Аристотель. Риторика. 2, 20

Городская литература

Фаблио (12-14 вв.), ок. 140 произведений.

Жонглеры Рютбёф, Гююн, Готье Длинный,

Фаблио-анекдоты

Фаблио-рассказы

Фаблио-сатиры

Пышнозадый Беранжье

Я к побасенкам страсть питаю,
Я без конца их сочиняю
И, чтобы позабавить вас,
Начну диковинный рассказ
О том, как жил в краю Ломбардском,
В своем родном поместье барском,
Один дворянчик, чья жена
Была пригожа и умна,
А сам он был спесивым, жадным,
А также трусом преизрядным
И прирожденным хвастуном:
Зальет себе глаза вином -
И ну болтать, что в целом мире
Он всех сильнее на турнире.
И каждый день, чуть рассвело,
Усаживался он в седло
И, до зубов вооруженный,
Спешил в соседний лес зеленый;
Приехав, озирался там-
Не увязался ль по пятам
За ним случайный соглядатай, -
Потом на груше сучковатой
Свой щит тяжелый вешал он
И, меч доставши из ножон,
Рубил тот щит остервенело,
Так, что в ушах его звенело,
Осколки сыпались вокруг
И вздрагивал могучий сук.
Насытившись забавой ратной,
Он отправлялся в путь обратный:
Копье в руке, щит за спиной -
Чем не храбрец, чем не герой!
Въезжал во двор с лицом суровым
И гордо объявлял дворовым,
Что в одиночку смог опять
Десяток рыцарей помять,
Но и ему пришлось несладко,
Хоть он не робкого десятка.
Развесив уши, стар и мал
Хвастливым россказням внимая
И вся Ломбардская земля
Дивилась подвигам враля.

Вот раз жене он говорит:
"Подайте-ка мне новый щит,
Копье, и меч, и шлем чеканный:
Я вновь спешу на подвиг бранный,
Навстречу вражеских полков".
Сел на коня - и был таков.
В дремучий лес он приезжает,
Щит к дикой груше прицепляет,
Потом, подмышку взяв свое
Тяжеловесное копье
И всколыхнув лесную крону,
Вонзает в щит его с разгону,
Аж искры в стороны летят,
И так - подряд раз пятьдесят,
Покуда древко не сломалось
А от щита труха осталась.
Тут наш герой угомонился, -
В свое именье возвратился,
Игрой натешившись сполна.
Дивуется его жена,
Что он вернулся раньше срока,
Но покорежил щит жестоко,
Как будто ездил на турнир,
И говорит: "Не знаю, сир,
Какая вами рать разбита,
Но щит у вас похож на сито".
"Семь рыцарей, - он ей ответил, -
В глухом лесу я нынче встретил,
Бойцов отважных и лихих,
И в схватке ранил четверых;
Они мечи со мной скрестили
И весь мой щит изрешетили,
А трое испугались схватки,
Улепетнули без оглядки,
И я не стал их догонять".
Тут дама начала смекать,
Что муженек ее морочит
И выглядеть героем хочет:
Кому-кому, а ей известно,
Что он ни разу в схватке честной
Оружье не скрестил ни с кем,
А только хвастается всем,
Расписывая без запинки
Немыслимые поединки.
Задумавшись над эти делом,
Она своей душой и телом
Клянется вызнать до конца
Про все проделки храбреца:
Куда он ездит, с кем дерется,
И как герою удается
С разбитым вдребезги щитом
Твердить о подвигах потом.
Так про себя она решила,
Но ни словца не проронила.
А муж доспех с себя снимает,
Супругу крепко обнимает
И, ей на грудь главу склоня,
Воркует: "Вы должны меня
Любить, лелеять, почитать -
Ведь в целом мире не сыскать
Подобных мне на поле брани,
Дойди хоть до самой Бретани".
"Мой добрый сир, - жена в ответ, -
Я знаю, вам подобных нет,
Но я б сильней гордилась вами,
Своими увидав глазами,
Что вы в сраженье хоть куда".
"Поверьте раз и навсегда,
Что я храбрей на самом деле,
Чем вам о том твержу в постели".
Тут наш герой не смог сдержаться -
И ну с женою целоваться,
Поцеловал раз пять иль шесть,
Потом они уселись есть,
А после ужина кровать
Зовет супругов почивать.

