Глава 4. Радость и боль

 

«Когда я увидел, как играет Пеле, мне просто захотелось выкинуть свои бутсы».

Жюст Фонтен, бомбардир Чемпионата мира 1958 года

 

Чемпионат мира 1958 года был моей стартовой площадкой. Я попал на первые полосы газет и журналов по всему миру. «Paris Match» поместил мое фото на обложку и написал статью сразу же после победы, объявив, что в футболе появился новый король. Это прозвище прижилось, и меня вскоре стали называть Король Пеле. Или просто Король. Друзья говорили мне, что я заслужил это звание, так как его выбрал народ.

Обратный перелет в Бразилию после всех событий Стокгольма казался бесконечным. Вся команда была выжата как лимон, и мы мечтали как можно скорее добраться до дома. Мы смогли оценить масштаб нашего достижения только тогда, когда впервые коснулись бразильской земли в Ресифи, на востоке нашей страны, и, как только двери самолета открылись, раздался радостный рев – несмотря на дождь, нас ждала огромная толпа. Стоило нам выразить свою признательность всем этим ликующим людям, как каждого игрока на руках подняли высоко в воздух. Но это не шло ни в какое сравнение с прибытием в Рио.

Все улицы заполонили болельщики, а после парада на пожарных автомобилях нас поджидал приятный сюрприз: сенатор Асис Шатобриан, владевший в то время очень важным в Бразилии журналом «Cruzeiro», а также радиостанциями, телевизионными каналами и другими СМИ, использовал свое влияние для того, чтобы организовать поход всей делегации Бразилии в офисы «Cruzeiro», где нас ждали наши семьи. Мой папа Дондиньо, переполненный эмоциями, и остальные родственники, и конечно же мама, дона Селесте, которая целовала меня со слезами на глазах и пыталась сохранять самообладание, шепча: «Поздравляю, Дико…» Сквозь слезы мама рассказала о том, как она по мне скучала, а потом о вечеринке в Бауру в честь нашей победы, и о том, как соседи позабыли, как я шалил, играя в футбол на улицах, и обрывал провода, ведь теперь я впервые привез кубок в Бразилию. Это был чудесный момент для меня и для всех нас – она говорила немного, но мама, наконец, поняла, что эта игра может изменить жизнь в нашей семье к лучшему, и, возможно, разочарование папы в своей карьере испарилось благодаря моему успеху. Я видел, что он гордился своим сыном, а для меня это так много значило. Все игроки были очень благодарны за этот сюрприз: спустя многие недели мы увиделись со своими родными, причем тогда многие из нас впервые побывали за границей. Это был ценный момент отдыха, беззаботности, когда мы просто ненадолго выдохнули.

Но вечеринка возобновилась, когда на следующий день мы отправились в Сан-Паулу, и она стала еще безумнее. Вся Бразилия хотела чествовать своих героев. Всюду были люди, которые радовались, махали нам, скандировали наши имена, из каждого окна на очередном параде на нас сыпались конфетти, все хотели нас обнять и пожать нам руку – если у нас и были какие-то сомнения в значимости победы на Чемпионате мира для бразильцев, то они быстро испарились в те несколько первых дней безумия и эйфории. Это был уникальный опыт, очень трогательный – потом мы еще не раз привозили домой трофеи, и тогда устраивались еще более веселые празднования, но тот первый раз был неповторим.

 

Следующие несколько дней прошли в пылу поздравлений и отмечаний, и команда посещала всевозможные ужины, обеды и вечеринки, причем порой футболисты приходили на некоторые из них, даже не зная, зачем они здесь, и кто их вообще устраивал. Но все было здорово – все были так счастливы, и мы чувствовали, что нам выпала честь стать причиной всей этой радости. Тогда нам пришлось очень многому научиться – никто никогда не учил нас быть знаменитостями. Пресса постоянно интересовалась нами, отовсюду сыпались вопросы, и порой придумать разнообразные и интересные ответы было непросто, и вскоре мы оставили эти попытки.

Самый приятный момент для меня настал после короткого визита в Сантос с моими товарищами-победителями Зито и Пепе. Во время поездки мы пригрозили, что не станем говорить ни с одним репортером, пока нам не принесут бутерброд, настолько мы хотели есть. Когда все формальные дела были закончены, нам разрешили отправиться домой и провести время с семьями. Я покинул Бауру всего два года назад, будучи еще никому не известным подростком, неуверенно прокладывающим свой путь в футболе, а теперь я возвращался с медалью Чемпионата мира в руке. Это было невероятно, слишком немыслимо для того, чтобы быть правдой. Я переживал за то, как меня встретят, хотя говорили, что весь город хочет меня увидеть, и это казалось мне нелепым. Но как только самолет коснулся земли после короткого перелета – внезапно я всюду начал летать, – стало понятно, что слухи были правдивы. Толпы людей, вжавшихся в ограждение вокруг взлетно-посадочной полосы, махали и приветствовали меня, когда я спускался навстречу фотографам. И среди них была моя семья: помимо родителей пришли дядя Жоржи, сестра Мария Лусия и брат Зока. И друзья тоже там были: когда я сел на грузовик с платформой, на котором меня торжественно провезли по всему городу, который, казалось, расцвел после нашей победы, со всех сторон появлялись знакомые лица, пытающиеся быстро пожать руку или поцеловать меня.

Мэр Бауру, Никола Авалон-младший, на главной площади установил пьедестал в мою честь, и, наконец, парад направился сквозь толпу к нему. От лица всех жителей мэр поздравил меня – я никогда не видел столько людей на улицах Бауру. Мне дарили медали и подарки… Одну из медалей мне вручила мама. Она должна была произнести речь, но не смогла, поэтому она просто поцеловала меня, а на глазах у нее навернулись слезы. Как только все закончилось, меня ждал еще один сюрприз, самый большой подарок – на небольшом постаменте стояло что-то огромное, накрытое брезентом. Я знал, что это автомобиль. Я смотрел на толпы людей, играл оркестр, все праздновали – воодушевленный важностью этого момента, я представлял себе, какая это могла быть машина. Возможно, это был кабриолет, что-то шикарное, на чем я мог разъезжать по Сантосу? (После получения прав, само собой!) Затем брезент сорвали, и у меня отвисла челюсть – от разочарования. Это была маленькая «Ромизетта» – крошечная трехколесная машинка, пользовавшаяся в то время огромной популярностью. Мог ли я ездить на ней в Сантосе? Она бы даже не доехала туда по магистрали. И все же я был благодарен за такой подарок. Машина есть машина, пусть и на трех колесах.

Проснувшись на следующее утро, я увидел, что «Ромизетту» припарковали возле дома, кто-то из подчиненных мэра ее доставил. Я сел в нее. Это была моя машина, хотя я был еще слишком молод для получения прав. Я попробовал покрутить руль, как ребенок, развлекающийся с новой игрушкой, но на самом деле я уже решил, что с ней сделаю. Я позвал папу.

– Она твоя, – сказал я ему.

– Ты о чем? – спросил он. – Она не моя, она твоя.

– Это мой подарок тебе, – я ответил. – Хочу, чтобы она принадлежала тебе.

Конечно, Дондиньо упирался. «Но тебе ее подарили, не стоит кому-то ее вот так отдавать…»

Я сказал ему, что не смогу взять ее с собой в Сантос, но папа предложил найти кого-нибудь, кто доставил бы ее туда. Я попросил его не беспокоиться и сказал, что продам ее. Папа был в ужасе: «Продашь? Ты с ума сошел? Подарки не продают!» За мной было последнее слово: «Тогда ты ее возьми». Как только мама расписала все опасности, поджидающие меня с машиной в Сантосе, папа, наконец, пошел на компромисс. Уговор был таков: он согласился взять машину себе, но все же она оставалась моей, и я обещал забрать ее в Сантос при первой же возможности.

 

* * *

 

Кажется, победа на Чемпионате мира изменила жизнь родителей даже больше, чем мою. В Бауру их приглашали на вечеринки и мероприятия, на которые раньше им путь был закрыт. Это несколько их смущало, потому что у мамы не было красивого платья, а у папы – костюма. Все перемены произошли так стремительно, что им на самом деле было очень трудно приспособиться.

