Рождество Христово на разъезде 809

Сегодня – Филипповки, память святого апостола Филиппа.Завтра начало Рождественского поста. В моем жилище, домике путевого обходчика свет только в кухоньке, где, треща поленьями, жарко топится плита и в кастрюльке, исходя аппетитным паром, варятся мясные щи из квашеной капусты. На пороге, умильно наклонив голову и навострив уши, сидит моя собака –  Жучок. Она беспрерывно облизывается, зевает, потягивается и виляет хвостом в нервном ожидании ужина. Было слышно, как стуча по рельсам, мимо пронесся восьмичасовой экспресс. Я взглянул в окно, где были еще видны красные огоньки последнего вагона и тянулись вихри легко взметнувшегося снега.

– А знаешь ли ты, Жучок, что сегодня заговенье на Рождественский пост? Тебе тоже кое-что перепадет. Сейчас помолюсь – и за стол.

Жучок понял мои слова и одобрительно застучал по полу хвостом.

Надо сказать, что я человек одинокий, верующий сызмальства. Когда-то была у меня и семья, но в голодные послевоенные годы Бог всех прибрал. Один за другим все ушли в лучший мир от голода и болезней. Хорошо бы и мне вслед за ними, но Господь рассудил по-своему, и я остался жить одиноким бобылем. Нанялся я на железную дорогу путевым обходчиком, так и живу, и кормлюсь около нее со своей собакой. Из деревни я принес сюда хорошие иконы, Библию и Следованную Псалтирь –  книгу увесистую, с медными застежками. В ней есть все: и Часы, и Вечерня, и Утреня, и Святцы с тропарями, Обедница и сама Псалтирь. Иконы у меня вставлены в божницу собственного изготовления. Есть и свечи и лампадки. В лампадках налито масло растительное – рафинированное. Оно горит чистым огоньком без копоти. Вазелиновым маслом я не пользуюсь, потому что оно из нефти. Мне старец-монах из Псково-Печерского монастыря сказал, что масло в лампадке  – это жертва Богу, и оно должно быть такое, какое сам потребляешь. А лить в лампадки веретенное масло, или вазелин есть грех перед Богом... А свечи сам катаю из пчелиного воска.

Перед трапезой я помолился. Может быть, дольше обыкновенного, потому что Жучок стал скулить и тянуть меня зубами за сапог. Ему я положил в плошку вчерашней каши и много вареных костей, которые он тотчас же принялся обрабатывать. Я хотел поправить откатившуюся кость, но он зарычал на меня, клацнул зубами и накрыл кость лапой.

–  Вот дурачок, да не нужна мне твоя кость. У меня на нее уже и зубов-то нет.

Услышав, что я не обижаюсь, он виновато завилял хвостом.

Всю ночь была большая метель и шел снег. Утром я с трудом открыл заваленную сугробом дверь. На дворе еще не рассвело, и я услышал, как, шумя щетками, по рельсам прошел снегоочиститель. В первый день поста, согрев и выпив чай с хлебом, я взял ящик с инструментами, флажки и сигнальный фонарь и пошел в обход своего участка. Было еще сумрачно, и приходилось сильно напрягать зрение, чтобы осматривать рельсы и особенно стыки, где может таиться беда. Мимо тяжело прогромыхал нагруженный щебенкой и углем товарняк. Он тянулся и тянулся, казалось, что ему не было конца. Напротив моего домика-сторожки стоит столб-указатель с надписью «809 км». Каждое утро Жучок, подняв заднюю лапу, совершал у этого столба свой собачий ритуал, подтверждая, что он еще жив и является владельцем этих мест, хотя других собак на десятки километров в округе не было, но зато водились довольно крупные, весьма свирепого нрава волки, которые запросто могли слопать самого Жучка вместе с его хозяином. Поначалу я таскал с собой ружье, но потом увидел, что это ни к чему: волков отпугивал запах стальных рельс и шум проходящих поездов, и подходить к линии они опасались. По обеим сторонам пути стояли нетронутые еловые леса, называемые краснолесьем. И мой Жучок бежал рядом, но в лес не уклонялся, так как понимал, чем это для него может кончиться.

