Миссурийский компромисс

 

К концу первого срока Монро «рабовладельческие штаты» уже поняли, что им придется защищаться. И хотя по территории они превосходили «свободные штаты», - их площадь составляла 450 000 квадратных миль, а у тех - 300 000, - они уступали по количеству населения. Во время проведения первой переписи в 1790 году население тех штатов, которые позже стали «свободными», было приблизительно равно населению тех штатов, которые впоследствии стали «рабовладельческими». Но уже к 1820 году в «свободных» штатах проживало 5 миллионов человек, а в «рабовладельческих» - 4,4 миллиона.

Более того, 1,5 миллиона человек в «рабовладельческих штатах» составляли рабы, а, по конституции, только три пятых от этого количества могло учитываться при предоставлении мест в Палате представителей. Это означало, что если в 1790 году количество конгрессменов от обеих сторон было приблизительно одинаковым, то теперь их соотношение изменилось как три к двум в пользу представителей «свободных штатов».

Было очевидно, что такая диспропорция в количестве населения будет только увеличиваться. «Свободные штаты» развивали промышленность и предлагали больше возможностей для иммигрантов, которые прибывали из Европы в огромных количествах. Для них не было никакого смысла ехать в «рабовладельческие штаты», где все сельскохозяйственные работы выполнялись черными рабами, а промышленное производство просто не существовало.

В «рабовладельческих штатах» население было более однородно, образ жизни там был более аристократический и достойный (для тех, кто принадлежал к высшему классу), однако богатели и процветали не они, а «свободные штаты». Рабы и хлопок оказались ловушкой, в которую попали «рабовладельческие штаты», оказавшись в экономической кабале банкиров и промышленников «свободных штатов», однако рабовладельцы отказывались это признавать.

Президенты Соединенных Штатов избирались выборщиками, которых каждый штат наделял количеством голосов, равным количеству сенаторов и представителей от каждого штата в конгрессе. Это означало, что на выборах президента «свободные штаты», в которых было намного больше представителей, могли проголосовать за него большим количеством голосов. Кстати, из первых пяти президентов четыре (Вашингтон, Джефферсон, Мэдисон и Монро), каждого из которых избирали дважды, были представителями «рабовладельческого штата» Виргиния, и только Джон Адамс, которого выбрали всего один раз, был из «свободного штата» Массачусетс.

Вряд ли такая ситуация могла долго оставаться без изменения, и умные рабовладельцы заметили, что скоро не они, а «свободные штаты» станут выставлять своих президентов и их администрация тоже будет набираться из сторонников аболиционистского движения.

Сенат был последней надеждой и защитой. Независимо от количества населения каждый штат имел двух сенаторов, и так получилось, что количество «рабовладельческих» и «свободных» штатов было равным, по одиннадцать у каждой из сторон: Нью-Гэмпшир, Вермонт, Массачусетс, Род-Айленд, Коннектикут, НьюЙорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Огайо, Индиана и Иллинойс - «свободные», а Делавэр, Мэриленд, Виргиния, Северная Каролина, Южная Каролина, Джорджия, Алабама, Миссисипи, Луизиана, Теннесси и Кентукки - «рабовладельческие». Получалось, двадцать два сенатора из «свободных штатов» и двадцать два из «рабовладельческих».

До тех пор, пока сенаторы из «рабовладельческих штатов» сопротивлялись, никакие законопроекты в поддержку рабов провести было нельзя, независимо от того, что происходило в Палате представителей или кто занимал пост в Белом доме. Поэтому когда к Союзу стали присоединяться новые штаты, для представителей «рабовладельческих штатов» стало важно следить за тем, чтобы количество «свободных штатов» не превышало количество «рабовладельческих».

Но люди в «свободных штатах» тоже видели, что происходит. Они все больше и больше выражали недовольство тем, что «рабовладельческим штатам» разрешают присоединяться к Союзу. Аболиционистов в «свободных штатах» было мало, и большинство жителей не прочь были бы иметь рабов, но это не означало, что они хотели увеличения количества «рабовладельческих штатов» в Союзе.

В 1819 году это противоречие достигло своей кульминации при решении вопроса о вступлении в Союз штата Мэн. Эта территория находилась на северо-восточной окраине Соединенных Штатов и сначала была частью колонии Массачусетс, а после революции стала частью штата Массачусетс. Нельзя сказать, что правительство штата в Бостоне вело себя деспотично по отношению к Мэну, но эта территория не была единым целым с Массачусетсом, и люди считали, что у них разные интересы. Мэн не был таким богатым и густонаселенным, как Массачусетс, и его демократически-республиканское население было политически подавлено федералистским Массачусетсом в первые годы образования республики. Мэн постоянно настаивал на отделении и получении статуса штата, и движение в этом направлении усилилось после войны 1812 года.

В Массачусетсе вряд ли надеялись получить хоть какую-нибудь ощутимую выгоду от этого удаленного района, отделенного от этого штата морем, особенно учитывая то, что люди на этой территории постоянно стремились отсоединиться от Массачусетса. В конце концов в Массачусетсе согласились с их просьбой, и 18 июня 1819 года Мэну было позволено подать заявку на статус штата. У остальных членов Союза не было видимой причины отказывать, особенно если сам Массачусетс был не против, поэтому никто в Мэне не ожидал проблем.

Как часть штата Массачусетс, Мэн давно объявил рабство на своей территории вне закона, и, естественно, он должен был присоединиться к Союзу как «свободный штат». Тем временем часть территорий штата Луизиана, в основном расположенных в низовье реки Миссури с центром в процветавшем городе Сент-Луисе, изъявили желание вступить в Союз в качестве штата Миссури. В декабре 1818 года проживавшие там люди под руководством Бентона направили в правительство петицию с подробным изложением своих намерений.

Так получилось, что на этой территории рабство было разрешено, так как оно существовало здесь еще задолго до образования Соединенных Штатов. Большинство приезжих здесь были из «рабовладельческих штатов». К 1819 году здесь находились двадцать пять тысяч рабов. Жители этих территорий, естественно, подали петицию на включение их в Союз в качестве «рабовладельческого штата».