В Сантосе же моя жизнь осталась более-менее прежней. Я все так же жил с товарищами, и хотя люди стали больше мной интересоваться, мой быт не сильно изменился. Думаю, мне повезло, что я начал играть в «Сантосе» в пятнадцатилетнем возрасте и стал принимать участие в матчах в шестнадцатилетнем – я умел быть только футболистом. Этот опыт сформировал мою личность. Сегодня дети хотят стать знаменитыми, и когда им это удается, они меняются. Думаю, то, что победа на Чемпионате мира никак на мне не отразилась, – и это мой дар. Я все еще был собой, просто собой, жил в Сантосе с друзьями и занимался тем, что любил больше всего, – играл в футбол.

Зазнаться мне не давали. Мой контракт был составлен таким образом, что я не являлся самым высокооплачиваемым членом команды. Я всегда находил способ подкопить. Когда вечерами мы собирались все вместе, футболисты постарше играли в карты на деньги. Я никогда не участвовал. Они кричали: «Эй, Пеле, принеси нам кофе! Пеле, принеси сигарет!» За то, что я шел через дорогу и приносил им напитки и закуски, они платили мне фишками для игры в покер. Так я собрал приличную сумму.

От международных дел мысли мои вернулись к более неотложным футбольным задачам. Во-первых, предстояло участие в Чемпионате штата Сан-Паулу – в 1956 году «Сантос» получил этот титул, но на следующий год проиграл «Палмейрас». В то время в Бразилии не было национальной лиги, поскольку в стране такого размера это было попросту невозможно. У больших команд в Рио была своя лига – Кариока – как у нас Паулиста. Это была серьезная лига, в которую входили такие команды, как «Коринтианс» и клуб «Сан-Паулу». «Сантос» был в ударе, мы заканчивали матчи с таким впечатляющим счетом, как 10:0, 9:1, 7:1 и 8:1. За тридцать восемь матчей я забил пятьдесят голов в 1958 году – это был рекорд чемпионата, и титул «Сантос» выиграл. Дел Веккио ушел из клуба и отправился играть в Европу, так что я получил постоянное место в основном составе.

Возможностей выступить против крупных клубов Рио – «Ботофаго», за который играл Гарринча, или «Васко», «Фламенго» и «Флуминенсе» – было немного. Правда, в начале года проходил небольшой ежегодный турнир, на котором мы все встречались. В 1959 году «Сантос» впервые на нем победил. Позже нам не удалось заполучить титул Паулисты – но после этого мы побеждали три раза подряд, и я всегда становился лучшим бомбардиром.

 

«Сантос» в ту эпоху был на совершенно ином уровне. В числе нападающих у нас был Пепе, вошедший со мной в сборную, Пагао и Коутиньо. Пепе был очень быстрым и мог похвастаться сильными ногами. В «Сантосе» он считается вторым бомбардиром всех времен после меня, хотя едва ли он известен за пределами Бразилии. У Пагао была превосходная техника, хотя я считаю, что лучшим нападающим был Коутиньо, который мне очень много помогал. Он стал известен благодаря нашим tabelinhas, или стремительным передачам, сбивавшим с толку соперников. Мы усердно отрабатывали их вместе, и это было поистине невероятно. Роль Гарринчи выполнял Дорвал, которого я называл Джорджем Бестом правого фланга. В зоне полузащиты у нас всегда великолепно играл Зито. Он объединял наши усилия и вообще был очень мудрым футболистом. В центральной зоне защиты был Мауро, ставший капитаном бразильской команды в 1962 году, а в воротах – ветеран Чемпионата мира Жилмар. «Сантос» был машиной по забиванию голов – мы побеждали примерно в 85 % всех матчей в те годы.

Через несколько месяцев после Чемпионата мира состоялась большая игра с «Коринтианс». Перед такими матчами мы оставались в «Вила Белмиро». В Бразилии тренировочные лагеря называют concentração, потому что они объединяют футболистов и не дают им отвлекаться на что-то, не связанное с игрой. Например, на свидания – но проще сказать, чем сделать, особенно когда дело касается бразильских футболистов. Мы томились в ожидании матча, так что я предложил пойти в спортзал, где проходил женский баскетбол, и пятеро из нас согласились. «Атлетико Сантиста», команда из Сантоса, играла против «Коринтианс» из Сан-Паулу. Несколько девушек подошли с нами поговорить. Кроме одной, сидевшей на скамейке запасных. Я взглянул на нее и не смог отвести взгляд. Я был удивлен – и к тому моменту, как я понял, что происходило, она уже оказалась рядом.

– Привет. Ты Пеле, да? – сказала она.

– Верно, – ответил я. Мне было чертовски приятно, что она меня узнала.

– Пожалей завтра «Коринтианс».

И с этими словами она ушла обратно на скамейку запасных. А я продолжал на нее смотреть, на ее прекрасные темные волосы, думал о том, как она красива… даже товарищи заметили, что я был очарован, и посмеялись надо мной – ей было около четырнадцати (хотя я сам был всего на три года старше). Она произвела на меня сильное впечатление, и после того, как она ушла в раздевалку, а мы вернулись в лагерь, я не мог выбросить ее из головы.

Во время матча на следующий день я убедил себя в том, что она придет посмотреть, и в результате больше искал ее на трибунах, чем следил за мячом – чудо, что меня не посадили на скамейку запасных. Но ее там не было, и лишь позже наши пути снова пересеклись. Однажды я случайно столкнулся с другими девочками с того баскетбольного матча на улице и был удивлен увидеть их в Сантосе, поскольку думал, что они были из Сан-Паулу. Когда оказалось, что они все же были родом из Сантоса, я тут же узнал имя темноволосой девочки – Роземери, а также ее подруги рассказали, что она работает в музыкальном магазине неподалеку. Я заглянул туда, изо всех сил сохраняя невозмутимый вид.

 

– И снова привет. – Я немного нервничал.

– Привет.

– Скажи, почему ты хотела, чтобы «Коринтианс» победили, если ты сама из Сантоса? – спросил я.

– Потому что болею за «Коринтианс», – ответила она. – Хотя мне не очень нравится футбол.

После такого не слишком удачного начала я смог убедить ее встретиться со мной снова – хоть она и сказала, что еще слишком маленькая для того, чтобы гулять с мальчиками. Поэтому если я хотел с ней поговорить, то должен был зайти к ней домой в субботу. Я был хорошим мальчиком и сделал так, как мы договорились, – и вот в субботу я пришел в лучшей одежде, в начищенных ботинках, со свежим маникюром, а лицо мое сияло от счастья! Родители Роуз встретили меня очень дружелюбно; я был первым парнем, пригласившим их дочь на свидание, и – конечно – первым черным гостем. Ее мама, дона Шолби, приготовила печенье. Папа Роземери, Гильерме Шолби, работал в доках Сантоса и был настоящим фанатом футбола. Я был счастлив, в их доме я чувствовал себя комфортно, и этот вечер я никогда не забуду. Я чувствовал себя членом их семьи, как и со своими родителями.

В последующие месяцы и годы я много к ним приходил – на ухаживания ушло много времени. Никто в семье Роуз не хотел, чтобы пресса прознала о наших отношениях, так что когда мы ходили в кино, то нас всегда сопровождала ее тетя. Они входили первыми, и только потом, когда гасили свет, я тоже мог войти и сесть рядом. Но насколько же было приятно находиться рядом с ней! Несмотря на то что в наших отношениях было много ограничений, я понимал, что чувствовал, и я начинал думать о том дне, когда мы бы смогли пожениться.

Я хотел, чтобы она стала моей женой. Но при всей моей страсти, при всем моем огромном желании жениться на ней я боялся, что она слишком юна, что ей не нравится футбол, и я думал о том, привлекаю ли ее я или же Пеле, знаменитый футболист. Я много об этом думал, и эти мысли напомнили мне о Бауру. Когда я там был с семьей Неузиньи – японки, которая мне очень нравилась, – я никогда не чувствовал, что они видят во мне футболиста, для них я был простым мальчиком. Я чувствовал, что Эдсон нравится им просто как Эдсон. И даже Илена, девушка, которую я встретил в Гетеборге во время Чемпионата мира 1958 года, – не думаю, что ее заботил тот факт, что я был в сборной Бразилии. Мы были двумя молодыми людьми, которые просто привлекали друг друга и которым нравилось то, чем они отличались. Все эти мысли всплывали у меня в голове, и я боролся с ними, пока не принял однозначное решение – я женюсь на Роуз.

