В определенном смысле обе основные позиции, описанные Мелани Кляйн, — паранойяльно-шизоидная и депрессивная —- являются стадиями развития. Их можно рассматривать как подразделения оральной фазы. Однако понятие «позиция» было выбрано для того, чтобы подчеркнуть, что речь идет не просто о промежуточной стадии, а о структурированном психическом феномене, который отображает определенную ступень интеграции объектных отношений, страхов и защитных механизмов и сохраняется в течение всей жизни. Паранойяльно-шизоидная позиция никогда полностью не устраняется депрессивной. Механизмы защиты от депрессивного конфликта постоянно вызывают, даже в так называемой нормальной сфере, регрессию к паранойяльно-шизоидным феноменам.
Мы отмечали, что, по мнению Мелани Кляйн, незрелое раннее Я младенца уже с самого рождения подвержено страху и способно создавать объектные отношения и применять защитные механизмы. Это противоречит представлениям Рене Шпица и Анны Фрейд, в соответствии с которыми говорить о Я можно только тогда, когда оно обладает способностью интегрировать психические события. М. Кляйн специально подчеркивает, что раннее Я не обнаруживает типичного сходства с поздними формами Я. (В свою очередь Шпиц говорит о предформах Я.) Это Я в значительной мере неорганизованно, однако уже с самого начала проявляет тенденцию к интеграции и временную защитную дезинтеграцию. Оно открыто опыту внешней реальности и должно уметь справляться с ранним конфликтом врожденной полярности влечений, конфликтом между влечением к жизни и влечением к смерти.
|
|
По мнению Мелани Кляйн, ребенок справляется с этой ситуаций, отчасти проецируя влечение к смерти на внешний мир, отчасти преобразуя его в агрессию. Внешним первичным объектом, на который в первую очередь проецируются деструктивные побуждения, является грудь. Тем самым грудь воспринимается как «злая», как опасность для Я. Возникает страх преследования. Из первоначального страха разрушения возникает страх перед преследователем. Сохраняющаяся в Самости часть влечения к смерти преобразуется в агрессию и направляется на преследователя.
В то же время Я стремится к сохранению жизни. Подобно влечению к смерти, влечение к жизни также проецируется вовне, чтобы создать объект — идеальный объект. Цель ребенка — обрести идеальный объект, воспринимаемый как дарующий жизнь и оберегающий, сохранить его внутри себя и с ним идентифицироваться. При достаточно благоприятном опыте того, что реальная внешняя мать любит и кормит ребенка, воображаемый идеальный объект сливается с «доброй» грудью, а затем с «доброй» матерью. Фантазии о преследовании соединяются с реальным опытом фрустрации и боли и символически представляются в виде «злой» груди или «злой» матери, то есть «злого» объекта.
|
|
Таким образом, основной страх, присущий паранойяльно-шизоидной позиции, состоит в том, что преследующий «злой» объект может вторгнуться в Я, захватить и уничтожить как идеальный объект, так и Самость. Из этих основных характеристик следует и название, поскольку страх является паранойяльным, а состояние Я и его объектов — шизоидным, то есть характеризуется расщеплением. Если хорошие переживания берут верх над паранойяльными страхами, то Я полагает, что воображаемый идеальный объект возобладал над преследующими объектами.
Однако даже при благоприятном развитии ребенка, когда он испытывает достаточно удовлетворительных переживаний, этот опыт может быть разрушен внутренними факторами. В работе «Зависть и признательность» в качестве одного из таких факторов Мелани Кляйн описала зависть. Она отделяет ее от жадности и ревности. Зависть всегда затрагивает отношения двоих и в основном направлена на частичные объекты. Зависть вредит развитию, поскольку она делает мутными источники добра, от которых зависит ребенок, и препятствует хорошим интроекциям добрых объектов. Зависть понимается М. Кляйн как самая ранняя и непосредственная объективизация влечения к смерти.
Концепция зависти, особенно представления о наследственной предрасположенности к ней, отчасти также использование теории влечения к жизни и влечения к смерти, которые тесно взаимосвязаны и представляют собой попытку объяснить детскую деструктивность, являются достаточно сомнительным вкладом в науку, поскольку они ведут к игнорированию факторов внешней среды, прежде всего роли матери.
Чтобы противодействовать чрезмерному страху уничтожения, Я развивает ряд защитных механизмов. Наиболее важным из них является расщепление, на котором основываются все остальные 10.
Наряду с расщеплением посредством интроекции и проекции, идеализацией и отрицанием М. Кляйн описала специфический защитный механизм паранойяльно-шизоидной позиции, который она назвала проективной идентификацией: «При проективной идентификации части Самости и внутренние объекты расщепляются и проецируются на внешний объект, который, как только становится достоянием ребенка, идентифицируется со спроецированными частями».
