Франклин, Шварценеггер и гений, взломавший оксирго: почему мы должны ценить беспорядок во входящей почте, общении и играх своих детей

Чтобы скоротать время при длительном путешествии из Лондона в Филадельфию в 1726 году, молодой художник Бенджамин Франклин задумал вести блокнот, где бы он систематически записывал свою работу по саморазвитию. Франклин стремился к 13 добродетелям, среди которых выделялись бережливость, трудолюбие, искренность и организованность. Согласно плану он должен был проводить неделю, сосредоточившись на конкретной добродетели, в надежде сделать ее привычкой, затем перейти к следующей, потом — к следующей. И так пройти цикл, чтобы стать более достойным человеком. Ежедневно Франклин размышлял над проделанным и каждую неудачу в соблюдении личных стандартов отмечал в блокноте черной меткой. Эта традиция закрепилась на всю жизнь. Спустя 59 лет в процессе написания мемуаров Франклин задержался на теме своего дневника добродетелей больше, чем на любой другой, подтверждая его приверженность привычке[298].

Цели Франклина были амбициозными, но его дневник добродетелей стал успешным: черные отметки в блокноте, изначально многочисленные, спустя время стали редкостью. Это неудивительно, поскольку Франклин имел привычку выполнять все, что собирался сделать. Он прожил одну из наиболее прославленных жизней в истории. Он составил карту Гольфстрима, изобрел бифокальные очки, громоотвод и гибкий катетер, стал первым американским главным почтмейстером, президентом Пенсильвании, служил американским послом во Франции. И конечно, подпись Бенджамина Франклина стоит на Декларации независимости США.

Однако великий человек имел одно слабое место — по крайней мере, он так считал.

Третьей добродетелью Франклина был Порядок. Держать все свои вещи на их местах; для каждого занятия иметь свое время. Франклин так и не преуспел в этом, казалось бы, простом задании. «Мой план ПОРЯДКА создает самую большую проблему, — расстроенно писал он в своих мемуарах, — мои неудачи в нем так сильно раздражают меня, и я так мало продвинулся в изменении этого, так часто срывался, что был практически готов забросить занятие».

Он не преувеличивал. Один ученый писал: «Незнакомцы, входящие к нему, поражались, насколько небрежно были разбросаны по столу и полу бумаги невероятной важности»[299]. Дневник Франклина и его дом сохраняли хаос, сопротивляясь 60 годам упорных усилий одного из самых целеустремленных людей. Неважно, сколько прошло беспорядочных десятилетий, Франклин был убежден, что организованность была безусловной добродетелью; что если бы он только мог исправить этот недостаток в своем характере и стать менее беспорядочным, он стал бы более удивительным, успешным и продуктивным человеком.

Бенджамин Франклин определенно заблуждался. Сложно поверить, что настолько богатая жизнь могла стать еще насыщеннее благодаря повышенному вниманию к подшиванию документов и уборке. Его ошибка неудивительна. Мы — люди с упорядоченным разумом, инстинктивно восхищаемся порядком и отрицаем то, что хаос обычно является неизбежным побочным продуктом хороших вещей и иногда сам по себе хорош.

Еще больше удивляет не ошибка Франклина, а его неумение выполнить это опрометчивое обещание. Этот человек осуществлял практически все, что намеревался. Почему же он потерпел неудачу в этом случае? Возможно, он на подсознательном уровне понимал, что беспорядок — не помеха для успеха. Многим пока не удалось осознать это в областях, которые задают б о льшую часть нашей повседневной жизни: организации документов, заданий и времени, поиске второй половины, социализации, воспитании детей. Ошибка Бенджамина Франклина — это ошибка, из которой мы можем извлечь урок.

В девизе Франклина заложен кусочек повседневной мудрости: «Держать все вещи на их местах…» Как объясняет психолог Дэниел Левитин в книге «Организованный ум», мы обладаем мощной пространственной памятью, поэтому нам легче запомнить, когда вещи привязаны к определенному месту[300]. Вещи вроде ключей и штопоров имеют тенденцию «гулять» перед тем, как понадобятся. Вот почему их легко потерять. Неслучайно файловые системы компьютера используют пространственную метафору — манильские папки, расположенные внутри других манильских папок, которые и помогают отслеживать документы, разделенные и разбросанные по поверхности жесткого диска.

Хранение вещей на своих местах помогает отследить, где лежат ключи и штопор. Однако это менее значительно при работе с документами или электронной почтой, так как система продавливается не только под объемом входящей информации, но и под своими фундаментальными противоречиями и неопределенностью.

Мерлин Манн, исследователь в области продуктивности, раскритиковал стремление к излишней организации списка задач в стремительно меняющемся мире. Представьте, что вы делаете сэндвичи в закусочной[301]. Поступает первый заказ на сэндвич, и вы начинаете выдавливать майонез на кусочек ржаного хлеба. Подождите. Приближается обеденный перерыв. Разве не будет хорошей идеей остановиться и проверить, появились ли новые заказы? Черт возьми, да — еще два. Как их лучше организовать? Возможно, в порядке поступления. Или отделить вегетарианские заказы от тех, где должно быть мясо? А может, разделить заказы на поджаренные сэндвичи и свежие? Хм-м. Давайте посмотрим еще раз, не появилось ли еще что-нибудь. Да! Три новых заказа на сэндвичи. Теперь их всего шесть. Так много способов организовать работу.

Точка зрения Манна заключается не только в том, что мы зачастую слишком заняты, чтобы все организовывать, но и в том, что если мы концентрируемся на практическом действии, нам не нужно никакой организации. Конечно, некоторые ситуации требуют сложной справочной системы (например, библиотеки), некоторые — тщательно разработанных чек-листов (строительная площадка, операционная). Но большинство не работает в библиотеке или операционной, и наша вера в организацию зачастую неоправданна. Многие разделяют трогательную убежденность Франклина в том, что если бы только они могли организовать себя с помощью рациональной системы, их жизнь стала бы лучше, продуктивнее и удивительнее. Но правда такова, что Франклин был слишком занят изобретением бифокальных очков, громоотводов, публикацией газет и подписыванием Декларации независимости США, чтобы найти время на уборку. Если бы он работал в закусочной, готов поспорить, Бенджамин бы не организовывал процесс, а просто готовил сэндвичи.

Организация вещей в категории не так проста, как может показаться на первый взгляд. Неудержимый в философии писатель Хорхе Луис Борхес однажды упомянул «Небесную империю благодетельных знаний», выдуманную китайскую энциклопедию. Этот восточный том, согласно Борхесу, делил животных на категории: «а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) похожих издали на мух.

Это похоже на шутку, но, как и другие выдумки Борхеса, она несет серьезный смысл. Многие из перечисленных и, несомненно, абсурдных категорий имеют практические достоинства. Иногда нам нужно классифицировать вещи согласно тому, кому они принадлежат. В других случаях мы должны описать их физические свойства, и различные физические свойства будут иметь смысл в разных контекстах. Порой требуется чудовищная конкретика. В частности, кошка не будет хорошей заменой молочному поросенку, если мы готовим праздничный обед. Если мы собираемся наказать за противоправные поступки (будь то разбитая ваза или вооруженное ограбление), обязательно должны идентифицировать нарушителя, и никого больше.

В то время как каждая категория полезна, все вместе они бессвязны, и энциклопедия кажется совершенно не нужной. Борхес демонстрирует, почему попытки разбить мир на категории не настолько просты, как нам хочется. Наши категории могут быть связаны с практическими делами либо они могут быть правильными и логичными, но в редких случаях и теми, и другими.

