Акт I праздник, который всегда с нами

ПРОЛОГ. ЧЕРНАЯ КОШКА.

Четыре часа утра. До рассвета остается всего каких-то мимолетных сто восемьдесят минут счастья вкусить будоражащие кровь и страсть эти ароматные духи ночной тишины; сто восемьдесят минут, чтобы заняться бездумной, слепой любовью в судорожных прикосновеньях с по весеннее прохладной материей этого укромного уголка города, где ветер гладит своими щеками сырые кроны и шуршащие листья черных деревьев, где он тайком подсматривает в окна, за шелковыми занавесками которых сейчас еще сопят в унисон обычные люди. Серо-сизое небо покрылось пятнами наплывающих туч, но сегодня ни дождя, ни тем более ливня не предвещалось. Только тягучая свежесть наступающего дня под мерцающими уличными лампами города.

Он сидел на потертой скамье с нацарапанными на ветхих брусьях именами влюбленных и нецензурными надписями, он – мужчина, за чьим образом и чертами лица скрывалась тайна его раздумий. Давным-давно этот человек забросил такую дрянь как фантазия. В своем возрасте ему оставалось лишь размышлять над тем прошлым, истина которого ему стала запретна в срок давности событий и только суждения о той правде, что он просчитывал и чью логическую цепь он выстраивал, занимали его голову каждое утро каждого дня. Однако, человек этот давно сбился с краев суждений из-за того, что с каждым разом, когда он пытался рассмотреть другую правду событий, чтобы прийти к концу или хотя бы попробовать найти те грани пересечения одной и той же истории, но с разных точек зрения, мужчина пришел к мысли, что начиная искать точку начала, точку не возврата одной и той же правды – он не в недопонимании осознает, что никак не может найти ее. Перебирая разные точки начала, оказывается, что в истории той добавляются новые события и как именно они повлияли на финал можно только снова догадываться. Догадываться. Думать. Предполагать. Мужчина запутался в паутине собственных суждений. И словно маленькая обезумевшая букашка, попавшая в эту липкую сеть событий, он надеется, что подчинит ее себе – непокорную и непоколебимую связь, чей человеческий разум еще не в силах распутать.

Неожиданно он почувствовал легкую поступь у самых ног. Склонив тяжелую голову, его беспокойному взгляду подвернулась бездомная черная кошка, что терлась о его местами испачканную штанину. Кошка тоже посмотрел на него. Наверное, только кошки имеют способность вздергивать ширму зеркала души человека – глаза, потому как только одного ее взгляда хватило для того, чтобы ночная хищница, казалось просмотрела, словно кино, всю жизнь этого человека. Но она не проявила ни грамма сочувствия или тактичности. А напротив, подобая старой скряге-учительнице, черная кошка своей мощной аурой сначала наказала его за все грехи и затем приласкала. Она запрыгнула на колени к мужчине, свернулась калачиком и замурчала.

В этот момент человек задумался над той прозаичностью мира: он гладит ее, дарует свою нежность и тепло, но все это лишь на какое-то самое короткое в сравнении с длиной жизни время. Скоро он уйдет, оставив ее снова совершенно одну. А она найдет себе другого человека, который, так же как и этот мужчина, отдаст ей частичку себя. И снова лишь на время. Запомнит ли она его? Мужчина не знает. Но он запомнит ее точно, придя к той мысли, что все в этом мире временно, все проходит. Все.

 

 

АКТ I ПРАЗДНИК, КОТОРЫЙ ВСЕГДА С НАМИ

-- Т-с-с, тише! Не вздумайте испортить сюрприз!

-- Подарок где?

-- Уже наготове.

-- Максим, не дыши так глубоко – все свечи задуешь!

-- Так, кончайте с разговорами. Давайте на счет – раз, два, три…

Огромный грохот, смех и гул голосов потоком цунами ворвались через распахнутую дверь в комнату к еще нежащемуся в полудреме под пуховым одеялом Сашке. Толпа из родителей с громоздким тортом в руках, родственников и друзей окружили его кровать, стоящую у самого окна. Все они – празднично наряженные и веселые, сияющие и искрометные пришли поздравить юношу с его семнадцатилетнем. Их улыбки были настолько широки, что их зубы заблистали под утренней зорькой, расплескивая яркий свет по всей комнате будто шары-софиты.

