свидетелем.

– Ну что, Спенс, – сказал он, довольно пыхтя сигаретой, – я так и не ответил ни на один из ваших чертовых вопросов?

– Да, – ответил я. – Это точно.

Так прошло девять дней. В каждом перерыве все повторялось сначала: главный исполнительный директор хвастался, что не отвечает на мои вопросы, а я признавался, что так оно и есть. Когда присяжные вынесли вердикт о многомиллионном возмещении ущерба, глава корпорации не мог понять, почему так произошло. Он же не ответил ни на один мой вопрос! Как присяжные могли так поступить с его компанией?

Агрессивный перекрестный допрос. Нападение на свидетеля с помощью агрессивного перекрестного допроса редко оказывается продуктивным для адвоката. Если свидетель на самом деле не является чудовищем, я стараюсь не превращать его в таковое и не выставлять его идиотом, потому что помню о принципе волшебного зеркала. В противном случае я слишком часто выгляжу жестоким негодяем, да еще пытающимся сделать из кого-нибудь идиота.

Да, у нас есть свой подход к делу. Мы считаем, что противная сторона ошибается, занимается мошенничеством, преступными интригами и происками – одним словом, является носителем полного набора грехов, приписываемых человеческому роду. Мы испытываем гнев, не желая обращаться с врагом по-доброму. Нам нужно уничтожить его, разоблачить его грязные делишки, и поэтому мы атакуем со всем напором. Свидетель улыбается, значит, он слепой фанатик и бесчувственное животное! Свидетель спокойно лжет, значит, он негодяй и мерзавец! Но присяжные не разделяют наших чувств (пока не разделяют). Они согласились быть объективными и гордятся своей непредвзятостью, пытаясь оставаться открытыми для обеих сторон, выслушивая доказательства беспристрастно и принимая справедливое решение. Наша грубость, наши саркастические нападки на свидетеля, который, по всей видимости, говорит правду и выглядит вполне приличным человеком, настроят присяжных против нас. Точно так же мы чувствуем неприязнь к человеку, который беспричинно нападает на невиновного. Повторяем: никому не нравятся раздражительные и сердитые люди.

Я часто рассказываю одну историю и привожу ее здесь, потому что она лучше всех других иллюстрирует эту точку зрения. Будучи молодым адвокатом, я вел дело человека по имени Билл Маттиланин. Представьте буровую вышку, на которой он работал. Это была новая, выкрашенная в яркий желтый цвет вышка, на верху которой находились разные кабели и крепления. Одно из них оторвалось и ударило Билла по голове. Начиная с этого момента он перестал сознавать, кто он есть и где находится. Представители компании, разработавшей эту буровую, предпочли занять оборонительную позицию, защищая свои конструкторские недочеты. Мы знаем, как выглядят эти люди в дорогих шелковых костюмах, черных шелковых носках и туфлях из крокодиловой кожи. У них одутловатые, обрюзгшие лица, при ходьбе у них трясутся щеки, сквозь кожу пробиваются кровеносные сосудики, похожие на миниатюрные красные ручейки. Я называю их «ручьями мартини». Кроме того, эти представители компании такие чистые и антисептические, что, когда они проходят рядом, чувствуется запах лизола.

Они занимают свидетельское место, и у меня возникает желание их убить. Поэтому я начинал убивать их своим агрессивным перекрестным допросом – убивал их и резал на части, рубил в мелкое крошево, из которого делают котлеты, потом кидал на пол и топтал. Я чувствовал себя так, словно уже выиграл. Да и как я мог не выиграть, если полностью уничтожил этих свидетелей?

После окончания заседания мы с моим напарником Бобом Роузом шли в гостиницу, и я говорил: «Я его хорошенько уделал», – имея в виду свидетеля компании, которого только что закончил размазывать по стенке. А Боб с печальными глазами отвечал: «Точно, Джерри. Ты хорошо его уделал». Но он говорил это без энтузиазма. Тем не менее я знал, что уничтожил этого свидетеля. Я убирал их одного за другим.