Широко используемая система классификации сократила 14 категорий Борхеса до трех. Подшивание документов в трех экземплярах стало олицетворением организованной бюрократии. Составление трех копий корреспонденции и заполнение в одной даты, в другой — темы, в третьей — адресата — логичное решение. Ведь в этом мире мы не можем предсказать, понадобится ли нам взглянуть на письма, отправленные и полученные в октябре 2015 года, или все письма о неисправных грохочущих втулках, или все письма от миссис Треллис. Система для своего поддержания по-прежнему требует трехкратного пространства, затраченного времени и энергии. Но куда мы подошьем письмо с требованием о выкупе? Как насчет письма с тремя темами вместо одной? Или письма с восхищенным одобрением, подходящим для использования в рекламных кампаниях? Борхес о чем-то догадывался, создав категорию «и так далее»{51}.

В некоторых организациях избежать процесса подшивания документов в трех экземплярах не получится. Однако для многих подобная система — колоссальная трата времени, места и энергии. Если вам нужно подшить документы, как насчет прекрасной альтернативы, придуманной японским экономистом Юкио Ногучи? Забудьте о категориях. Вместо них складывайте каждый входящий документ в большую папку. Подпишите папки с торца и разместите их на книжной полке, чтобы о содержимом можно было быстро прочесть, словно на корешках книг. А теперь гениальный момент: каждый раз, когда вы используете папку, ставьте ее в левую часть полки. Спустя время недавно использованные документы сместятся влево, а никогда не используемые будут собраны в правой части. Архивирование происходит легко: время от времени выбрасывайте документы, расположенные справа. Чтобы найти нужную бумагу, просто спросите себя, как давно вы ее видели. Эта файловая система завоевала многих приверженцев. Ее минус в том, что она не организует сама себя.

Подождите… Разве в этой систематизации нет ничего странным образом знакомого? Эрик Абрахамсон и Дэвид Фридман, авторы прекрасной книги «Эффективный беспорядок», предлагают следующее: «Поверните ряд папок так, чтобы они стояли вертикально, а не горизонтально, положите стопку на ваш рабочий стол и избавьтесь от скоросшивателей»[302].

Если следовать этим инструкциям, что вы получите? Старую стопку документов на захламленном столе. Вытаскивая документ, вы будете возвращать его наверх стопки. Неиспользованные бумаги постепенно окажутся внизу. Конечно, в таком процессе систематизации нет точного маркирования системы Ногучи, но она предлагает интуитивные подсказки вроде толщины документа, оттенка бумаги, наличия загнутых краев или стикеров. Эти сигналы не исключают ошибки, но все равно могут быть мощными.

Это не означает, что большая стопка документов — оптимальная система хранения. Несмотря на внешний вид, она вовсе не является случайным набором. Беспорядочный стол не так хаотичен, как кажется на первый взгляд. В отношении прагматичной системы организации существует естественная тенденция, основанная на факте, что полезные вещи продолжают вынимать и оставляют в верхней части стопки.

В этом и заключается особенность беспорядочного стола или офиса: он полон подсказок о структуре недавней деятельности, и эти подсказки могут помочь в эффективной работе. Дэвид Кирш, когнитивист из Калифорнийского университета в Сан-Диего, изучает рабочие стили «чистюль» и «грязнуль». Как люди ориентируются после прибытия в офис или окончания телефонного разговора? Кирш считает, что «чистюлям» помогают списки дел и календарей, в то время как «грязнулям» достаточно физических подсказок: отчета, над которым они работали, письма, требующего ответа, чеков, которые нужно представить для возмещения расходов. Беспорядочный стол полон подобных подсказок{52}^, [303]. Чистый стол не дает информации вообще, и он должен быть подкреплен подсказкой списка to-do. Обе системы могут работать, поэтому перед тем, как осуждать других людей из-за их беспорядочных столов, следует подумать[304].

Конечно, невыносимо работать среди чужого беспорядка. Это вызвано тем, что скрытые подсказки никак не связаны с вами. Они — дорожные указатели в путешествии другого человека.

Действительно ли наш личный хаос, наполненный подсказками о том, что делать дальше, не так эффективен, как четкая организация и порядок? Все зависит от обстоятельств. Как учил Борхес, разбить вещи по категориям не так просто, как может показаться на первый взгляд. В то время как категории будут помогать в некоторых случаях, стоит задуматься, будет ли система хранения документов потреблять больше времени, чем экономить.

Ученые, которые изучают рабочее поведение, иногда проводят различие между «скоросшивателями» и «стопкоукладчиками» — людьми, которые устанавливают формальную организационную структуру для своих документов, и людьми, которые накапливают стопки бумажной работы на и под столами. Несколько лет назад два исследователя из AT&T Labs (Стив Уиттакер и Джулия Хиршберг) изучили то, как группа офисных сотрудников справляется с бумажной работой. Кто накапливал больше всего документов? Кто использовал свои архивы более эффективно? Когда смена офиса заставила всех снизить размер своих архивов, кто справился с этим заданием лучше?

Ответы поразили Уиттакера и Хиршберг. «Мы полагали, что попытки “скоросшивателей” оценить и разбить по категориям входящие документы создадут меньшие архивы, к которым люди будут часто обращаться», — писали они. Но в результате обнаружилось другое. «Скоросшиватели» не полагались на архивы: их просторные кабинеты были забиты аккуратно заполненными документами, которые они никогда не использовали, поскольку всегда подшивали бумаги преждевременно. Пытаясь сохранить столы чистыми, они быстро пристраивали документы в папки, при этом последние, как выяснялось, не имели долгосрочной ценности. В их раздутых архивах, несмотря на логичную организацию, было сложно найти что-то полезное, так как хорошие вещи находились вперемешку с аккуратно заполненным хламом. Проблема Борхеса усложнила вещи. Так, один человек сообщил Уиттакер и Хиршберг: «Я подшивал так много бумаг. Я не знал, где все находилось, и обнаруживал, что создал вторую подшивку в том месте, которое казалось логичным, но не единственным… В некоторых случаях документы с полным основанием могли быть подшиты в разделах, связанных с бизнес-подразделением и технологиями. И это могло закончиться тем, что одна и та же бумага хранится у меня в двух местах и даже в пяти, как например документы по теме «бизнес-подразделение».

Так как «скоросшиватели» тратили много сил на системы хранения, они становились чрезмерно привязанными к своим архивам и им было сложно отказаться от них. «Стопкоукладчики», напротив, какое-то время хранили документы на своих столах, рано или поздно стопка бумаг доставала их, и, понимая, что это хлам, они избавлялись от них. Все архивы были небольшими, практичными и часто используемыми. Когда пришло время переезда, у «стопкоукладчиков» не возникло проблем — они просто брали верхнюю половину каждой стопки и выбрасывали редко используемые документы (вновь неформальная система Ногучи). Самый большой недостаток, от которого страдали «стопкоукладчики», заключался в том, что из-за их настолько беспорядочных офисов каждый мог пробраться и навести там порядок — совершить губительный акт вандализма[305].

Основная головная боль хранения документов в современном мире связана не с бумажными документами, а с электронной почтой. Как ее лучше организовать? Борхес вновь дает о себе знать. В какую категорию отнести электронное письмо от босса с упоминанием аттестации персонала, офисной вечеринки и аккаунта в Acme? Работа > Сотрудники? Или Работа > Босс? Или Персонал > Ежедневник? Или Работа > Аккаунты > Acme? Или, возможно, стоит следовать традиции и хранить копии в трех экземплярах в каждой папке? С этим легко справиться, поставив теги на файл, ведь тройные копии электронных писем не занимают физического пространства. Тем не менее трехкратное хранение — проблема: каждая дополнительная копия занимает место на экране, когда вы сканируете папки, пытаясь найти то, что вам действительно нужно. Это, скорее, похоже на поиск иголки в стоге сена.

Сами по себе папки быстро размножаются. Согласно одному исследованию, люди создают новую папку в электронной почте каждые пять дней[306]. Для тех, кто пользуется электронкой с конца XX века, — это более тысячи папок. Тысячей папок можно управлять, если они организованы. Однако три глубокие структуры (папки папок папок) могут создавать проблемы. Сохранение электронных писем занимает время[307]. Около 10% времени, потраченного на пользование электронной почтой, согласно данным исследователей из Xerox PARC, требуется на сортировку писем.