«Просыпайся, Сашка! Вставай! Хватит дрыхнуть, весь праздник проспишь!» - вопила толпа под неуклюжее бормотание и хихиканье. Как только Сашка разомкнул отекшие из-за глубокого сна веки и привстал на мятой простыне с недопонимающим видом, все его окружение под свист и хлопки хором начало кричать: «С днем рождения! С днем рождения! С днем рождения!», а мать тут же протянула на руках трехъярусный бисквитный торт, на котором покачивались крохотные огоньки радужных свеч.

-- Загадывай скорей желание! – поторапливал сына счастливый отец.

Еще сонный Сашка не проронил ни слова. Он бы и хотел улыбнуться в ответ на неожиданный сюрприз собравшихся гостей, но понимал, что его льстивая улыбка сразу же раскроется своей ложью, поэтому он просто набрал полную грудь воздуха и рывком потушил свечи, не пожелав ничего. После волнительной паузы толпа еще пуще прежнего взревела восторженными возгласами, а дом наполнился громкими аплодисментами.

Сразу после этого каждый из присутствующих отчего-то посчитал крайне важным подойти поближе к юноше и крепко его обнять. Мама, две тетки и бабушка с мокрыми от слез глазами и подавно помимо объятий и сантиментов по очереди целовали Сашку то в лоб, то в макушку и щеки, чем еще больше засмущали полуголого парня сидящего на собственной кровати. Отец быстро сообразил, что надо прекращать балаган, чтобы Сашка мог спокойно привести себя в порядок. Развернувшись лицом к толпе, он преградил путь к сыну, разведя в стороны свои длинные руки:

-- Все! Кончайте! Дайте ему хотя бы одеться! Вышли все вон отсюда!

Разогнав возмущенных грубостью гостей, отец развернулся, чтобы просто пожать ему руку:

-- С днем рождения тебя, сынок.

-- Спасибо, что прогнал их, пап. Мне было неуютно.

-- Не тяни время с одеждой и скорее спускайся вниз – я один не смогу их надолго унять.

-- Постараюсь.

Отец улыбнулся. Только он умел так улыбаться – одним уголком губ и глубокими серыми глазами. А после он ушел прочь, прикрыв за собой дверь.

Внизу, на первом этаже, был слышен рокот шумной толпы и лязганье металлических вилок об тарелки из маминого сервиза. Вскоре заиграла музыка. Сквозь стены дома доносились славные ноты классического американского джаза, что так любил Сашка и его дед. Всегда нелюдимый старик как раз только из-за джаза и обожал дни рождения внука – его жена была противницей зарубежного искусства, но сейчас ее мнение никого не интересовало. Как-никак праздник Сашки. Все вокруг должно быть идеально.

Сползя с кровати, парень первым делом окинул взглядом улицу, за которой простирался город, а дальше - горный зеленый хребет. После возвращения в семью от Отшельника мальчишка каждое утро смотрел в это окно, ведь оно как раз выходило в сторону дома в лесу, он смотрел,  чтобы подумать о планах на день и выделить время для того, чтобы заглянуть в гости к мужчине с собакой. Но так продолжалось не долго. Сашка взрослел – у него появлялись новые интересы, новые друзья и новые приключения. С каждым месяцем пацан все реже посещал Отшельника, а вскоре и вовсе заглядывал к нему лишь изредка и ненадолго, но привычка смотреть в окно у него сохранилась. Мужчина не держал на него обиды. Он принял все с достоинством и пониманием.

Озаряемый желтым светом Сашка прогнулся назад в спине, задрав руки вверх и потянув размякшие после ночи мускулистые мышцы. Он уже далеко не ребенок – стройный, высокий блондин с зачесанными на правый бок волосами и черной татуировкой на левой руке от кисти до плеча мрачного леса, которую он сделал при поддержке друзей буквально полгода назад, вопреки материнским скандалам.  На шее у него висел кулон черепа, а на правом безымянном пальце красовался серебряный перстень со странными символами в виде древних рун. После его знакомства с домом в лесу он стал легендой города – даже спустя шесть лет никто, кроме их четверых – Сашки, Отшельника, Грозы и полицейского, не знал истинной истории тех событий. Ходило много слухов. У Сашки появились и поклонники, все время жаждущие пересказа его похода в лес и ненавистники, что видели в нем героя, которым не были они. Появилось и множество скептиков, тщетно пытающихся уловить в Сашиных словах неувязки, все время переспрашивая в разное время определенные фрагменты его истории. Ту ложь Сашка знал как молитву. Как закон, который не должен претерпевать никаких запинок. В конечном итоге через некоторое время людская молва стихла, и Сашка, наконец, смог вздохнуть спокойно, не обращая внимания на косые взгляды прохожих.