 

* * *

 

Но сперва мне нужно было справиться с еще одной большой организацией: армией Бразилии. Говорят, что порой футбол похож на войну – особенно на Чемпионате мира, – и у меня было ощущение, будто в Швеции я служил своей стране и принес ей великую победу. Через несколько месяцев после того, как я вернулся в Бразилию, мне исполнилось восемнадцать лет, а вместе с этим нависла перспектива посвятить год обязательной военной службе. Мне не очень нравилась эта идея, так что я обратился к двум директорам «Сантоса», военным. Я спорил: «Я уже боролся за свою страну. Разумеется, мне не нужно идти в армию и снова это делать. Я уже отдал свой долг». Они посмотрели на меня и рассмеялись. Откосить я мог только при наличии проблем со здоровьем. «Ты с ума сошел, – ответили они. – Как мы можем сказать, что у тебя больные легкие или что ты хромаешь? Ты только что победил на Чемпионате мира. Вся страна знает, что у тебя образцовое здоровье. Если бы не твоя известность, может, мы нашли бы какой-нибудь способ. Но его нет. Если в Бразилии и есть восемнадцатилетний парень, который должен служить, так это ты».

Отбывать военную службу мне предстояло в шестой группе моторизованной береговой артиллерии в Сантосе под командованием полковника Османа – отличного мужчины и настоящего фаната футбола, но в то же время очень требовательного. Я все еще выступал за «Сантос» и за сборную на международных соревнованиях, а теперь я еще должен был играть и за армейскую команду; наряду с этим я вел обычный для новобранца образ жизни.

К счастью, там, где я служил, от меня не требовали слишком многого. В конце концов, я был спортсменом, и у меня были определенные преимущества – как и у любого человека, играющего в футбол или баскетбол и находящегося в армии. Но не все офицеры относились к этому одинаково – некоторые совершенно не желали облегчать жизнь таким «привилегированным», как я. Поэтому мне приходилось косить траву во дворе, подметать, стирать одежду и идеально начищать обувь, чтобы никто не сомневался, что новобранца не балуют, – я был Пеле, чемпионом мира, но и таким же солдатом, как и все остальные. Я прекрасно понимал, почему так происходит, и особо не переживал. Будучи солдатом, я подчинялся приказам. У нас были и капитан Аурино, командир батареи, который отличался особенно суровым нравом, и сержант Карлос, не дававший мне продохнуть и зачастую нагружавший дополнительными поручениями. Но все они были неплохими людьми, просто выполняющими свою работу.

 

«Руководил» нашей футбольной командой лейтенант Фалькан. Он с полной серьезностью относился к этой задаче и порой вел себя так, будто тренировал национальную сборную или даже международную команду. Если команда плохо играла на тренировке, он наказывал нас, заставляя оставаться во дворе и выполнять различные упражнения; порой нам приходилось даже спать там. Он был справедливым человеком и просто хотел, чтобы мы были лучшими. Впоследствии мы с ним подружились.

Команда собралась очень даже неплохая. Помимо меня в казармах было еще несколько профессиональных футболистов, включая Лорико, который играл за клуб «Португеза Деспортос» и «Васко да Гама», Селио из «Жабакуары» и Лара, который умер от сердечного приступа на «Вила Белмиро» прямо во время матча. Так что состав у нас был серьезный, поэтому мы легко выиграли соревнования, проводившиеся между различными гарнизонами Сантоса, и еще один чемпионат, в котором участвовали и команды из Сан-Паулу.

В ноябре 1959 года меня пригласили в команду «Армия XI» для участия в южноамериканских военных чемпионатах. Во время финала, в котором мы играли с аргентинцами на стадионе «Женерал Севериано», базе клуба «Ботафого», меня впервые удалили с поля. Один аргентинец постоянно пинал и хватал меня, как только ему подворачивался такой шанс, а когда мое терпение лопнуло, я ударил его в ответ, целясь в голень. Вскоре завязалась настоящая драка. Матчи с Аргентиной всегда так проходят – ведь мы по-настоящему непримиримые соперники. (К слову, мы все равно победили со счетом 2:1, чему я очень рад.)

На следующий день я должен был поехать в Порту-Алегри и играть за «Сантос» против «Гремио». Пока я служил в армии, это был мой привычный распорядок: сегодня я играл за свою казарму, а завтра уже в другом месте – за «Сантос». На это уходили все силы.

Но, несмотря на такие непростые условия и тяжелый физический труд, из своей карьеры рядовой Пеле вынес несколько ценных уроков. Когда меня удалили с поля во время матча против Аргентины, полковник Осман сказал: «Нужно уметь контролировать себя. Я знаю, что аргентинец тебя бил, но тебе следовало превзойти соперника в технике». В армии я осознал важность дисциплины, а также понял, как много для меня значила моя страна.

 

* * *

 

Победа на Чемпионате мира очень помогла мне в финансовом плане. Я смог обновить контракт с «Сантосом», попросив больше денег, благодаря чему купил своей семье дом в Бауру. Так родители перестали переживать из-за выплаты аренды. Также наш триумф благотворно сказался и на финансовом состоянии клуба, поскольку теперь мы стали очень востребованны. Бразилия славилась по всему миру своим потрясающим стилем игры, а «Сантос» считался лучшей командой, что не могло не сказаться на прибыли. Помимо всего прочего этот успех означал, что мы будем регулярно путешествовать, обычно раз в полгода – в начале года по Северной и Южной Америке, а в середине года – по Европе.

Первый год таких американских горок, 1959-й, был сущим безумием. Поскольку я играл и за клуб, и за сборную, и в армии тоже, я принял участие в ста трех матчах в составе пяти команд: «Сантоса», национальной сборной, команды «Сан-Паулу», в которую входили звезды футбола, а также играл за наши казармы и «Армию XI». Девять раз мне приходилось в течение суток играть сразу в двух матчах, а однажды за двое суток я принял участие в трех матчах! Сегодня профессиональные футболисты ни за что бы не согласились на такой график. Во время нашей первой поездки в Европу мы сыграли в 23 матчах за шесть недель. Это было настоящим безумием – мы не успевали отдыхать, да что уж там, нам едва хватало времени просто на то, чтобы доехать от одного стадиона до другого.

И все же тогда мы победили в тринадцати матчах, сыграли вничью в пяти и проиграли всего в четырех. Все поражения нам нанес «Реал Мадрид», считавшийся лучшей командой в Европе в то время. (Они побеждали на первых пяти Чемпионатах Европы с 1956 по 1960-й.) Матч задумывался как дуэль, в которой должна была определиться лучшая команда в мире, – но соревнование оказалось нечестным. Для нас это была четырнадцатая по счету игра тура (причем почти все проходили в разных странах), и к тому времени мы уже страшно устали.

Второй европейский тур понравился нам больше, во многом благодаря тому, что в графике было меньше матчей, а значит, у нас было время на осмотр достопримечательностей и восстановление после игр. Примечательный эпизод произошел в Египте, куда мы приехали полюбоваться на пирамиды и покататься на верблюдах. Но по дороге туда мы останавливались в Бейруте, где огромная толпа ворвалась в аэропорт и угрожала меня похитить, если мы не согласимся сыграть против ливанской команды. К счастью, вмешалась полиция, и мы полетели дальше. Еще одно странное происшествие настигло нас, когда мы спускались с самолета в Каире, – люди встречали нас поцелуями в губы! Я шел за Джалмой Сантосом и заметил, что он старается сохранять невозмутимость, поэтому я собрался и спокойно принял такое приветствие. В конце концов, у каждой страны свои обычаи.

Еще из той поездки я помню, как присоединился к «Сантосу», и мы вместе посетили Париж, где я встретил актрису и модель по имени Кики. Мы никогда не состояли с ней в отношениях, но она показала мне все достопримечательности этого прекрасного города, и мы провели несколько дней вместе. В это время нас много фотографировали. Тогда я совсем об этом не думал, что показывает, насколько я был наивен в те дни, – в конце концов, между нами же ничего не было – но, разумеется, фотографии разлетелись по всем газетам в Бразилии, и по возвращении мне пришлось многое выслушать от Роземери. Я получил еще один ценный урок на будущее.

