Государство и бизнес в Юго-Восточной Азии

А.Я. Эльянов: В последние годы много говорилось об "азиатских драконах", об "экономическом чуде" в Юго-ВостОчной Азии. Но в конце 1997 года этот'регион накрыл экономический кризис, продолжавший углубляться и в следующем году. Думаю, интересно было бы проанализировать эти процессы с позиций взаимоотношений частного бизнеса и государства.

Н.А. Симония: Начнем с Южной Кореи, которая до последнего времени воспринималась как наиболее успешный образец "восточноазиатской модели",,капитализма (не считая, конечно, Японии). Безусловно, важными факторами успеха здесь были национально-этническая однородность страны и ее принадлежность к конфуцианскому культурно-цивилизационному ареалу. Отсюда и отсутствие четко обособленного этапа паразитического становления бюрократического капитала, "зацикленность" государства на общенациональной стратегии развития, в частности на политике "выращивания" национального крупного бизнеса. Но я должен отметить, что у нас все еще преобладает неверное представление о характере формирования южнокорейского капитала, в том числе крупного.

Большие монополистические корпорации (чеболи) создавались в Южной Корее по решению правительства, которым определялись и основные направления их экономической активности. Важно, что государство сумело провести четкую грань между бюрократией и бизнесом. Например, в 1980-1986 годах среди 290 министров и замминистров правительства не было ни одного бизнесмена, а в парламенте заседали лишь один крупный предприниматель и несколько мелких, да и те представляли оппозицию. Бизнес практически не участвовал в политике и не служил каналом продвижения в госаппарат. Коррупция, как и всюду, конечно}, существовала, но и борьба с ней была суровой (вспомним суд над двумя бывшими президентами и процесс над сыном президента Ким Ен Сама в период исполнения им своих полномочий).

Одним из главных орудий формирования частного бизнеса в Южной Корее стала жесткая кредитно-финансовая монополия государства. Правительство контролировало раздачу кредитов, уровень процентных ставок, инвестиции в промышленность. Тем самым оно формировало структуру общественного воспроизводства в соответствии со своей стратегией. Осуществлялся и избирательный контроль за ценообразованием. Борясь'с долларизацией и йенизацией экономики, оно принудительно добивалось хранения иностранной валюты на специальных счетах в Центральном банке. Промышленные инвестиции осуществлялись в строгом' соответствии с установленными приоритетами. Торговая экспансия опиралась на целенаправленное субсидирование государством экспорта. В то же время контролировался и импорт (запретительные пошлины вводились на предметы роскоши, поощрялся импорт оборудования для новых отраслей). Серьезное внимание уделялось НИОКР (на эти цели шло почти 2% ВВП).

Всемерно поддерживая чеболи, правительство не забывало мелкий и средний бизнес. Так, в 1979 году 33 отрасли были специально зарезервированы для него. Через 10 лет таких отраслей стало 237. До 35% кредитов банки должны были выделять мелким и средним предприятиям. В результате к середине 1988 года доля малых и средних фирм в добавленной стоимости обрабатывающей промышленности достигла 40%.

Все это позволило стране пройти большую часть пути в рамках индустриальной парадигмы "догоняющего развития". Но модель эта не идеальна. Достаточно упомянуть об огромной социальной цене реформ, о тех массовых стрессах и психологическом напряжении, которые до сих пор испытывают многие корейцы. И еще один важный момент. По мере того как росли и крепли чеболи, росло и их стремление к самостоятельности, правда, сочетавшееся с желанием сохранить льготы и привилегии, полученные от правительства. В то же время Запад требовал большей либерализации и открытости корейской экономики. Правительство понимало, что сохранение экстенсивной модели индустриализации в новых условиях невозможно. Чеболи использовали созданные для них тепличные условия для экспансии во все новые и новые сферы. Это вело к распылению накоплений, препятствовало концентрации капитала и росту производительности труда. Такие корпорации теряли конкурентоспособность на мировом рынке.

