Критика и поиск уязвимостей

Д. Бойд и К. Кроуфорд выявили несколько значимых позиций для критики BigData, связанных с их сущностными характеристиками. Специфика регистрации данных, на первый взгляд не связанной с деятельностью наблюдателя, но совершаемой в автоматическом режиме, а также их исчерпывающий объем, создают иллюзию объективности получаемого знания. В действительности в центре обработки полученных данных находится не технологизированная «добыча данных» (data-mining), а интерпретация найденных закономерностей (собственно, data-analysis), субъективная по своей природе и не зависящая от объема обработанных данных. Кроме того, как отмечают Д. Бойд и Кроуфорд, больше данных не всегда значит лучше — BigData вовсе не обязательно являются всеми данными о предмете изучения. К этому следует добавить и замечание Р. Китчина о том, что исчерпывающий объем как требование BigData вынуждает собирать огромное количество информации, в которой вообще может не оказаться искомых корреляций.

Последний критический аргумент, который приводят Д. Бойд и К. Кроуфорд, — контекстуальность как сбора, так и анализа BigData. Вне контекста собранные данные попросту теряют свой смысл.

Дж. Фан, Ф. Хан и Х. Лю также обращают внимание на проблемы BigData, связанные с их размерами и большим количеством измерений. Отдельно ими были выделены три типа проблем:

1. накапливание шумов (NoiseAccumulation);

2. ложные корреляции (Spurious Correlation);

3. побочная эндогенность (Incidental Endogeneity).

Первый тип проблем связан с тем, что при большом количестве измерений, применяемых в больших данных, наличие шума даже в одной из переменных существенно искажает результаты обработки данных. Как убедительно показывают авторы, такое накопление шумов заметно влияет на результаты даже в случае ошибки в простой бинарной классификационной (номинальной) переменной. Второй тип проблем также обусловлен большим количеством переменных, используемых в BigData. Дж. Фан, Ф. Хан и Х. Лю поставили математический эксперимент, который убедительно продемонстрировал, что вычисление корреляций при большом количестве переменных может подвергаться существенным искажениям. Побочная эндогенность является обратной стороной ложных корреляций и не позволяет подтвердить реальную связь между признаками. Она возникает по двум причинам: по мере накопления максимального количества случаев измерения увеличивается и возможность того, что часть из них связана с остаточным, случайным шумом (ошибками); «BigData как правило агрегируют из различных источников с потенциально разными схемами генерирования данных. Это повышает возможность смещения выборки и ошибок измерения, которые также повышают потенциал побочной эндогенности». Действие указанных проблем ярко демонстрирует ставшая известной общественности ошибка Google в прогнозировании эпидемии гриппа (GoogleFluTrends). Д. Лазер с коллегами нашли два основных типа ошибок, которые подвели прогноз Google. Как показала практика, при поисковых запросах по ключевым словам (например, «кашель», «лихорадка») поисковик Google перенаправлял пользователя к результатам запросов по симптомам гриппа и их лечения. То есть Google сам увеличивал вероятность получения прогноза о возникновении эпидемии гриппа. Успешные прогнозы 2009—2011 гг. фактически сформировали у поисковых алгоритмов Google ошибку, которая в классических опросах общественного мнения считается систематической и связывается с личностью интервьюера. Это указывает и на еще одну техническую проблему BigData — проблему измерения и репрезентации. Алгоритм Google не только собирал и анализировал BigData, но и непосредственно конструировал их. Этот кейс позволил утверждать, что «большое количество данных не должно приводить к игнорированию фундаментальных вопросов измерения и конструированию надежности и валидности...». Таким образом, большие объемы не способны компенсировать ошибки, отклонения и недостаток отдельных параметров данных.

На данный момент критику технической составляющей BigData можно связать с проблемами:

1. сбора и регистрации данных (в том числе связанными с различиями в схемах конструирования данных и самих процедур измерения, контекстуальной зависимости данных, наличием в них шумов и ошибок);

2. первичного анализа и поиска корреляций (data-mining), алгоритмы которого при большом количестве переменных могу давать заметные искажения;

3. анализа данных (data-analysis), который продолжает зависеть не только от контекста, но и от интерпретации data-аналитика.