До этого момента считалось, что любая территория может войти в состав Союза либо как «рабовладельческий», либо как «свободный» штат, в зависимости от своего решения. Поэтому представители «рабовладельческих штатов» были сильно напуганы, когда представитель штата Нью- Йорк Джеймс Талмедж при рассмотрении заявки Миссури внес поправку о том, что все рабы, находящиеся в тот момент на этой территории, должны были быть освобождены и последующий ввоз рабов был запрещен. Эта поправка была принята Палатой представителей, но, естественно, была отклонена Сенатом.

«Рабовладельческие штаты» усмотрели в этом факте реализацию своих самых худших опасений. Им было ясно, что аболиционисты собирались воспрепятствовать вступлению новых «рабовладельческих штатов» в Союз, намереваясь таким образом захватить Сенат, который был их последним оплотом. «Рабовладельческие штаты» приготовились сражаться насмерть и договорились между собой, что Мэн не войдет в состав Союза как «свободный штат» до тех пор, пока Миссури не примут туда как «рабовладельческий».

Конгресс пятнадцатого созыва распался, и был созван новый, Шестнадцатый конгресс. После лета, когда накал общественных страстей достиг невероятных высот, этот вопрос снова стал предметом горячих и ожесточенных дебатов. Компромисс должен был быть найден, и его в конце концов предложил сенатор Джесси Берджесс Томас из штата Иллинойс (родившийся в 1777 году в городе Шепардстауне, штат Виргиния). Компромисс был принят при помощи Генри Клея (который уже к тому времени был известен как «мастер компромисса»). Он убедил некоторых демократов-республиканцев из «свободных штатов» пойти на этот компромисс, пригрозив им расколом партии и восстановлением федерализма.

Согласно «Миссурийскому компромиссу» 1820 года, Миссури разрешили войти в состав Союза как «рабовладельческому штату», а Мэну - как «свободному». Это была победа «рабовладельческих штатов», которые, таким образом, сохранили баланс сил в Сенате. Теперь там было двенадцать штатов и двадцать четыре представителя от каждой стороны. Это соглашение было достигнуто с большим трудом и для «рабовладельческих штатов» не сулило в будущем ничего хорошего, потому что с момента его подписания рабство запрещалось на всех оставшихся территориях Соединенных Штатов, которые еще не организовались в штаты и располагались севернее 36 градусов 30 минут северной широты, линии, определяющей южную границу Миссури.

Это условие было победой «свободных штатов», так как эта граница уходила далеко на юг (со временем неосвоенные территории южнее этой линии превратятся в три штата, а территории севернее нее - в одиннадцать). Почему же тогда «рабовладельческие штаты» согласились? Во-первых, существовало мнение, что северная часть Луизианы, которая представляла собой степные прерии, останется пустынной и там не будет никаких штатов. Во-вторых, испанцы постепенно теряли контроль над территорией, которая располагалась на юго-западе Соединенных Штатов, и «рабовладельческие штаты» с нетерпением ждали захвата Мексики, где, по условиям компромисса, они могли образовать любое количество новых «рабовладельческих штатов».

Казалось, «Миссурийский компромисс» на определенное время решил эту проблему и предложил механизм для урегулирования подобных вопросов в будущем. На самом деле это привело к целому ряду проблем. С этого момента «рабовладельческим штатам» стало предельно ясно, что, только увеличивая власть штатов, они могут обеспечить свою безопасность. В федеральном правительстве объективно все больше и больше будут доминировать представители густозаселенных «свободных штатов», и сильный Союз станет со временем для «рабовладельческих штатов» смертельно опасным.

Это привело к тому, что унионизм стал исчезать в «рабовладельческих штатах», и на его месте стала развиваться философия сильных «прав штатов». До 1820 года борьба за унионизм против «прав штатов» энергично велась во всех штатах. После 1820 года она постепенно стала отдельным, фрагментарным явлением, и «свободные штаты» выступали, в основном, за сильный унионизм, а «рабовладельческие штаты» - за сильные «права штатов». На самом деле обе эти тенденции затухли и исчезли, а на их месте появилось другое опасное противоречие - свобода против рабства. И решить его быстро, легко и тем более мирно было невозможно.

 

Глава 2

КОЛОНИИ И ТАРИФЫ

Доктрина Монро

Надежда многих людей в «рабовладельческих штатах» на возможную экспансию на запад и юг была не так уж далека от реальности. Когда Испания продавала Флориду Соединенным Штатам, остальная часть ее империи в Америке трещала по швам. Восстания и раньше происходили в тех или иных испанских колониях в XVIII веке, но их всегда подавляли. Однако в первую декаду XIX века Испания подверглась ураганному нашествию наполеоновских войск. В 1807 году Наполеон сверг ее короля Фердинанда VII и объявил своего брата, Жозефа Банапарта, новым королем Испании.

Испанские колонии в Америке отказались признать нового правителя, и когда стало складываться впечатление, что господство Наполеона в Испании может продлиться довольно долго, многие колонии стали объявлять о своей независимости. Однако вскоре Наполеон был разбит, и в 1814 году Фердинанд был восстановлен на престоле. Он сразу же попытался повернуть время вспять и объявил, что все колонии как были, так и остаются колониями.

Заявившие о своей независимости колонии не могли с этим согласиться. Различные части бывшей испанской империи в Северной и Южной Америке район за районом объявляли о своей независимости. В это же время огромная Бразилия восстала против своей владычицы - Португалии.

В Соединенных Штатах многие радовались этим событиям. «Рабовладельческие штаты» с нетерпением ждали, когда Испания и Португалия полностью покинут западное полушарие. А с предоставленными самим себе независимыми латиноамериканскими государствами было бы легче иметь дело. В случае необходимости их можно было бы и захватить.