В конце процесса присяжные посовещались минут пятнадцать и вынесли вердикт не в пользу нашего клиента, Билла. Как они могли так поступить с невиновным человеком? Как они могли поступить так со мной, адвокатом, который разнес свидетелей оппонента в пух и прах?

Когда я выходил из зала суда, ко мне подошла женщина, одна из присяжных. В глазах у нее стояли слезы. Она посмотрела на меня и сказала: «Мистер Спенс, зачем вы нас заставили так вас ненавидеть?»

Я вижу Билла Маттиланена, греющегося где-нибудь у костра. Если он еще жив, в чем я сомневаюсь, то прожил жизнь, не найдя справедливости. За ним никто не ухаживал, никто его не любил и не заботился о нем. Он жил так, потому что я не знал, как вести себя в зале суда. Меня захватил мой собственный гнев, в то время как присяжные еще нашли причины, чтобы самим испытывать гнев на компанию. Я снова и снова рассказываю эту историю в память о Билле, в знак уважения к нему, потому что хочу быть уверенным в том, что он не зря прожил свою жизнь.

Возвращаясь к вопросу о гневе, можно сказать следующее: когда начинается перекрестный допрос свидетеля, который нам противен и которого мы хотим показать как мошенника или лжеца, нужно помнить, что присяжные его не знают. Они не испытывают к нему никаких чувств. В этой точке процесса присяжные могут рассердиться только на нас. Иначе говоря, для гнева в зале суда есть свое определенное время. Здесь есть свое время для каждой человеческой эмоции, которые должны соответствовать динамике судебного процесса: в каком эмоциональном состоянии находятся присяжные. Я не предлагаю демонстрировать фальшивые эмоции – они должны быть настоящими. Но с другой стороны, нельзя взорваться в середине судебного заседания, погрозить пальцем адвокату противной стороны и закричать: «Ты паршивый представитель проклятых страховых компаний! Ты врешь, и ты это знаешь!» Все это может быть правдой, но время для такого взрыва чувств еще не подошло.

Выше я уже говорил, что гнев является полезной эмоцией, которую я ценю и которая отражает мою заботу. Без гнева я не был бы самим собой. Если его соответствующим образом ограничивать, он поможет мне добиться справедливого решения для клиента. Я ощущаю его. Радуюсь ему. Это драгоценное чувство, которое принадлежит мне. Но я редко делаю противнику подарок в виде гнева.

Наконец, если бы у меня была возможность выложить все свое эмоциональное оружие, как хирург выкладывает на стол свои инструменты, я бы выбрал любовь. Это самое мощное чувство, будь то в зале суда или вне его, а следующим за любовью идет понимание.

Мы смеем атаковать, только когда докажем, настойчиво задавая вопросы один за другим, что свидетель является тем, за кого мы его принимаем: волком в овечьей шкуре. И только когда становится совершенно очевидно, что он заслуживает нашего гнева, мы атакуем. И даже тогда самым действенным оружием служит жесткая, но справедливая конфронтация. Хотя если присяжные хотят, чтобы мы разнесли свидетеля на кусочки, наша обязанность сделать это – быстро, эффективно и изящно. Мы должны помнить, что присяжные принимают это решение инстинктивно, как и мы. Разворачивается драма. В ней есть хороший парень и плохой. Присяжные редко решают в пользу плохого парня – человека, который им не нравится.

Что такое полная правда и ничего, кроме правды. Все свидетели клянутся говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Но очень немногие это делают. В противном случае не нужен был бы перекрестный допрос. Но человеческий ум охватывает не полную правду, а только ее часть, которая служит его целям.