Однако это дело по-прежнему стоит усилий, да? Нет. Стив Уиттакер (вновь) и исследователи из IBM Research в отличной опытной работе под названием «Трачу ли я время на организацию электронных писем?» пришли к следующим обобщенным выводам: в общем-то да, тратите[308]. Уиттакер и его коллеги получили разрешение на установку записывающего программного обеспечения на компьютеры нескольких сотен офисных сотрудников и отследили 85,000 попыток найти электронное письмо кликами по папкам или с помощью метода «наугад» — пролистывания входящей почты, кликов по заглавию, чтобы отсортировать письма, скажем по получателю, или использования функции поиска. Уиттакер обнаружил, что клики по структуре папок занимали практически минуту, в то время как для простого поиска требовалось лишь 17 секунд. Людям, которые полагались на папки, нужно было больше времени, чтобы найти то, что им нужно, но их охота на необходимое письмо не была более или менее успешной. Другими словами, если вы прыгаете по электронным письмам в папке «Архив», вы найдете письма гораздо быстрее, чем если спрячете их в аккуратную структуру папок{53}.

Если тщательно подшитые бумажные документы снижают производительность и скрупулезно организованные электронные письма являются тратой времени, какой вывод следует сделать по поводу ведения планировщика? Существует два широких подхода к календарному планированию: календарь нужно использовать только для обозначений фиксированных событий: приема врача, авиаперелета, бизнес-встречи. Большая часть планировщика должна быть оставлена незаполненной, чтобы мы могли делать то, что кажется подходящим в данный момент. Альтернативное видение в том, что планировщик нужно использовать для тщательного планирования, что блокирует время на работу над различными задачами.

К счастью, не нужно гадать, какой подход работает лучше. Три психолога — Дэниел Киршенбаум, Лаура Хамфри и Шелдон Малетт — уже провели эксперимент, пригласив группу студентов для участия в кратком курсе, направленном на улучшение учебных результатов. Студенты поделились в случайном порядке на три группы: контрольную, которой давали простые советы по тайм-менеджменту (например, «Устраивайте перерывы по 5-10 минут после учебного процесса длиной от половины до полутора часов), и две группы, которым рекомендовали тайм-менеджмент и инструкции по планированию времени на месяц и на день. Группа «ежемесячного плана» получила инструкции по планированию целей и учебной деятельности, охватывающей месяц или около того. Группу «ежедневного плана» попросили организовывать деятельность и ставить цели ежедневно. Исследователи предполагали, что планирующие студенты будут успешнее контрольной группы и что ежедневные цели (короткие, поддающиеся количественной оценке) будут работать лучше, чем аморфные ежемесячные планы[309].

Результаты поразили. Ежедневные планы обернулись катастрофой. Студенты, использующие их, вначале работали по 20 часов в неделю, но к окончанию курса количество часов снизилось до 8. Отсутствие плана было ничем не лучше, хотя это, возможно, стимулировало на более стабильный рабочий процесс: студенты вначале работали по 15 часов в неделю, а спустя семь дней после окончания курса — по 10 часов. Но ежемесячные планы имели огромный успех по мотивации к учебе: студенты тратили 25 часов в неделю и к окончанию десятинедельного курса учились даже немного усерднее, чем в начале. Это огромное воздействие. Месячный план мотивировал на работу примерно в двойном объеме по сравнению с ежедневным. Когда спустя год исследователи вновь проверили студентов, данный тренд по-прежнему имел место и отразился на оценках: студенты с ежемесячными планами занимались лучше, чем когда-либо, студенты без планов учились как всегда, а успеваемость студентов с ежедневными планами снизилась еще больше.

В чем причина этого? Были выдвинуты две теории. Во-первых, составление ежедневных планов отнимало слишком много времени и сил (многие студенты вскоре бросили это занятие, хотя, возможно, недостаточно скоро). Во-вторых, ежедневные планы подрывали мотивацию, как только студенты понимали, что у них не получается выполнять свои задумки. Обе теории кажутся правдоподобными, но они ведут к вопросу, почему молодежь не могла следовать своим ежедневным планам.

Ответ на этот вопрос выглядит так: ежедневные планы не могли адаптироваться под неожиданные события. В жизни постоянно что-то происходит: вы простудились, вам нужно остаться дома и дождаться сантехника, друг позвонил, чтобы сообщить о своей незапланированной поездке в ваш город. С широким планом или без него можно легко справиться с этими препятствиями и возможностями.

Некоторым людям удается дойти до крайности. Марк Андриссен является одним из первых интернет-вундеркиндов, сооснователем Netscape (1994 год), которую он продал за $4 миллиарда и открыл венчурную компанию Кремниевой долины, инвестировавшую в такие компании, как Skype, Twitter и Airbnb. Под грузом приглашений и встреч Андриссен решил, что он просто перестанет записывать что-либо в своем планировщике. Если что-то важно, это можно сделать немедленно. В противном случае это не стоит траты времени. «Я попробовал эту тактику в качестве эксперимента, — писал он в 2007 году. — Даже сложно передать словами, насколько счастливее я стал»[310].

Другой пример — Арнольд Шварценеггер. Будучи на пике актерской карьеры, он настоял на сохранении своего планировщика пустым и даже попытался применить этот метод в роли губернатора Калифорнии. «Условленные встречи — однозначное “нет”. Планирование наперед — табу», — говорил он журналисту New York Times. Политики, лоббисты и активисты должны были вести себя с ним так же, как и при посещении популярного ресторана: они приходили и надеялись найти местечко. Это не было странным поведением, если только в некоторой степени. Шварценеггер также понял, что перегруженный календарь не дает гибкости.

Конечно, гораздо легче заставить мир выстроиться в очередь, если вы венчурный капиталист с миллиардным состоянием или всемирная звезда кино и политики. Но даже если мы не можем соперничать с Андриссеном или Шварценеггером в отношении безоговорочного отказа назначить встречу, мы вправе выиграть от небольшого подталкивания себя в этом направлении — давать меньше твердых обязательств и оставить себе больше гибкости, чтобы действовать по обстоятельствам. Слишком строгий план будет быстро разнесен в клочья. Ежедневные планы аккуратны, однако жизнь хаотична.[311].

В середине 1960-х в один из субботних вечеров молодые студенты Гарварда коротали время за выпивкой, потерпев неудачу в попытке найти женскую компанию. Свидания — сложная штука, согласились они. Существовало два способа встретиться с девушками: слепые свидания или вечеринки. Для студентов оба способа казались неприятными. Слепые свидания были слишком случайными, а вечеринки — неловкими (особенно из-за того, что девушек интересовали студенты старших курсов). Друзья пришли к заключению, что должен быть способ лучше, поэтому они основали организацию с впечатляющим названием Compatibility Research Inc. (англ. «Корпорация исследований совместимости»).

Compatibility Research представляла компьютеризованную службу знакомств, получившую известность под торговым названием Operation Match (англ. «Операция по подбору»). За 3 доллара (около 25 долларов в современном эквиваленте) полные надежд одиночки могли заполнить анкету. Она преобразовывалась в учетную карточку, и всезнающий компьютер (платформа IBM размером с автобус) делала все остальное. Те, кто работал с вычислениями, обычно арендовали время обработки на общем компьютере, и это стоило больших денег. Команде Operation Match удалось купить дешевое время, дождавшись ранних часов по воскресеньям. Их венчурное предприятие не преследовало цели заработать. Как писал Дон Слэйтер в книге «Любовь в эпоху алгоритмов», основатели Operation Match надеялись найти самых лучших девушек для себя. Но они выбрали умный бизнес[312]. Нам просто очень нравится идея о том, что нахождение пары можно превратить в строгий, тщательно измеренный количественно процесс.