Для Соединенных Штатов самой важной частью Испанской империи была Мексика, с которой они граничили на юге и западе. Здесь Испания умудрилась сохранить шаткую власть до 1820 года, когда в самой Испании разразилась революция. Пока в Испании рушилась монархия, Мексика в одностороннем порядке отделилась от нее. 24 февраля 1821 года она заявила о своей независимости от Испании.

Генри Клей еще в 1818 году настаивал на признании Соединенными Штатами новых республик. Это признание дало бы Соединенным Штатам возможность помогать молодым государствам в их борьбе против Испании, как когда-то Франция признала Соединенные Штаты и помогла в восстании против Великобритании. Однако госсекретарь Адамс отказался давать ход этим предложениям до тех пор, пока не был урегулирован вопрос о передаче Флориды Соединенным Штатам. Только после перехода ее в собственность Соединенных Штатов и соблюдения всех формальностей можно было идти дальше. Соединенные Штаты признали Мексику как независимое государство 12 декабря 1821 года.

Вопрос заключался в том, готовы ли Соединенные Штаты ввязаться в войну из-за этого, если будет необходимо? Так как Испания еще не признала независимости своих колоний, она могла расценить поступок Соединенных Штатов по признанию независимости ее колоний враждебным актом. Но эта угроза не волновала Соединенные Штаты. Испания находилась в таком плачевном состоянии, что, как бы она ни прореагировала, дальше она уже ничего не могла сделать. Однако за спиной Испании стояла Европа. Силы, одержавшие победу над Наполеоном после долгих лет войны, - Великобритания, Пруссия, Австро- Венгрия и Россия - были полны решимости обеспечить теперь на континенте мир и порядок. Даже Франция, освободившись от Наполеона и снова оказавшись под пятой дряхлеющих королей, была согласна с такой позицией.

Все эти страны считали, что их проблемы с Наполеоном начались из-за Французской революции 1789 года. Поэтому они решили, что любая революция должна быть уничтожена в зародыше любой ценой. Поэтому, когда в 1820 году в Испании произошла революция и там должна была воцариться более либеральная монархия, эти страны стали действовать. В 1822 году они провели по этому вопросу встречу и приняли решение разрешить Франции послать в Испанию армию для подавления революции.

Франция сделала это без особых трудностей, и 31 августа 1823 года революция закончилась. Наиболее фанатично ненавидела революцию Россия. Ее царь Александр I даже призывал образовать «Святой союз» против тех дьяволов, которые верят в принципы свободы и республиканской формы правления. Призыв ни к чему не привел. Некоторые государства подписали договор о создании союза, чтобы польстить России, но никто из них на самом деле не собирался идти в крестовый поход на край света или обеспечивать порядок на всей планете.

Но Соединенные Штаты опасались, что те могут на это пойти. «Святой союз» стал кошмаром для американцев. Ведь если они восстановили испанскую монархию таким ужасно грубым образом, то не могли бы они следующим шагом начать возвращение взбунтовавшихся испанских колоний своей первоначальной владычице? Почему бы тогда «Святому союзу» не решить, что Соединенные Штаты образовались в результате незаконной революции, и не попытаться вернуть их Великобритании? Это, конечно же, было маловероятно, но американцы очень переживали и волновались по этому поводу.

Россия, как предводитель «Святого союза», имела на Американском континенте земли, с которых могла осуществить подобные планы, и это представлялось американцам особенно опасным. На протяжении всего XVII века русские, ведя торговлю мехом, добрались до берегов Аляски, и к 1800 году Россия начала серьезное освоение этой территории. Под руководством опытного губернатора, Александра Баранова, влияние России стало усиливаться.

В 1799 году на берегу Тихого океана, почти на самом краю полуострова Аляска, Баранов основал столицу Новый Архангел (этот город оставался столицей Аляски в течение ста лет, и сегодня называется Ситка). Форты были построены южнее, и в 1811 году один форт (хоть и временно) был возведен прямо на севере Сан-Франциско.

В 1821 году русский царь заявил, что Россия считает своей собственностью тихоокеанское побережье вплоть до 51-го градуса северной широты. Такое размежевание захватывало северную часть острова Ванкувер и даже значительную часть территории Орегона, которую Соединенные Штаты объявили своей. Иностранным судам, включая американские корабли, было запрещено приближаться к российской территории ближе, чем на сто миль.

Соединенные Штаты были в ярости, но что они могли сделать? Воевать со всем «Святым альянсом» было глупо. Тем временем Великобритания, по сути, поддержала Соединенные Штаты в вопросе признания новых латиноамериканских стран. Пока Испания и Португалия сохраняли власть в своих империях, у Великобритании почти не было шансов вести там торговлю, но после того, как латиноамериканские страны объявили о своей независимости, британские корабли смогли свободно вести с ними торговлю. Поэтому их свобода давала Великобритании огромные коммерческие преимущества.

Великобритания не хотела признавать колонии независимыми государствами, потому что она сама была монархией и не желала поощрять республиканские формы правления слишком явно. Вместе с тем она не хотела иметь врагов в Европе. Она была не против, чтобы Соединенные Штаты делали за нее грязную работу, и готова была защищать их, пока была возможность делать эту работу чужими руками. Пока Великобритания господствовала на море, никакая европейская страна не могла бы послать свою армию к американским берегам без ее согласия, не говоря уже о ведении там военных операций. Так что Соединенные Штаты находились пока в безопасности.

Министр иностранных дел Великобритании Джордж Кэннинг даже предложил подписать совместно с Соединенными Штатами декларацию о запрете любого европейского вторжения на территории американских континентов. Американский посол в Великобритании Ричард Раш (который вел переговоры по соглашению Раша - Багота) был согласен. Когда эта новость дошла до президента Монро, он тоже согласился. Вместе с ним согласились Джефферсон и Мэдисон, к которым Монро обратился за советом.

Но госсекретарь Адамс был решительно против объединения с Великобританией. Если Соединенные Штаты и Британия выступят с совместной декларацией, то весь мир увидит, что Великобритания и Соединенные Штаты, по большому счету, поддакивают друг другу и выглядят довольно нелепо. Кроме того, если Великобритания присоединяется к этой декларации, то это не значит, что она сама будет ее выполнять.