Если эти защитные формы не помогают справиться со страхом преследования, может произойти — чаще всего при психотических состояниях — фрагментация Я и его объектов и в качестве крайней формы — дезинтеграция. В таком случае Я распадается и расщепляется на мелкие осколки, делает все, чтобы перестать существовать и тем самым избежать страданий.
Как и все остальные защитные механизмы паранойяльно-шизоидной позиции, этот механизм вновь приводит к интенсивному чувству страха — к страху распада и уничтожения. Хотя импульсы страха у раннего Я и являются необходимыми, чтобы ребенок обрел способность защищаться от страхов, возникающих из воображаемого и проецируемого уничтожения, и обладал иллюзорным, всемогущим контролем над угрожающими фантазиями, сами по себе они решить проблему не могут. Они образуют замкнутую систему, которая может быть разрушена только благодаря вмешательству «доброй» груди и позитивному опыту, ведущему к появлению внутреннего доброго объекта.
Достижения Я, описанные здесь в качестве защитных механизмов, важны для последующего развития и продолжают играть определенную роль и у зрелой личности. Расщепление, причина дифференциации на доброе и злое, проявляется в дальнейшем в способности различать.
|
|
Определенная степень страха преследования является, например, предпосылкой того, что человек может распознавать и оценивать реальные опасности. На идеализации основывается вера в положительные качества самого себя и объектов. Проективная идентификация является наиболее ранней формой способности вчувствования и основой символообразования.
Однако позитивные аспекты защитных механизмов проявляются только тогда, когда позитивные переживания как во внешней, так и во внутренней сфере, начинают все более отчетливо преобладать над негативными. В результате развивается вера в положительные свойства объектов и вера в себя. Страх преследователей исчезает, а вместе с ним и расщепление на преследующий и идеальный объекты. Параллельно с этим уменьшается расщепление в Я, а добрые и злые части Я могут сблизиться. Я становится все более способным воспринимать собственную агрессию как часть самого себя, что в свою очередь позволяет ему интегрировать свои объекты и Самость, то есть добрые и злые части. В результате происходит возрастающая дифференциация между Самостью и объектом. Развивается депрессивная позиция.
Депрессивная позиция
За паранойяльно-шизоидной позицией в качестве следующей ступени интеграции объектных отношений и защитного поведения следует депрессивная позиция. Согласно Мелани Кляйн, она возникает примерно на четвертом месяце и постепенно преодолевается в течение первого года жизни. Однако она может вновь активизироваться у взрослых, особенно в состоянии печали. В общих чертах этот период развития характеризуется следующими особенностями: заметно уменьшается расщепление между добрым и злым объектами, мать воспринимается как целый объект, исполненные любви и враждебные импульсы обращаются на один и тот же объект, основными страхами являются страх потери и сепарации, различные формы защиты направлены против потери любимого объекта.
Процессы расщепления, проекции и интроекции упорядочивают ранние детские переживания. Создается добрый, идеальный объект и осознается злой объект, так называемый образ врага, угрожающий идеальному объекту и Самости. Если условия развития благоприятны, то ребенок проявляет все больше доверия к своему идеальному объекту и собственным либидинозным побуждениям. Он считает их более сильными, чем преследующий объект и собственные деструктивные побуждения; ему кажется, что он сам может защитить идеальный объект, овладеть им и с ним идентифицироваться. Ребенку уже не нужно в такой степени опасаться своих дурных побуждений, проецировать их вовне. Тем самым усиливается процесс интеграции Я и объекта, ребенок воспринимает целостный объект и устанавливает отношения между собой и объектом. Это означает новый этап в развитии — достижение депрессивной позиции.
|
|
Для матери момент, когда ребенок впервые узнает ее, является важнейшим переживанием. Восприятие матери уже не расщепляется у ребенка на грудь, глаза, лицо, на хорошие и плохие качества; все переживания исходят от одной и той же матери, которая является одновременно источником как добра, так и зла. Мать воспринимается как целостный человек, живущий своей собственной жизнью и существующий отдельно от ребенка. Одновременно и Я ребенка становится цельным объектом. Это процесс включает в себя первичное переживание разделения на субъект и объект. Но для ребенка это открытие означает также беспомощность, зависимость от матери и ревность к другим людям, с которыми ему приходится делить мать.
Благодаря снижению активности проективных механизмов и прежде всего благодаря осознаваемой ребенком зависимости от матери в депрессивной позиции интенсифицируются процессы интроекции. Ребенок хочет обладать объектом, сохранить его внутри себя и по возможности уберечь от проявлений разрушительной ярости. Как мы видели уже при обсуждении оральной фазы, процесс интроекции переживается по аналогии с приемом пищи и, согласно Мелани Кляйн, предстает в бессознательном в виде агрессивного и деструктивного поглощения. Поэтому ребенок в течение долгого времени борется со страхом того, что добрый внутренний объект, образующий ядро Я и внутреннего мира ребенка, может быть им разрушен.