Один матч после Чемпионата мира мне особенно запомнился. Это была игра против Англии в мае 1959 года, проходившая на стадионе «Маракана». Хоть это и была товарищеская встреча, обе команды отнеслись к ней крайне серьезно – мы играли с очень сильным противником, которого не смогли победить в Швеции. На стадионе собралось немало зрителей, многие из которых пришли посмотреть на Гарринчу. Но он был не в лучшей физической форме, и тренер Феола решил поставить вместо него Жулиньо. Когда его имя объявили вместо Гарринчи, трибуны недовольно загудели. Но я подумал: «Только настоящих звезд пытаются освистать», и через десять минут после начала матча Жулиньо ускользнул от закрывавшего его игрока и не только забил первый гол, но и создал условия для второго, который забил Энрике Фраде из «Фламенго». Теперь болельщики начали его поддерживать. Они забыли о Гарринче. В то время сборная Бразилии побеждала в любом матче, вне зависимости от того, с кем нам приходилось играть.

Также именно в этот период мне удалось побывать в роли судьи. Меня пригласили следить за игрой между судьями из Сантоса и Сан-Паулу на «Вила Белмиро», и тогда я удалил с поля Олтена Айреса ди Абру, который тогда был одним из самых известных судей Сан-Паулу, – всего несколькими днями ранее в матче между «Сантосом» и «Ювентус» он показал мне красную карточку. Месть была сладка, и я тогда от души повеселился.

Как бы то ни было, мой успех в «Сантосе» и сборной оказал определенное влияние на моего брата Зоку. Он тоже был хорошим футболистом, и как только я уехал из дома, он начал играть на позиции полузащитника в клубе «Нороэсте», сопернике «Бакиньо». Поползли слухи, и «Сантос» начал расспрашивать меня о брате. Я подтвердил, что Зока хорошо играет, поэтому он приехал на испытательный срок и получил контракт. Он переехал к доне Жоржине и жил со мной и всеми остальными. Несколько лет он был запасным и даже сыграл несколько раз в основном составе – хотя мы никогда не выходили на поле вместе. Несмотря на то что у него были все шансы сделать неплохую футбольную карьеру, он бросил играть. Я помню, как спрашивал у него, почему он принял такое решение. «Когда я играю в дублирующем составе, на меня вечно набрасываются репортеры. И они хотят узнать что-то только о тебе. Поэтому я собираюсь завязать с футболом и получить образование, чтобы стать юристом». Так он и поступил.

Участие в огромном количестве матчей не могло не сказаться на моем состоянии, и в феврале 1961 года я получил, пожалуй, самую серьезную травму за всю карьеру. Мы играли против «Некаксы» в Мехико. Приехав туда после длительного тура, мы все страшно устали и пытались привыкнуть к новым условиям. Проигрывая поначалу со счетом 0:2, затем мы все же забили гол. После этого боевой дух команды повысился, и у нас все же был шанс на победу. Но в какой-то момент и я, и вратарь одновременно попытались принять пас в штрафную зону, и защитник Аргентины Далачо ударил меня в лицо и по плечу. Я упал в обморок. Когда Машаду и доктор Лауро привели меня в чувство, я понял, что у меня что-то со зрением. Но я хотел продолжать играть, поэтому встал и тут же снова упал из-за сильнейшего головокружения. Матч был очень напряженным, и в итоге мы проиграли со счетом 3:4.

Той ночью я не мог уснуть из-за головной боли. К тому же у меня ныло и лицо, и плечо. Вся левая сторона лица онемела. Утром я поехал в больницу в Мехико, где мне сделали рентген. К счастью, кости оказались целы. Многие представители мексиканской прессы говорили, что я просто не хотел участвовать в других матчах и стремился играть только за «Сантос» в Европе, где я мог больше заработать. Но я всегда выполнял свои обязательства, и я одинаково сильно хотел выступать и за «Сантос», и за сборную, и в Европе, и где угодно.

Травма не дала мне играть за сборную в матчах против Парагвая и Чили, и я бездействовал в течение почти трех недель. Это был один из самых длительных перерывов за те годы. Но когда я вернулся, то приложил руку к драматичным победам над «Гвадалахарой», «Америкой» и «Атласом». К марту я уже полностью поправился. А во время матча против «Флуминенсе» я забил гол, который многие считают самым зрелищным в моей карьере. И снова все произошло на стадионе «Маракана». Мяч попал ко мне за пределами нашей штрафной зоны, и я побежал с ним к воротам «Флуминенсе». Отобрать у меня мяч попытался один футболист, потом второй, третий, четвертый, пятый, шестой… И я просто, танцуя, обходил их всех и забил гол. Газета «O Esporte» назвала его «самым красивым голом» из всех, что были когда-либо забиты на «Маракане». Поскольку игру не показывали по телевидению, гол живет лишь в памяти тех, кто лично его видел. Правда, газета решила увековечить этот удар и отлила бронзовую табличку, которую установили на входе на стадион. Он вошел в историю как «gol de placa» – «гол с таблички» – и когда сегодня бразильцы говорят о «gol de placa», они сравнивают его с тем идеальным голом, который мне удался в тот день.

В июне того года плечо все еще давало о себе знать, а потому мне пришлось отложить поездку в Европу с «Сантосом» – мне нужно было пройти медицинское обследование. Когда я, наконец, приехал в швейцарский Базель, на плакаты, рекламирующие этот матч, добавили надпись: «Пеле приехал, и он будет играть!». Я действительно вышел на поле, и что тогда было! Мы победили со счетом 8:2. Я забил пять голов, а Коутиньо – три остальных. Было немного странно, что после игры швейцарские болельщики несколько увлеклись и выбежали на поле, намереваясь поднять нашу команду на руках, особенно меня и Коутиньо. Мы побежали в раздевалки, а болельщики перепутали нас с двумя другими черными футболистами из нашей команды и стремительно подхватили их на руки. Когда фанаты осознали свою ошибку, то поставили на землю наших товарищей и начали скандировать по-французски: «Pas Pelé! Pas Pelé!». Потом в раздевалке журналист Франсуа Тебо сказал мне: «С ума сойти, Пеле! Я ничего подобного в жизни не видел». Это правда было какое-то безумие. Вот так европейцы относились к бразильскому футболу.

Я продолжал играть. В течение трех недель в сентябре 1961 года я забил двадцать три гола в шести матчах; такая статистика даже мне казалась невероятной. Я забил пять мячей в игре против «Олимпико», когда мы разгромили соперников со счетом 8:0; четыре в игре против «Сан-Паулу» четыре дня спустя; еще пять голов я забил через три дня в ворота «Ювентуса» (из Сан-Паулу, не Турина), и в итоге мы одержали над ними победу со счетом 10:1; один – в матче против «Ботафого» и потом еще два раза по четыре гола я забил на следующей неделе.

Вскоре после этого мне даже присвоили гол, который на самом-то деле и голом не был. Произошло это на чемпионате Сан-Паулу во время матча против «Гуарани» из города Кампинас. В какой-то момент я перекинул мяч над головами двух защитников и обошел третьего, а затем мощным ударом отправил мяч в ворота. Он попал в перекладину и затем ударился о землю и отскочил. Судья, Жоао Этцел Фильо, присудил нашей команде гол несмотря на протесты игроков и болельщиков «Гуарани», утверждавших, что в ворота мяч не попал. Этцель сказал: «Знаете что? Он так прекрасно сыграл, что я собираюсь присудить им гол вне зависимости от того, был ли мяч в воротах или же нет. Пеле забил, решено!»