Адамс настаивал на том, чтобы Соединенные Штаты выступили с самостоятельным заявлением, направленным как против Великобритании, так и против всех остальных. Великобритания поддержала бы его из-за личных интересов, и никакая другая страна не выступила бы против. Кроме того, Адамс предлагал, чтобы данное заявление сопровождалось чем-то типа взятки. Соединенные Штаты могли бы пообещать не вторгаться в Восточное полушарие и не поддерживать революцию в Европе или не пытаться получить там власть каким-либо образом.

Пока американские официальные лица спорили между собой, британцы постепенно потеряли к этому делу всякий интерес. Они быстро поняли, что никто не планирует вторгаться на американские континенты.

Тем не менее Монро согласился на создание исключительно американской декларации. Адамс хотел, чтобы тот разослал копии этой декларации всем главным правительствам мира, но министр обороны Кэлхун мудро предостерег его от этого. Некоторые правительства могли счесть себя оскорбленными и отказались бы идти на контакт. Вместо этого Кэлхун предложил следующее - так как приближалось время ежегодного послания президента конгрессу, то почему бы не сделать декларацию частью этого послания? И тогда его могли бы услышать во всем мире, если пожелали бы.

Монро так и поступил. 2 декабря 1823 года он выступил с обращением, которое позже назвали «доктрина Монро». Доктрина Монро содержала в себе заявление о том, что оба американских континента закрыты теперь для европейской колонизации (это предупреждение было, главным образом, адресовано России, расширявшей свои владения на Аляске). Также в ней говорилось, что европейские правительства не должны предпринимать попыток низвергнуть американское правительство военным способом. Соединенные Штаты, со своей стороны, обещали не вторгаться в существующие европейские колонии в Америке и не вмешиваться во внутренние дела европейских держав или принимать участие в войнах на их территориях.

Можно было вкратце охарактеризовать это послание так: «Оставьте нас в покое, и мы тоже оставим вас в покое». Ни одна страна не восприняла Доктрину Монро серьезно - даже молодые латиноамериканские республики, которые предпочитали полагаться на Британский флот. К счастью для Соединенных Штатов, Великобритания в тот момент проводила политику, которая полностью согласовывалась с Доктриной Монро, поэтому могло показаться, что американское заявление сработало. Естественно, Соединенные Штаты постепенно окрепли и стали настолько сильны, что смогли обеспечить выполнение этой доктрины без сотрудничества с Великобританией.

Но Великобритания оказала Соединенным Штатам еще одну услугу. Как и Соединенные Штаты, она тоже была обеспокоена расширением российского влияния на тихоокеанском побережье, и ее неудовольствие этим процессом выглядело бы более серьезно. Россия решила, что вопрос не стоил того, чтобы ссориться, и 17 апреля 1824 года согласилась отменить свои притязания на территории ниже 54 градусов 40 минут северной широты, которая была северной границей Территории Орегон. Этот шаг выглядел как уступка в ответ на Доктрину Монро, и американцы с гордостью вздохнули.

 

Выборы пятерых

 

Срок службы второй администрации Монро, тем не менее, подходил к концу, так как это было уже устоявшейся традицией - не баллотироваться на пост президента более двух раз. Возник вопрос о преемнике, и Монро сам предложил министра финансов Уильяма Кроуфорда (который точно так же предложил выдвинуть Монро восемь лет назад). Кроуфорд, живя в Джорджии, родился в Виргинии и был сторонником «прав штатов», рассматривая их в той же старомодной манере, как Джефферсон, Мэдисон и Монро. Монро казалось, что Кроуфорд лучше других продолжит традиции «Виргинской династии».

В прошлом выдвижение кандидата в президенты проходило путем совещания конгрессменов из одной партии и называлось закрытым совещанием с последующим голосованием по данному вопросу. В этом случае старая система не сработала. Федералистской партии не было, поэтому и не было их фракционного совещания, а у демократов-республиканцев было слишком много мнений по поводу того, кого выдвигать.

Тем не менее 14 февраля 1824 года было проведено короткое заседание, и 66 конгрессменов из 216 выдвину ли Кроуфорда. Это было удручающее зрелище, и фракционные совещания по выдвижению кандидатов в президенты больше никогда не проводились. По всей стране начались протесты против этой системы. Фракционное совещание выглядело так, как будто узкая кучка профессиональных политиков пыталась сохранить контроль в своих руках, выбирая одну старую лошадь за другой. Места для популярных в народе личностей в этой системе конгресса не было.

Даже внутри правительства закрытое собрание ничего не значило. Министр обороны Кэлхун, подбиравшийся к президентству с 1821 года, тоже выставил свою кандидатуру. А 18 ноября 1822 года законодательное собрание штата Кентукки самостоятельно выдвинуло в кандидаты гордость штата Генри Клея. Клей, обеспечивший прохождение через конгресс Миссурийского компромисса, конечно же, больше заслуживал этот пост. Но самая серьезная заявка поступила из штата Теннесси. Они выдвигали не члена кабинета и не конгрессмена, а героя войны, который оставил свой след в битве при Новом Орлеане и во Флориде.

20 июля 1822 года законодательное собрание штата Теннесси выдвинуло в президенты Джексона. Позже они отправили его в Вашингтон в качестве сенатора. Этот резкий и отчаянный шаг, несомненно, понравился большей части населения страны.

Все четверо кандидатов были из «рабовладельческих штатов» - Джорджии, Южной Каролины, Теннесси и Кентукки. Пятый кандидат был выдвинут 15 февраля 1824 года в Бостоне. Это тоже был выдающийся человек, знаменитость, архитектор Доктрины Монро - Джон Квинси Адамс. Он был единственным, кто не выдвигался ни от какого штата. Никогда до и никогда после в истории выборов не было таких пяти сильных кандидатов, претендовавших на пост президента, и Эра благоденствия подошла к печальному концу.