Когда мы вступаем с кем-то в разногласия, то часто считаем этого человека несдержанным, невнимательным к окружающим, самонадеянным, гнусным или просто чертовым придурком. Разумеется, это не полная правда. Мы забываем, что огорчили этого человека, обидели его или сделали без злого умысла еще что-то, что вызвало такое неправильное поведение. Иногда я разговариваю об этом феномене со свидетелем на перекрестном допросе. Допрос эксперта может звучать следующим образом:

«Большинство наук многогранны, в них существует много суждений, которые не могут быть сведены в единый ответ, не правда ли?» – «Наверное». – «Например, в этом деле затрагиваются причины телесных повреждений малышки Джейн, впервые обнаруженных при ее рождении». – «Да». – «Вы представили свою версию случившегося, а наши врачи – свою». – «Да». – «Полная правда заключается в том, что, хотя один врач может дать ошибочное заключение, все собранные мнения основаны на какой-то отдельной грани правды, как вашей, так и других врачей, не так ли?» – «Вероятно». – «На ваш взгляд, здесь никто не лжет». – «Это так». – «Все услышанные нами мнения основаны на каком-то отдельном факте дела». – «Я должен согласиться с этим только частично». – «Значит, вы полагаете, будто наши свидетели сообщили не полную правду, а только ее часть?» – «Я бы сказал, что их ввели в заблуждение». – «Это подсказывает мой следующий вопрос. Доктор Каттер, вы поклялись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Что это значит для вас?» – «Именно это». – «Означает ли это, что вы можете опустить те факты, которые не поддерживают ваше мнение?» – «Конечно, нет. Я принимаю во внимание все факты, относящиеся к данному делу». – «Да, а кто определял, какие факты относятся к этому делу, а какие не относятся?» – «Я определял». – «Вы позволили бы другому специалисту по этому вопросу указывать, какие факты относятся к данному делу?» – «Если бы считал их специалистами». – «Вы допускаете возможность, что в этой области есть другие специалисты, которые могли бы не согласиться с вами?» – «Никого, кого бы я уважал». – «Вы знакомы с...?» (Здесь мы ссылаемся на имя хорошо известного ученого, который считается основоположником этой области науки.) «Нет, я с ним не знаком». – «Прежде чем дать свое заключение, вы изучали специальную литературу, чтобы определить специалистов по этому вопросу, которые были бы согласны с вами?» – «Нет, не изучал». – «Итак, вы утверждаете, что являетесь единственным человеком в мире, на мнение которого мы можем положиться?»

(Вероятно, последует возражение.)

«Безусловно, доктор, вы хотите быть в курсе современных достижений в этой области?» – «Я и так в курсе». – «Когда в последний раз вы изучали специальную литературу по этому предмету?» – «Не помню». – «Может быть, в прошлом месяце?» – «Не помню». – «Возможно, в прошлом году?»

(Вероятно, оппонент опять возразит. Но нам это не важно. Мы постепенно развиваем свои доводы.)

«Вы можете поделиться с нами именем хотя бы одного специалиста, который согласился бы с вашим мнением по этому делу?»

(Он может назвать специалиста, а может не назвать. Если вспомнит, спрашиваем следующее.)

«В какой книге или журнале вы это прочитали?»

(Он не помнит.)

«У вас в офисе нет, случайно, его статьи или книги?» – «Не знаю». – «Вы не могли бы принести ее в суд завтра утром?»

(Вероятно, свидетель найдет себе оправдание.)

«Вы допускаете возможность, что доктор отчасти не согласится с вашим мнением?» (Имеется в виду специалист, которого назвал свидетель.)

«Возможно». – «В какой его части?»

(Он не знает).

«Но когда вы читали его статью или книгу, вы, наверное, обратили внимание, что позиция этого специалиста несколько отличается от вашей?» – «Не помню». – «Вы не забыли сказать об этом присяжным?»

(Каков бы ни был ответ свидетеля, для нас он не важен.)

«Итак, вы сдержали свою клятву говорить правду, полную правду и ничего, кроме правды?» – «Да, сдержал». – «Ваша полная правда включает ту часть статьи или книги доктора (имярек), которую вы не помните, не так ли?»

Перекрестный допрос может следовать этой линии, пока не иссякнет предмет разговора. Продолжая, можно спросить следующее: «Вы полагаете, что есть другой специалист, который согласился бы с вашим мнением по этому предмету?» – «Да, конечно». – «И кто же это?»