А.Н. Федоровский: Я бы хотел продолжить тему взаимоотношений государства и бизнеса в Южной Корее. В 1993 году на смену эпохе политических диктатур пришел демократически избранный президент Ким Ен Сам. На 1993-1997 годы был выработан план построения "новой экономики". Реформы должны были включать в себя повышение эффективности деятельности правительства, сокращение.бюджетных расходов, оптимизацию инвестиций, совершенствование налоговой системы, поддержку малого бизнеса. Важная роль отводилась приватизации (к 1997 году предполагалось передать в частные руки 58 крупных государственных компаний).

Значительное место отводилось реформе финансовой сферы. Намечалось следовать курсом на либерализацию финансовой политики, дерегулирование финансовых институтов, начать приватизацию, постепенно открыть доступ на финансовый рынок нерезидентам. Все эти меры призваны были обеспечить улучшение инфраструктуры финансового сектора, повысить в нем конкуренцию, что в результате поднимало бы эффективность его функционирования. Рассчитывали, что реформирование финансовой сферы должно благоприятно сказываться на реальном секторе экономики. Чеболи и бюрократия (тут я не согласен с Симонией) давно установили между собой тесные (часто неформальные) отношения. Преувеличенная роль чиновников в финансировании бизнеса приводила к появлению сомнительных проектов и неэффективных инвестиций, а также к закулисной борьбе финансово-промышленных групп (ФПГ) за доступ к источникам финансирования. При этом существенные потери нес малый и средний бизнес.

Однако претворение намеченных планов происходило с большими трудностями. Оказалось, что экономический курс Ким Ен Сама не учитывает реальные тенденции в экономике: в условиях сложной конъюнктуры и череды банкротств, охвативших малый и средний бизнес, сложились более благоприятные условия для покупки, а не продажи фирм. Поэтому конгломератам было сложно выполнить указания правительства и сократить число дочерних компаний. Напротив, выгоднее стало приобретать новые коммерческие структуры. Поэтому, несмотря на мощное административное давление, ведущие ФПГ продолжали увеличивать число своих дочерних фирм. Столь же трудно проходил процесс приватизации: намеченную программу удалось выполнить менее чем на половину.

Не удалось сколько-нибудь существенно реформировать финансовую сферу. Президенты 10 ведущих подконтрольных правительству банков назначались президентом Республики Корея по рекомендации министра финансов. В коммерческих официально независимых "городских" банках президенты формально избирались на общем собрании акционеров/но, по существу, их кандидатуры всегда согласовывались с правительством. При этом большинство крупнейших постов в частных финансовых организациях было оккупировано бывшими чивновниками министерства финансов, которые не проявляли особого желания что-либо кардинально менять в банковско-кредитной политике. Сложившееся status quo в целом устраивало ФПГ. За конгломератами сохранялась возможность получения кредитных ресурсов в удобной для них форме и на выгодных условиях. Причем в наибольшей мере за сохранение сложившейся системы среди чеболей ратовали не лидеры, а аутсайдеры.

Таким образом, администрация Ким Ен Сама оказалась неспособной реализовать свою программу. Во многом это произошло потому, что проводилась реформа в жизнь той же бюрократией, ядро которой сложилось в период формирования предыдущей модели развития, чью основу составляли авторитарный режим, сильное вмешательство государства в экономические процессы, захват лидирующих позиций в экономике крупнейшими чеболями. Желая добиться своего избрания в 1992 году президентом и обеспечить как можно более плавный, бесконфликтный переход от авторитарного режима к демократии, Ким Ен Сам пошел на заключение перед выборами компромисса возглавляемой им в ту пору части конструктивной оппозиции с высшей бюрократией. Затем он доверил проведение реформ чиновничеству, которое было психологически, профессионально (а часть его и по корыстным соображениям) не готово к сколько-нибудь заметным переменам. В результате уже на стадии практической подготовки правительственных программ, законов и постановлений их реформаторское содержание было ослаблено, а то и выхолощено, во всяком случае сильно отличалось от первоначальных идей и заявлений Ким Ен Сама и его соратников.