В ходе кампании все немного упростилось, когда Кэлхун, оценив ситуацию с практической точки зрения, понял, что его не выберут. Поэтому он отозвал свою кандидатуру и получил поддержку Адамса и Джексона для номинирования в качестве вице-президента. Затем у Кроуфорда произошел инсульт, и его частично парализовало. И хотя он не отказался сойти с дистанции, его позиция сильно ослабла.

Наряду с большим количеством кандидатов выборы 1824 года сопровождались дополнительными трудностями. На них была введена практически новая система голосования. До этого президента выбирала группа выборщиков, по нескольку человек от каждого штата, а их, в свою очередь, выбирали законодательные собрания штатов. Поэтому люди постепенно привыкли голосовать за выборщиков. Выборщики формировали списки, и большинство людей голосовали за эти списки, выбирая тех, кто обещал голосовать впоследствии за кандидата, который больше всего нравился этому большинству (На самом деле выборщик никогда не был обязан (и не обязан сейчас) голосовать так, как ему указывают. Время от времени выборщики шли поперек решения своего штата. Однако такого еще никогда не было, чтобы тот кандидат, который должен был быть выбран в теории, не выбирался на практике) Таким образом, в 1824 году президента выбирали не только коллегии выборщиков, проводилось «прямое голосование» (народное), которое показало общий настрой населения.

В 1824 году первым в списке по результатам «прямого голосования» оказался Джексон, получивший 153 544 голоса, против 108 740 за Адамса. Два других кандидата - Кроуфорд и Клей - набрали всего по 45 000 голосов каждый, но это не дало Джексону победить явным большинством голосов. Он набрал всего 43,1процента голосов.

Естественно, что в данной ситуации еще считали и голоса выборщиков, но здесь ситуация выглядела так же: Джексон набрал 99 голосов, Адамс - 84, Кроуфорд - 41 и Клей - 37. Так как для абсолютного большинства необходимо было набрать 131 голос, ни один из них не мог считаться победившим (с выборами вице-президента дело обстояло иначе: Кэлхун, которого поддерживали Адамс и Джексон, набрал 182 голоса выборщиков и был избран на эту должность).

Второй раз в американской истории' выборы не принесли ни одному из кандидатов абсолютного большинства, необходимого для победы. Согласно конституции, теперь три кандидата, оказавшихся вверху списка после выборов, должны были пройти решающий этап голосования в Палате представителей. Клей, оказавшийся четвертым, был исключен из списка.

Так как теперь Клей не мог уже стать президентом, у него была привилегия выбирать, кого из оставшихся трех кандидатов он поддержит. И его поддержка была действительно важна в тот момент. Так как он был унионист, он не симпатизировал Кроуфорду, ярому стороннику «прав штатов». Джексон был в политике неизвестной личностью, и Клей не испытывал к нему никакой предрасположенности. Адамс, с другой стороны, был ближе всего по.своим унионистским взглядам Клею. Поэтому Клей, воспользовавшись преимуществом своего серьезного влияния среди представителей, полностью поддержал Адамса.

Каждый штат в данном случае голосовал всего один раз. Когда 9 февраля 1825 года закончился подсчет голосов, оказалось, что тринадцать из двадцати четырех штатов проголосовали за Адамса, в то время как Джексон набрал семь голосов, а Кроуфорд - четыре. Это означало, что, хотя Адамс был вторым во время выборов «прямым голосованием» и выборов коллегии выборщиков, теперь он оказался первым и три недели спустя был введен в должность как шестой президент Соединенных Штатов. Джон Адамс, второй президент Соединенных Штатов, был тогда еще жив и отпраздновал свой девяностый день рождения).

Сторонники Джексона были напуганы тем, что сделала Палата представителей, и очень расстроены той ролью, которую сыграл во всем этом Генри Клей. Хотя мы видим, что поступок Клея был продиктован принципами, ослепленным гневом сторонникам Джексона в то время этого видно не было. Многие утверждали, что Клей продал свою поддержку за пост в администрации Адамса. И Джексон, очень злопамятный человек, который никогда ничего не забывал и никого не прощал, кажется, тоже в это поверил.

Адамс, как и его отец, был очень одаренным и честным человеком, и трудно себе представить, чтобы он стал участвовать в каких-то закулисных играх, чтобы выиграть выборы. Однако так же, как и его отец, он был прямолинеен, и ему недоставало политического чутья и такта. Не думая, что кто-нибудь может сомневаться в его честности, Адамс предложил Клею должность госсекретаря.

Клей, как более прагматичный политик, должно быть, понял, что в подобных обстоятельствах ему лучше держаться подальше от Адамса, пока не утихнет вся эта шумиха из-за выборов в конгресс. Однако он оказался не в состоянии устоять перед искушением занять такой высокий пост в правительстве, потому что в то время это была именно та должность, после которой обычно всегда становились президентами. Джефферсон, Мэдисон, Монро и Джон Квинси Адамс - все были госсекретарями перед тем, как стать президентами.

Естественно, последовавшее за этим возмущение сторонников Джексона было сильней и серьезней. Раздавались крики: «Коррупционная сделка!», и многие этому верили. Шансов на примирение не было. Поддерживавшие Джексона перешли в оппозицию, причем настолько решительно, что это привело к образованию двух партий: одна была под руководством администрации, Адамса и Клея, а вторая - сторонников Джексона. И сразу же началась кампания по подготовке к выборам 1828 года.

Предполагаемое разделение на две партии стало реальным фактом. Вскоре Клей сформировал национально-республиканскую партию, названную так, чтобы отличаться от сторонников Джексона, которые называли себя демократами-республиканцами. В течение нескольких следующих лет трудности, связанные с существованием двух республиканских партий, оказались настолько большими, что сторонники Джексона решили сделать акцент на первом слове в названии своей партии. Они стали просто демократами, это название их партии дошло до наших дней. По сути, национальные республиканцы (эта партия нс имеет ничего общего с сегодняшней Республиканской партией. Последняя должна была появиться еще только через четверть века) были унионистами, а демократы склонялись к поддержке «прав штатов».