В сущности, это демонстрирует то, что BigData отягощены теми же проблемами, что и массовые опросы. Е. В. Карчагин на основании анализа широкого круга критических статей выделяет этические вопросы к BigData: приватность, слежение, упреждающее слежение, открытость, справедливость, цифровое неравенство. Проблема нарушения приватности кроется в базовых свойствах BigData — «высоком разрешении», которое выделяет Р. Китчин, и реляционности. Дело в том, что базы данных в BigData объединяются преимущественно с использованием тех или иных форм персональных идентификаторов (ID). При этом считается, что субъекты, обладающие такими данными, не станут пользоваться ими для нарушения вашей приватности и слежки, ограничивая себя исключительно аналитикой поведения больших групп населения. Хотя никакого ограничения кроме доброй воли исследователя, имеющего возможности BigData, фактически не существует. В действительности действие BigData— это в некотором роде «вглядывание» в поведение каждого человека, который оставил свои «цифровые следы» в больших массивах данных. Как справедливо отметили Д. Бойд и К. Кроуфорд, «существует значительная разница между тем, чтобы быть на публике (то есть сидеть в парке) и быть публичным (то есть активно привлекать внимание)».

Именно повышение заметности делает BigData ценным инструментом наблюдения, особенно для институтов национальной безопасности и власти вообще. Самый нашумевший опыт разоблачения использования BigData для слежки в интересах властных структур связан с Э. Сноуденом. «То, что пользователи по неведению раскрывают на таких платформах, как Facebook и Twitter, а также используя свои телефоны, дает ценные данные для «национальной безопасности» или полицейских задач» —отмечает Д. Лион. В российской практике слежения и отслеживания существует Система оперативно-розыскных мероприятий.

Как считают критики, приоритет национальной безопасности над приватностью приведет к значимым социально-политических последствиям. Воздействие практик BigData на плебисцитарную демократию продемонстрировал журнал DasMagazin, изучивший роль компании CambridgeAnalytica в Брекзите и выборах Д. Трампа в 2016 г. Журналистское расследование показало, что применение психометрических шкал к цифровым следам, регистрируемым BigData, способно быть продуктивным при манипулировании общественным мнением.

Сотрудничество.

Коммерческий опыт использования BigData и последние случаи их применения к решению политических задач побудили исследователей искать точки соприкосновения с ними традиционных методик изучения общества. На данный момент эффективные практики такого взаимодействия прослеживаются по трем основным направлениям:

1. Использование BigData для исследования традиционных областей интересов социальных наук.

2. Дополнение результатов применения BigData традиционными социологическими методиками (smalldata).

3. Применение механизмов BigData к собранным традиционными социологическими методиками данным.

Первый путь взаимодействия очевиден и, учитывая «исчерпывающую природу» BigData, является более эффективным основанием для реализации индуктивного способа познания общества. Он состоит в том, чтобы, как предлагает вице-президент Google и профессор Стэнфорда П. Рагхаван, взять «большие проблемы» социологии и решить их с помощью «больших данных», чтобы получить действительно интересные социологические идеи, которые были бы статистически надежными. Однако для социологии общественного мнения это решение фактически означает капитуляцию и сдачу предметного поля. На данный момент наиболее продуктивно именно взаимодействие «качественных» социологических методов и BigData.

Идея объединения получаемых социологией данных в более крупные выборки достаточно очевидна. Отличным примером того, как масштабы влияют на глубинуанализа получаемых данных, служат крупные кросс-культурные проекты изучения ценностей WorldValuesSurvey и EuropeanValuesSurvey. Следует помнить, что они объединены единой методикой и методологией исследования, в том числе интерпретацией и операционализацией основных понятий (насколько это возможно в рамках перевода вопросов анкеты). Р. Китчин указывает на то, что более ценными, чем чистые BigData могут быть интуиции (insights), полученные из smalldata путем увеличения их масштаба до более крупных наборов данных, что сделает их более доступными для повторного использования с помощью инфраструктуры цифровых данных.

Объединение smalldata в массивы больших размеров, хотя бы частично соответствующие критериям BigData, обусловливается стремлением повторно вовлечь прежде собранные данные в научный оборот, а также получить новые, не определяемые в каждом отдельном массиве корреляции.