Спустя десять минут Сашка в конце концов не оставил скучать гостей своим отсутствием. Спустившись на первый этаж, к накрытому посреди зала столу, где довольная пиром толпа разливала игристые вина по блестящим бокалам  под писклявые возгласы и  истрепанные языками байки, передающиеся из одних и тех же уст в уста ежегодно, виновник торжества, на которого все сразу обратили пристальное внимание в ожидании какой-либо трогательной речи, лишь произнес полушепотом: «Спасибо, что пришли», оставив гостей в недоумении. Ситуацию вновь спас отец. Подорвавшись со своего кресла у стола мужчина в миг подскочил к сыну, держа в руке свой доверху налитый бокал, и положа свою руку ему на плечо, громко объявил:

-- Дамы и господа, у меня тост! Давайте в этот прекрасный день – день рождения моего любимого сына и дорого друга выпьем за то, чтобы он никогда не сомневался в своем выборе, чтобы он всегда прокладывал свой путь, чтобы жизнь свою творил лишь он сам! За Сашку!

Выкрутившись из неловкой ситуации, отец подтянул сына за стол, пока гости осушали свои напитки и закусывали всеми возможными явствами, что так любезно предоставила соседка мисс Мари с дома напротив. Сашка сел на почетное место посреди всех присутствующих. Вокруг него собрались те люди, которых он почитал. Отец – такой же высокий блондин с еще молодым вопреки старению телом. Они были так похожи с сыном, что иной раз некоторые люди считали их братьями, на что оба гордо улыбались. Мать Сашки отнюдь не обладала таинственным даром молодости – русая, с обвисшими грудями второго размера и морщинами по всему лицу, женщина изо всех сил боролась со старостью благодаря восточной косметике и упражнениями физкультуры, что транслировали по какому-то извращенному каналу каждое утро. Она любила курить длинные бельгийские папиросы с еще девичьих лет, оттого ее губы и кожа приобрели желтоватый оттенок. Но как бы то ни было, женщину всю жизнь окружали тайные поклонники. Безымянные записки, оставленные у порога букеты цветов и яркие открытки с романтическими стихами сопровождали ее даже когда она вышла замуж. Она брала своим шармом, своей игривой, иной раз глупой кокетливостью, своим вечно зеленым, вечно цветущим образом стиля, подчеркивая еще изящную, гибкую фигуру, но никогда не позволяла знакомым мужчинам прикоснуться к ее жизни ближе, чем наивные сантименты. Когда парень вернулся домой, жизнь в семье кардинально изменилась. Родители Сашки вспомнили, что у них растет единственный сын, который по возвращению из леса, передавал навыки и знания Отшельника отцу. В том конечно играло чувство гордыни, когда Сашка показывал свое превосходящее мастерство не только в делах по дому, но и в сообразительности, и в находчивости. И все же мужчина пересилил эту дурость, хвастаясь сыном перед коллегами.  Родственники, погрязшие в своих заботах и работе, вновь вспомнили, что у них есть большая семья. Было трудно. Но со временем общение наладилось, и теперь каждые выходные при любой возможности они собиралась всеми теми, кто мог отлучиться от повседневной рутины. Вот они – две бабушки, сидящие слева от внука, старые как этот мир, но отчего-то не мудреные опытом, их язык кипел от остроты, время от времени совершенно не в тему вставляя свои наказы и язвительные советы, над которыми все всегда про себя тихонько подсмеивались, зная их бестолковость. Никто никогда не перечил их слову, отдавая дань маразматичному от древности мозгу. Дальше за ними восседал единственный Сашин дед. Скромный, тихий, почти слепой и контуженный на одно ухо он просто отсчитывал дни до своих поминок, наслаждаясь музыкой. Что творилось в его голове – никто никогда не знал. Из его беззубых уст можно было услышать анекдот на любую тему – только попроси, отчего всякий раз, когда он открывал рот не только для приема пищи, все, даже вечно стрекочущие бабки сразу умолкали. Помимо них за столом сидели двое дядь с женами – братья матери, да младший кузен, что от скуки рассматривал любимые комиксы. О них Сашка толком ничего не знал, кроме места жительства и работы. Ничем примечательным они не выделялись. В разговоре вели темы об искусстве, охоте, рассказывали свои истории и все время норовили с кем-нибудь поспорить. Оставались только близкие друзья Сашки. Их было трое – два одноклассника и низкорослая девушка, с которой он познакомился случайно, когда они в компании знакомых кружили под звериный ор затуманенного пивом разума на отцовских машинах по площади, выписывая траншеями покрышек, словно инопланетяне, чудные узоры на таявшем снегу. Ее звали Вита. У них с Сашкой с самого начала возникла какая-то платоническая связь, поддерживающая их дружбу, но не более.