В то время компьютеры были загадочной вещью и казались практически всеведущими. Было легко представить, что они могут выдавать блестящие результаты, особенно имея объемные анкеты для переваривания. Некоторые вопросы были простыми и касались чисел: возраст, рост, средний балл успеваемости (в конце концов, речь шла о Гарварде). Другие вопросы требовали ответов в стиле провокаций журнала Cosmo: «Важна ли романтика для успешной свадьбы?», «Верите ли вы, что Бог слышит ваши молитвы?» и «Является ли серьезная сексуальная активность в подготовке к браку частью «взросления»?» Также были предложены гипотетические сценарии («Что бы вы сделали, если бы оказались на слепом свидании с очень некрасивым человеком?»), предлагающие выбрать из нескольких ответов. Как компьютер, имея эту информацию, мог потерпеть неудачу в идеальном, измеренном количественно подборе?

«Компьютер обладал законностью», — вспоминает Дэйв Крамп, один из основателей компании, и именно этой идее они стремились содействовать. Одно рекламное сообщение обещало: «Пусть компьютер научным путем найдет вам хорошую пару… во время Недели одиночек{54}».

Правда оказалась более прозаичной, как позже объяснил коллега Крампа Джефф Тарр: «Первым делом мы убеждались, что они жили в одном районе. Большинство девушек хотели встречаться с парнями их возраста или старше, их роста или выше, той же религиозной принадлежности. После того как мы узнали такие ограничения, мы просто сводили их в случайном порядке»[313].

Вот и все. Многовато для «исследования совместимости». Компьютер IBM делал то, что машины делают с легкостью: находил пару по почтовому индексу, религиозной принадлежности, возрасту и росту. Дальнейшей сортировки обычно не требовалось, и смысл слов Джеффа Тарра заключается в том, что многие из вопросов были нужны лишь для того, чтобы произвести впечатление.

Компьютер просто определял тех, кто был одиноким и жил в том же районе. Это вполне полезный сервис, как показывают Grindr и Tinder. Но основатели Operation Match не спешили уделять внимание тому, что в действительности делал компьютер. Идея научного подбора пар настолько привлекала всех, особенно СМИ, интерес был таким, что Джефф Тарр даже выступил в популярном телешоу. Кроме разрекламированности, компьютер содействовал хорошему началу диалога, позволяя людям потратить первое свидание на совместные попытки определить, почему машина со своей цифровой мудростью сочла возможным сделать из них пару. Сама идея, что компьютерный алгоритм сможет идеально подобрать партнера, была настолько мощной, что реальное его использование было излишним.

Действительно ли знакомства по алгоритму сегодня стали сложнее? Именно в этом нас хотят убедить многие сайты знакомств. Названия популярных сайтов (Match, eHarmony) указывают, что маркетинговый ход остался тем же: предоставь компьютеру данные, и ты найдешь свою любовь. Онлайн-знакомства теперь являются массовым бизнесом, и обещание правильно вычисленной совместимости остается ключевым аргументом. Похоже, мы убеждены в том, что если достаточно мощным машинам скормить достаточный объем данных, они смогут найти нам вторую половинку. OkCupid, сайт с заумным внешним видом и остроумным, веселым тоном, позволяет ответить буквально на сотни тысяч вопросов — все что угодно, начиная от «Нравится ли вам вкус пива?» до «Вы когда-нибудь читали электронную почту вашего партнера?» Пользователи обычно отвечают на несколько сотен подобных вопросов, а также отмечают ответы, которые предпочли бы услышать от своей потенциальной пары, — и то, насколько важен для них этот вопрос.

Но в то время как современные сайты знакомств имеют несопоставимо больший масштаб, мало оснований полагать, что их алгоритмы работают лучше. Летом 2014 года OkCupid опубликовал результаты нескольких исследований, которые он проводил с участием пользователей[314]. Один из экспериментов применял алгоритм совместимости с эффектом плацебо: пользователям говорили, что они были на 90% совместимы (что это вообще значит?), когда на самом деле компьютер считал их малоподходящими друг другу. Вскоре выяснилось, что сообщение человеку информации о том, что алгоритм посчитал его хорошей парой, было не только эффективным в развитии онлайн-чата с продолжением. Этот человек на самом деле был хорошей алгоритмической парой. Как и в случае с Operation Match, совместимость была плацебо: убежденность в том, что вы хорошая пара, была единственной необходимой вещью. Сам алгоритм заслуживал гораздо меньших похвал.

На самом деле это не должно вызывать удивления. Ханна Фрай, автор «Математики любви», объясняет, почему OkCupid существенно ограничен в том, что делает: «Этот алгоритм делает то, что и было задумано, — предлагает одиноких людей, которые удовлетворяют вашим требованиям. Проблема в том, что вы не знаете, чего хотите»[315].

Настоящая проблема глубже. Если бы мы знали, чего хотим, мы бы по-прежнему не могли выразить это желание компьютеру. Мы легко можем указать рост, возраст, религиозную принадлежность, место проживания и доход. Мы также можем обозначить хобби и интересы. Пусть эти вещи и имеют смысл, то, что мы на самом деле хотим видеть в нашем потенциальном партнере, нельзя аккуратно измерить: «заставь меня смеяться», «заведи меня», «найди общий язык с моими друзьями» или «пойми меня». Если компьютер не может задать верные вопросы, он вряд ли сможет дать верные ответы.

Условия поиска вроде места проживания могут помочь найти партнера. И они особенно полезны для людей с такими требованиями, которые вы можете проверить, например необычными сексуальными предпочтениями или ограничениями в питании. Сайты вроде Positive Singles помогают людям с венерическими заболеваниями, ВИЧ или герпесом, встретить людей в таком же положении. Если у вас очень специфические требования, которые можно уточнить в базе данных, тогда интернет-знакомства — настоящая находка. Но странным кажется то, что люди даже с довольно общими требованиями (найти парня/девушку с классическими сексуальными предпочтениями и хорошим чувством юмора) убеждены, что, лишь вооружившись списком хобби и ответов на вопросы популярно-психологического характера, компьютер сможет подобрать идеальную пару.

Опыт Криса Маккинли говорит об обратном.

Получив от журнала Wired титул «математического гения, который взломал OkCupid», Маккинли — 35-летний исследователь в области информатики — искал свою любовь и создал программное обеспечение, которое собрало информацию о 20,000 девушек с аккаунтами на OkCupid. Это было непросто: сайт блокирует попытки получить данные пользователей, поэтому Маккинли пришлось написать свою программу таким образом, чтобы она имитировала поведение типичного пользователя. Программа, установленная на компьютере кабинета математического факультета Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, работала круглые сутки[316]. Спустя три недели Маккинли получил ответы на шесть миллионов вопросов.

Затем парень определил «типы» девушек, которых счел потенциально успешными. Вооружившись огромным набором данных, он мог оптимизировать свой профиль, честно отвечая на вопросы, но проставляя ту степень важности, которую определил алгоритм. В итоге он запустил ботов, чтобы привлечь внимание к своему профилю. Результатом стала буря идеально подобранных потенциальных вторых половин. Крис был завален сообщениями от интересных девушек. Единственная проблема заключалась в том, что ему нужно было встретиться с ними.

Первое свидание номер один — совместный ланч — ни к чему не привело. Первое свидание номер два было депрессивным. Свидание номер три закончилось похмельем. Маккинли продолжал наблюдать за входящими сообщениями и становился более циничным. За лето у него состоялось 55 первых свиданий, из которых 52 были неудачными.

До появления сайтов онлайн-знакомств многим людям не удавалось побывать на 55 первых свиданиях за всю свою жизнь. При этом так или иначе люди добивались серьезных отношений и наслаждались счастливым браком. Возможно, Маккинли был требовательным, поскольку внезапно столкнулся с возможностью сходить на большее количество первых свиданий, чем кто-либо другой. Однако напрашивается вывод: если бы алгоритмы хорошо находили верный тип девушек, у Маккинли не было бы столько ужасных свиданий.