Значимым на пути интеграции данных в социологии общественного мнения является проект, осуществленный Д. Рогозиным и Д. Сапоновым. В рамках указанного проекта базы данных телефонных опросов, проведенных ФОМ, были реляционно интегрированы для поиска влияния на результаты опросов важнейшей латентной переменной — ошибки. То есть была осуществлена попытка решить сразу две методологические сверхзадачи — объединить массивы в более крупный и единый набор данных и обнаружить ошибку, которая не локализована ни в одном из массивов. Фактически примененные авторами механизмы позволили проверить согласованность данных множества массивов — в перспективе этот механизм можно использовать для машинной проверки достоверности социологических исследований.

Игнорирование.

Игнорирование как стратегия ответа на вызов больших данных, вполне возможно, действительно эффективно. Как показывает теория игр, замирание жертвы нередко является успешной тактикой в присутствии хищника. Однако само применение данной стратегии предполагает отсутствие документированных ответов в виде научных статей или выступлений, что делает рассмотрение этой стратегии непродуктивным.

Таким образом, в знании об обществе даже переписи населения при всей их затратности, можно было считать только отдельными срезами социальной реальности, с крайне ограниченным потенциалом обработки и дальнейшего анализа. Временным решением проблемы недостаточности данных при относительно эффективной обработке стало применение выборочного метода и механизмов статистического анализа. Именно это позволило социологии общественного мнения на достаточно долгое время стать наиболее эмпирически достоверным знанием об обществе, которое можно распространить на крупные группы населения. BigData как специфический набор регистрации, обработки и анализа данных претендует на то, чтобы перехватить пальму первенства у социологии общественного мнения на право конструировать максимально полное (на текущий момент) описание общественной реальности. BigData — это не просто очередное проявление «веры в числа», свойственной и социологии общественного мнения, это вызов самой природе данных, которые прежде собирались социологией. И на этот вызов, как было указано выше, можно ответить четырьмя способами: критиковать, выявляя уязвимые моменты BigData, пытаться задействовать их наряду с традиционными методами, изучать их, как особую технику или игнорировать их существование.

        

 

    Вопрос 2. Соотношение понятий мнение, знание, убеждение, установка и т.п.

СООТНОШЕНИЕ «МНЕНИЯ» И «ЗНАНИЯ» В АНТИЧНОСТИ И «ЗНАНИЯ» И «ВЕРЫ» В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ Г.П. Ушакова