Конгресс девятнадцатого созыва, выбранный в 1824 году, был проправительственный: в Сенате сторонников администрации было 26, а Джексона - 20 и в Палате представителей соответственно соотношение было 105 к 97. Адамс, который был отличным госсекретарем в прошлом и должен был стать хорошим конгрессменом в будущем, оказался слабым президентом. Он выбрал курс политической честности и порядочности, который привел к политическому самоубийству.

Он держал в администрации людей, которые работали против него, но он оправдывал их присутствие тем, что они хорошо выполняли свою работу. Он назначал на должности своих оппонентов на основании того, что у них были достаточная квалификация и опыт. Он отказывался вступать в политические игры, которые обычно выявляли друзей и ослабляли врагов. Таким образом, он ослаблял друзей и готовил себе врагов.

Продолжавшаяся либерализация выборного процесса тоже работала против Адамса. Изначально у штатов существовал имущественный ценз для голосования, который концентрировал процесс голосования в руках богатых и образованных членов общества, и эти люди не хотели поддаваться влиянию народного энтузиазма. Однако новые штаты, которые присоединились к Союзу после 1812 года, не имели подобных ограничений, и «старые» штаты стали убирать их. Естественно, все, что облегчало процедуру выборов, работало на Джексона, популярного народного героя.

 

Тариф мерзостей

 

Непопулярность Адамса и огромная ненависть, которую питали к нему сторонники Джексона, блокировали его действия практически повсеместно, даже в той сфере, где он чувствовал себя лучше всего, - в сфере международных отношений. Исходя из большого опыта Адамса как дипломата и создателя Доктрины Монро, было бы логично предположить, что он мог бы проявить особый интерес к судьбе латиноамериканских республик. Но даже здесь его усилия не увенчались успехом.

Каннинг, министр иностранных дел Британии, тоже интересовался Латинской Америкой. До этого он даже предложил объединить усилия вместе с Соединенными Штатами по этому вопросу, и это потом нашло отражение в Доктрине Монро, но его предложения были отвергнуты. Естественно, его это обидело, и он хотел так или иначе поквитаться с Соединенными Штатами на их поле. Для этого ему совсем не надо было нарушать Доктрину Монро (но даже если бы он это сделал, он не обратил бы на это никакого внимания). Великобритании не надо было колонизировать Латинскую Америку или вмешиваться в ее политику. Все, что ей надо было, - это торговать с новыми странами, постепенно доводя их до полного экономического порабощения.

У Великобритании были огромные преимущества над Соединенными Штатами в то время, так как латиноамериканские страны отдавали предпочтение протекционизму и торговле с Великобританией, а не с Соединенными Штатами. Великобритания была богаче и сильнее, чем Соединенные Штаты и по этой причине могла быть для них намного полезнее. Поэтому, когда Симон Боливар, один из лидеров Латиноамериканской революции, созвал в Панаме интерамериканский конгресс, чтобы разработать механизмы и средства взаимной защиты, он пригласил туда Великобританию, но не пригласил Соединенные Штаты.

Некоторые из латиноамериканских стран (в частности, Мексика, которая граничила с Соединенными Штатами и не хотела наживать себе ненужного врага) сами пригласили Соединенные Штаты принять в нем участие. Адамс и Клей поспешили принять это приглашение и даже уже назначили двух делегатов. Однако проблема заключалась в том, что сторонники Джексона не были готовы соглашаться с тем, с чем соглашалась администрация президента. Они не согласились выделить средства на эту миссию, и споры по этому вопросу были долгими и утомительными. Администрация в конце концов добилась своего, но к тому времени один из делегатов уже умер, но это было уже неважно, потому что Панамский конгресс был перенесен. Для Соединенных Штатов, и в особенности для Адамса, это было очень унизительно.

Соперничество между Британией и Соединенными Штатами могло бы продолжаться и дальше, и оно, наверное, кончилось бы печально, но в 1828 году Каннинг умер, а его преемники были не настолько заинтересованы в конкуренции с Соединенными Штатами в этом регионе мира, как он. Опять же, Соединенные Штаты победили по счастливой случайности, а не благодаря здравому смыслу.

Еще одна проблема заключалась в возмущении, которое вызвало у сторонников Джексона введение тарифа. Протекционистский тариф 1816 года на самом деле не смог обеспечить американской экономике достаточную защиту. Британские товары по-прежнему выигрывали в конкуренции и оставляли американские фабрики далеко позади. С 1818 по 1822 год были подняты ввозные пошлины на некоторые виды товаров, но их надо было поднимать еще.

Промышленные штаты на северо-востоке страны давили на правительство, требуя дальнейшего повышения тарифов. Однако «рабовладельческие штаты», которые до сих пор оставались сельскохозяйственными, были категорически против этого, предпочитая более дешевые товары из Великобритании более дорогим с северо-запада Соединенных Штатов. Им было ясно, что повышение ввозных тарифов приведет к росту благосостояния промышленных штатов на северо-востоке за счет сельскохозяйственных штатов на западе и юге.

В последние дни конгресса девятнадцатого созыва, когда администрация еще держала ситуацию под контролем (но уже понимала, что в конгрессе двадцатого созыва она ее потеряет), была предпринята попытка протолкнуть законопроект об увеличении ввозных пошлин, но было уже поздно. Палата представителей приняла его, однако в Сенате за него проголосовали поровну.

Кэлхун, как вице-президент, возглавлял Сенат, имел привилегию «выбросить платок» (в другой ситуации он не имел права голосовать вообще). Будучи членом администрации и унионистом, он, по идее, должен был бы проголосовать за увеличение тарифа. Однако во время выборов он был в списке Джексона, и в душе он был на стороне Джексона, а не администрации. К тому же он постепенно стал отходить от позиции униониста в направлении «прав штатов», и здесь он это четко продемонстрировал. Он проголосовал против увеличения тарифов и убил законопроект.

