Л.И. Пастушенко. «Жизнь есть сон» Кальдерона и «История жизни пройдохи по имени дон Паблос» Кеведо

Текст воспроизводится по изданию: IBERICA. Кальдерон и мировая культура: Сб. ст. Л., 1986. С.77-82.

Жизнь есть сон» Кальдерона и «История жизни пройдохи» Кеведо воплощают разные творческие концепции: пьеса составляет апофеоз (хотя и не лишенный некоторой горечи) «высокого» деяния наследного принца, роман сосредоточивается на изображении конкретно-материальной бытовой практики повседневности безродного «антигероя». Однако они сопоставимы уже на уровне тематики: оба произведения посвящены художественному исследованию судьбы человека в мире, осмысленном как неблагоприятное целое. Таковы дисгармоничные взаимоотношения с «небом» принца Сехисмундо, конфликт с иерархически организованной сословной средой пройдохи Паблоса. Барочные писатели ставят в центр и решают на разном жизненном материале проблему насыщенного драматизмом самоутверждения личности в мире. При этом пьеса устремлена к познанию общественной значимости действий героя, за самовоспитанием и прозрением принца драматург ищет положительный эффект, в то время как романист, до предела сгущая и концентрируя свойства плутовского романа, а в чем-то и полемизируя с ним, исследует духовно и физически непривлекательного героя на фоне гротескно-чудовищной действительности и убеждает читателя в том, что гармония пикаро и среды недостижима. В этом Кеведо и Кальдерон исходят из требований разных жанровых канонов. Так, образец «высокой» драмы на государственный сюжет включает апологетический пафос изображения разумных действий идеального монарха, а плутовской роман, обращаясь к современности, начиная уже с анонимной «Жизни Ласарильо с Тормеса» (1554), разрабатывает последовательно критическую концепцию окружающего мира и человека в нем, вскрывает несовершенство общественного организма в целом. Вместе с тем неверно было бы трактовать идейно-художественные установки этих произведений при всей устойчивости и определенности их жанровых принципов как вполне однозначно противостоящие одна другой. Например, скептически оценивая современную испанскую действительность и опыт пикаро в ней, Кеведо не превращает свой роман в сгусток «тотального пессимизма», он руководствуется сознанием того, что история героя может быть поучительна. Это угадывается в скрытом дидактическом смысле жизненных приключений: беззастенчивое выдвижение Паблосом все новых требований к окружающему сопровождается усугублением несчастий персонажа, и в заключительной авторской фразе: «Никогда не исправит своей участи тот, кто меняет место и не меняет образа жизни и своих привычек» - квинтэссенция нравственно-философских идей автора, который воспользовался здесь столь модным в XVII веке афоризмом, отблески которого видны и в программном названии драмы Кальдерона. Он далек в своей пьесе от безоговорочного воплощения официального оптимизма. Сосредоточиваясь на бесконечной сложности мучительного процесса становления личности идеального государя, выдвигая категорический императив государственности как высшей надындивидуальной ценности, Кальдерон не скрывает некоторых горьких утрат в мире самой формирующейся личности. Драматург отказывается воплощать изначальную идеальность принца, он изображает ее как результат внутреннего перевоплощения и борьбы, предъявляет абсолютные моральные требования к сильным мира сего. Кальдерона и Кеведо, крупных писателей барокко, сближает трезвое умение за блестящими деяниями двора или прозой повседневного бытия увидеть противоречие индивидуального развития и общественной потребности и понять его в трагическом варианте (проблема «общественного» человека у Кальдерона) или трагикомическом аспекте (стремление пикаро «выше головы прыгнуть» у Кеведо).

Создавая пьесу о выборе принцем жизненно верной позиции, Кальдерон выступает прямым наследником идей Возрождения, например Макиавелли, полагавшего «ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину или около того она предоставляет самим людям». Драматург начинает «Жизнь есть сон» с разработки мотива предсказания судьбы принца. Жизненный путь не родившегося еще ребенка предопределен, Сехисмундо должен выступить исполнителем грозной высшей воли. Характерно, однако, что в процессе развития сюжета мистическое понятие судьбы у Кальдерона зачастую сосуществует с категорией объективной логики обстоятельств, созданных людьми: например, роковое предсказание исполнилось в своей зловещей силе и потому, что этому способствовала слепая воля отца-деспота (монолог-обвинение принцем отца). Существенно при этом, что уже ЧС начала драмы автор как бы намеренно избегает социально-политической конкретизации художественной действительности и ее непосредственного соотнесения с испанской современностью. Кальдерон не чужд явно условных ситуаций (заточение отцом сына-младенца, линия Росаура - Сехисмундо и др.), в которых литературоведы видят нечто неестественное, исключительное. Очевиден преимущественный интерес автора к нравственно-философскому, этическому плану проблемы отношения личности к «воле неба». Как и у Макиавелли, принцип свободы воли позволяет высвободить активность личности, объективно ограничить воздействие на нее религиозного предопределения. Но у Кальдерона реализация тезиса о свободе воли отличается крайней напряженностью и драматизмом в условиях иерархической действительности, чреватой в понимании писателей барокко противоречивыми крайностями – загадочным, но бесчеловечным небесным предопределением и разрушительным своеволием человека или безвольной покорностью и смирением, которые вдруг оказываются трагическим заблуждением (образ короля-отца). Барочная иерархическая вертикаль, пронизанная торжеством абсолютных сущностей (божественности и небытия), лишает человека того почетного места, которое отводило ему Возрождение. Поэтому активность личности в ситуации предопределенности ее судьбы свыше не означает богоборческого обожествления человека, свобода воли выступает синонимом тождества индивида, который грозит раствориться в неуправляемой стихии высших сил и собственных страстей.