Сидя в окружении всех этих людей, Сашке все равно было не по себе. Не любил он дни рождения за наигранное счастье находиться там, где он не хотел. И не от того, что он не был рад видеть всех этих людей здесь, у себя дома. Нет. А от того, что все дни рождения, все праздники проходили по знакомому сюжету. Это словно смотреть одну и ту же оперу из года в год, точно предсказывая, как и в какой момент поведет себя тот или иной герой. Но Сашка с достоинством терпел эти муки дня сурка под несмолкающие ноты непринужденных разговоров обо всем и ни о чем.

           Все прекрасно имели представление, от чего Сашка не был сговорчив. Но лишь отец и друзья понимали его тусклый вид, поникшую голову и бледный цвет лица.

           Чтобы не сгущать краски утра мать решила не медлить с подготовленным ко дню рождения подарком. Незаметно покинув гостей, она прокралась в соседнюю комнату, а вернувшись, гордой неспешной походкой вынесла, держа в обеих руках, громадную, странно угловатую цветную коробку с розовым бантом на середине. Все, кто был за столом, сиюминутно отвлеклись от своих разговоров и тарелок, переводя мимолетные взгляды то на Сашку, то на его мать. Даже двоюродный брат Сашки поднял любопытную мордашку от ярких картинок в предвкушении торжественного вручения подарка.

           Обойдя стол по правому краю, не роняя прикованных глаз и широких улыбок, женщина в элегантном черном платье передала, привставшему ей на встречу, сыну коробку: «Держи. Это тебе. С днем рождения, сынок».

Сашка нерешительно принял подарок. Он в самом деле не ожидал его, по крайней мере такого большого. Обращая внимание на то, как гости замерли в ожидании пока виновник торжества с восторгом раздербанит подарочную упаковку, Сашке стало неловко. Но деваться было некуда. Чем дольше он медлил, тем больше нарастало напряжение.

Лениво развязывая бант под прикованными со всех сторон горящими глазами, вскоре Сашка, наконец, раскрыл коробку. Внутри лежал новый блочный лук и кожаный черный колчан с десятком длинных охотничьих стрел. Парень перевел взгляд с подарка на рядом стоящую счастливую мать:

-- Замена твоему рекурсивному, -- полушепотом улыбнулась она.

-- Спасибо. Спасибо всем.

Сашка натянул улыбку как мог. Он был удивлен неожиданному, а главное желанному подарку, но даже это чувство благодарности не могло заглушить отсутствие настроения. Толпа захлопала, и вновь каждый начал выкрикивать поздравления наперебой, стараясь перекричать соседа. Чтобы проявить уважение ко всем гостям, Сашка поднялся со своего стула и пошел вокруг стола, подходя и крепко обнимая каждого, кто пришел на его праздник.