Уже в 1827 году, во время первого заседания конгресса двадцатого созыва, когда страсти улеглись и сторонники Джексона успокоились, они разработали настоящий план в духе Макиавелли. Они придумали тариф с невероятно высокими ставками, чтобы таким образом повсеместно действовать против Новой Англии.

Представители Новой Англии и сенаторы вынуждены были бы проголосовать против этого законопроекта, и за это их можно было бы обвинить в провале законопроекта. Сторонники Джексона, с другой стороны, могли бы объяснить сторонникам тарифа, что они сами предоставили законопроект для рассмотрения, а те, кто был против, просто его убили. Сторонники Джексона были уверены, что в итоге все будут за Джексона и никого – за Адамса.

Возглавлял это мероприятие в конгрессе, естественно, Кэлхун. Его пособником был Мартин Ван Бюрен (род. · 5 декабря 1782 года в Киндерхуке, Нью-Йорк), который был сторонником «прав штатов» и сенатором из штата Нью-Йорк с 1821 года. Ван Бюрен в свое время поддержал постройку канала Эри в Нью- Йорке за счет государственной казны, и этот проект был завершен 26 октября 1825 года благодаря жестокому судебному контролю со стороны губернатора Де Витта Клинтона (Клинтон, родившийся 2 марта 1769 года в Маленькой Британии, штат Нью-Йорк, был племянником Джорджа Клинтона, вице-президента в администрациях Джефферсона и Мэдисона). Канал Эри имел огромный успех. Он превратил город Нью-Йорк в главный порт, через который могла бы вестись торговля между Европой и внутренними американскими территориями. Этот проект привел к феноменальному росту размеров города и превратил Нью- Йорк в самый большой и замечательный город Соединенных Штатов и, во многих отношениях, даже мира.

Ван Бюрен «политически ощетинился» и вел против Де Витта Клинтона долгую, затяжную борьбу, в которой в итоге победил. Он был одним из первых политиков, который установил систему «верноподданнических отношений» («партийный аппарат») для управления штатом во время своего пребывания в Вашингтоне и представлял собой яркий пример «партийного босса».

Так как он был невысокого роста и обладал невероятной харизмой, зная, как убеждать людей спокойным голосом и мягкой улыбкой, его за это часто называли «маленьким волшебником» (позже его стали звать «старым Киндерхуком» - так назывался город, в котором он родился. Он носил на камзоле пуговицы с инициалами «ОК», что, как считают некоторые, могло положить начало универсальному использованию в Соединенных Штатах этой аббревиатуры в значении «да», «все в порядке» или «все хорошо»).

Именно Ван Бюрен провел последнее внутрифракционное совещание в 1824 году и руководил продвижением кандидатуры Кроуфорда. Однако Ван Бюрен ясно видел, куда стал дуть ветер после тех выборов. Ветер дул в сторону лагеря Джексона. Его сторонники были сильны, как никогда. И Ван Бюрен перешел на их сторону. Впоследствии никогда уже не было в их лагере такого сильного сторонника Джексона, как он.

Зная, как действовать, Ван Бюрен с привычным умением спокойно провел через конгресс протекционистский законопроект о высоких пошлинах. Он умело блокировал все попытки конгрессменов Новой Англии предложить ту или иную поправку, чтобы сделать этот тариф более разумным. И когда дело дошло до голосования, сторонники Джексона с самодовольными лицами наблюдали, как представители Новой Англии голосовали за этот закон. В результате набралось достаточно голосов для его принятия.

Адамс подписал его, и 19 мая 1828 года закон вступил в силу. Потрясенные этим решением, сторонники «Прав штатов» в сельскохозяйственных регионах страны назвали его «Тарифом мерзостей». Сторонники Джексона ничего не отвечали. Они попали в свою собственную ловушку. Их последователи то тут, то там стали постепенно покидать их лагерь.

 

Прощание с прошлым

 

Неожиданный результат, которым закончилась борьба за введение тарифа, довел сельскохозяйственные штаты, особенно те, которые были «рабовладельческими», до крайней степени отчаяния. В 1828 году должны были состояться президентские выборы, и было очевидно, что борьба развернется между Адамсом и Джексоном, который постарается взять реванш за спорное решение 1824 года. Так как «рабовладельческие штаты» по определению не могли голосовать за Адамса и промышленный Северо-Восток, то они вынуждены были бы проголосовать за сторонников Джексона, чьи позиции к этому моменту заметно ослабли.

Ситуация выглядела так, как будто «рабовладельческие штаты», что бы они ни делали, в любом случае уступили бы на выборах промышленным интересам Северо- Востока. Более того, западные штаты, даже те, где были рабы, имели демократические традиции, которые не позволяли поставить их в один ряд с более старыми аристократическими штатами на побережье. Поэтому возникало сомнение в том, что Западу вообще можно доверять.

Сильнее всего это чувство недоверия проявлялось в Южной Каролине, где все еще присутствовал дух старомодной аристократии. Например, в Южной Каролине до сих пор выдвигали выборщиков для президентского голосования не «прямым голосованием», а на законодательном собрании штата. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Южная Каролина была настроена враждебнее всего по отношению к тем грозным силам, которые, как она видела, образовывались вокруг нее в Союзе. Растущее количество сторонников Южной Каролины понимало, что их безопасность заключается только в усилении «прав штатов».

2 июля 1827 года Томас Купер, президент колледжа Южной Каролины, выступая с речью, задал вопрос о том, как может Южная Каролина претендовать на соответствующее рассмотрение своих прав и запросов, если она находится в окружении враждебной коалиции штатов, чьи традиции отличаются от ее собственных, и не стоит ли вопрос вообще о «подчинении или отделении».

Принятие «Тарифа мерзостей» вызвало волну протестов в законодательных собраниях многих штатов, но Южная Каролина протестовала сильнее всех. 19 декабря 1828 года законодательное собрание штата Южная Каролина издало резолюцию, осуждающую тариф в самой жесткой форме.