 

Я становился национальной знаменитостью. Вышло две книги о моей жизни, и я снялся в биографическом фильме под названием «Eu Sou Pele» [5]. Я был очень востребован – не только в Бразилии, мне также поступали интересные предложения и из Европы. Один из директоров миланского «Интера» интересовался, не хочу ли я туда перейти. Клуб был готов заплатить 40 000 000 крузейро – целое состояние. Я отказался, да и «Сантос» не был готов меня продать (говорят, что в то время Национальный конгресс Бразилии объявил меня «не подлежащим вывозу национальным достоянием»). И в Турине, где «Сантос» участвовал в чемпионате «Италия’61» (на котором мы в итоге победили), я получил приглашение на обед с Умберто Аньелли, владельцем «Фиата» и «Ювентуса», команды, с которой нам как раз предстояло играть. Также на мероприятии присутствовал доктор Атье Жорже Коури, президент «Сантоса», и еще несколько человек. Мы приехали в назначенное время. Аньелли был очень элегантно одет и хорошо с нами обращался, и только в конце трапезы он невзначай повернулся к Атье и спросил: «Не хотели бы вы обсудить переход Пеле в «Ювентус»?» Атье чуть не поперхнулся, а я был в шоке! Когда Атье пришел в себя, он ответил: «Мы не ведем переговоры о Пеле. Он слишком дорого вам обойдется…» Аньелли его перебил и предложил: «А если мы начнем с миллиона долларов?» Вы даже представить себе не можете, сколь огромна была эта сумма в те дни. И будто этого было недостаточно, Аньелли изящно продолжил: «О, какой сегодня прекрасный день, небо такое голубое – давайте не будем портить его разговорами о деньгах…». Но Аньелли готов был предложить больше; в конце концов, он сулил мне сумму, эквивалентную нынешним десяткам миллионов долларов, – но сделка не состоялась. (Чтобы вы понимали значимость этого предложения, скажу, что тогда «Сантос» соглашался играть за границей за 5000 долларов».) Но тогда я хотел остаться в Бразилии: я все еще пытался уговорить Роземери выйти за меня замуж – она сомневалась, потому что считала, что слишком юна для этого, и, возможно, так оно и было – и еще я решил позаботиться о будущем и вложить во что-нибудь деньги.

К этому моменту, по меркам Бразилии, я уже прилично зарабатывал, а моя известность достигла той отметки, которая позволяла получать деньги за то, что я разрешал использовать свое имя в рекламе определенных продуктов. Некоторые думали, что я греб деньги лопатой: однажды я получил письмо от какого-то человека из Ресифи, которое гласило: «Дорогой Пеле, я бы хотел, чтобы вы купили мне машину – новую, не подержанную – последнюю модель. Я таксист, и мне надо поменять автомобиль». Это была одна из первых просьб, но далеко не последняя.

 

Хотя наблюдать за тем, как увеличивалось мое состояние, было приятно и я уже мог помогать родителям, я не забывал об опыте старого товарища Васконселоса и о его травме, резко сократившей срок его карьеры. Я понимал, что мне надо было заставить деньги работать на меня. Посоветовавшись с теми в «Сантосе», с кем был близок, я решил вложить деньги в бизнес вместе с Зито и испанцем по имени Хосе Гонсалес, известным как Пепе Гордо («Толстый Пепе»), вовлеченного в компанию «Sanitária Santista», которая занималась поставками строительных материалов. Он мне сразу понравился, и я позволил ему распоряжаться моими финансами. Как оказалось, в этом я слишком поспешил, но от его услуг я отказался только спустя пару лет.

 

* * *

 

В ближайшем же будущем меня ждал Чемпионат мира 1962 года, проходивший в Чили. Бразилия открывала турнир, и не только в связи с тем, что была чемпионом прошлого чемпионата, но и потому, что считалась главным фаворитом на победу в этом. На пути к финалу мы следовали практически той же стратегии, что помогла нам в 1958 году. Феола заболел, поэтому у нас был новый тренер, Айморе Морейра, но большая часть команды осталась прежней. Жилмар, Джалма Сантос, Нилтон Сантос, Диди, Гарринча, Зито, Загалло, Вава и я никуда не делись. Мои товарищи по «Сантосу», Мауро, центральный полузащитник, и Коутиньо, тоже были в команде.

Глава делегации, доктор Пауло Машаду де Карвальо, хотел, чтобы процесс подготовки к чемпионату 1962 года максимально напоминал подготовку 1958 года. Он надеялся, что так нам удастся повторить наш успех. Доходило даже до крайностей. Например, он договорился с пилотом «Панэир ду Бразил», капитаном Багнером, управлявшим самолетом, на котором мы летели в Швецию, о том, чтобы тот доставил нас в Сантьяго. И хотя теперь капитан работал на «Вариг», компанию, взявшую на себя маршруты «Панэир» после ее закрытия, на одном из двигателей нашего самолета в 1962 году все еще красовался логотип «Панэир». Как этот двигатель туда попал? Доктор Пауло хотел, чтобы все было в точности так же, как и в 1958 году. Он был очень суеверным человеком, и с 1958 года носил только коричневые шляпы. На удачу. Единственное, чего он в полете гарантировать не мог, так это хорошей погоды, и, пролетая над Андами, мы попали в зону сильной турбулентности. Большая часть команды страшно испугалась. Но я был спокоен. Будучи верующим человеком, я знал, что если мне суждено умереть, то так тому и быть. Тогда стоит ли бояться? Поэтому я просто расслабился и молился. Остальные же сходили с ума и говорили, что я свихнулся. «У тебя разве семьи нет?» – кричали они. «И что, по-вашему, я должен делать?» – отвечал я, сидя спокойно в кресле. Трясло самолет недолго. Началось все это как раз, когда мы собирались поесть, и мы шутили, что наши стейки теперь оказались в чужих тарелках.

Однако самым знаменательным событием 1962 года для меня стало паховое растяжение, вызванное участием в непомерном количестве матчей. Я был молод, однако меня стали беспокоить боли в приводящей мышце, и после товарищеского матча с Португалией я испытывал определенный дискомфорт. Я поговорил с нашим врачом, доктором Хилтоном Гослингом, и Марио Америко о «совсем незначительной боли», но они сочли это пустяком – я должен был продолжать играть. Помимо всего прочего, у нас были очень тяжелые тренировки, от которых я никогда и ни при каких условиях не освобождался. Наш тренер, Пауло Амарал, всегда заявлял: «Все должны участвовать в тренировках». Если кто-нибудь из технической комиссии пытался вмешаться в его программу, то он говорил: «Я знаю, что делаю. И я не хочу, чтобы кто-либо вмешивался в мою работу – я же не лезу в ваши дела!» У Пауло были весьма напряженные отношения с игроками; однажды Нилтон Сантос отказался прыгать через барьер, и когда ему сделали замечание, тот ответил: «Я прилетел в Чили не на чемпионат по легкой атлетике…». Как в 1958 году, казалось, что травма могла повлиять на количество матчей, в которых я мог принять участие. Но пока что я пытался подавить свое беспокойство.

Мы попали в третью группу вместе с Мексикой, Чехословакией и Испанией, и играть нам предстояло на маленьком, но симпатичном новом стадионе «Саусалито», расположенном недалеко от моря в Винья-дель-Маре. Мы думали, что легко одержим победу в своей группе, но на самом деле наш первый матч 30 мая 1962 года оказался на удивление непростым. Мексиканская команда демонстрировала отвагу и великолепную организованность, и нам пришлось сменить схему построения с 4-2-4 на 4-3-3. Это помогло, и во втором тайме мы уже играли лучше, забив соперникам два гола. Первый Загалло забил головой после моей поперечной передачи, а второй мяч отправил в ворота я сам. Я получил настоящее наслаждение, поскольку мне удалось обойти четырех защитников, прежде чем мощным ударом я забил гол великолепному мексиканскому вратарю Карбахалю.

Первый матч, может, и прошел благополучно, но у меня были проблемы. Уходя с поля, я чувствовал невероятную усталость, у меня ныли кости, и я знал, что мне нужно сходить к доктору Гослингу. Тот заставил меня пообещать, что я буду держать его в курсе своего самочувствия, что я и делал. Но, по правде говоря, я так боялся, что он посадит меня на скамейку запасных, что не говорил ему, насколько все было серьезно.

Несколько дней спустя, 5 июня, мы играли против Чехословакии. Я отчаянно хотел справиться с этими девяноста минутами и хорошо сыграть – нам нужна была либо победа, либо ничья, для того чтобы получить шанс на выход в четвертьфинал. Мы знали, что наш противник был хорош в опеке, так что мы старались бить со средней дистанции. В самом начале матча я играл достаточно хорошо, не обращая внимания на боль в паху, но катастрофа случилась через каких-то двадцать пять минут. Я принял пас от Гарринчи и бежал по полю, обходя защитников. Затем сильным ударом я отправил мяч в ворота, он попал в перекладину и быстро отскочил. Я был готов к этому и снова попытался ударить. Но на этот раз я почувствовал какое-то смещение – словно внутри меня что-то сдвинулось, то, что двигаться не должно. Я рухнул на землю, прижимая ногу к груди, чтобы облегчить боль.