Маккинли в конце концов встретился с той, которая действительно ему понравилась и которой он понравился сам. Ее зовут Кристин Тин Ванг, и очень скоро после первого свидания Крис и Кристин объявили о помолвке. Марафон свиданий подошел к концу, при этом к счастливому. Однако это произошло не благодаря взлому. Согласно данным алгоритма, Кристин не была действительно хорошей парой. Она не находилась в списке лучших, по мнению алгоритма, 10 000 партнеров в Лос-Анджелесе. И не он нашел ее, а она его. Она искала кого-то, кто жил в том же городе, был высоким и с голубыми глазами, и тут неожиданно возник Крис Маккинли.

Свидание Криса Маккинли с Кристин Тин Ванг было его первым свиданием номер 88.

Мало кто проверял ограничения онлайн-знакомств так же систематически, как Маккинли. Однако многие, продолжая верить в силу компьютера, признают разочарованность в опыте. Простой опрос, проведенный тремя учеными в сфере поведенческих наук, выявил, что люди остались недовольны по трем очевидным причинам[317]. Первая — сами по себе онлайн-знакомства были механическим опытом выпадающего списка, словно попыткой забронировать номер в дешевом отеле. Вторая — онлайн-знакомства отнимали слишком много времени. Среднестатистический респондент тратил 12 часов в неделю на изучение профилей, отправку и получение сообщений ради 106 минут офлайн-взаимодействия в виде телефонного звонка или встречи. Эти 106 минут, независимо от того, как они были потрачены, разочаровывали. Люди склонны ожидать многого от первых свиданий или общения вживую, поэтому чувствовали разочарование. Адаптировав шутку Вуди Аллена, получим следующее: свидания не только ужасны, но и малочисленны.

Таким образом, проблема аккуратного подхода к онлайн-знакомствам с проставлением галочек заключается не в том, что он с меньшей вероятностью предложит подходящего партнера, чем традиционная, более беспорядочная тактика начала диалога на коллективных мероприятиях. Он, вероятно, не лучше и не хуже, но он обещает слишком много, убивает время и силы и находит пару не лучше, чем вы сами могли бы ее случайно встретить. Онлайн-знакомства кажутся такой же пустой тратой сил, как и тщательная сортировка электронной почты по папкам: беспорядочный подход по крайней мере не менее эффективен, но требует гораздо меньше времени.

Несколько лет назад Джина Фрост, на тот момент молодой психолог, посвятила диссертацию улучшению качества онлайн-знакомств. С поиском близкого соответствия в базе данных, алгоритмом, утверждавшим, что раз вы любите фильмы с Джонни Деппом и долгие прогулки на пляже, вы будете отличной парой другому пляжному фанату Джонни Деппа, было покончено. Вместо этого Фрост сводила людей в случайном порядке.

Не используя алгоритм для выбора идеального реального свидания, Фрост хотела применять онлайн-условия для стимулирования диалога[318]. Она создавала виртуальную галерею, где люди могли провести онлайн-свидание, имея в качестве аватаров простые геометрические изображения в виде диалоговых облаков. Изображения в галерее — от фотографий Лизы Симпсон и Джессики Симпсон до фотографий Джорджа Буша и Джона Керри — были темой для беседы. Например, такой диалог завязался под изображениями Фреда Астера и Джинджер Роджерс{55}:

Это точно не сцена с балконом из «Ромео и Джульетты», но это дружелюбное и мягкое, флиртующее общение, которое ведет к возможности настоящего свидания. Людям нравятся такие виртуальные свидания, и четверть из них обменивается телефонными номерами в чате, что не так плохо для произвольного выбора.

Спустя два дня за опытом виртуальных свиданий последовал вечер быстрых свиданий, во время которых участники эксперимента были вовлечены в серию 4-минутных диалогов порой с теми, с кем у них были виртуальные свидания, порой с теми, кого знали лишь по изученному профилю на обычном сайте знакомств. Виртуальные свидания давали надежду: люди, которым понравилось в чате галереи, также привлекали друг друга в реальном общении. Свидание с человеком с обычного сайта знакомств не вызывало такой привязанности. Другими словами, лучшим способом оказалось забыть алгоритм и попытаться сделать случайное онлайн-свидание похожим на настоящее.

К сожалению, когда мы начинаем подвергать сомнению идею о том, что умный алгоритм, который работает в упорядоченной базе данных, может дать нам волшебные результаты в личной жизни, мы в то же время доверяем алгоритмам, которые выходят за пределы их первоначальной задачи. Основатель eHarmony Нил Кларк Уоррен хочет подбирать людям идеальную работу, идеального финансового консультанта, идеального друга. Возможно, это хорошее дело, но стоит задуматься, будет ли оно работать лучше в отношении рекрутеров и соискателей, чем одиночек[319].

Рассмотрим историю преподобного Пола Флауэрса. Священник методистской церкви был председателем британского банка Cooperative Bank, который столкнулся с серьезными проблемами при попытке догнать другие банки после финансового кризиса 2008 года. В 2013 году его попросили покинуть пост, и вскоре история заключалась уже не в борьбе Cooperative Bank за выживание, а в самом Флауэрсе. На заседании специального комитета по вопросам бюджета выяснилось, что у него отсутствовали самые элементарные знания о работе банка. Например, он считал, что активы организации составляли £3 миллиарда, хотя в действительности это было £47 миллиардов. Ситуация ухудшилась, когда в одной из газет опубликовали фотографии, на которых представитель церкви покупал наркотики. Сенсационные текстовые сообщения всплыли в последующем судебном разбирательстве, и в конце концов он был осужден за хранение кокаина, метамфетамина и кетамина[320].

Более важным, чем преступления, связанные с наркотиками, стал тот факт, что «кристальный методист», судя по всему, был полностью некомпетентен в сфере управления банком. У него не было опыта или специального образования, но он занял серьезную должность в необычном управленческом аппарате Cooperative Group. Как он стал председателем? В итоге секрет был раскрыт: преподобный блестяще справился с психометрическим тестом — эквивалентом профиля сайта онлайн-знакомств у рекрутеров[321].

Несомненно, подобные тесты могут играть роль в выборе и отсеве кандидатов, которых просят выразить согласие или несогласие с утверждениями вроде: «Я часто злюсь из-за того, как люди относятся ко мне» или «Мне действительно нравится большинство людей, которых я встречал». Они могут даже помочь скорректировать некоторые предубеждения в личных интервью, где зачастую проявляется расизм и сексизм. Но если мы считаем, что аккуратный тест с несколькими вариантами ответов — достойный показатель пригодности соискателя, мы снова совершаем ошибку сайтов онлайн-знакомств. Джон Раст, эксперт по психометрии из Кембриджского университета, формулирует проблему таким образом: «Открытость новому — одна из пяти больших шкал оценок в тестировании личности и, безусловно, одна из тех, в которой Флауэрс мог набрать высокий балл. Но вам нужно было дополнить тест интервью, чтобы узнать, какому типу новых вещей он на самом деле открыт»[322].

Осознаем ли мы когда-нибудь, что существуют некоторые сферы жизни, которые нельзя улучшить с помощью алгоритмов? Вероятно, нет. Чем более научным и авторитетным кажется тест, тем больше мы склонны доверять ему. Мы уже долго превозносим достижения новейших технологий — на самом деле даже теория алгоритмических знакомств старше, чем компьютеры. В 1924 году изобретатель и писатель Хьюго Гернсбек в журнале Science and Invention утверждал: «Нас интересует разведение лошадей <…> но когда дело касается нас самих, мы невероятно беспечны и не используем <…> средства, которые наука вкладывает нам в руки»[323]. Среди этих научных средств — «электрический сфигмограф» (измеряет ваш пульс) и «инструмент для определения телесного запаха» (нюхание через шланг, прикрепленный к большой стеклянной капсуле, в которой находится ваш поклонник или избранница).