Глупо сравнивать его настроение с немым черно-белым кино, где на фоне какой-то незамысловатой шипящей музыки всплывают субтитры. Глупо, потому как он не был слеп. Однако для него все в этом мире было обращено в сыпучую пастель, грубо проведя по которой ногтем пальца, оказывалось, что за этими штрихами палитры скрывалась обычная, такая простая бумага. Все. И этот, цветущий из года в год, дом с белыми стенами и массивными балками из темного дерева под баварский стиль Европы, и прелестный садик на заднем дворе, где время от времени отец и мать отдыхали на плетеных сидениях под убаюкивающую мелодию раритетного граммофона, выкупленного еще в давно разрушенном ломбарде, весь город, пестрые цветы, что словно драгоценное ожерелье украшали широкие улицы, и, конечно же, сам лес. За всем, абсолютно за всем скрывалась обычная бумага. Эта ловкость людей – профессионально выдавать то, чем это не является. Людям по натуре своей свойственно воспринимать любую информацию в более простом варианте, не задумываясь над тем, какой вообще смысл стоит за «красивыми картинками». Именно поэтому большинство вещей в мире воспринимаются нами именно так, как нам это показали, преподнесли. Легкой рукой мастера даже самый безобразный поступок, самая бессмысленная фраза, самый страшный облик можно подать как нечто, с чем согласится, прислушается и восхитится бездумный зритель этой жизни. Так проще. Не думать. Сожрать и проглотить дерьмо с гордым, важным, довольным  и достойным видом, ища нотки изящества только потому, что так почувствовал и утвердил мнимый гурман.

Весь полдень прошел в непринужденных речах гостей и редких звонках от тех, кто не предпочел прийти на праздник лично. Родственники один за другим поднимали бокалы и рюмки для того, чтобы высказать свои пожелания на предстоящий год. Сашка скептически относился к подобным поздравлениям. Хоть они и говорили искренне и от сердца, но все их слова были абсолютно бессмысленны – основаны на собственных переживаниях и болячках, бессмысленны – однотипны, они говорили, но никак именно то, что сейчас было так необходимо Сашке. Со стороны все это напоминало дешевый спектакль юного зрителя. И забавно и тоскливо от бездарности сценаристов. Только два человека из всех присутствующих помимо самого Сашки понимали это – сидящий рядом отец и облокотившийся на стену из-за затекших ног друг.

С вращением солнца народ постепенно пьянел. Неожиданно к Сашке подсел весьма хмельной дядя и завязал с ним разговор, что парню показалось весьма странным – дядя никогда не интересовался жизнью своего племянника, но видимо алкоголь развязал ему язык:

-- Как дела… в школе? – начал он с ненавязчивого вопроса, иной раз запинаясь в буквах и заикаясь, -- последний год?

-- Отлично. Да, после каникул.

Действительно, в школе проблем у Сашки не было. Учителя любили его за честность и усидчивость. Сашка прекрасно знал свои возможности, уровень своих знаний и то, какие силы заложены в нем. Он никогда никому не льстил, не пытался выдать себя за того, кем не является, трезво оценивая свое положение, и уж тем более, никогда не играл на публику. В конце концов, он занял свою нишу и установил непоколебимый авторитет. Его уважали. Сашка позволял себе просыпать уроки, с некоторых свободно уходить, но никто из преподавателей не корил его за это, потому что обе стороны школы понимали всю абсурдность каких-либо наказаний. Если Сашка знал предмет на «удовлетворительно», то большего и не просил.

Дядя на минуту замолк, склонив голову. Либо он перебирал другие вопросы, либо просто не мог выдавить из себя хоть слово из-за мутного головокружения после хорошего виски. Когда он вновь поднял свой туманный взгляд, Сашке стало не по себе. Недолюбливал парень такие беседы.

-- Чем…. занимаешься в свободное… время?

-- Хожу в лес. За ягодами, -- подшутил над дядей Сашка.

-- Не… не… я же нормально спрашиваю… не играй со мной. В лес?

-- Да, в лес.

-- И чем же ты там занимаешься?.. В лесу своем.

-- Медитирую. Там мне приятнее, чем дома.

-- Не…

-- Я не шучу.

Дядя нахмурился, стиснув брови на переносице.

-- Херня это все… на постном масле… ну делай что хочешь, мне все равно как ты там развлекаешься. А дело то… дело то любимое есть? Лук тебе зачем?

-- Охочусь.

-- Серьезно?

-- Да.

-- И на кого же?

-- На тех, кто посягнул на спокойствие леса, -- Сашка выбрал тактику нагрузки собеседника философией, -- все в этом мире должно находится в равновесии. Наши благие поступки приравниваются к негативным. Наша слава к нашей низости. Нельзя иметь все, но мы вправе выбрать, что можно потерять, чем можно пренебречь. И тут вопрос не в том, от чего можно без последствий избавиться – последствия будут всегда, а в том, чем можем пожертвовать ради нашего счастья. Больно будет в любом случае, но иначе никак.