    В этой статье рассматривается зарождение научного знания. Мы проследим этот процесс, обратившись к трудам Платона, Аристотеля, Августина и Фомы Аквинского. Проблематика теоретического и эмпирического имеет большое значение для современного научного познания и его методологии. Она может быть выражена в форме проблемы отношения знания на уровне наблюдения и знания на уровне теории. Тем более важно проследить, как начиналась выработка адекватной гносеологической картины процесса теоретизации науки. Типология видов знания формировалась в специфических исторических условиях, была попыткой решения каких-то конкретных задач, стоящих перед философией в процессе ее развития, отвечала на интеллектуальные запросы своего времени. Выявление специфики теоретического познания в типологии «знание» и «мнение» начнем с трудов Платона (427–347 гг. до н. э.), о котором интереснейший исследователь античности К. Поппер сказал, что он «был социологом именно в том смысле, в каком понимали термин социология Конт, Милль, Спенсер...» [1]. Платон в своей теории познания противопоставляет ощущения и теоретическое познание (разум). Чувства не могут быть источником истинного знания, их область — лишь мнение, истинное же знание доступно разуму и совершается в понятиях. Знание имеет своим предметом духовные сущности, мнение относится к чувственным вещам. Источником истинного знания являются воспоминания бессмертной человеческой души о созерцаемом ею мире еще до вселения ее в смертное тело человека. В «Государстве» Платона [2] знание разделяется не только на интеллектуальное и чувственное, но и внутри этих областей производится подразделение на «чистое» мышление и «рассудок», и на «веру» и «подобие». Но основной типологической линией анализа форм познания у него является типология «знания» и «мнения». В указанной работе автора читаем: «Мнение и знание — не что иное, как способности, но способности различные; нельзя сделать вывод, что познаваемое и мнимое — одно и то же». И далее: «мнение — это ни знание, ни незнание; оно более смутно, чем знание, но яснее, чем незнание, оно среднее между ними». В «Тимее» [3] Платон наставляет: «ум и мнение — это два различных рода, ум рождается от наставления, а мнение — от убеждения; первый всегда способен отдать себе во всем правильный отчет, второе — безотчетно». Позиция Платона такова: смысл теоретического знания — в изучении не чувственно данного, а данного мысли, его предмет — мир идеализации. Человек, «минуя ощущения, посредством одного лишь разума, устремляется к сущности любого предмета и не отступает, пока при помощи самого мышления не постигнет сущности блага (мир эйдосов, идей). Так он оказывается на самой вершине умопостигаемого. Итак, предмет мнения — изучение явлений внешнего мира, текучего, изменчивого мира природы. Подлинное знание должно постигать не становящееся во вре- 248 мени, а пребывание космоса в вечности, неизменную, идеальную его структуру, восходя от становления к бытию. Предмет философии — мир вечных идей, а все науки имеют дело лишь с чувственно-вещественными их проявлениями в видимом мире. Философия — знание образца или типа — эйдоса. Мир идеальных сущностей есть не что иное, как система родовых общностей. Высшие роды — эйдосы (бытия, покоя, движения, тождества, различия и т. д.). Задача философов, по мнению Платона, состоит в том, чтобы, пользуясь правильным методом, возбудить в душе воспоминания об идеях. Метод этот — диалектика — умение задавать вопросы и отвечать на них для разрешения философских проблем [4]. Но диалектика это не только метод собеседования. Она приобретает у Платона значение логической теории сверхчувственного познания. Основная проблема — вопрос о роли понятий в познании истины. Диалектика и есть метод правильного соединения и разъединения понятий. Научившись это правильно делать, можно проникнуть в мир идей. В «Государстве» автор пишет, что философ, обращаясь к диалектике, «должен отвратиться душой ото всего становящегося». Поиск практического приложения знаний, по Платону, — занятие недостойное. В «Государстве» он пишет: «пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами; их души всегда стремятся ввысь» [2]. Античный мыслитель убежден, что главный смысл занятий науками не в их практическом приложении, а в их изучении самих по себе; науки ценны сами по себе, своей теоретической значимостью, тем, что они обращают душу к истинному интеллектуальному бытию — миру эйдосов. Перейдем к творчеству другого великого грека — Аристотеля. Мы проследим преемственность одних идей Платона и Аристотеля и рассогласованность других. Но в любом случае, вклад Стагирита в будущую науку об обществе не связан с его полемическим задором, он обусловлен глубокими выводами и обобщениями, давшими человечеству важную «информацию к размышлению». Аристотель Стагирит (384–322 гг. до н. э.) был сначала слушателем в Академии Платона, а затем стал равноправным членом содружества философовплатоников. После смерти Платона, пережив мировоззренческий кризис, Аристотель подверг критике теорию идей учителя, а затем эволюционировал в сторону естественнонаучного эмпиризма. Любопытна оценка творчества Аристотеля, данная К. Поппером [1]. Отмечая «грандиозность и изумительную широту его учения», он, однако, отказывает Стагириту в оригинальности мышления, находя, что его «мысль целиком находится под властью Платона». Оставим мнение уважаемого г. Поппера на его совести и обратимся к работам Аристотеля. Его научная деятельность охватила все области античного знания. Произведения Аристотеля носят энциклопедический характер, относятся к логике, естествознанию, истории, этике, литературе. Предмет нашего интереса — учение Аристотеля о познании. В нем философ исходит из сенсуализма. В XVIII в. замечательный французский ученый Ж.