(Свидетель называет имя.)

«Вы говорили с доктором (имярек) об этом деле?» – «Нет». – «Вы пытались подтвердить свое мнение, консультируясь с каким-нибудь другим специалистом в данной области?» – «Нет, для этого не было необходимости». – «Как вы полагаете, больных должен консультировать второй специалист, когда принимается важное врачебное решение?» – «Не обязательно».

(Присяжные прекрасно понимают, что это не так.)

«Поэтому вы не посчитали нужным получить другое мнение в деле малышки Джейн?» – «Да». – «Вы даже не подумали почитать современную литературу, чтобы убедиться, что ваше мнение поддерживают другие специалисты-медики, это правда?» – «Да». – «Спасибо, доктор».

Вопросов больше нет.

Здравый смысл присяжных. Самая выдающаяся характеристика нашего биологического вида – необычный тип мышления. Поскольку все мы в той или иной степени способны мыслить и поскольку самой опасной угрозой для нас являются окружающие, необходимо иметь средство, с помощью которого есть возможность оценить, кто может причинить вред, обмануть или у кого может быть злой умысел. У всех нас есть эта способность. Как показано выше, все мы наделены «психическими щупальцами» для оценки звуков, выражений лиц, необычных признаков, языка телодвижений, то есть всех составляющих поведения, которые помогают понять, искренне ли говорит свидетель, а в общем смысле – хорошим или плохим парнем он является. Некоторые называют эти «щупальца» интуицией. Все мы обладаем этим чувством в той или иной степени. Когда они становятся слишком активными, мы говорим о паранойе. Если они недоразвиты, такого человека называют наивным. Биологическое преимущество, которое обеспечивают эти «щупальца», сравнимое с быстротой антилопы или панцирем черепахи, заключается в том, чтобы помочь индивиду выжить. Мы принадлежим к одному из немногих видов на Земле, который должен защищаться от собственных соплеменников.

Я уже говорил, что присяжные редко принимают решение в пользу плохого парня, даже если формальное судебное признание на его стороне. Также не может выиграть внешне привлекательный и улыбчивый хороший парень, если в конце он покажет себя неискренним и ненастоящим. Двенадцать человек присяжных со средним возрастом сорок лет обладают совокупным здравым смыслом и жизненным опытом мудреца, прожившего лет пятьсот. Взяв состав присяжных как единое целое и приняв единодушное решение, которого часто требует закон, понимаешь трезвый расчет наших отцов-основателей, определивших такую норму судопроизводства для установления фактов и нахождения истины. Никакой судья, даже лучший, не обладает таким здравым смыслом, а те, кто утверждает обратное, пытаются выдать желаемое за действительное. Судьи – это просто люди, которых мы наделили большой властью. Но ни в коем случае не следует путать такую власть с мудростью и здравым смыслом. Мы мечтали об их непогрешимости, а в результате испытали лишь разочарование.

Что происходит с нами в зале суда. Выше я отмечал, что, когда мы заняты битвой в зале суда, нам трудно объективно оценить происходящее. Когда я провожу интенсивный перекрестный допрос, мне хочется знать, не слишком ли я строг к свидетелю, доступно ли я объясняю свою позицию или выгляжу сердитым любителем поспорить, верят ли мне и что вообще происходит вокруг.

Вначале я пытаюсь понять, что со мной делается. Мне нужно осознать свои чувства, в том числе свой гнев. Но мне также необходимо понять, что происходит с присяжными и судьей – теми, кто не знает того, что знаю я о свидетеле, которого допрашиваю. Тот же вопрос возникает у меня, когда я бьюсь со свидетелем: что происходит, не проигрываю ли я войну. Я спрашиваю об этом у партнеров, жены, секретаря и других доверенных людей, которые скажут мне правду. Я передаю им записку, в которой задаю вопрос: «Что происходит?» – и жду, пока не появится возможность поговорить с ними в одном из перерывов. Обратная связь со зрителями обычно помогает. Я словно тренер, наблюдающий за боем на ринге и в перерывах между раундами дающий советы боксеру.