Бюрократия не останавливалась перед применением санкций как против частных фирм, так и против банков, если последние отказывались следовать инструкциям правительства. Тем более что следы финансовых нарушений, как показали события 1996-1997 годов, можно было найти во многих финансовых институтах Южной Кореи. Объявив войну коррупции, Ким Ен Сам активизировал не только критику авторитарных режимов периода правления Ро Дэ У и Чон Ду Хвана, но и деловых кругов (прежде всего чеболей), которые, по его мнению, были тесно связаны с находящимися у власти генералами. Арест обоих бывших экс-президентов и последовавшее за этим расследование финансовых махинаций в высших эшелонах власти повлекли для чеболей негативные последствия. Официальные обвинения были выдвинуты руководителям более 20 чеболей.. •,

Непоследовательная, противоречивая политика администрации Ким Ен Сама негативно отразилась на экономических процессах в стране. Это наглядно проявилось в 1996-1997 годах, когда ухудшение конъюнктуры на внешнем рынке вызвало кризис южнокорейской экономики. Разногласия между ведущими ФПГ и правительством относительно методов преодоления трудностей сохранялись и мешали проведению конструктивной экономической политики. Было упущено время для проведения действенных реформ и осуществления структурных преобразований в народнохозяйственных комплексах.

Период правления Ким Ен Сама наглядно показал не только фатальную неспособность южнокорейского государства предотвращать углубление кризисных явлений в экономике, проводить неангажированную сбалансированную политику в отношении коммерческих структур. Одновременно выявилось, что значительной части крупного бизнеса Южной Кореи присущи неспособность предвидеть назревание кризисных процессов, а также инерционность и негибкость.

Неудачи в проведении реформ не были случайными, они отнюдь не связаны исключительно с недостатками или пороками администраций Чон Ду Хвана, Ро Дэ У или Ким Ен Сама. Основные причины обусловлены тем, что в 60-80-е годы сложились глубоко интегрированные, тесные отношения бюрократии и политической элиты с лидерами бизнеса. Всякое изменение сложившегося положенияозначало бы значительное ограничение экономической власти госаппарата, сокращение численности чиновничества, снижение его политического влияния. В свою очередь ФПГ лишались своего привилегированного положения в бизнесе, обеспечивавшего им доступ к источникам крупных и дешевых кредитов и других льгот.

Валютно-финансовый кризис, распространившийся в Восточной Азии в 1997 году, дестабилизировал ситуацию в Южной Корее. Банки этой страны лишились возможности заимствовать на региональном рынке капиталов и потеряли сферу приложения своих инвестиций для проведения высокодоходных операций. Покрывать внутренние финансовые потери оказалось нечем. Кроме того, обвальная девальвация воны на первых порах не столько улучшила позиции экспортеров,, сколько ухудшила условия возвращения внешних долгов. Ряд чеболей (ведущих заемщиков на внешнем рынке), а также крупных банков лишились возможности осуществлять текущие платежи. В результате страна оказалась на грани финансового краха.

В.Г. Гельбрас: В странах формирующихся рынков становление частного предпринимательства — непременное условие успеха преобразований. Естественно, что в данном процессе велика роль государства. В этом плане интересен пример Тайваня и Китая. На Тайване складывание частного бизнеса было длительным и прошло несколько этапов. Первый охватывает 50-е годы. Была проведена аграрная реформа, в результате которой сложился слой трудовых крестьянских хозяйств. Появившиеся тогда первые крестьянские объединения и сельскохозяйственные кооперативы стали важными рычагами экономического воздействия государства на мелкое крестьянское производство. В то же время в стране господствовали крупные государственные корпорации, дававшие около 60% всей промышленной продукции. Но государство уже тогда стимулировало частное производство, давая ему кредиты и налоговые льготы, ограничивая и запрещая соответствующие виды импорта. В результате в 1.959 году впервые на частных предприятиях было произведено больше продукции, чем на государственных. Второй этап охватил 60-70-е годы. Государство в этот период сконцентрировало усилия на создании крупных фирм в ведущих отраслях экономики. Для конкретной помощи частному сектору в ряде отраслей тяжелой промышленности были организованы специальные центры развития, законодательно поощрялось создание акционерных компаний, слияние средних и мелких предприятий. Наиболее динамично расширялись позиции среднего и крупного капитала. Правительство заботилось и о развитии НИОКР: по закону частные фирмы должны были отчислять на эти цели 0,8-2% своих доходов (а в некоторых отраслях и больше). Кроме того, такие капиталовложения особо поощрялись государством. При этом государство продолжало поощрять приток иностранного капитала в экономику острова.