˂…˃ Оба писателя претворяют идею жесткой зависимости существования личности от контекста бытия. Тезис о человеке – творце своей судьбы – трактуется парадоксально-пессимистически в романе Кеведо, зримо-драматически – в пьесе Кальдерона. Идею внеличной обусловленности бытия человека Кеведо запечатлевает в мотиве всесильной фортуны, Кальдерон же с его возвышенным прочтением жизненных коллизий скорее тяготеет к нравственно-философской позиции знаменитого ренессансного мыслителя Л.Б. Альберти, который задумывался над всесилием фортуны и искал противодействия ей во внутреннем мире личности.

Логически стройная архитектоника драмы основана на сопоставлении двух контрастных, принципиально несходных вариантов жизненной позиции Сехисмундо (соответственно во втором и третьем актах. Их соотношение программно, автор явно отдает предпочтение продуманным действиям познавшего «истину жизни» Сехисмундо и отвергает ипостась «принца неразумного». ˂…˃ Аффект Сехисмундо разрушителен, он оказывает губительное действие на судьбы подданных (Росауры, воспитателя) и близких (отца). Эпизод испытания принца властью позволяет понять меру нравственной ответственности, которую автор возлагает на царственную особу. Постановка проблемы государственности в пьесе сочетает монархизм (эпизод наказания солдата, например) с воинствующим демократизмом. Так, эпизоды народного восстания, введение которых значительно само по себе, указывает также, что государство не обладает изначальной неприкосновенностью божественного института и нуждается в совершенствовании; достоинства государственного деятеля заключается, по мысли Кальдерона, и в смирении индивидуалистических аффектов и страстей, отказе от губительного для окружающих деспотизма.

˂…˃ Если барочные метаморфозы Паблоса не меняли его внутренней сути и жизненной философии, то «жизнь есть сон» предполагает более способность человека осмыслить свои личные требования в контексте мирового и государственного бытия и признать их «мизерность», даже наиболее «истинного» побуждения – любви к Росауре. По отношению к Кальдерону точнее говорить об особых качествах барочного оптимизма, так как у драматурга проблема индивидуума – государственного лица включает экзистенциальную т космическую проекции и принц исполняет свой государственный долг ценой сознательного отказа от неких сторон своего индивидуального развития.

˂…˃ И Кальдероном, и Кеведо, невысоко оценивавшим нравственные возможности героя-пикаро, владеет скептицизм в отношении к природе человека и свободному, полноценному его развитию. Однако идейно-художественным завоеванием писателей барокко является признание внутренней значительности личности и умение передать поразительную жизнестойкость человека в борьбе с могущественными обстоятельствами. Так, у Кеведо доходящее до мании стремление Паблоса стать привилегированным мошенником абсурдно по существу, но оно требует от героя огромного заряда энергии, предприимчивости, потенциала активности. Самоотвержение героя Кальдерона в эпизоде выбора невесты или ситуации познания смысла жизни, отступления перед решительным протестом граничит с неестественным, но обнаруживает достоинство Сехисмундо. Эти писатели, даже признавая фатальную обреченность запросов героя (Кеведо) или абсолютную неотвратимость судьбы (Кальдерон), мужественно выступают против слепого следования воле обстоятельств. … Кальдерон и Кеведо проповедуют не покорность воле судеб, а внутреннее сопротивление.

˂…˃ Важную философскую нагрузку несет при этом тезис «жизнь есть сон», составивший заглавие драмы. Этому тезису присуща полифункциональность, он играет, например, роль «синдересиса» - высшей мгновенной интуиции в познании окружающего, как понимал ее Грасиан. … Кальдерон ставит религиозно-философский догмат «жизнь есть сон» на службу государственному деятелю. Многозначность эта свидетельствует, что данное положение воплощает не столько религиозную благодать, отрицающую жизнь как «безумие и ошибку, но гораздо более – атрибут нравственно-философского видения мира, хотя бы уже потому, что не заставляет принца замкнуться в религиозной созерцательности, а выступает как исходный пункт посюсторонних активных усилий личности.   ˂…˃

Осваивая социально-бытовые («История жизни пройдохи») или нравственно-философские («Жизнь есть сон») аспекты повседневности, исполненная трагического оптимизма драма Кальдерона и насыщенный резкой критичностью роман Кеведо обнаруживает идейно-эстетическую близость в ощущении закономерной обусловленности судьбы человека контекстом его бытия, в проповеди активности личности вопреки драматической логике жизненных обстоятельств, в пронизанной барочным гуманизмом трактовке природы личности, сочетающей с признанием величия человека известный скепсис по отношению к возможностям полноценного развития его природы.

Особая актуальность драмы Кальдерона связана и с тем, что, находясь в центре теолого-философских споров своего времени, столь сильно занимавших умы, и воплощая идею внеличной обусловленности судьбы человека в системе макрокосма, драматург задумывается над кардинальными принципами, руководящими общественным поведением человека, и не ограничивается при этом религиозными нормами, доктриной покорности и смирения, а призывает к внутреннему сопротивлению обстоятельствам даже в ситуации фатальной обреченности. Кальдерон и Кеведо – писатели, представлявшие в целом разные течения барокко – низовое демократическое и религиозное светское, с особой, свойственной испанскому барокко напряженностью воплощают владеющую ими жажду совершенства в сокрушительном осуждении порочной современности («История жизни пройдохи») и в максимализме нравственных требований к духовному миру современника («Жизнь есть сон»).                                                                                                                                                                         

[1]

                   [1] Последняя строка сонета дона Фернандо в «Стойком принце» Кальдерона в переводе Бальмонта