А. Кондорсе, о котором еще пойдет речь, писал об Аристотеле в том духе, что ему мы обязаны важной истиной, этим первым шагом в познании человеческого разума, что наши идеи, даже наиболее отвлеченные, даже наиболее интеллектуальные, обязаны своим происхождением нашим ощущениям. Выражаясь современным языком, теоретическое и эмпирическое в познании, по Аристотелю, соотносится так: знание не тождественно ощущению; всякое знание начинается с ощущения и, если его нет, то нет и достоверного знания; предмет ощущения — единичное и случайное, предмет знания — общее и необходимое 249 [5; 6]. Знание не равно мнению: то, что дает мнение, основывается на вероятном; знание — прочная и незыблемая истина, мнение может оказаться и ложным, и истинным; существование предмета всегда предшествует знанию, а познание зависит от самого предмета. Когда предмет становится объектом созерцания, то и он, и знание составляет единство. По Аристотелю, знание, как специфический род бытия имеет три основных черты: доказательность, всеобщность и необходимость; способность объяснения; сочетания единства с наличием степеней подчинения. Задачей научного знания является фиксирование факта и выяснение причины: мы полагаем, — пишет Аристотель, — что знаем каждую вещь безусловно, когда полагаем, что знаем причину, в силу которой она есть. Таким образом, объектом познания он признавал объективный мир, реальное бытие: «если существует только чувственно-воспринимаемое бытие, тогда, при отсутствии одушевленных существ, не существовало бы ничего» [6; 7]. Аристотель, таким образом, признавал первичность природы, бытия, и вторичность знания о нем, начинающегося с ощущения, с восприятия единичных предметов. Этот путь складывается из следующих ступеней познания: ощущения, представления, опыт в связи с памятью, искусство, наука. Развивая свои взгляды, философ настаивал на том, что задача науки состоит в познании закономерностей, в открытии необходимого в природе, а оно может быть выражено лишь в общих понятиях. Последние не должны игнорировать индивидуальное бытие. Преодолевая ограниченность воображения, человек должен открыть путь связи чувственно воспринимаемых явлений с понятиями. Задача познания, согласно Аристотелю, состоит в восхождении от простого чувственного восприятия к вершинам абстракции. Критикуя учение Платона об идеях, которые якобы составляют особый, сверхчувственный мир, Аристотель утверждает, что идеи не являются причинами вещей, а находятся в вещах. Научное знание Аристотель отличает от воображения и от мнения. Областью мнения является сфера случайных чувственно воспринимаемых фактов. Мнение есть эмпирический метод познания. Областью же науки является необходимое и всеобщее. Научное знание свободно от случайностей мнения и открывает истину в ее высших основаниях. Это знание есть знание наиболее достоверное, логически доказуемое, всеобщее и необходимое. В противоположность Платону, который ориентировался исключительно на истинное знание и исключал из его состава кажущееся знание, Стагирит не только включает в предмет логики вероятное знание или мнение, но и ставит этот тип знания на первое место. С его точки зрения, вероятное или диалектическое знание — путь к истине, метод, вырабатывающий логическую способность к методическому мышлению, к отличению истинного и ложного знания, к обмену мнениями в споре. Диалектика, убежден философ, сильнее формальной логики, она исследует начала или принципы точных наук. Подведем итоги. В античности теоретическое знание понималось как умозрение, созерцание и противопоставлялось опыту и практическим ремеслам (искусству). Теоретическое, спекулятивное знание отождествлялось с философией. Предельным основанием теоретического знания мыслилось такое начало, которое не нуждается ни в каком обосновании и основании. Это начало, совпадающее с наивысшим благом, ни от чего не зависит, само себя определяет. Это предельное начало есть тождество идеи и бытия, мышления и становления. Все формы знания и бытия порождены единым началом, космическим Умом и подчинены ему, выводятся из этой «идеи идей». Цель теоретического знания — достижение этического 250 идеала, а не практическое применение. Теоретическое мышление должно раскрыть некоторое сверхприродное начало, знание которого обосновывает предельные цели поведения человека. Цель знания, науки для ученых античности — дать некоторые ориентиры человеческого поведения. В этом его функция, смысл его существования. В античной философии в понятиях теоретического сознания выражается познавательное отношение к миру общественно развитого человека эпохи Полиса, когда общественному бытию перестает соответствовать такая форма общественного сознания, как фольклорно-мифологическое мировоззрение. Теоретическое сознание возникает как важнейший элемент новой культуры. В учении Платона об идеях, связанном с онтологизацией содержания теоретического знания как особого мира идей, противопоставленному чувственно данному опыту, а в последствии в учении Аристотеля о предмете теоретического