На третьем этапе - в 80-90-е годы - наиболее важной чертой государственной политики в отношении частного предпринимательства стали процессы приватизации государственных предприятий, сокращение масштабов непосредственного вмешательства государства в производство и распределение, стимулирование частной инвестиционной деятельности. Государство отказалось от регламентации цен на внутреннем рынке, сократило с 35% до 25% налог на прибыль корпораций. При этом оно сохранило контроль за притоком иностранного капитала: с одной стороны, стимулировало его поступление, а с другой - с помощью системы лицензий ограничивало его размеры в стратегически важных отраслях. В сельском хозяйстве государство приступило к поощрению производственной кооперации крестьян при сохранении частной собственности на землю. Правительство также содействовало продаже малоземельными крестьянами своих участков, чтобы ускорить процесс укрупнения хозяйств и специализации аграрного производства.

Даже этот краткий перечень свидетельствует о наличии на Тайване целенаправленной долголетней деятельности государства по развитию частного предпринимательства. В результате были обеспечены высокоэффективный рост производства, развитие сферы услуг, непрерывный рост уровня жизни населения. Прямой противоположностью является деятельность партии-государства в Китайской Народной Республике. Здесь до конца 70-х годов частное предпринимательство рассматривалось как абсолютно несовместимое со строительством социализма. Но даже после начала реформ партия-государство не занималось разработкой стратегии и тактики "выращивания" частного бизнеса. Его существование было лишь разрешено под давлением главной проблемы страны - обеспечения рабочими местами многомиллионного населения.

Власти пошли на дифференциацию понятия частного сектора, введя в оборот категории индивидуального и частного хозяйств (в последний вошли заведения, где работают более 5—8 человек, т.е. выходящие за рамки семейных хозяйств). Причем партия-государство не стремится к прояснению проблемы форм собственности. Так, заметную долю предприятий, зарегистрированных как "коллективные", фактически составляют частные, характер собственности тысяч и тысяч так называемых волостных и поселковых предприятий на деле вообще не определен. Особенность их существования в том, что на наемный персонал не распространяются гарантии и социальные льготы, характерные для государственного сектора.

Действуя таким образом, партия-государство стремится полностью использовать резервы роста производства товаров и услуг, связанные с существованием гигантских масс безработных и аграрным перенаселением. Характерно, что эа прошедшие годы в наибольшем масштабе расширялась занятость на предприятиях смешанных и переходных форм собственности. Но государственный сектор по-прежнему играет ведущую роль в экономике страны.

Однако и роль частного предпринимательства, преодолевающего многочисленные препоны, постоянно растет. Особенно за счет китайских крестьян-арендаторов, чей потенциал целенаправленно используется партией-государством. Крестьяне в поисках средств к существованию вынуждены соглашаться на условия труда и доходы существенно худшие, чем в государственном секторе. Напомню, что в Китае нет частной собственности на землю. И отнюдь не по идейно-политическим мотивам. Главная причина - острый дефицит пахотных земель при беспрецедентном аграрном перенаселении.

Резюмируя, могу сказать, что в Китае партия-государство находится в межеумочном положении. Пойдя на допущение частного бизнеса, оно оказалось не в состоянии сделать следующий шаг — разработать стратегию и тактику его развития. В результате частное предпринимательство, подобно воде в весеннее половодье, преодолевает преграды на своем пути, в том числе развивая "теневую экономику".

Н.А. Симония: Чтобы дополнить картину взаимоотношений государства и частного бизнеса в Юго-Восточной Азии, я попыталась вкратце охарактеризовать эти процессы в Таиланде и Индонезии. Таиланд никогда не был колонией, а потому здесь не существовало колониального государственного сектора, да и иностранные инвестиции были сравнительно незначительны. Видимо, поэтому главным объектом экономической экспансии тайской бюрократии стал местный китайский бизнес, тем более что китайская община здесь была достаточно многочисленной и играла значительную роль в экономике.