Марио Америко рванул на поле, он явно был обеспокоен происходящим. Счет был 0:0, прошла всего четверть матча, и если бы мне пришлось уйти с поля, то это обернулось бы катастрофой для всей команды – замены тогда не допускались. Я стиснул зубы и сказал, что могу продолжать. Хотя на самом деле чувствовал я прямо противоположное. Я знал, что надо мной нависла угроза пропуска остальных матчей Чемпионата мира, и все же я должен был доиграть до конца – сталкиваясь на каждом повороте с очень суровыми и сильными чехами.

Но затем произошло нечто поразительное – не чудесное исцеление, ничего такого, но я почувствовал, что у меня открылось второе дыхание, во многом благодаря благородству и духу соперников, особенно троих из них. Чехи видели, что я страдал, но вместо того чтобы воспользоваться моей слабостью и размазать меня – сделав так, чтобы мне пришлось уйти с поля на весь остаток матча, а может, и насовсем, – они предпочли просто аккуратно меня обезвредить. Когда Масопуст и Поплугар видели меня с мячом, они не препятствовали моим маневрам, если не видели в моих действиях угрозы; они не давили на меня, не пытались отобрать мяч. Правый защитник, Лала, поступал так же – когда я пытался сделать что-то на левой стороне поля, он делал все для того, чтобы мне было проще двигаться. Вот что значит честная игра: в конце концов, чехи тоже боролись за титул, им нужна была победа – но они в первую очередь заботились о долгосрочных перспективах травмированного соперника. Это был очень трогательный опыт и один из самых важных уроков чемпионата 1962 года, за которой я очень благодарен.

Никто так и не забил ни одного гола. К тому моменту, как мы добрались до тренировочного лагеря, находившегося неподалеку от центра Виньи-дель-Мар, я уже почти не мог ходить. Я все еще надеялся на то, что за неделю мне станет лучше, и я смогу вернуться в команду. Впервые за свою карьеру я получил серьезное растяжение, и это – вместе тем, что я был очень молод – облегчило работу доктору Гослингу. После осмотра он мрачно заметил: «Не думаю, что есть хоть какой-то шанс на то, что ты еще примешь участие в Чемпионате мира». Но я был уверен, что смогу опровергнуть диагноз доктора, так же как и в 1958-м.

Все время, что мне было больно, Гарринча находился рядом со мной и без конца повторял: «Ты же меня не покинешь, правда? Ты справишься и скоро будешь снова играть…» Мой добрый друг и товарищ, Гарринча очень расстроился из-за моей травмы и пытался повлиять на мое лечение. Он рассказывал, что собирался посоветовать врачам отослать меня в Пау-Гранде – его родной город – и показать знахарке, женщине, которой он очень доверял и которая – как он заявлял – творила настоящие «чудеса». О нас с Гарринчей еще ходили слухи, связанные с Элзой Суарес, знаменитой и очень красивой бразильской певицей в стиле самба. Меня познакомил с ней в Чили один из директоров делегации; в то время она как раз приехала туда выступать. После этого она начала встречаться с Гарринчей. Шутили, что он увел Элзу у меня – но это всего лишь пустые сплетни.

В следующем матче, последнем на групповом этапе, мы должны были выступить против Франции. Игра проходила всего через четыре дня после матча с чехами. Накануне я отыскал доктора Гослинга и умолял его: «Доктор, дайте мне обезболивающее – я очень хочу выйти на поле!» Он тут же, не колеблясь ни мгновения, ответил: «Нет, я никогда этого не сделаю». Я продолжал настаивать, а он всегда давал мне один и тот же ответ.

«Тебе нужно лечение – им и нужно заниматься. Я не дам тебе обезболивающее – это может сломать тебе всю жизнь! Я знаю, что это Чемпионат мира, я знаю, что ты – великолепный игрок, но я не собираюсь этого делать».

В тренировочном лагере товарищи по команде пытались меня подбодрить. «Ерунда, пройдет, не переживай…» Но доктор смотрел на ситуацию отнюдь не столь оптимистично, а уж ему-то было лучше знать. Лечение было очень простым. Пять дней подряд я лежал, а Марио Америко прикладывал к моим мышцам горячие полотенца. За нашей победой над Испанией со счетом 2:1 я наблюдал по телевизору. Меня заменил Амарилдо, который очень хорошо выступил – казалось, он совсем не нервничал. Когда я решил, что мне стало лучше, я попытался встать и обнаружил, что даже не могу пошевелить ногами. Я подумал, что мое состояние ухудшилось из-за того, что я так долго лежал. Но через три дня я смог встать, нога уже не так сильно болела, и ко мне снова вернулась надежда на участие в матчах Чемпионата мира. В тренировочном лагере я начал заниматься с мячом. Я не торопился, и постепенно мой оптимизм возрастал… Дни шли за днями, а вместе с ними проходил чемпионат.

10 июня мы играли против Англии в четвертьфинале и победили со счетом 3:1. Гарринча потрясающе выступил, он буквально порвал соперников, хотя англичане уже тогда демонстрировали зачатки мощной команды, благодаря которой они забрали приз четыре года спустя, в лице Мура, Гривза и Чарльтона. А потом, три дня спустя, состоялся полуфинал против хозяев, команды Чили. Я наблюдал за матчем с трибун, будучи уверенным в том, что иду на поправку, и если бы мы одержали победу, то я смог бы играть в финале.

И снова Гарринча превосходно себя показал. Он был на голову выше остальных, он продемонстрировал свой невероятный талант, выложился на полную ради команды, он был лидером, он забивал голы, его дриблинг был великолепен. Гарринча превзошел всех на Чемпионате мира 1962 года. К сожалению, после такой отличной игры и двух потрясающих голов чилийцы достали Гарринчу постоянными пинками, и в один прекрасный момент он просто дал сдачи, за что его удалили с поля. А когда он шел вдоль боковой линии, кто-то кинул в него бутылку, попав в голову, да так, что Гарринче пришлось накладывать несколько швов. Но мы все равно победили. Вава добавил еще два гола, и мы прошли в наш второй подряд финал Чемпионата мира.

Нашим соперником была команда Чехословакии, та самая, с которой мы играли, когда я получил травму. Вопреки всем ожиданиям они победили Югославию со счетом 3:1. Я в последний раз проверил свое состояние. С мячом, в бутсах, с товарищами. И так как я почти не почувствовал боли, то сообщил о своем отличном самочувствии и сказал, что могу играть. Я очень хотел участвовать в финале.

Я собирался пробить угловой – Пауло Амарал был совсем рядом – но в этот момент я почувствовал знакомую вспышку боли в паху. Никогда еще мне не было так больно… И я понял, что у меня нет никаких шансов на участие в матче. Я еле ходил.

Очень сложно описать, что я тогда чувствовал. Я был опустошен, разочарован. Я плакал, и не только от страшной боли. Мне казалось, что все это было ужасно несправедливо. После того как я изо дня на день участвовал в матчах то за клуб, то за армию, то за национальную сборную, сейчас, перед вторым важнейшим матчем в моей жизни, я вышел из игры.

Я был безутешен и просил руководство отпустить меня домой зализывать раны. Но они объяснили мне, что, оставшись в Чили, я смогу помочь поднять боевой дух команды. Доктор Пауло сказал: «Если мы будем говорить о том, что ты, возможно, еще будешь играть в финале, то наших соперников это заставит поволноваться. Им придется в последний момент поменять стратегию, поскольку они не узнают состав, пока мы не выйдем на поле…» Я понял, что он и все остальные члены руководства были правы.

Я не мог отказаться. Хоть я и не играл, я всегда принимал участие в командных обсуждениях и высказывал свое мнение. Я пытался подбодрить своих товарищей, готовящихся во второй раз стать чемпионами мира. Непросто было наблюдать за всем с трибун, подобно простому зрителю, в то время как мои друзья сражались за титул, который принадлежал и мне тоже. Это было очень тяжело, я сходил с ума от того, что просто смотрел и не мог ничего сделать. Чехи в финале были очень опасными соперниками. В команду Бразилии же вошли Жилмар, Джалма Сантос, Мауро, Зозимо и Нилтон Сантос, Зито и Диди, Гарринча, Вава, Амарилдо и Загалло. Хоть они все и стали на четыре года старше, они играли с той же страстью, что и в 1958 году; как мы хотели оставить кубок Жюля Риме у себя! Бразилия одержала победу со счетом 3:1, причем первыми забили чехи, но заменивший меня Амарилдо сравнял счет. Был ли он новым Пеле? Несмотря на то что я остался доволен победой, я не мог выбросить из головы мысли о моем месте в команде, о моем будущем как игрока.