Импичмент свидетеля. Импичмент свидетеля – это совсем не одно и то же, что импичмент президента Соединенных Штатов. В последнем случае происходит обвинительный процесс. Коротко говоря, импичмент свидетеля представляет собой процедуру во время перекрестного допроса, при которой свидетель дискредитируется. Это нападение на надежность, правдоподобие и состоятельность свидетеля. Поскольку это нападение, оно должно быть тщательно продумано и по возможности основываться только на фактах, без проявлений сарказма, гнева, ненависти или напыщенной отстраненности адвокатов, что мы часто видим в фильмах и, к сожалению, иногда в суде. Импичмент доступен в различных ситуациях, позволяющих адвокату, который ведет перекрестный допрос, вдребезги разбить нимб святости, которым наш оппонент наградил своего свидетеля.

Эксперт. Допустим, что в деле о врачебной ошибке свидетельское место занимает медицинский эксперт страховой компании. В этом случае вопросы перекрестного допроса могут затрагивать следующие аспекты, касающиеся импичмента:

– интерес свидетеля в исходе дела;

– свидетель оплачивается противной стороной, поэтому находится под ее контролем;

– свидетель не полностью ознакомился с историей болезни;

– свидетель не отвечает за лечение больного;

– его так называемое независимое медицинское освидетельствование на самом деле достаточно предвзятое;

– свидетель является экспертом по даче показаний в суде, но никак не по лечению больных.

Мы задаем вопросы терпеливо и вежливо, самим тоном голоса подчеркивая, что пытаемся не смутить свидетеля, а просто добиться от него истины. Кроме того, все наши вопросы честные, и этот факт присяжные будут учитывать при оценке показаний свидетеля. Перекрестный допрос может выглядеть таким образом:

«Доктор Мерси (эксперт противной стороны), вам, разумеется, заплатят за работу в суде?» – «Да». – «Надо надеяться, заплатят нам всем». – «Да». – «Ваш гонорар за дачу показаний составляет тысячу долларов в час, как вы сообщили в своих письменных показаниях». – «Да». – «Вы не смогли бы назначить такую большую сумму, если бы ваши показания не были полезны ответчику, не так ли?»

(Возражение противной стороны, поскольку она считает вопрос спорным и основанным на выводах. Возражение принято.)

«Всем нам приходится зарабатывать на жизнь. Вы зарабатываете показаниями в суде, не правда ли?» – «Отчасти». – «Я вижу в ваших письменных показаниях, что вы проводите достаточно много времени в судах, а именно более половины дохода получаете за обследование больных по просьбе адвокатов, нанимающих вас с этой целью». – «Что-то вроде этого». – «Вам нравится давать показания?» – «Не особенно». – «Но вы все же предпочитаете обследовать больных и давать показания». – «Я исполняю свой долг». – «У вас ведь есть право отказаться от этой работы?» – «Да, и иногда я отказываюсь». – «Разумеется. Если не можете найти, что сказать в интересах нанявших вас людей, вы не беретесь за дело, не правда ли?» – «Да». – «Однако вы не считаете себя последней инстанцией в медицинских проблемах этого дела, не так ли?»

Молчание.

«Вы знаете, что другие врачи и эксперты могут иметь иное мнение – противоположное вашему – и что они могут оказаться правы?» – «Не думаю, если это касается данного дела». – «Ваше мнение основано на искреннем убеждении, и, наверное, вы допускаете возможность, что мнение доктора Праймли, который давал показания перед вами, также основано на искреннем, но противоположном убеждении?» – «Наверное, но я считаю, что он ошибается». – «Итак, мы имеем двух экспертов с противоположными мнениями и искренними убеждениями».

Свидетель кивает.