Наступление тайской бюрократии на китайский бизнес началось еще в период подъема тайского национализма и трансформации тайской монархии в конституционную в результате армейской "революции сверху" (1932) и затем велось под знаменем "таизации" экономики. Но фактически все свелось к крупномасштабной коррупции в тайских силовых структурах, "оседлавших" китайский бизнес, который в результате был вынужден принять навязанные ему "правила игры".

Однако в 60-80-е годы стала преобладать тенденция взаимовыгодного сотрудничества тайской бюрократии и крупного китайского бизнеса. Она развивалась и крепла, несмотря на многочисленные военные перевороты, перемежавшиеся краткими периодами "квазидемократического" гражданского правления. В итоге крупный китайский капитал не остался внакладе: он обрел стабильное положение в обществе, получил значительные государственные льготы, преимущественный доступ к правительственным заказам и т.п.

В последние десятилетия тайско-китайский синтез вышел на уровень бюрократического капитализма и даже (по региональным меркам) ГМК. Ассимилировавшиеся представители местного крупного китайского бизнеса получили доступ к правительственным постам. Однако капитализм в стране укоренен слабо, и Таиланд все еще относится ко второму эшелону "тигров", как и Индонезия.

Индонезия для нас особенно интересна, так как формирование бюрократического капитализма там наиболее близко по характеру аналогичным процессам в России. Возможно,это обусловлено сходством некоторых предпосылок. Во-первых, наличием крупного государственного сектора. Во-вторых, правящим классом в Индонезии является государственная бюрократия; бюрократическая традиция превалирует в общественной жизни страны. В-третьих, важный источник "накопления" бюрократического капитала - незаконное присвоение значительных государственных финансовых средств. В-четвертых, в стране изначально был крайне низок уровень национального частного предпринимательства (особенно на Яве, где приживает 2/3 населения страны и до сих пор сильны традиции азиатского способа производства древнейших империй архипелага).

Процесс формирования и развития бюрократического капитала в Индонезии распадается на две отчетливые фазы: паразитически-разрушительную и паразитически-созидательную. Первая • связана с правлением президента Сукарно вплоть до его отстранения в 1965 году. Главным в этот период было "первоначальное накопление", расхищение госсобственности и возникновение на этой основе частного бизнеса бюрократии (часто оформляемого на родственников и подставных лиц). Эта фаза характеризуется глубочайшим кризисом, упадком производства, спиральной инфляцией и т.п. Шло "проедание" основного капитала, накопленного в колониальный период. Наиболее важные политические моменты - популистская авторитарная, но слабая президентская власть, неконсолидированность режима, соперничество законодательной и исполнительной власти, противостояние гражданской и военной бюрократии.

Вторая фаза хронологически совпадает с утверждением у власти президента Сухарто (с 1967-1968 годов). Продолжающееся паразитическое присвоение собственности начинает уравновешиваться и даже перекрываться созидательной функцией окрепшего бюрократического капитала, заинтересованного в расширении производства и экспорта. Политическая обстановка стабилизируется за счет ''единовластия", военно-бюрократической элиты и "обеспечения" социального и политического консенсуса силовыми репрессивными методами.

Стало очевидным, что государственная бюрократия взяла курс на доминирование в экономике крупных корпораций с привлечением в качестве деловых партнеров китайских бизнесменов. Последние были весьма податливым материалом для властей, так как, даже будучи гражданами Индонезии, они оставались людьми "второго сорта". В кризисных же ситуациях китайская община становилась своеобразным "громоотводом", на который правящие круги канализируют недовольство населения. Пример тому - события 1998 года.

Вместе с тем крупный китайский капитал в Индонезии благодаря своим тесным (даже родственным) связям с аналогичным капиталом в других странах Юго-Восточной Азии выступает как существенный фактор ускорения и углубления регионального сотрудничества и экономической интеграции в рамках АСЕАН. Так или иначе, но упор на форсированное становление бюрократического госкапитализма и даже отдельных корпораций государственно-монополистического уровня позволил Индонезии за 25-30 лет войти во второй эшелон "азиатских тигров".