Дядя набычился тучнее прежнего. Вновь склонив пьяную голову над столом, он задумался. Наверное, над чем-то своим. Наверное, пытался пристроить слова племянника к своей жизни.

В этот же момент со спины к дяде подошел еще трезвый отец. Подмигнув сыну, он положил руку на плечо своему шурину:

-- Кончай донимать. Пошли, покурим.

Ближе к закату гости постепенно покидали праздник. После торта и чая, когда все горячие блюда и мясо уже были съедены, все напитки испиты, а темы бесед исчерпаны, людям наскучило монотонность молчания. Первым уехал один из братьев матери Сашки с женой и бабушкой. После них ушел и друг вместе с подругой. Молодым сердцам алкоголь раскрепостил душу, и они решили уединиться у окраины города в его машине. Кузен Сашки отпросился на улицу, но никого не найдя на детских игровых площадках, он вскоре вернулся и поднялся в комнату к брату смотреть мультфильмы. К его сожалению ненадолго. Потому что немного спустя, его весьма пьяный отец возжелал скорее вернуться в родную пастель и окунуться в омут головокружения. Прихватив нудного сынишку и потрепанную усталостью дня жену они отправились домой, оставив лишь деда и бабушку, что теперь помогала прибирать стол, каждую секунду посыпая мозг и без того изнуренной весельем хозяйки дома советами как нужно жить и заботиться о муже. Отец Сашки куда-то ушел после нежданного звонка от товарища, бросив у порога: «Скоро вернусь». Ушел и лучший друг, обещая, что позвонит, когда освободится. Молчаливый, нелюдимый дед – единственный, кто остался в гостиной, продолжая и после праздника неподвижно и кротко сидеть в своем большом мягком кресле с закрытыми глазами.

-- Подойди ко мне, внук.

Сидящий напротив в одиночестве, Сашка насторожился. Он неспешно пересел поближе к деду, внимательно наблюдая за стариком, чтобы не пропустить ничего важного из его треснутых, хриплых уст.

-- Я тут, рядом.

Дед продолжал сидеть каменным монолитом с закрытыми глазами. Холодное молчание оборвалось:

-- Дорогой внук, в нашей жизни конец для нас – лишь смерть. Только смерть неизменна, необратима. А теперь принеси мне чашечку черного чая и плесни туда немного виски.

Прошел еще час. За домом стемнело окончательно – на пустые улицы города упала долгожданная немая ночь, усыпанная вкраплениями крохотных кристаллов серебра.

Дед вместе со своей женой моментально уснули в отдельной комнате на втором этаже, оставив мать Сашки в гордом одиночестве смотреть местное телевиденье в просторном зале гостиной. Найдя какой-то скучный канал про животных с монотонным голосом старого ведущего, она во мраке дома, где остались гореть лишь тусклые настенные светильники, словно приторно-сладкое желе, растеклась по всему дивану, закинув оголенные ступни ног на рядом стоящий чайный столик. Сашка все ждал друга, изучая новый лук.

           Наконец раздался долгожданный звонок. Аккуратно сложив подарок в подготовленный заранее ящик комода, парень спешно спустился к порогу. Выходя из дома, Сашка бросил напоследок, что скоро вернется, на что измотанная мать лишь кивнула.

           На улице перед домом уже ждал заведенный автомобиль, освещая яркими фарами дорогу впереди себя. Сашка сел справа от друга.

           -- Поехали, покатаемся. День выдался откровенно унылым, но я-то знаю, что тебе сейчас действительно необходимо, -- подмигнул водитель.

           -- Тронули.

           Они мчались вдоль расплывающихся по бокам уличных фонарей-светлячков, мчались мимо еще горящих пятничных окон, мимо цветников, пустых скамей, мимо неторопливо гуляющих по летним теплым тротуарам пешеходов, мимо угольно-черных нитей проводов, кислого смеха, помоек и скептических презренных взглядов, мчались, обгоняя тяжелых стальных жуков, обгоняя пену облаков, время, страх, меланхолию, мчались под стихию музыки. Когда они выбрались на серпантин, ведущий к заброшенному авто-кинотеатру, Сашка окинул город, что теперь превратился в черное импрессионистическое месиво. Это не его дом – это место, где он лишь существует. Каждый день он чувствовал манящий зов леса. Страстные, ноющие стоны зеленой стены молили своего избранника вернуться в крепкие объятия дикого мавзолея природы, чтобы вновь воспеть ядовитую красоту смертельного гипноза шипящих деревьев и извилистых троп.  