мышления нашли свое отражение в исторической форме определенные реальные черты того, что в современной терминологии называется «идеальными объектами» или «теоретическими конструктами». Различение «знания» и «мнения» выступает как исторически обусловленная форма, в которой присутствует реальная проблема, так как она представляется с современной точки зрения. Типология знания и познания в античной философии ориентирована главным образом на выявление специфики теоретического мышления по сравнению с обыденным сознанием. Интересно, что через две тысячи лет в 30–40 гг. ХХ в. представители неопозитивизма выступят с позиции «обыденного словоупотребления», «здравого смысла», воплощенного в обыденном сознании, критикуя построения философских абстракций, отличающихся от значений «обыденного словоупотребления» и возвышающихся над ним. Но это история позитивизма, которому еще только предстояло появиться. Теория познания в средневековье Западноевропейское средневековье характеризуется забвением античных научных достижений. Правда, христианская религия содержала в себе множество элементов античных, еврейских и восточных философских учений. Но объем унаследованных от античности знаний и наличие литературных, научных, философских источников, доступных европейским философам раннего средневековья, были крайне ограниченными. Основные памятники древнего мира были утрачены или позабыты, оставаясь в неизвестности. Например, из Платона раннее средневековье знало лишь неполный текст «Тимея»; ни «Метафизика», ни «Физика», ни «Политика», ни «Аналитика» Аристотеля не были известны по первоисточникам до середины ХII в. Лишь на немногих авторах — на Оригене в III в. и на Августине в IV–V вв. — сказывается еще влияние античного метода философствования. К этому следует добавить, что для всех христианских мыслителей того времени любой философский вопрос мог получить права гражданства только при условии, если он связывался с той или иной богословской проблемой. То, что средневековая наука не предложила новых фундаментальных научных программ, послужило поводом к тому, что она часто рассматривается как застывшая, неразвивающаяся. Однако средневековье создало новые понятия и методы исследования, которые подготавливали почву для науки Нового времени. Так, средневековые ученые дали новую интерпретацию категорий бесконечности, непрерывности, пространства, времени и др. Средневековье переосмыслило важные принципы античной науки и, прежде всего, внесло изменения в понимание объекта научного знания — природы и субъекта научного познания — человека. 251 В трудах средневековых мыслителей нам особенно важно их представление о соотношении веры и знания. Прежде всего, христианские теологи в своих дискуссиях берут под защиту достоверность чувственного восприятия, доказывая, что чувства не обманывают человека, что в природе нет обмана. Обратимся к идеям христианского теолога Августина Аврелия (354–430 гг.). Большая начитанность в философии и науке своего времени, широкий кругозор — все это обусловило то, что Августин был мыслителем, выросшим за рамки «отца церкви». Для средневековья Августин был непререкаемым авторитетом в вопросах религии и философии, вплоть до Фомы Аквинского не имеющим себе равного. Основные работы Августина — «Исповедь», лирическая автобиография, рисующая внутреннее развитие автора от младенчества до окончательного утверждения в ортодоксальном христианстве, а также работа «О граде божием» — о духовной общности, основанной на любви к Богу, доведенной до презрения к себе. Эта работа имеет большое историческое значение как попытка дать обзор истории человечества в целом. Большинство представителей философской и научной мысли Греции и Рима исходили из того, что существует два источника знания — чувственное восприятие и мышление. То, что не может стать предметом чувственного восприятия, познается с помощью разума. И Платон и Аристотель отдавали предпочтение разуму. Августин не сомневается в достоверности свидетельств чувств, но он не сомневается и в достоверности священных текстов, сообщающих истинное знание о таких вещах, которые мы не можем уловить ни чувством, ни разумом. Таким образом, христианская теология наряду с признанием чувственной достоверности требует веры в авторитет писания, которая нередко вступает в противоречие с доводами разума. Признание существования внешних вещей основано, по Августину, только на вере, но это признание — необходимое условие практической деятельности. Познание основано на внутреннем чувстве, ощущении и разуме: «Человек имеет о доступных пониманию и разуму предметах познания, хотя и малое, однако совершенно достоверное...». Нормой познания является истина, так как без истины невозможно и вероятное знание, правдоподобное, похожее на истину; а чтобы узнать, что похоже на истину, надо знать ее самое. Но, неизменная вечная истина, источник всех истин есть бог. На примере Августина можно увидеть, как в средневековье борьба различных философских направлений опосредовалась богословской оболочкой. В строе познания он усматривал параллель с троичностью божественных ипостасей: ипостаси «отца» соответствует объект познания, «сына» — сам акт познания, «духу» — деятельность воли, направляющей способность познания на объект познания и связующей их между собой. По сути, Августин признает участие воли во всех актах познания, понимает мышление и познание как активные процессы. Так