«У нас, адвокатов, то же самое. Мы с мистером Пинчемом, моим оппонентом, также имеем противоположные мнения по этому делу. Получается, что врачи мало чем отличаются от нас?» – «Если хотите, можно сказать и так». – «Значит, вы допускаете возможность, что эксперты могут иметь искренние, но противоположные мнения?» – «Да». – «Но вы ведь согласны, что ваше слово не является истиной в последней инстанции в этом деле?» – «Надеюсь, что мое мнение правильное и что присяжные согласятся со мной». – «Да. А также в том, что вы заинтересованы в исходе этого дела, не правда ли?» – «Нет, я так не думаю». – «Если ваша сторона выиграет, вы не получите за показания никакой компенсации, кроме оговоренной тысячи долларов в час, вы это хотите сказать?» – «Да». – «Значит, если ваша сторона выиграет, ваш гонорар останется прежним?» – «Да». – «Это также касается проигрыша вашей стороны? Гонорар останется прежним?» – «Да». – «Но вы понимаете, что, если присяжные примут не ваше мнение, а доктора Праймли, вас больше не будут привлекать для дачи показаний или по крайней мере будут к вам обращаться не так часто?» – «Думаю, это нечестный вопрос». – «Прошу прощения за бестактность. Но если быть честными, то мы хорошо знаем, что люди, которые вас нанимают, вряд ли снова обратятся к врачу, проигравшему в суде, не правда ли?» – «Не имею понятия». – «Давайте обсудим другой вопрос. Если вы проснетесь завтра утром после дачи показаний и обнаружите, что ошибаетесь, что вы сделаете?» – «Сообщу вам». – «Мы можем на это рассчитывать?» – «Да». – «А если мы не увидим вас в суде ни завтра, ни послезавтра, то можно предположить, что ваше мнение осталось прежним?» – «Да». – «Но не будете ли вы вечером готовиться к следующим показаниям, вместо того чтобы думать об этом деле?»

Молчание.

«Ваш гонорар во всех случаях одинаковый – тысяча долларов в час?» – «Да». – «Независимо от выигрыша или проигрыша?» – «Да». – «Припомните, пожалуйста, время, когда вы решили поступать в медицинскую школу. Вы можете вспомнить это время?» – «Наверное, да». – «Почему вы решили пойти в медицинскую школу?» (Этот открытый вопрос можно задавать, не беспокоясь ни о чем. Свидетель никогда не ответит: «Я пошел в медицинскую школу, чтобы зарабатывать кучу денег».) – «Я решил поступить в медицинскую школу, потому что интересовался медициной». – «Разумеется. Вы пошли учиться на врача не затем, чтобы сейчас зарабатывать кучу денег, давая показания в суде, не правда ли?» – «Да. Тогда я многого не знал». – «Наверное, вы были в какой-то степени идеалистом?» – «Да. Наверное». – «Хотели лечить, помогать больным и увечным?»

Свидетель кивает.

«Вы не специализировались и не старались стать экспертом по даче показаний против больных и увечных, не так ли?» – «Мне не читали лекции по судебной медицине». – «Вы собирались быть обычным практикующим врачом, как наш доктор Праймли, у которого есть свои пациенты и который пытается им помочь, не правда ли?» – «Да». – «Должно быть, вас огорчает тот факт, что вы проводите столько времени, составляя отчеты и давая показания в суде, а не лечите больных?» – «Не знаю. Я стараюсь делать свою работу». – «Из ваших письменных показаний я вижу, что у вас трое детей». – «Да». – «Старшая дочь учится в колледже?» – «Да». – «Мы знаем, что обучение в колледже сейчас стоит дорого». – «Да, дорого».

(Когда противная сторона вносит возражение, я обещаю судье связать этот вопрос со следующим. Но суд принимает возражение. Тем не менее я задаю вопрос, связанный с предыдущим, потому что он относится к импичменту свидетеля.)

«Вызвано ли ваше желание давать платные показания в суде, вместо того чтобы лечить пациентов, тем фактом, что ваша семья несет дополнительные финансовые расходы?»

(Следует возражение, которое поддерживается судом.)

«Иначе говоря, если бы вам не нужны были деньги, что вы предпочли бы –