Как только мы победили, мы все собрались в раздевалке для того, чтобы отпраздновать. И Элза Суарес там тоже была – думаю, женщина присутствовала в таком месте впервые. В то время в мире футбола слабый пол не очень жаловали, но она пришла ради Гарринчи – и это положило конец всем слухам о нас.

 

* * *

 

Мне было всего двадцать один, а меня уже знали во всем мире. Но я никогда не забывал свои корни и все то, чему научился дома, что всегда очень меня выручало. Я должен быть вежлив и добр со всеми. Я должен быть честным и ответственным. Я всегда должен быть скромным и усердно работать, отдаваясь своему делу. Я благодарен за ту дисциплину, что мне привила семья. Я получал призы, меня приглашали на приемы, меня уважали и я был известен, но при всем при этом мне хочется думать, что в целом я оставался собой, и именно мой характер помог мне преодолеть все проблемы, с которыми я столкнулся на Чемпионате мира 1962 года.

Опыт, полученный в Чили, дал мне возможность поразмыслить над своей жизнью. Семья, друзья и товарищи из «Сантоса» помогли мне восстановиться. Меня поддерживали еще в Чили, но когда я вернулся домой, бразильцы также не позволили мне унывать. Вскоре после этого, как я поправился, «Сантос» вышел в финал Кубка Либертадорес. Это южноамериканский аналог Кубка европейских чемпионов. Он был основан в 1960 году, и первые два титула получил клуб «Пеньяроль» из Уругвая. Они же были нашими соперниками в 1962 году. На первых этапах я еще не мог играть, а вот к плей-оффу, который проходил в Буэнос-Айресе, я уже поправился. Мы победили со счетом 3:0, причем я забил два гола. Помню, как болельщики-аргентинцы заполонили поле после финального свистка и порвали мою одежду – даже шорты! Это был сильный момент. Мы стали первым клубом Бразилии, получившим кубок этого соревнования.

 

Также это означало, что на Межконтинентальном кубке нам предстояло выступить против «Бенфики», чемпионов Европы. За португальскую команду играл великолепный Эйсебио, который тогда был в отличной форме. «Сантос» предпочел играть на стадионе «Маракана», а не «Вила Белмиро», поскольку на большем поле играть легче, и, кроме того, мы знали, что можем положиться на болельщиков из Рио. И снова на «Маракане» состоялся великолепный матч. Я открыл счет, удачно обойдя защитника. Затем Коутиньо забил второй гол, я – третий, но ребята из «Бенфики» упорствовали, и в итоге игра завершилась со счетом 3:2. Это давало им надежду на ответный матч.

Когда мы приехали в Лиссабон, то поняли, что «Бенфика» была настолько уверена в своей победе, что там уже говорили о продаже билетов на плей-офф. Повсюду мелькали плакаты с надписями: «Бенфика: чемпион мира». Конечно, нас это задело, но именно благодаря этому мы и смогли показать одну из знаменитых игр «Сантоса». Это был лучший матч всей моей карьеры.

Вскоре после начала матча Пепе выполнил поперечную передачу с левого фланга, и я забил мяч. Следующий гол был не менее прекрасен. Я обошел пятерых футболистов и отправил мяч прямиком в верхний правый угол ворот. Даже фанаты «Бенфики» разразились аплодисментами. Во втором тайме я снова обошел троих игроков и передал мяч Коутиньо, который и забил наш третий гол. Это было своего рода гала-представление: никто не мог меня остановить. Я забил еще два гола, подняв тем самым счет до 5:0, и, несмотря на то что «Бенфика» забила ближе к концу матча два утешительных гола, «Сантос» стал чемпионом. Это была потрясающая игра, и я никогда ее не забуду.

После разочарования в Чили для меня как будто началась новая жизнь.

 

Глава 5. Мишень

 

«Порой я думаю, что футбол был придуман именно ради этого волшебного игрока».

Бобби Чарльтон, английский футболист, чемпион мира

 

Сегодня футболисты, возвращающиеся домой с Чемпионатов мира, пользуются невероятными привилегиями и окружены королевской роскошью, о чем мы в наше время и подумать-то не могли. Забавно вспоминать, как я, вернувшись в «Сантос» из Чили в 1962 году, все еще жил с Зокой и товарищами у доны Жоржины. Повседневный быт для нас почти не изменился.

На поле же ко мне стали относиться иначе. Я уже не был юным дарованием, интригующим новичком, я был чемпионом мира, и меня воспринимали как серьезного соперника. В 1963 году я играл за «Сантос» в более чем пятидесяти матчах, проходивших за границей. Нас приглашали не только потому, что тренеры хотели насладиться нашим стилем, ритмом, креативностью. Они еще стремились понять, как нас одолеть, им было важно узнать, есть ли у нас слабости, а если есть, то какие; им было интересно, как ослабить отдельных игроков, какие грязные приемы можно при необходимости использовать. Многие тренеры говорили своим командам «яростно» играть против нас, и, несомненно, искусство футбола от этого сильно страдало. Защитникам давали указания опекать меня, где бы я ни находился, что порой доходило до абсурда. Помню, как иногда мне приходилось уйти с поля, чтобы завязать шнурки, а рядом со мной стоял защитник, на полном серьезе наблюдающий за тем, как я наклоняюсь к бутсам.

Дома соперники также не давали нам спуску. Помимо физической нагрузки приходилось сталкиваться и с психологической – футболисты всегда старались разозлить противника, чтобы получить ответную реакцию или удалить игрока с поля. Но и я не лыком был шит. Никогда не забуду матч против «Васко да Гама» на «Маракане» в феврале 1963 года. «Васко» побеждал со счетом 2:0, притом что до конца матча оставалось совсем мало времени, и Фонтана с Брито начали надо мной глумиться. «Где же так называемый Король?» – издевался Фонтана. Брито тоже подключился и выкрикивал: «Где нападающий «Сантоса»? Он у них есть вообще?» Я забил гол, но они не прекращали издеваться – настолько они были уверены, что победа уже в их руках. Но в последние мгновения игры я забил еще один гол, подаривший нам ничью. Я подобрал мяч из ворот, подбежал к Фонтане и вручил ему мяч со словами: «Держи – передай маме. Это подарок от Короля».

У каждой страны свой стиль игры, свой футбольный характер – и у нас, несомненно, была индивидуальная манера, хотя в то время она еще только развивалась. Игра бразильцев в основном базировалась на контроле мяча, на аккуратных касаниях, на пасах, продвигающих команду по полю. Все это создавало атакующий стиль, который одновременно был и эффективным, и зрелищным. Характер игры аргентинцев в чем-то был с нами схож, но они, наши вечные соперники, играть против которых очень сложно, всегда были несколько спортивнее. Одним из тяжелейших матчей той эпохи был второй финал «Сантоса» в Кубке Либертадорес в 1963 году. Мы играли против «Бока Хуниорс» у них дома, на стадионе «Ла Бонбонера» в Буэнос-Айресе. Гостям на этом стадионе обычно жутко тесно: зрители находятся слишком близко к полю. А страстные болельщики «Бока» известны своим хулиганским поведением. Они кричали нам: «Macaquitos de Brasil» («Бразильские обезьяны») – кровь у нас закипала, но меня на самом деле никогда не задевали такие расистские кричалки. Это случалось постоянно. Мы огрызались в ответ, и когда раздавался свисток, борьба разворачивалась уже на поле.

 

Во время того матча аргентинцы особенно усердно меня опекали. Физических контактов было очень много. Меня толкали, пинали, сбивали с ног. Один раз аргентинец внезапно напал со спины и порвал мне шорты. Если бы такое случилось сегодня, то он получил бы красную карточку, но тогда их еще не существовало. И как я должен был продолжать играть в таком виде? Запасную пару мне принес массажист, и мне пришлось переодеваться прямо в центре поля (в окружении товарищей, пытавшихся хоть как-то скрыть меня от глаз болельщиков).