Пост для меня праздник. Я его жду и встречаю с радостью и готовлюсь к постам еще с лета. Во-первых, насушил грибов, засолил капусту и огурцы, запасся крупами и рыбными консервами. Конечно, магазинов здесь не было. Магазин сам приезжал ко мне по рельсам два раза в месяц. Пост у меня проходил хорошо, спокойно. Ругаться и злобствовать мне было не на кого, и в душе сохранялся мир и покой. А что касается постной еды, то из овсянки я готовил кисель. Он застывает, имеет приятный кисловатый вкус и присутствует у меня на всех постах. Картошка у меня своя, об этом и говорить не приходится. Грибной суп. Без него нельзя. Ну там разные каши, конечно, кислая капуста. А по воскресеньям еще открываю рыбные консервы. Эх, была бы река, так не открывал их, но, к сожалению, реки нет. Значит, не везде она бывает.

Находишься днем, к вечеру все кости болят. Ох, нелегкая служба путевого обходчика! Но считаю, что это Божие дело, потому что я отвечаю за сохранность всего дорожного устройства на моем участке. Случись что, даже страшно подумать, как начнут кувыркаться вагоны под откос, а ведь в них сотни людей и детишки… И что тогда?! Вот то-то и оно, что всегда надо трезвиться и помнить, что тебе доверено.

Одного мне не доставало здесь – это храма Божия. С отпуском было сложно, и я его не брал, опасался, что без меня сменщик запустит участок. А насчет храма себя утешал тем, что кроме меня на наших просторах живут же люди, а храмов-то мало, или совсем нет. Иногда в душе поднимается ропот: как это так? В некоторых местах церкви буквально у людей под носом, а они не ходят. У меня же была большая потребность пойти в храм, да вот беда – некуда. Но все же я благодарил Бога, что живу здесь без искушений, что есть у меня святые образа, Библия, Следованная Псалтирь. Как хорошо, когда придешь после обхода участка усталый, замерзший, а на тебя из божницы святые лики смотрят, лампадочка теплится. Сразу и усталость куда-то пропадет, и на душе легко и благостно. Бывали и неприятности, особенно при больших морозах. Мороз, он на все действует, в том числе и на металл. Да ведь это надо заметить, разглядеть, поставить предупредительные сигналы, вызвать по телефону ремонтную бригаду. Но, слава Богу, все обходилось благополучно, и на моем участке беды не случалось. Так вот придешь домой усталый, замерзший, согреешь себе суп, поешь горяченького, чаю попьешь. Все, слава Богу! Затем, с легким сердцем встанешь в святой уголок на молитву. Акафист почитаешь Пресвятой Богородице или Иисусу Сладчайшему, а без этого здесь можно было бы спиться или умом тронуться. Потому что без Бога человек как бы в одиночестве пребывает. А раз так, то с ним самое худое может приключиться. Вот стоишь себе перед иконами и поешь:

Радуйся, Ангелов многословущее чудо;

Радуйся, бесов многоплачевное поражение.

Радуйся, Свет неизреченно родившая;

Радуйся, Невесто неневестная.

Поешь и чувствуешь, что все они с тобой: и Ангелы святые, и Матерь Божия, и Сам Христос. И умиление на душе, и слезы на глазах.  И после этого кто на нас, если с нами такие Силы Небесные?!

Я слышал, что некоторые не выносят одиночества, а я привык и страха у меня нет, хотя кроме волков в лесу и всякая нежить водится. Особенно в этой русской лесной пустыне бесов-то полным-располно. Но где их нет? Если их миллионами с неба на землю Архангел Михаил сбросил? Но ко мне им до сих пор подступа не было.

Еще когда я жил в миру – потому что теперь я живу вроде монаха-пустынника, конечно не совсем так, но похоже, –  так вот, когда я жил в миру, то Псково-Печерский старец-монах поведал мне, ссылаясь на Блаженного Августина, что проникнуть в душу может лишь Тот, Кто ее создал. Это крепко запало мне в память и служит хорошей защитой от врагов невидимых. Еще тогда старец говорил, что демоны, хотя и не могут проникнуть в душу, но могут проникнуть в наши тела и изменять наше сознание в сторону зла и богоборчества. А когда я пожаловался старцу, что боюсь одиночества и не могу начать работать путевым обходчиком, то он сказал мне, что одиночество в зрелом возрасте есть благо и ступень к познанию Бога.