Когда дело касается разведения лошадей, логично решить, что мы можем определить желаемые качества для практичного списка — темперамент, силу, скорость. Когда дело касается поиска того, кто может сделать нас счастливым или удержать от банкротства нашу финансовую организацию, определить качества, которые мы хотим видеть, — все не так просто.

Алгоритмический подбор обещал так много и так долго, но все же провалился. И это случилось по причинам, которые легко понять. Почему же тогда мы продолжаем просить компьютеры возглавить нашу жизнь? Возможно, дело в том, что настоящий разговор с незнакомцем не по сценарию мы считаем довольно пугающей перспективой. Даже когда взаимодействие перешло в реальность, мы по возможности продолжаем полагаться на сценарий.

 

В 1950 году математик, криптограф и компьютерный пионер Алан Тьюринг предложил тест для оценки искусственного интеллекта. В «игре в имитацию» Тьюринга судья через телесуфлер общался с человеком и компьютером. Задачей человека было доказать, что он человек. Задача компьютера — сымитировать общение человека достаточно убедительно, чтобы запутать судью[324]. Тьюринг оптимистично делал прогнозы, что к 2000 году компьютеры смогут обманывать 30% судей спустя пять минут общения. Он оказался почти прав. В 2008 году во время годового турнира по тесту Тьюринга под названием премия Лебнера лучшему компьютеру не хватило одного голоса до эталона.

Научный писатель Брайан Кристиан отметил: компьютеры могут имитировать людей не потому, что они настолько опытные собеседники, а потому, что мы, люди, настолько похожи на роботов[325].

Ярким примером служит субкультура пикаперов, нацеленная на соблазнение девушек через сценарное взаимодействие. На онлайн-форумах эти мужчины обмениваются идеями «рутин» типа «Ревнивая подруга», «Мой маленький пони», «Вы можете разрешить наш спор», которые мужчины могут использовать для обращения к «сетам», то есть тем, кого мы называем «компанией общительных девушек». В этой странной игре, кажется, не стоит уделять внимание тому, что делает другой игрок: участники форумов советуют продолжать серию сценарных действий независимо от реакции девушки. На одном интернет-форуме, переполненном рекламными объявлениями «Систем любви» и «Магических пуль»{56}, один мужчина пишет, что применил рутину «Ревнивая подруга» на группе девушек и был высмеян. Ему сказали, что девушки уже слышали это. Мужчина просит совета. Ответ пользователей: «Забудь. Попробуй на другом сете»[326]. Это имеет смысл, если вы думаете, что все девушки взаимозаменяемы.

Другой техникой пикапера является неггинг — использование легких оскорблений. Смысл его в том, что если мужчина подрывает уверенность женщины, она будет стремиться вернуть ее, и это произойдет, если она переспит с пикапером. Интересно, не кроется ли настоящий секрет неггинга в том, что оскорбления по сути своей примитивны, как и ответы на них. Можно провести разговор, используя легкие оскорбления, и не обратить на них внимания либо сымпровизировать ответы. Если вы подкалываете девушку из-за ее веса, вам не нужно учитывать тот факт, что она — человек, у которого есть собственная история, таланты, друзья, история и надежды. Ни один сценарий не справится с такой беспорядочной сложностью.

Техника неггинга похожа на невероятно убедительный чат-бот MGonz, который обходит людей, просто оскорбляя их: «Хватит нести эту непонятную чушь», «А, понятно, я больше не хочу разговаривать с тобой», «Ты настоящий придурок». MGonz никогда не сдаст тест Тьюринга с проинформированным наблюдателем, но он втянул людей в оскорбительные диалоги в интернете, которые длились более часа, и люди даже не понимали, что общаются с чат-ботом. Почему? Человек в разгаре перепалки сообщает о чем-то компьютеру, но не вникает в суть ответов[327].

Даже у тех, кто стремится к более содержательному взаимодействию, чем пикапер, возникает соблазн упростить и привести все в порядок, используя сценарии или алгоритмы. Чтобы это увидеть, взгляните на ваш смартфон. Начните печатать сообщение и посмотрите, что вам предложит телефон. Набирая сообщение жене, я написал первые буквы «Про» и ждал, пока телефон предложит мне все остальное, слово за словом. Вот сообщение, которая получила жена:

Моим вкладом были три буквы в начале сообщения и точка в конце. Жена, кажется, не подозревала, что что-то было не так. С опозданием она написала мне:

По крайней мере я думаю, что сообщение было от нее. Большую его часть мог создать телефон. Причина, по которой мы можем создавать правдоподобные нежные сообщения, заключается в том, что мы повторяем самих себя. Нет ничего плохого в периодическом шаблонном общении. Иначе зачем бы мы вообще говорили о «милых глупостях»? Но, как отмечает Брайан Кристиан, наше общение зачастую представляет собой удивительно предсказуемый обмен «Как дела?» и обсуждение погоды, который заканчивается «Давай как-нибудь пообедаем вместе». Вновь в этом нет ничего плохого. Точно так же, как и в том, что письмо начинается с «Дорогой…» и заканчивается «С уважением…». Но в то время как настоящее общение может иметь автоматическое начало и конец, должно также быть и что-то более интересное, происходящее посередине.

Мы можем провести параллель с компьютерными шахматами. В компьютерах есть открывающая книга — огромная база данных с возможными дебютами, ответными ходами, ответными ходами на ответные ходы. В них также есть закрывающая книга, говорящая об идеальном ходе в эндшпиле. Многие шахматные партии не просто движутся от открывающей к закрывающей книге, так как книга, где указаны оптимальные ходы из любой позиции, была бы слишком большой. Некоторые игры в шахматы остаются в рамках одной книги, и шахматная партия, которая никогда не выходит за ее рамки, не является настоящей игрой. Схожим образом диалог, который никогда не выйдет за рамки книги, не настоящий.

Удивительно, как много диалогов приобретают формат ритуала, даже когда мы отчаянно хотим начать общение. Легко смеяться над пикаперами с их «рутинами» и желанием «забыть» о взаимодействии, которое не прошло хорошо. Но у многих ли на самом деле это получается лучше? Следующий текст, который привел к первому свиданию, написал человек или компьютер?

«Дуайт Оуэнс. Группа управления частным капиталом в Morgan Stanley Investment Management для состоятельных клиентов и несколько пенсионных программ. Люблю свою работу, пять лет в компании, разведен, детей нет, атеист. Живу в Нью-Джерси, владею французским и португальским языками. Окончил Уортонскую школу бизнеса. Что-нибудь из этого тебя заинтересовало?»

Вопрос с подвохом: на самом деле эти слова произносятся одним из героев сериала «Секс в большом городе». Однако это знакомая тема. Даже без тактик манипуляции пикаперов первые свидания зачастую похожи на очень формальный обмен полезной информацией биографического характера, так как никто не хочет рисковать и сказать что-нибудь интересное. Ученый в сфере поведенческой экономики Дэн Ариэли однажды провел эксперимент, который сочетал онлайн-свидания с чем-то похожим на «Обходные стратегии» Брайана Ино. Участникам эксперимента дали доступ к системе обмена мгновенными сообщениями, которую они использовали для онлайн-общения и обсуждения возможного первого свидания. Однако система заставляла их выбирать из ряда довольно разрушительных разговорных ходов: «Сколько партнеров у тебя было?», «Когда ты расстался/рассталась с последним партнером?», «Есть ли у тебя венерические заболевания?», «Как ты относишься к абортам?» Людям нравилось конечное общение, так как вместо аккуратного вовлечения в ритуальный обмен эти вопросы делали диалог необычным, опасным и увлекательным[328]. Не могу сказать, с большей ли вероятностью Дуайт Оуэнс получил бы телефонный номер Миранды, с которой у него было свидание, если бы он начал его с фразы: «Ты когда-нибудь разбивала чье-то сердце?» Однако могу гарантировать, что у них сложился бы более интересный диалог.