Новое состояние интеграции Я и объекта, а именно тот факт, что существует один и тот же человек — мать, которого любит и ненавидит один и тот же человек — ребенок, радикально смещает акценты детского страха. Если при страхе уничтожения и преследования угроза доброму внутреннему и внешнему частичному объекту исходит от злого внешнего или внутреннего частичного объекта, воспринимаемого расщеплено, и в качестве объекта, не относящегося к Самости, то при депрессивном страхе уничтожение заключается в возможной потере объекта, который не является Самостью, то есть матери. Депрессивный страх подразумевает разрушение любимого объекта садистскими побуждениями. Частичные образы фантазии — фея и ведьма — сливаются в представлении о реальной матери, которая содержит обе эти стороны. Когда ребенок набрасывается на ведьму, оживает страх уничтожить также и фею.
Поскольку любовь и ненависть уже не могут переживаться раздельно и ребенок сохраняет любовь к объекту даже тогда, когда он этот объект ненавидит (то есть существует амбивалентная эмоциональная ситуация), появляются новые эмоциональные побуждения. К ним относятся тоска и печаль из-за утраты или разрушения любимого объекта, а также муки совести, типично депрессивное чувство вины за; все. Эти чувства достигают кульминации в депрессивном отчаянии, поскольку любимая мать — и как внутренний объект, и как внешний — была съедена и разрушена, и уже нет надежды вернуть утраченное.
У ребенка все более развиваются желания-представления об исправлении того зла, которое было причинено его всемогущими фантазиями. Ему кажется, что его любовь и забота смогут устранить последствия его агрессии. Поэтому депрессивный конфликт определяется как постоянная борьба между стремлением к уничтожению и стремлением к возмещению.
Этот важнейший этап в развитии ребенка вызывает также радикальное изменение в его чувстве реальности. С восприятием субъекта и объекта как двух отдельных внутренних и внешних существ ребенок открывает свою собственную психическую реальность, осознает свои собственные влечения и фантазии и становится отныне способен отличать фантазию от реальности.
Чувства страха безвозвратно потерять или уничтожить любимую мать и депрессивное отчаяние для ребенка невыносимы, и он должен попытаться с помощью ряда защитных мер справиться с этими переживаниями.
Эти чувства страха постоянно напоминают ребенку о его зависимости. Поэтому так называемая маниакальная защита направляется в первую очередь против чувства потери и тем самым против чувства зависимости, отрицая его или обращая в противоположность. Маниакальный механизм защиты приводит на более высокой ступени интеграции к ряду шагов в развитии. При этом он характеризуется тремя чувствами, связанными с объектными отношениями: стремлением к власти, триумфом и презрением, чтобы защититься от депрессивной оценки объекта и зависимости от него, а также от чувств вины и потери.
Неманиакальное возмещение едва ли можно рассматривать как защиту. Оно основывается на признании психической реальности, на переживании причиненного страдания и состоит в принятии соответствующих мер для смягчения страдания в реальности и в фантазии. В его основе лежит желание возместить вред, внешне и внутренне восстановить любимый объект. Эти фантазии о возмещении и соответствующие действия устраняют страхи депрессивной позиции. Повторяющиеся потери и новые обретения воспринимаются как разрушение ненавистью и воссоздание любовью, заботой и печалью. Вместе с процессом печали у ребенка растет доверие к собственной любви и способности восстанавливать внутренние объекты, переносить фрустрацию без чувства ненависти, даже если внешние объекты все более отдаляются.
Способность восстанавливать добрые объекты как внутри, так и снаружи создает основу для способности Я поддерживать хорошие отношения даже в конфликтных ситуациях. Она также создает основу творческой деятельности, сублимации и сим-волообразования, которые, по мнению М. Кляйн, коренятся в желании ребенка воссоздать и вернуть утраченное им счастье, утраченные внутренние объекты и восстановить гармонию внутреннего мира.
Депрессивная позиция никогда не преодолевается полностью. Страхи и ситуации утраты, обусловленные амбивалентностью и чувством вины, постоянно приводят к новым депрессивным переживаниям. В последующей жизни все добрые внешние объекты содержат в себе элементы первичного объекта, а потому при любой потере пробуждается страх полной утраты способности любить и быть любимым.
Если ребенок сумел в депрессивной позиции создать добрый внутренний объект и доверяет своей способности вновь обретать добрые внутренние и внешние объекты, то новые депрессивные переживания не ведут к болезни.
Тем не менее на заключительных стадиях депрессивной позиции, после постепенной переработки в процессе печали, ребенка ожидает отказ от всемогущества и магии и признание психической реальности, сосуществования чувств любви и ненависти, а также внешней реальности (обособленности), дифференциации Самости и объекта, то есть постоянного конфликта, как реального, так и потенциального. Только восстановление в процессе печали делает ребенка способным любить без слияния, уважать человека как отдельного индивида, выносить чувства вины и заботиться о своих объектах.