Стадион взорвался, когда «Бока» забил первый гол, но затем я аккуратно передал мяч Коутиньо, который сравнял счет. Атмосфера была крайне напряженная. Когда до конца оставалось всего восемь минут, я забил победный гол, получив передачу Коутиньо, обойдя защитника и отправив мяч прямо в левый угол ворот мимо двух других соперников. Я никогда еще не испытывал такой радости и такого облегчения. Я пребывал в состоянии эйфории. «Сантос» снова стал чемпионом Южной Америки.

На этот раз нашим соперником на Межконтинентальном кубке был «Милан». Первый матч проходил в одноименном городе, и хоть я и забил дважды, мы все равно проиграли со счетом 2:4, а я получил травму. Местом действия финала опять был выбран стадион «Маракана». Ни я, ни Зито не могли играть, но «Сантос» показал, что помимо нас в клубе есть еще много сильных футболистов. Мы победили со счетом 4:2, а затем в плей-оффе – с 1:0. «Сантос» стал двукратным чемпионом мира, как и сборная Бразилии.

Мы решили выразить свою благодарность болельщикам из Рио, которые всегда нас очень поддерживали во время международных матчей на «Маракане», и устроили товарищеский матч с «Флуминенсе». Каждый игрок «Сантоса» надел футболку какой-нибудь команды Рио. Я не хотел привязываться к символике больших клубов, чтобы не демонстрировать свои предпочтения; вместо этого я выбрал цвета маленькой команды «Олария» из северного пригорода Рио.

 

* * *

 

Мне нравилось играть за границей. Нас всегда тепло встречали, нам аплодировали тысячи фанатов. А еще благодаря таким поездкам мы многое узнали о европейском стиле игры. Англичанам нравились традиционные длинные пасы с поперечными передачами центрфорварду и продуманные дальние или не очень удары головой в конце. Стиль восточноевропейских команд, чехов, поляков и русских, был ближе к манере южноамериканских клубов – особенно венгров, чей футбол был невероятно красив. Итальянцы всегда полагались на сильную защиту, что многие называли «антиигрой», однако в контратаке такой стиль производил сногсшибательный эффект. Клубы из Скандинавии, Бельгии и Голландии демонстрировали сплоченность и хорошую стратегию.

Со временем соревноваться с европейскими командами становилось все сложнее. Они отличались лучшей физической подготовкой, прибегали к опеке в качестве основной защиты и на самом деле порой даже слишком усердствовали в этом. Их тренеры отлично потрудились. Они часами анализировали нашу технику и продумывали все более мудреные стратегии, чтобы помешать нам играть в привычном для нас стиле. Помню, как однажды один игрок очень усердно меня опекал, и я сказал ему: «Ты предпочитаешь честную игру или как? Я тоже умею бить, знаешь ли…». Порой это срабатывало. Так я мог избежать травм. Латиноамериканцам никогда не нравилось давление опекающих их игроков, им было не по душе физическое доминирование, которое в итоге стало чертой самого распространенного футбольного стиля. Стоит ли винить в этом тренеров? Учили ли они игроков сдерживать наши умения и технику своими профессиональными навыками? Не знаю. Я виню судей, которые по-своему интерпретировали правила и оставляли грубую игру безнаказанной.

Тем временем мы тоже должны были идти в ногу со временем, футбол развивался, и в 1964 году мы сделали в этой области большой шаг, который для меня лично будет иметь огромное значение. «Сантос» взял профессора Жулио Маццеи на должность технического инструктора, который должен был следить за всеми аспектами физической подготовки команды. «Сантосу» очень повезло – Маццеи успешно работал с «Палмейрас» в Сан-Паулу и помог им завоевать титул Паулисты, а также победить в двух матчах против «Сантоса». Он учился в США и был образованным, опытным и очень прогрессивным человеком. Приход Маццеи стал настоящим откровением для моих товарищей, меня и всей команды. Медленно, но уверенно между нами установились великолепные взаимоотношения, со временем мы стали хорошими друзьями. Маццеи изменил наши тренировки. Он был учителем от Бога, и мы могли советоваться с ним по любым вопросам, как в индивидуальном, так и групповом порядке: он садился, выслушивал и занимался вопросом до тех пор, пока не находилось решение. Он открыл нам глаза на то, как нам следовало вести себя на людях – в отелях, аэропортах, во время нашего пребывания в разных городах.

В ходе одной поездки я почувствовал, что могу отпустить некоторые призраки 1962 года. Мы вернулись в Чили, в Сантьяго, в январе 1965 года, и именно там состоялся один из самых волнующих матчей моей карьеры. Нашим соперником была национальная сборная Чехии, та же команда, с которой мы играли на Чемпионате мира 1962 года, – единственным отличием от предыдущего матча, пожалуй, было то, что я выступал за «Сантос», а не за Бразилию. Я помнил, что не мог играть в финале Чемпионата мира против этих самых чехов, а теперь у меня появился шанс встретиться с ними снова и показать, на что я способен. На Национальном стадионе был аншлаг, и в ходе ожесточенной борьбы мне удалось забить три гола. В результате мы выиграли со счетом 6:4. На следующий день чилийские газеты написали, что это был «матч мечты».

Профессор Маццеи много помогал мне в первые месяцы после приезда. Он не только объяснил мне, что я уже вырос, стал полноправным членом «Сантоса» и сборной, а также напомнил, что у меня есть определенные обязанности как перед футболом, так и перед семьей. Отчасти благодаря его влиянию, прямому ли или же косвенному, я решил официально оформить наши отношения с Роземери. К 1965 году мы встречались уже семь лет, и в последние годы я неоднократно поднимал вопрос о свадьбе, но каждый раз она говорила, что было слишком рано. Однажды между нами состоялся серьезный разговор – она снова сказала, что нам следовало подождать, но на этот раз я был непреклонен. В выходные я собирался отправиться с ее папой на рыбалку, и я сказал Роуз, что буду просить у отца ее руки.

Я был вполне уверен в том, что он даст нам свое благословение – в конце концов, я продемонстрировал свою любовь к Роуз, ухаживая за ней годами, и он знал, что я хорошо зарабатывал и мог ее содержать. Я уже переехал от доны Жоржины. Пожив немного с Пепе Гордо, согласно условиям моего нового контракта с «Сантосом» я перебрался в собственный дом – просторный коттедж неподалеку от пляжа. Вскоре я перевез в него свою семью – дом был достаточно большой, и мы все могли там с комфортом разместиться; в конце концов, он был в несколько раз больше нашей крошечной лачуги в Бауру. Со мной жили дона Селесте, Дондиньо, дядя Жоржи и бабушка Амброзина, брат Зока и сестра Мария Лусия, и мне казалось, что я должен был привести в дом Роуз в качестве моей жены.

И вот мы с ее отцом, Гильерме, отплыли в маленькой рыбацкой лодочке, и я рассказал ему о том, что хочу жениться на его дочери. Но вместо того чтобы засиять от радости и крепко меня обнять, он просто кивнул и сказал: «Посмотрим. Я обсужу это с женой, как вернемся». Казалось, вечер никогда не настанет, так долго тянулось время. Но, в конце концов, мы вернулись к ним домой и сообщили доне Идалине новости – слава богу, хоть она этому обрадовалась. Она сказала, что понимает, почему так долго мы не решались на свадьбу. И, наконец, состоялась наша помолвка.

Несколько месяцев спустя в один прекрасный день во время карнавальной недели в 1966 году мы с Роуз поженились. Церемония была очень скромной, мы пригласили всего нескольких друзей – наши с Роуз семьи, свидетелей. Она взяла мою фамилию – Насименту – в дополнение к своей, Шолби.

В прессе ходило много слухов о нашей свадьбе, но почти все они были абсолютной чепухой. Поговаривали, будто венчать нас должен был сам папа римский (хоть мы и встретились с ним во время медового месяца); будто мы пригласили столько гостей, что вынуждены были арендовать стадион «Пакаэмбу» для проведения церемонии. (На самом деле, я сказал Роуз, что если бы мы пригласили всех желающих, то пришлось бы арендовать стадион «Маракана»…) Понятно, что это событие вызывало много кривотолков, но некоторые заходили слишком далеко. Меня очень задели несколько статей, в которых осуждалось то, что я, черный, женился на белой женщине. Расовые различия никогда не были проблемой для нас с Роуз – мы просто любили друг друга – и меня попросту шокировала мысль о том, что на свете существуют журналисты, которые зарабатывают на жизнь подобными комментариями.

Как только стало известно, что церемонию мы будем проводить до