Это может показаться безумным, но существует давняя традиция использовать смелые вопросы, чтобы вывести из аккуратных привычек общения. Один список вопросов был составлен писателем Марселем Прустом и включал подобное: «Ваше любимое занятие?», «Ваш главный недостаток?», «В какой стране вам хотелось бы жить?», «Как вы хотели бы умереть?» Лучший из этих вопросов: «Чем вы зарабатываете на жизнь?»

Брайан Кристиан и его девушка ответили на вопросы Пруста в ходе начала разговора на свадьбе и вот как отреагировали: «Прочитать ответы на эти вопросы было потрясающим опытом: такое чувство, что мы мгновенно удвоили понимание друг друга. Пруст помог нам сделать за 10 минут то, что у нас самих заняло 10 месяцев».

Провокационные вопросы Дэна Ариэли и диссертационное исследование Джины Фрост демонстрируют, что даже компьютерный чат можно использовать для начала очень человеческого процесса общения. Возможно, мы не должны, затаив дыхание, ждать, что сайты онлайн-знакомств популяризируют эти беспорядочные подходы. В конце концов, они хотят, чтобы мы возвращались в онлайн-среду снова и снова: клиент в счастливом браке больше не является клиентом.

Также социальные сети не стимулируют поведение, которое поощряет глубокое и содержательное общение между друзьями. Рассмотрим объявление Facebook, сделанное в конце 2015 года, о том, что сеть расширила линейку реакций в один клик от традиционного «мне нравится» до «возмутительно», «сочувствую», «ух ты», «ха-ха» и «супер». На первый взгляд может показаться, что Facebook расширил наши разговорные вкусы. Как сообщалось в одной газете, «Марк Цукенберг намекнул… что его сайт собирался расширить кнопку “лайк”, давая людям способ общаться, когда их расстраивали новости»[329]. Но после минутного размышления это кажется нонсенсом. Facebook всегда давал людям возможность общаться, если они были расстроены из-за новостей. Возможно, они могли напечатать «меня расстроила эта новость» и добавить пару слов сочувствия или совета. Новые «реакции» Facebook вводят нас в соблазн не утруждаться ничем человечным: простого клика будет достаточно. Изменения произошли не ради нашей пользы, а ради выгоды рекламодателей, которым гораздо легче анализировать данные по реакциям в один клик, чем разбираться в обычном языке. Без сомнений, мы придем к упрощению, так как с учетом аккуратной опции мы склонны упрощать общение.

Социолог Шерри Теркл недавно начала опрашивать молодых людей о том, как они относятся к старомодному общению наедине при условии, что сегодня гораздо проще общаться текстовыми сообщениями или в чате. Они сообщили, что считают традиционное общение сложным, даже пугающим. «Я скажу вам, что не так с обычным общением! — ответил один студент старших курсов. — Оно проходит в реальном времени, и вы не можете контролировать то, что собираетесь сказать»[330]. Сложно представить выражение, более противоположное духу импровизации, который мы видели у Майлза Дэвиса («Впечатление от первого варианта, если он хоть немного похож на то, что задумано, обычно самое верное») или Мартина Лютера Кинга («Это было поразительно, человек говорил с такой силой»). Этот юноша настолько одержим контролем, что напуган перспективой простого общения «в реальном времени».

Но как бы нам ни хотелось обратного, жизнь происходит в реальности. Ее нельзя контролировать. Жизнь сама по себе — это хаос. Не только студентам старших курсов нравится обманывать себя в этом плане. От странного глюка повтора Марко «Рубота» Рубио и schwerfällig британских генералов, которых обошел Эрвин Роммель, до менеджеров, пытающихся увязать результаты с упрощенной целью, — мы всегда стремимся к практичным ответам лишь для того, чтобы обнаружить, что они малопригодны, когда вопросы становятся хаотичными.

Ежегодно компьютерам не удается пройти тест Тьюринга, и судьи на турнире Лебнера выделяют утешительный приз за лучшую попытку, премию наиболее человечному компьютеру. Но существует также премия для наиболее человечного человека. Брайан Кристиан участвовал в турнире Лебнера в 2009 году. Он понимал, что недостаточно просто вести беседу так, как это обычно делают люди, ведь слишком большая часть человеческого общения шаблонна и подобна роботу. Его стратегией было создание хаотичности. Во-первых, он избавился от сценариев, от «книги» организованных, формализованных обменов и обратился к вопросам, которые могли объединять. Вопрос «Как дела?» слишком безопасен. Просьба «Расскажи мне о своем первом поцелуе» рискует стать последней, но это лучше, чем вообще не начать беседу. При столкновении с рассерженными клиентами остроумный ответ O2 «Сколько за птицу?» тоже был рискованным. Не нужно быть гениями вроде Кита Джарретта или Мартина Лютера Кинга, чтобы обратить риск в выгоду.

Во-вторых, он отошел от постоянного общего поиска деталей вокруг. Боты, автоматизированные меню телефонов и пикаперы благополучно живут в стерильном пузыре, лишенном контекста и истории. Человеческий разговор будет проходить лучше, поскольку он учитывает конкретный момент. В какое-то мгновенье участники турнира на премию Лебнера обнаружили, что они оба из Торонто, и начали болтать о хоккее. Моментально стало ясно, что они не компьютеры. Когда менеджер Zappos понял, что клиент находится на той же улице в Лас-Вегасе, он доказал, что тоже не является компьютером.

В-третьих, Брайан Кристиан прерывал разговор, потому что именно так делают люди. Люди не общаются законченными предложениями и не ждут, пока собеседник закончит фразу. Они колеблются с ответом, взахлеб перебивают друг друга, заканчивают фразы. В условиях текстового сообщения ответы накапливаются: люди часто ведут 2-3 параллельных диалога с одним и тем же человеком в одно и то же время. Этот хаос — типичная черта жизни. Брайан Кристиан печатал в три раза больше, чем его робот-соперник, рассказывал, обсуждал и спорил, извлекая смысл из неуверенных ответов и замешательства в такой же степени, как и из полных предложений. Разве не такое оживленное общение делает разговор по-настоящему человечным?

Рискованные, богатые контекстом и беспорядочные диалоги Брайана Кристиана принесли ему титул «Самого человечного человека». Настоящая креативность, взволнованность и отзывчивость кроются в беспорядочных частях жизни. Понимание достоинств хаотичности — в полном использовании человеческого потенциала. Это то, что мы можем поощрять в наших детях с раннего возраста, если осмелимся.

Карл Теодор Соренсен, ландшафтный архитектор, разрабатывая детские игровые площадки в Дании в 1930-х годах, обратил внимание, что в то время как взрослые, делающие заказы и оплачивающие их, были полностью довольны, местные дети, похоже, были не в восторге. Быстро устав от качелей и горок, ребятишки постоянно стремились пробраться на окрестные стройки.

Соренсен решил, что построит игровую площадку, которая будет стройкой, где будут песок, щебень, молотки и гвозди. Она стала невероятно популярной среди детей, которые начали строить дома и другие сооружения, разрушать их и строить что-то новое.

Детская площадка Соренсена открылась в 1943 году в Эмдрупе, районе Копенгагена, в то время когда Дания была оккупирована нацистской Германией. У взрослых были более важные проблемы, чем беспокоиться, не прибил ли случайно маленький Томас себя к стене своего укрепленного замка. И медленно, неуверенно идея начала распространяться.

Похожая детская площадка The Yard в Миннеаполисе, открытая в 1949 году, изначально была обречена на провал, так как дети прятали инструменты, пытаясь монополизировать их в гонке за самое эффектное сооружение. Какое-то время казалось, что взрослые должны вмешаться, очистить площадку и изменить правила игры. В конце концов это оказалось ненужным. Скатывания до жестокости в стиле «Повелителя мух» не произошло. Дети объединились, чтобы определить собственные правила. То, что вначале казалось возможностью творческого самовыражения, стало стимулом к совместной работе как сообщества[331].