и знаменитый в средние века спор схоластиков о реальности общих родов (универсалий) рассматривался деятелями церкви, как спор относительно значения основных догматов веры: троичности, воплощения, пресуществления и т. д. Учение крайнего философского «реализма» утверждало, будто реально существует только общее и единое, все же индивидуальное и множественное лишь кажется существующим и есть не более, как обман чувственного восприятия. Учение философского «номинализма» утверждало, будто реально существуют только от- 252 дельные предметы, образующие реальное множество вещей, все же общее и единое лишь кажется существующим и не имеет никакого значения за пределами языка и мысли, пользующихся общими терминами. Но учения эти расценивались авторитетами церкви как определенные типы трактовки церковных догматов. В IХ–ХI вв. наиболее крупные умы эпохи глубоко убеждены в способности разума обосновать все, даже иррациональные догматы церкви. Этот богословский рационализм сыграл большую роль в развитии средневековой философии. Поставленные как вопросы теологии, проблемы реальности общего и единичного, единого и многого обнаруживали свое подлинно философское, независимое от богословия, содержание. «Богословские» проблемы оказывались и философскими, подводили вплотную к проблемам онтологии, теории познания, психологии и логики. Наряду с крайними формами реализма и номинализма в позднем средневековье стали появляться компромиссные, объединяющие Платона и Аристотеля. В первой половине XII в. Пьер Абеляр (1079–1142 гг.), французский теолог, философ и поэт, выработал примирительную формулу. Выступая против крайнего реализма и номинализма, Абеляр создал собственное учение, воспроизводящее некоторые черты аристотелевской концепции и получившей название концептуализма: универсалии не обладают самостоятельной реальностью, реально существуют лишь отдельные вещи; однако универсалии получают известную реальность в сфере ума в качестве понятий, представляющих собой результат абстрагирующей деятельности ума, обособления им отдельных свойств вещей. В основе знаний лежит чувственное восприятие; в акте чувственного созерцания человеку дано только единичное. Идеи существуют только в божественном уме, способном в акте созерцания ясно и отчетливо схватывать любое множество. Философской основой крупнейших построений ХIII в.: Альберта, Фомы Аквинского, Дунса Скота стало учение Аристотеля. Начиная с ХIII в., ряд важнейших сочинений античного мыслителя был переведен с греческого на латынь и христианской теологии предстояло так истолковать его учение, чтобы оно не противоречило догматам церкви. Фома Аквинский (1225–1274 гг.) осуществил эту грандиозную попытку, систематизируя и обосновывая христианскую догматику посредством истолкованного соответствующим образом учения Стагирита. В ХШ в. начинается систематическое наступление против теологического рационализма, стремление ограничить круг религиозных догматов, которые могут быть доказаны силой разума. Фома провозгласил недоказуемыми догматы о творении во времени, о первородном грехе, о таинствах, чистилище, страшном суде и др. Он разграничивает области философии и теологии: предметом первой являются «истины разума», второй — «истины откровения». В своих работах «Сумма теологии» и «Сумма против язычников» Фома указывает, что поскольку источником всякой истины является бог, то нет принципиального противоречия между откровением и правильно действующим разумом, между теологией и философией. В вопросе о природе универсалий Фома занял позицию умеренного реализма. Универсалии имеют троякое существование: они существуют до вещей как идеальные прообразы индивидуальных предметов в божественном разуме; универсалии находятся в вещах, так как общее существует объективно лишь постольку, поскольку оно внутренне присуще отдельным вещам; универсалии образуются после вещей в человеческом разуме, где они возникают как понятия путем абстрагирования от отдельных вещей. 253 В своей теории познания Фома примыкает к учению Аристотеля о «видах». С его точки зрения, всякое познание производится в субъекте посредством восприятия объекта, но познаваемое теряет при вхождении в душу познающего свою материальность и может войти в нее лишь в качестве «вида». «Вид» предмета является познавательным образом его. Вещь существует одновременно вне нас во всем своем бытии и внутри нас в качестве образа. Благодаря образу, представляющему элемент бытия, вещи, предмет входит в душу, в царство мыслей. Объект переводит силу познания из потенциального состояния в актуальное. Способность познания, благодаря воздействию объекта становится действительной. Учение о «видах», согласно Фоме, относится как к чувственному познанию, так и к интеллектуальному. Чувственность охватывает предмет согласно его внешним случайным определениям (очертания, цвет, вкус и пр.). Чувственный вид отображает лишь отдельное и посредством его может быть познано только индивидуальное; интеллигибельный вид является подобием предмета, поскольку он относится к роду, в котором может принимать участие бесчисленное множество отдельных существ. Теория познания Фомы, включающая некоторые элементы сенсуализма, была значительным шагом вперед в развитии средневековой философии. Но этот мыслитель был еще далек от эмпирического исследования и отказывался от наблюдения и индукции, что стало достоянием будущей науки, науки Нового времени.

