Исламизация и радикализация Северного Кавказа

Последний виток радикализации на Северном Кавказе невозможно анализировать вне контекста двух чеченских войн. В 1991 году после распада Советского Союза отделившаяся республика решила пойти своим собственным путем. Чеченские политики утверждали, что это была единственная возможность забыть исторические обиды и выстроить с Россией отношения нового типа.

Война вспыхнула в 1994 году, когда Чечения уже три года была де-факто независимой23. С тех пор этот приглушенный, но неразрешенный вооруженный конфликт остается главным катализатором беспорядков в регионе. Характер и формы этой длительной, однажды прервавшейся на три года, войны24 не раз менялись. Неспособность ни одной из сторон взять верх заставила и ту, и другую изменить тактику. Россия попыталась трансформировать вооруженный конфликт во внутричеченский и переложить ответственность за войну на пророссийские силы в самой Чечении— позднее эту политику назвали чеченизацией войны. Подавить восстание она не помогла, но отвлекла от него внимание международного сообщества: Москва больше не выступала мишенью постоянной критики за совершаемые в Чечении злодеяния.

Стали перестраиваться и противники Москвы. Чеченские боевики решили расширить фронт и перенести боевые действия в соседние республики. Стремясь привлечь на свою сторону как можно больше людей, они превратили борьбу за независимость Чечении в исламистское движение, основанное на самой радикальной идеологии салафитского джихадизма25. Была провозглашена новая цель — освобождение всего региона и создание «Исламского государства Имарат Кавказ [Кавказский эмират]» от Черного до Каспийского моря26. Получение международного признания больше не значилось в повестке дня партизан, тем более что, в полном соответствии с идеологией салафизма, в любой немусульманской общине виделся враг — если не реальный, то потенциальный.

Логика была проста: за независимость Чечении ингуши, дагестанцы, черкесы и другие народы воевать не станут, нужна общая платформа и объединяющая всех цель. И та, и другая были очевидны. На протяжении столетий сопротивление российским захватчикам на Северном Кавказе опиралось на религию, и пришло время, чтобы религия вновь сыграла свою роль. Однако шаг этот, на первый взгляд абсолютно логичный, на самом деле не был для чеченской стороны ни необходимым, ни политически выгодным. Поток молодежи, стремящейся участвовать в борьбе против несправедливости, после провозглашения Имарата практически не изменился. Как можно судить по официальным российским данным, представленным Федеральной службой безопасности (ФСБ), численность повстанцев с 2006 года держится примерно на одном уровне с незначительными колебаниями в ту или другую сторону. Каждый год глава ФСБ докладывает о примерно 250—300 «уничтоженных боевиках»27. Более ранний период рассматривается как время полномасштабной войны в Чечении, когда успехи операций ФСБ и военных измерялись тысячами ликвидированных боевиков28.

Поэтому представляется, что поддержка сопротивления больше связана с другими факторами. Как отмечал М. Фальковский, «методы антитеррористической борьбы, к которым прибегают «силовики» (общий термин, которым обозначаются российские структуры, осуществляющие принуждение, — такие как Министерство внутренних дел, Министерство обороны, военные, ФСБ. — М.И.), наносят больше потерь и ущерба гражданскому населению, чем кому-либо еще, и этим не устраняют нестабильность, а только усиливают ее»29.

Кроме того, жители Северного Кавказа чувствуют себя в России гражданами второго или даже третьего сорта. Повсюду в Российской Федерации за пределами своей родины они сталкиваются с опасностью националистических нападений и преследования со стороны полиции. И количество преступлений на почве национальной и расовой ненависти в России действительно чрезвычайно высоко. «По оценке Московского бюро по правам человека, в 2010 году в России было совершено приблизительно 170 ксенофобских нападений, в результате которых погибли 39 человек и около 213 получили ранения и увечья»30. Неприязнь российских националистов разделяют и люди с улицы. Исследование, проведенное Левада-центром в 2006 году, показывает, что 58% населения поддерживают лозунг «Россия для русских»31.

По существу, в осложнении ситуации и непрекращающихся беспорядках винить следует именно российскую политику. Пытаясь скрыть военные преступления, Россия ограничила доступ западных неправительственных организаций в зону конфликта и тем самым ограничила возможности для самореализации молодых людей. Кроме того, власти, особенно на Северном Кавказе, формируют образ западной культуры как дешевого массового производства. А в условиях очень трудной экономической ситуации, массовой безработицы, перенаселенности, кумовства, коррупции и бедности, молодым людям остаются, в основном, два пути. Попытки найти успокоение в Интернете, в онлайновых играх, спорте и т.д. не всегда дают возможность для самореализации, и правильным выбором кажется присоединение к вооруженному сопротивлению. Немало молодых людей предпочитают этот последний вариант: пожертвовать собой в джихаде представляется для них гораздо более осмысленным, чем вести столь убогую жизнь без какой бы то ни было реальной цели32.

На тот же путь толкает молодежь и произвол местных властей. Как пишет М. Фальковский, «нынешний чеченский режим… лишил людей права на достойную жизнь, обрек их на прозябание в нищете и социальной отверженности»33. Более того, солдаты Рамзана Кадырова (назначенного Москвой главы Чеченской республики), «терроризируют людей… такими методами, как казнь без приговора суда, захват заложников, похищение, пытки, заключение в незаконных тюрьмах»34.

Исламская идеология, которая осуждает такое отношение и такие действия и призывает вернуться к «золотому веку халифата», выглядит привлекательной в глазах молодых людей. Выросшие под воздействием двух чеченских войн, они не имеют никакого другого способа борьбы с несправедливостью, кроме вооруженного восстания. А поскольку Россия блокирует доступ к любой демократической альтернативе и не сумела предложить своей собственной35, исламизация на какое-то время для молодежи Северного Кавказа осталась единственным выбором.