Наутро, только солнце встало,
Откинул рыцарь одеяло
И, торопясь к своей потехе,
Велит подать себе доспехи,
Берет копье и новый щит
И так супруге говорит:
"Я в этот лес поеду снова,
Надеясь одолеть любого,
Кто встретится мне на пути:
Ему от смерти не уйти,
Коль сразу не захочет сдаться
И вздумает сопротивляться".
"Что ж, в добрый путь", - в ответ жена.
И вот он сел на скакуна
И прочь помчался со двора,
А дама, что была мудра,
Решила вслед за ним пуститься,
Чтоб самолично убедиться,
Уж так ли храбр он и удал,
Как в том супругу убеждал.
В доспехи мигом облачилась
И рыцарем оборотилась:
В руках - копье, на шее - щит,
И меч у пояса висит.
На лоб надвинула забрало,
Вослед за мужем поскакала,
Вцепившись крепко в повода.
И вмиг домчалася туда,
Где наш герой в лесу густом
Сражался с собственным щитом
Так яро и ожесточенно,
Что лес вокруг дрожал от звона.
Потешной увлечен борьбой,
Не сразу он перед собой
Заметил всадника в кольчуге,
А увидав - застыл в испуге:
Ведь тот копьем ему грозит
И звонким голосом кричит:
"Эй, сир вассал, кто дал вам право
Такие глупые забавы
В моих владеньях затевать
И попусту свой щит ломать?
Ну что он сделал вам дурного?
Щит беззащитен, право слово!
Так выслушайте же мой сказ:
Я защищу его от вас.
Нам с вами надлежит сразиться,
И не удастся уклониться
От этой битвы вам никак".
Услышав это, наш смельчак
Враз позабыл свои ухватки,
Душа его уходит в пятки
И уж такой берет испуг,
Что он роняет меч из рук.
В какую сторону кидаться?
Как с грозным рыцарем сражаться?
От страха он ни мертв, ни жив.
А дама, меч свой обнажив,
Летит к нему на всем скаку -
И трах плашмя по шишаку
Да так, что гром в лесу раздался!
В седле наш рыцарь зашатался
И, не признав своей жены,
Со страху наложил в штаны.
Теперь и малое дитя
Могло б с ним справиться шутя,
Так что уж говорить о даме:
Взяла бы голыми руками,
А он не молвил бы словца.
И вот супруга храбреца
Взялась над мужем потешаться:
"Не вам, вассал, со мной тягаться!"
А тот пощады стал просить:
"Клянусь вам больше не ходить
По вашим землям никогда
И не чинить щитам вреда,
Уж только вы позвольте мне
Живым отправиться к жене".
"Ну нет, - упорствует жена, -
Вам надо заплатить сполна
За вашу наглость, а не то
Вас больше не спасет никто.
Мои условья таковы:
Я вам подставлю зад, а вы
Извольте-ка сойти с коня
И в зад поцеловать меня,
Тогда мы и заключим мир".
"Я ваш приказ исполню, сир,
Не медлите же, я вас жду".
Жена ему в ответ: "Иду".
И вот сошла она с седла,
Повыше платье задрала,
[…]
"Зачем мое вам имя знать?
А впрочем, ладно, так и быть,
Придется вам его открыть,
Хоть в мире ни один барон
Подобных не носил имен;
Не след скрывать его уже:
Я - Пышнозадый Беранжье,
Гроза для труса и лжеца".
Затем она на жеребца
Садится, к дому поспешает
И тут же в гости приглашает
К себе любезного дружка,
Болтает с ним у камелька,
Потом в постель они ложатся -
И ну любиться-миловаться!