Хаотичные неформальные игры (футбол в парке со свитерами на земле вместо ворот) несут те же выгоды, что и формально проводимые (ограниченная по времени игра на подходящем поле с судьей). В действительности неформальная игра может быть лучше в том смысле, который мы обычно не ценим. Недавнее исследование выявило прямую связь между неформальными играми в детстве и креативностью во взрослом возрасте[332]. Ситуация противоположна при игре в организованные игры.

Питер Грей, психолог Бостонского колледжа, отмечает, что в неформальной игре каждый должен быть счастлив: если определенное количество игроков перестанет хотеть играть, игра закончится[333]. Это предполагает компромисс, эмпатию и налаживание отношений с более молодыми, слабыми и неопытными товарищами. В формальных играх такой необходимости не возникает: те, кому не нравится проводить время в команде лузеров, обязаны играть до последнего свистка. А поскольку разные дети приходят и уходят, игрокам постоянно приходится переходить из команды в команду, чтобы уравнять силы. Подход «они и мы» чужд неформальной игре. Неудивительно, что навыки, которые мы развиваем в таких играх, помогают добиться лучшего положения во многих жизненных ситуациях, чем навыки от организованных игр.

The Yard и Эмдруп — яркие примеры успеха детских площадок, но другой беспорядочной площадке-стройке The Land в Северном Уэльсе всего несколько лет. Она следует схожим принципам и стала известна благодаря документальному фильму Эрина Дэвиса и статье Ханны Розин в The Atlantic[334].

Сложно преувеличить, сказав, что The Land представляет собой настоящий хаос. Это грязный кусок земли с несколькими деревьями, трава на котором давно втоптана в грязь. В ее центре — затопленная канава. Там стоит мусорный бак, рядом с ним брошены три шины. На земле — велосипед со стабилизаторами. На площадке также есть опрокинутое кресло, огромный деревянный вал, который выглядит так, словно когда-то удерживал промышленный кабель, еще одна шина, набитая неопределенным мусором. И это просто случайная часть открытого пространства — канава с разного рода мусором гораздо хуже: там валяются колесо от велосипеда, еще одна шина, что-то вроде стульев, куски пластика и трубы. Она в буквальном смысле выглядит так, словно кто-то приехал на местность с деревьями и врезался в них на грузовике, вывалил мусорный контейнер с металлоломом и пластиком, а затем уехал, прежде чем кто-то вызвал полицию.

Нет никаких признаков того, что это детская площадка: никаких ярких цветов, солнечного света, резинового покрытия. Здесь есть своеобразные качели — большой кусок зеленой трубы, висящий на дереве; вероятно, дети сделали их сами. Они также организовали место для костра в бочке для нефтепродуктов, из грязных матрасов смастерили батут, а из деревянных палет — воинственную крепость. Костер здесь — обычное дело, как и пилы, гвозди и сумасшедшие тарзанки из веревок. Все это не является частью тщательно контролируемой ремесленной деятельности. В The Land есть взрослые, но они редко вмешиваются. К примеру, один десятилетний мальчик самозабвенно пилит сверхпрочный кусок картона. Его пальцы в опасности, пила скользит и ломает картон, нет верстака или прочного крепления, но он слишком спешит, чтобы волноваться из-за этого. На это страшно смотреть: словно зловещее начало ужасного фильма о мерах безопасности населения. Тем не менее пальцы мальчика остаются нетронутыми, а картон становится частью объемного оружия, которое он использует для ударов по снегу.

Розин пишет: «Эти игровые площадки настолько не соответствуют подходам состоятельных семей и семей среднего класса, что когда я показываю родителям видео детей, сидящих вокруг костра, самое частое, что я слышу, — “это кошмар!”»[335]

Но так ли это? Сложно доказать, что места вроде The Land с большей вероятностью ведут к тяжелым травмам, чем стерильные однотипные игровые площадки, определяемые аббревиатурой KFC — Kit, Fence, Carpet{57}, которые сегодня устанавливаются школами и муниципалитетами в надежде минимизировать инциденты и связанные с ними судебные разбирательства. Тим Джилл, писатель и исследователь в сфере жизни детей, утверждает, что резиновая поверхность, ставшая стандартом для многих детских площадок, составляет 40% общей стоимости[336]. Однако неясно, происходит ли на дорогих площадках KFC меньше инцидентов. Дэвид Болл, профессор риск-менеджмента в Мидлсекском университете, не смог найти доказательств, что показатель травматизма на вылизанных площадках в США или Великобритании снизился[337].

Недавно команда из 15 ученых попыталась проанализировать данные, которые они могли найти о рискованных играх на открытом воздухе[338]. Категории риска были перечнем родительских ночных кошмаров: большая высота, высокая скорость, опасные инструменты вроде ножей и топоров, опасные элементы типа огня и воды, жестокие игры, драки, риск потеряться. И все же ученые пришли к выводу, что подобные игры имеют свои преимущества: больше физической активности, улучшенные навыки общения, сниженная агрессия и сниженный уровень травм.

Исследователи проявили осторожность: было проведено не так много хороших экспериментов, поэтому сложно делать однозначные выводы. Возможно, пространство, где дети неуклюже пользуются пилой и поджигают вещи, настолько же безопасно, как и тщательно разработанное экспертами.

Как такое возможно, что игра детей на стройке так же безопасна (а может быть, даже безопаснее), как и игра на одобренном оборудовании с резиновым напольным покрытием и в игровом комплексе, тщательно обитом мягким материалом? В конце концов, молотки, подъемные башни, открытый огонь, деревья и все остальное действительно могут быть опасными. Однако выяснилось, что дети корректируют риск: если земля жестче, игровое оборудование имеет острые углы, пространства и сооружения не закреплены, они будут вести себя осторожнее.

Более того, некоторые эксперты по играм утверждают, что стандартные игровые площадки стимулируют детей к неосторожному поведению, и из-за них ребята с большей вероятностью получат травмы в других условиях. Хелле Небелонг, архитектор детских площадок, удостоенный многих наград, говорит: «Когда расстояние между всеми перекладинами в сетке для лазания или лестнице одинаково, ребенку не нужно концентрироваться на том, куда он ставит ногу. Стандартизация опасна по той причине, что игра становится упрощенной и ребенок не должен беспокоиться о своих движениях. Это нельзя перенести на все бугристые и асимметричные формы, с которыми каждый сталкивается на протяжении жизни»[339].

Учиться быть бдительным в рискованных ситуациях — лучшая подготовка к самосохранению за пределами игровой площадки, нежели прыгать, словно бильярдный шар, в безопасном аттракционе с мягкими стенками.

На этом преимущества беспорядочной игры не заканчиваются. Грант Шофилд, профессор общественного здравоохранения в Оклендском технологическом университете, провел исследование по изучению тех школ, которые создали рядом пустыри для детей младших классов, чтобы те свободно гуляли во время перемен. Серьезных травм было не больше, чем на обычных площадках. Более того, их было меньше. Другие результаты оказались удивительными: когда дети возвращались на занятия после прогулок, они вели себя лучше, внимательно слушали учителей. Уровень агрессивного поведения снизился до такой степени, что школа ликвидировала комнату для наказаний и вдвое сократила количество учителей-дежурных во время перемен[340].

Джаред Даймонд, автор книги «Мир позавчера», утверждает то же самое об обществах охотников и собирателей, которые он изучал в Новой Гвинее: они «рассматривают маленьких детей как самостоятельных личностей, чьи желания нельзя пресекать. Детям разрешено играть с опасными предметами, например с острыми ножами, горячими кастрюлями и огнем». Хотя большинство получает травмы, утверждает Даймонд, дети не имеют шрамов эмоциональных. Их «эмоциональная безопасность, уверенность в себе, любопытство и самостоятельность» отличают их от сверстников, воспитанных осторожными жителями Запада[341].

Когда мы излишне з