Старец разрешил все мои вопросы, и одиночество меня теперь не только не страшит, но даже радует. Раньше я многого не понимал. Например, апостол Павел говорил: «Молитесь постоянно», –  но как?! Я этого долго не мог понять, но со временем Бог дал мне разумение. А все оказалось очень просто: Бога надо всегда иметь на сердце и из ума Его не выпускать. В этом чувстве, что Господь всегда со мною, я думаю, что исполнил завет апостола Павла.

Сегодня праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, а на дворе непогода, ветер наметает сугробы, завивает лентой снега, и его порывы все более и более крепчают. Опять слышу, как в предутренней тьме, подавая гудки, прошел снегоочиститель. Разлеживаться не приходится, и я говорю себе: «Вставай, раб Божий Петр, бери лопату и метлу и начинай чистить разъезд от снега».

Разъезд – это такой рельсовый придел сбоку основного пути, где могут отстаиваться поезда, если они выбились из графика движения. Праздник – не праздник, а идти надо. Раньше думал, что работать в праздники –  грех, потом понял, что есть должности среди людей, когда человек обязан работать каждый день. И как не крутись, как не вертись, а работать выходи. Вот и меня Господь к такой должности приставил. Иногда и на Пасху приходится работать. Да простит меня Создатель!

Помолился я, выпил чаю, подпоясался потуже и вышел с лопатой чистить разъезд. Когда очистил, смотрю – едет паровичок с вагон-магазином и встает на разъездной путь. В магазине – Клава-продавщица, баба занозистая и всегда меня искушающая.

–  Ну что, Петр, ты все один горюешь? – смеется она

–  Да, все один, Клава.

–  Так бери меня к себе в помощники. Я – женщина одинокая и еще не старая.

–  Ты все шутишь, Клава, да здесь ты и месяца не выдержишь, сбежишь! Так что катайся уж в своем магазине. Правду я говорю, Жучок!?

Жучок замотал хвостом, потянулся и издал какой-то визг. Клава бросила ему конфетку, которую, клацнув зубами, он поймал на лету.

После обхода участка я почувствовал себя очень усталым и, выпив кружку воды, повалился на топчан. Спал я часа два, пока не разбудил меня телефон. Начальство предупредило, что пройдет особой важности воинский эшелон и чтобы у меня было все в порядке, как говорится, комар носа не подточил.

– Будьте спокойны, –  сказал я,  –  не подточит. Только что все пути проверил.

– Ну смотри,  – сказали в трубке, –  головой отвечаешь.

 Пришлось опять идти и еще раз все проверять. К вечеру вернулся совсем без ног. Поел холодной картошки в мундире, прочел молитвы на сон грядущим и рухнул на постель. Так я отпраздновал Введение во храм Пресвятыя Богородицы.

Так незаметно катился день за днем и подошел Никола Зимний. У меня было два образа Угодника Божия: который в митре – это зимний, а простоволосый – Никола летний. День был солнечный, морозный, снег так и искрился на солнце, даже пришлось надеть дымчатые очки. Перед этим прошел снегоочиститель, на две стороны разметая снежную пыль, и путь был чистым. Отливая голубизной, стальные рельсы уходили в даль. Небо синее, ясное, без единого облачка. Жучок, не отставая, бежал около ноги. Мимо, тяжело громыхая по рельсам, прошел эшелон с военной техникой, прикрытой брезентом, и часовыми с автоматами и шубами до пят. Один из них помахал мне варежкой и бросил замерзшую буханку солдатского хлеба. Я ее положил в сумку, дома отогрел в духовке. Хлеб был свежий, душистый и вкусный. Вечером почтил акафистом Николу Чудотворца: «Возбранный чудотворче, и изрядный угодниче Христов».

Уже и Рождество было не за горами, и мы с Жучком собрались за елкой в лес. Я встал на лыжи, взял ружье и топорик и, помолясь, заскользил по снегу. Жучок прыжками носился по глубокому снегу, обнюхивая каждый куст, и был в веселом собачьем возбуждении. Мы углубились в лес, и я подумал: может, Господь пошлет нам какую-нибудь дичь на праздник. Ходили мы долго, но не напрасно: мне удалось подстрелить крупного глухаря. Я привязал его за лапы к поясу. На выходе из леса присмотрел ровненькую пушистую елочку, срубил ее и, обвязав веревкой, закинул за спину. На Рождество в магазинчике у Клавы я запасся всякими деликатесами, а также кое-какие бутылочки прихватил. Бывает, что дорожный мастер на дрезине заедет, или еще кого Бог пошлет.