http://www.unn.ru/pages/vestniki_journals/9999-0201_West_soc_2002_1(2)/30.pdf

 

    Соотношение знания, мнения, веры в работах И. Канта «Критика чистого разума» и др.

    Знание - Объективная реальность, данная в сознании человека и которую человек в своей деятельности воспроизводит.

    Знание содержит в себе две стороны:

    1) субъективную (человеческая мысль)

    2) объективную (окружающий мир)

    Истинное знание должно обладать достаточностью, доказательностью, всеобщностью и необходимостью.

    Мнение есть признание чего-то истинным, недостаточное как с объективной, так и с субъективной стороны, т.е. не обладающее ни объективной достоверностью, ни субъективной убежденностью.

    Вера есть признание истинности чего-либо, имеющее под собой достаточное субъективное основание — уверенность и убежденность, но не имеющее объективной значимости, т.е. доказательности, всеобщности и необходимости (для каждого).

    Знание как истинная форма отношения мысли к действительности есть установление истины, достаточное и с объективной, и с субъективной стороны. Это есть объективная достоверность, умноженная на субъективную достаточность (уверенность и убежденность).

 

В нынешнее время под «общественным мнением» может скрываться 4 «явления»:

1. распространённые в обществе представления;

2. общественные настроения (это «мнение» в наименьшей степени);

3. общественное мнение (доминирующее в обществе мнение) – как исключение;

4. потенциальная готовность к реакции на события (установки или социальный характер).

    Выделяют атрибутивное и субъектное понимание общественного мнения (два его аспекта: 1-е – коллективные оценки, суждения; 2-е – какие субъекты его выражают, структура). С этой точки зрения 1-й вопрос – насколько данные опроса достоверны (отражают общественное мнение), 2-й вопрос – почему общественное мнение по этому вопросу является таковым (чем обусловлено)?

 

    Вопрос 3. Объекты и субъекты общественного мнения: различные взгляды на проблему.

    Субъект общественного мнения – народное большинство – обладает внутренней структурой, учет которой важен для социологических исследований. Это классы, отдельные слои, группы и другие общности, отдельные личности. В рамках этих общностей и формируется общественное мнение.

    Объект общественного мнения – это то, по поводу чего складывается общественное мнение. Чем сильнее объект затрагивает интересы людей, тем рельефнее проявляется общественное мнение. Например, в условиях переходного периода к демократии и рыночным отношениям, переживаемым нашим обществом, очень важно переориентировать общественное мнение в направлении данного пути развития. Для человечества в целом актуальны экологические проблемы и предотвращения ядерной войны.

https://students-library.com/library/read/25188-obsestvennoe-mnenie-struktura-funkcii

+ Оссовский

    Вопрос 4. Структура и функции общественного мнения, каналы его распространения.

Гудулова Г.О.

¹ORCID: 0000-0002-6001-4936, аспирант кафедры политологии,

Санкт-Петербургский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена