Стросон и ответные установки

В своем знаковом эссе «Свобода и негодование» П. Стросон [Strawson 1962] ставит своей целью рассудить спор между теми компатибилистами, которые придерживаются консеквенциалистского подхода к ответственности, и инкомпатибилистами — сторонниками подхода, основанного на понятии достоинств [9]. Обе стороны неправы, утверждает Стросон, поскольку они искажают понятие моральной ответственности, разделяя описанное выше распространенное допущение — допущение, что признание ответственности личности основано на теоретическом суждении о том, является ли она ответственной. Согласно Стросону, установки, выражаемые в признании личности морально ответственной, — это разновидность широкого круга установок, происходящих от нашей вовлеченности в межличностные отношения; к ним относятся такие установки, как, например, негодование, возмущение, ощущение обиды, гнев, признательность, взаимная любовь и прощение. Назначение этих установок состоит в том, чтобы выразить, «…насколько мы обеспокоены, насколько значимо для нас, отражают ли действия других людей, в особенности некоторых людей, с одной стороны, установки доброй воли, расположения или уважения по отношению к нам или, с другой стороны, установки неуважения, безразличия или злонамеренности» [Ibid., 5, курсив авторский]. Таким образом, эти установки — это ответные установки участников межличностных отношений, потому что они a) являются естественными оценочными реакциями на восприятие доброй воли, злой воли или безразличия [Ibid., 4–6] и b) выражаются с позиции того, кто погружен в межличностные отношения и кто считает человека, признаваемого ответственным, также участником этих отношений [Ibid., 10] [10].

Ответные установки могут быть приостановлены или модифицированы в обстоятельствах по крайней мере двух типов. В первом случае мы можем заключить, что, в противоположность первому впечатлению, человек не нарушил требования наличия разумной степени доброй воли в своем поведении. Например, поведение человека можно простить, если мы установим, что оно было случайным, или мы можем установить, что оно было обосновано, скажем, в случае чрезвычайной ситуации и преследовало какое-то большее благо. В обстоятельствах второго типа мы можем отказаться от взгляда на определенного человека как на участника межличностных отношений. В таких случаях мы занимаем объективную позицию, стоя на которой мы прекращаем расценивать индивида как способного участвовать в настоящих межличностных отношениях (в течение ограниченного времени или постоянно). Вместо этого мы расцениваем индивида как психологически/морально аномального или неразвитого, а значит, и как кандидата, подходящего не для всего ряда ответных установок, но преимущественно для тех, которые связаны с простым обращением или просто инструментальным контролем. Такие индивиды находятся в некотором смысле или в какой-то степени за границами морального сообщества. Например, мы можем расценивать очень маленького ребенка как такого индивида, который изначально освобожден от применения к нему ответных установок (но с взрослением — все в меньшей и меньшей степени в случае нормального развития). Или мы можем занять объективную позицию по отношению к индивиду, страдающему, как мы установили, серьезным умственным расстройством [P. F. Strawson 1962, 6–10; Bennett 1980, 40; Watson 1987, 259–260; R. Jay Wallace 2011, chs. 5–6].

Суть критики Стросона, обращаемой им и против консеквенциалистов, и против сторонников традиционного подхода, основанного на понятии достоинств, состоит в том, что они слишком сильно рационализировали проблему моральной ответственности — критика, с которой боролись многие последующие мыслители [11]. Происхождение этого обвинения в сверхрационализации кроется в традиционной склонности предполагать, что рациональность приписывания личности ответственности зависит от суждения, что данная личность удовлетворяет некоторому набору объективных критериев несения ответственности (условиям способности к действию или метафизической свободы), и что эти суждения сами могут быть обоснованы. Стросон, наоборот, настаивает, что ответные установки — это естественное выражение существенной черты самой формы нашей жизни, а именно — межличностной природы нашего образа жизни. Таким образом, практика приписывания ответственности, укорененная в нашем образе жизни, «не требует и не допускает внешнего "рационального" обоснования» [Strawson 1962, 23]. Хотя суждения об уместности определенных реакций и могут появляться (например, ответы на вопросы такого типа: «Действительно ли поведение человека выражало злую волю?» или «Является ли рассматриваемый человек настоящим участником человеческих отношений в моральной сфере»?), эти суждения основаны на внутренних принципах самой практики. Это значит, что их обоснование отсылает назад, к описанию ответных установок и их роли в межличностных отношениях, а не к какому-то независимому теоретическому описанию условий несения ответственности.

Учитывая все вышесказанное, Стросон настаивает, что бессмысленно спрашивать, может ли практика приписывания ответственности быть рационально обоснована, если детерминизм верен. Это бессмысленно либо потому, что для нас психологически невозможно отказаться от этих реакций и все время занимать объективную позицию, либо, даже если бы это было возможно, потому, что не ясно (ввиду вероятного ухудшения качества жизни), было бы рациональным отказываться от ответных установок или нет. Итак, Стросон пытается перевернуть традиционную дискуссию с ног на голову, поскольку теперь суждения о несении ответственности понимаются скорее в их отношении к той роли, которую играют ответные установки в практике приписывания ответственности, чем наоборот. В то время как суждения могут быть истинны или ложны и из-за этого могут нуждаться в обосновании, желание доброй воли и установки, производимые ей, сами по себе не подлежат истинностной оценке; тем самым устраняется необходимость во внешнем обосновании [Magill 1887, 21; Double 1996b, 848].

Стросоновская концепция моральной ответственности предлагает компатибилистский взгляд на ответственность, но такой, который значительно расходится с более ранними подобными подходами в двух аспектах. Во-первых, Стросон — компатиблист только формально. Это значит, что, по Стросону, проблема детерминизма и свободы/ответственности не столько разрешается демонстрацией того, что объективные условия несения ответственности совместимы с тем, что агент детерминирован, сколько снимается демонстрацией того, что практика приписывания ответственности людям не основана на соблюдении этих условий и, следовательно, не нуждается во внешнем обосновании перед лицом детерминизма. Во-вторых, подход Стросона — это форма компатибилизма, основанного на понятии достоинств. В отличие от большинства прежних консеквенциалистских форм компатибилизма, она помогает объяснить, почему мы чувствуем, что некоторые агенты заслуживают нашего осуждения или достойны нашего одобрения: потому что они нарушили, удовлетворили или превзошли наши требования разумной степени доброй воли.