Тем временем и наш герой
Вернулся из лесу домой,
Забыв про свой турнир позорный,
И был с почетом встречен дворней:
"Успешно ли, наш добрый сир,
Прошел ваш нынешний турнир?"
"Конечно! Я в нем победил
И весь наш край освободил
От тех, кто нам желал войны", -
И тут же шасть в покой жены.
Глядит, а там она тишком
Вовсю милуется с дружком
И вовсе не спешит при этом
Супруга одарить приветом.
Не смог он страшный гнев сдержать,
Стал ей жестоко угрожать:
"Да как вы, тварь с душой змеиной,
Дерзнули спать с чужим мужчиной?
От смерти вам спасенья нет!"
А дама рыцарю в ответ:
"Ах, это вы, мой храбрый витязь?
Довольно вам кричать, уймитесь,
А если будете вопить,
Я знаю, чем вас осадить.
Пойду к сеньору Беранжье
(А вы знакомы с ним уже) -
Уж он-то, воин с пышным задом,
Вас усмирит единым взглядом!"
Услышав это, наш герой,
От изумленья сам не свой,
Подумал только: "Вот те на!
Прознала обо всем жена," -
Но не промолвил ни словца,
Меж тем как дама до конца
Свои забавы довела
И заодно преподала
Урок и мужу, и всем прочим
Героям, до вранья охочим.

Завещание осла.

Между прочим, если человек умеет хорошо зарабатывать и при этом еще и широко жить хочет, никуда ему не деться от клеветников и за­вистников. Приглядитесь, кто и как у него за столом гуляет — из де­сяти шесть его очернят при всяком удобном случае, а девять — от зависти готовы помешаться. А при людях спину перед ним гнут и ле­безят.

Я это к тому, что был в одном богатом селе священник. Скопи­дом был отменный, накопил всего, что только можно, и деньгу боль­шую имел, и из одежды, и прочее. В средствах не стеснялся и зерно, скажем, всегда мог придержать до лучшего времени, когда хорошая цена установится. Главное, однако, был у него замечательный осел. Лет двадцать служил попу на совесть. Не исключаю, что от того все богатство и пошло. И когда он помер, поп его и похоронил на клад­бище.

А тамошнего епископа нрав был совсем иной. Он был человек не жадный, а даже тороватый. И любезный к хорошему человеку. Если кто к нему зайдет или заедет — так самое любимое занятие для епи­скопа — с добрым гостем поговорить и закусить, ну а если занеду­жил — тут ему лучшее лекарство.

Однажды у епископа случился за столом один из доброхотов на­шего попа, у него не раз с удовольствием полным и искреннею благо­дарностью подкармливавшийся. Зашла речь о скупердяйстве и мздоимстве духовенства. Тут этот гость своевременно доводит: так вот и так, если, значит, с умом дело повести, то из нашего попа можно большую иметь выгоду. Что такое? А то, что он осла ведь в священную землю положил, как доброго христианина, бессловесное-то животное. Вскипел епископ от такого над законом надругательст­ва: «Порази его гром, доставить его ко мне немедленно! Штрафовать будем!» Пришел поп. Епископ на него: как он, мол, смел, да за такое преступленье по церковному правилу я тебя в тюрьму. Батюшка просит день на размышление. И не кручинится особенно, потому что на мошну имеет надежду нерушимую. Идет утром к владыке и прихва­тывает с собою полновесных двадцать ливров. Епископ опять на него — пуще вчерашнего, А он ему я вам, говорит, сейчас все по со­вести, только отойдемте, ваше высокопреосвященство, несколько в сторону, чтобы доверительный разговор был. А сам понимает, что время пришло не брать, а давать, что дать сейчас — прибыльнее. И начинает: что, мол, был у меня осел. Такой работящий — и заметьте, ведь правду говорит, — что я на нем зарабатывал по двадцать су в день. И умница, до того, что, вот видите, завещал вам двадцать лив­ров на вечное поминовение, чтобы упастись от адского пламени. Епи­скоп, конечно, говорит, что Господь воздаст за смиренный труд и простит пес прегрешения.

Так и нашел управу епископ на богатея попа. И Рютбеф, расска­завший, как было дело, из всего вывел назидание: кто идет к судье со взяткой, может распраыы не бояться, за деньги и осла выкрестят.

Аристотель. Риторика. 2, 20.

Остается сказать о способах убеждения, общих для всех [случаев], раз мы сказали о частных способах. Общие способы убеждения бывают двоякого рода: пример и энтимема, так как изречение есть часть энтимемы. Итак, скажем сначала о примере, потому что пример подобен наведению, а наведение есть начало. Есть два вида примеров, один вид примера заключается в том, что приводятся факты прежде случившиеся, другой в том, что [оратор] сам сочиняет таковые.