В это же время была опубликована статья под названием «Южная Каролина - объяснение и протест». Имя автора указано не было, но статья была написана Кэлхуном, вице-президентом Соединенных Штатов, который уже полностью отказался от идей унионизма и перешел на сторону «прав штатов». Основная мысль его аргументов заключалась в том, что суверенными являются штаты, а не что-то другое. То есть именно им и принадлежит последнее слово в решении вопросов законодательства. Союз, созданный на основе конституции, является всего лишь добровольным соглашением между разными штатами, и ни один штат не может быть ограничен законом, который, по его мнению, нарушает это соглашение. Это означало, что любой штат, столкнувшись с федеральным законом, который он считает для себя неприемлемым, может аннулировать этот закон в рамках своих границ (заявив, что он не существует).

Ничего нового в этом заключении не было. Еще в 1798 году, когда во время президентства Джона Адамса Соединенные Штаты приняли репрессивные законы, ограничивавшие свободу слова и прессы, штат Кентукки принял резолюции в поддержку заявления об аннулировании этих законов. Те резолюции тоже были написаны анонимно тогдашним вице-президентом Соединенных Штатов - Томасом Джефферсоном. Но это не единственный случай: при президентах Джефферсоне и Мэдисоне некоторые штаты в Новой Англии тоже бросали вызов федеральному законодательству и объявляли его законы недействительными.

Однако с каждым десятилетием становилось все труднее объявлять об аннулировании. Полстолетия прошло с того момента, как была объявлена независимость, и треть века с момента образования Союза на основе конституции. Большинство американцев родились и жили уже в Союзе. Они привыкли думать о себе как об американцах, а не жителях отдельных штатов. В войне 1812 года Соединенные Штаты сражались с Великобританией до победного конца, они отстояли и приобрели огромные территории, страна становилась богаче, сильнее и населеннее с каждым днем. Идея разделить страну на отдельные регионы или штаты и тем самым разрушить могущество, целостность и благополучие, приобретенные благодаря совместному существованию в Союзе, была крайне непопулярной.

Также большинство населения не согласилось бы признать, что конституция была просто результатом соглашения между штатами. Преамбула к конституции, объяснявшая причины ее создания, начиналась со слов «Мы, народ Соединенных Штатов», а не «Мы, народ штатов».

Более того, Джон Маршалл, ярый федералист, все еще занимавший кресло председателя Верховного суда, твердо заявил, что федеральное правительство несло ответственность перед людьми, а не перед штатами, и только Верховный суд, а не отдельные штаты, мог решать, является ли закон конституционным или нет. И американцы привыкли расценивать слова Маршалла как закон.

Постепенное исчезновение ностальгии по отдельным штатам усложняло задачу Южной Каролины по сплочению вокруг себя сил поддержки в борьбе с тарифным вопросом. Другие штаты, может быть, и сочувствовали этому штату, но они бы ни за что не присоединились к Южной Каролине в ее крайне резком требовании об отсоединении, и, таким образом, Южная Каролина оказалась в изоляции.

Только те, кому было за шестьдесят, могли еще вспомнить, какой была жизнь до конституции, но теперь, во времена администрации Адамса, эти горькие воспоминания постепенно забывались. 14 августа 1824 года в Нью-Йорк прибыла живая легенда той войны. Это был не кто иной, как Маркиз де Лафайет, который юношей сражался под предводительством Вашингтона и сыграл особо важную роль в битве при Йорктауне. Он был приглашен Соединенными Штатами посетить ту страну, которую помог основать, и герой прибыл вместе со своим сыном. Его приняли с почестями и приветствовали повсюду во время его годового тура по стране.

Ему было уже шестьдесят семь лет. Он сражался за свободу всю жизнь. Он принял участие во Французской революции как ревностный блюститель свободы и покинул страну, когда революция стала прибегать к крайним мерам и перестала заботиться о свободе. Он вернулся во Францию при Наполеоне, оставаясь противником его политики, и продолжил борьбу за свободу после свержения Наполеона.

17 июня 1825 года, во время торжественного выступления Даниэля Вебстера, Лафайет заложил камень в основание монумента Банкер-Хилл в городе Чарльзтауне. 8 сентября он вернулся в Европу, и там в течение последующих девяти лет, до самой смерти 20 мая 1834 года, он оставался несгибаемым сторонником тех взглядов, которые более полувека назад привели его добровольцем в ряды американских повстанцев, сражавшихся за свою независимость.

Более горькое прощание с прошлым произошло 4 июля 1826 года, в пятидесятую годовщину провозглашения Декларации независимости Соединенных Штатов. Два человека, которые ее подписали и впоследствии даже стали президентами, - Джон Адамс и Томас Джефферсон, - на рубеже столетия были непримиримыми политическими оппонентами, однако после ухода со своих постов, смягчившись с возрастом и поостыв страстями, они стали друзьями и часто общались после этого в течение тринадцати лет.

К моменту наступления пятидесятой годовщины независимости Джону Адамсу уже было девяносто лет, а Джефферсону -. восемьдесят три. Оба были тяжело больны. Неизвестно, дожил бы Джефферсон до годовщины, но в ту ночь он отчаянно и достаточно долго боролся за жизнь и только после полуночи, увидев, что уже наступило четвертое июля, позволил себе умереть. Джон Адамс умер несколько часов спустя, прошептав напоследок: «Джефферсон все еще жив!» Однако тот, к сожалению, был уже мертв.

Тот факт, что оба американских президента, подписавших Декларацию независимости, умерли в один и тот же день - и этот день к тому же был пятидесятой годовщиной празднования независимости Америки - несомненно, является одним из самых удивительных совпадений в американской истории.

После смерти Адамса и Джефферсона остался только один живой участник тех событий, тоже поставивший свою подпись под Декларацией - Чарльз Кэролл из штата Мэриленд. Ему было

восемьдесят девять лет. Он родился 19 сентября 1737 года в городе Аннаполисе, штат Мэриленд. Из всех «отцов-основателей» нации в живых оставались только он и еще два создателя конституции - Руфус Кинг и Джеймс Мэдисон.