Эта ночь была тихая, всю округу леса, поля и стальной рельсовый путь осветила луна. Я мирно помолился, лег и незаметно уснул. И Бог этой ночью послал удивительный сон. Как будто темный лес раздвинулся, рельсовый путь стал широким и с восходом солнца по рельсам медленно движется большая каменная церковь. Крест так и сияет на солнце, двери храма раскрыты и оттуда слышится чудное пение тропаря Рождеству: «Рождество Твое Христе, Боже наш, возсия мирови свет разума: в нем бо звездам служащии, звездою учахуся, Тебе кланятися солнцу правды, и Тебе ведете с высоты Востока: Господи, слава Тебе». И такая у меня была сладость на сердце, что проснулся весь в слезах.

В канун Рождества мороз разукрасил окна белыми пальмами и цветами. Я вымыл лампадки, налил в них свежего масла, смахнул пыль с икон и протер их растительным маслом, как это делала покойная мать. И они у меня заблестели, краски оживились, стали яркими, сочными. Поверх божницы повесил расшитое полевыми цветами полотенце. Вымыл пол, снял в углах паутину. В общем, приготовился встречать Рождество. В Сочельник приготовил сочиво из риса, изюма и меда. И вечером, когда на небе показалась первая звезда, ел его. С темнотой, зажег все лампадки, свечки и читал по Следованной Псалтири Царские часы и Великую вечерню. В домике было празднично, тепло, и на тумбочке красовалась наряженная елка. На утро Рождества встал рано и пошел с Жучком в обход участка. День обещался быть солнечным и морозным. Я шел и вспоминал свой чудный волшебный сон. И надо же такому присниться! Как в сказке...

На участке был полный порядок, и мы возвращались назад. Когда уже подходили к 809-му  километру, я взглянул на разъезд и оторопел: я не верил своим глазам. На разъезде, сияя золотым крестом, стояла белая церковь. Не помня себя от радости, я побежал к ней. Это был поезд из трех вагонов, последний вагон был церковью – он был покрашен белой краской и увенчан позолоченной небольшой луковкой и крестом. Меня встретили двое священников, благословили и рассказали, что правящий архиерей распорядился проследовать им по линии, совершать службы, требы, крестить больших и маленьких и проповедовать Евангелие. Начальник дистанции сказал им, чтобы не проехали мимо моего разъезда, потому что для меня их приезд будет большой радостью. Я сбегал домой, переоделся в новую одежду и вернулся назад. Пока бегал, все думал, что не забыл меня Господь, и даже сон вещий был. Церковь была хотя небольшая, но самая настоящая: с солеей, клиросами, иконостасом и Царскими вратами. По стенам были развешены иконы, а посередине тянулась ковровая дорожка. Батюшка исповедовал меня долго, так как грехов за годы накопилось немало. Второй батюшка в это время совершал проскомидию, чтец за аналоем монотонно читал часы. Наконец, Царские врата отворились и батюшка провозгласил: «Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков». Хор из четырех певчих протяжно пропел: «Аминь». После ектении хор благостно пропел первый антифон. Служба была длинная, по чину Праздника. Трудно даже сказать, какую великую радость я испытывал, слушая Божественную литургию. После причастия я осознал, что Сам Христос вошел в меня, и тело мое стало легким и молодым, а в груди разлилась необыкновенная теплота, а сердце билось радостно и быстро.

После литургии я всех пригласил к себе в дом на праздничную трапезу, откушать чем Бог послал. Я выставил на стол все, что у меня было. Посередине красовался жареный глухарь с картофелем, рядом копченый медвежий окорок, миска с маринованным омулем, рыбные консервы и, конечно, наш традиционный русский винегрет. Было там и спиртное. Батюшки встали и прочли молитвы перед трапезой и благословили ястия и пития. Сидели часа два, пока все не опустошили. Жучку кинули кость от окорока. Все остались довольны и благодарили за угощение. Напоследок еще пили чай. Затем пропели «Достойно есть» и тропарь Рождеству. Священники благословили мое жилище, и все направились к поезду. Я их провожал вместе с Жучком.

Я встал в голове поезда и держал в руке зеленый флажок. Машинист дал прощальный гудок, и поезд тронулся. Постепенно набирая скорость, он скрылся вдали. Последний раз блеснул золотой крест, и все кончилось.

Так прошло Рождество Христово на разъезде 809 в Сибирской тайге.