           Добравшись до просторной парковки, выстеленной из бетонных плит, на стыке и из трещин которых прорастала жесткая трава, парни остановились около обрыва. Место здесь было безлюдное - ничего кроме самих плит и пары ржавых, раскуроченных и изрисованных красками граффити автомобилей не осталось, а лес, что оцеплял забытый кинотеатр с трех сторон, из года в год пожирал его, переваривая железо и выплевывая ветром пластиковые стаканы. Заглушив гулкий двигатель, друзья уселись на крышу машины и закурили, глядя на оставленный внизу город. Они молчали. Им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Лишь музыка, доносящаяся из колонок передних дверей и багажника, разрывала тишину.

           Неожиданно прямо из-за их спин ударил ослепительный свет. Друзья обернулись в замешательстве - в их сторону кто-то ехал. Переглянувшись между собой, они с нетерпением стали ждать незваных гостей, предполагая, что это были либо их товарищи, либо какая-нибудь влюбленная пара. Другие аборигены этой территории добирались сюда на своих двоих и обычно днем, реже – поздно ночью или на рассвете.

           Безымянная машина остановилась в нескольких метрах от них. Парни тут же сползли с крыши. Друг Сашки выключил музыку, и они оба, стоя неподвижно в предвкушении представления гостей, стали присматриваться к пожаловавшим людям. Но из-за резкого света, бьющего прямо в лица, было невозможно хотя бы краем глаза разглядеть тех, кто был внутри. Но к счастью, те долго не заставили себя ждать. Обе двери – водительская и пассажирская синхронно распахнулись, и две полутени, два серых силуэта медленно вышли на свет, встав перед капотом своего автомобиля.

           Сашку перехватило волнение, а его друг лишь закурил еще одну сигарету и с наглой ухмылкой отвернулся в сторону, оставляя Сашку и гостей наедине.

           -- Здравствуй, Саш, с днем рождения, – поприветствовала его спокойно и немного стесняясь торжественно, с виновной улыбкой Грета.

           Сашка нервно кивнул. Она совсем не изменилась с момента их расставания около полугода назад. Среднего роста, стройная, с подтянутой элегантной фигурой, свойственной только принцессам из сказок. Ее робкое лицо, длинные пламенные волосы, стелящееся сначала по узким плечам, а затем плавно облегающие упругую грудь, словно настоящие языки пламени озаряли все вокруг под дуновением ветра, ее властные глаза пронзали насквозь саму душу, а губы – нежные, неприкасаемые губы играли на чувствах своим желанием хотя бы раз в жизни поцеловать их. Она смущенно стояла перед Сашкой, не зная, что больше добавить.

           Второй тенью оказался ее отец - стареющий не по годам полицейский, с которым парень был знаком еще с момента, когда тот искал его – пропащего в лесу белокурого мальчишку. Мужчина подошел ближе, чтобы пожать Сашке руку:

           -- С днем рождения, Сашка. – как всегда в своей манере грубого, но доброго голоса полицейского поздоровался ее отец.

           После вежливого рукопожатия мужчина не стал терять ни минуты, сразу перейдя к делу:

           -- У меня для тебя плохие новости, Сашка, лучше закури.

           Друг Сашки, молча стоявший все это время у обрыва, вернулся к машине и протянул уже подкуренную сигарету. Парень глубоко затянулся, после чего отец Греты твердо продолжил:

           -- Отшельник пропал.

    ВОСПОМИНАНИЯ

           -- Саш, ну давай еще одну, пожалуйста! Ты же сам говорил, что тебе это нравится!

           -- Во всем нужно знать меру. Это уже сотая, между прочим.

           -- Саш, это наша память. В конечном итоге, когда проходит время – в памяти остаются только хорошие воспоминания. Эти места – наша память. Когда, спустя несколько лет, возможно, их не станет – мы будем смотреть на эти фотографии и вспоминать о них, вспоминать о нас. Поэтому продолжаем.

           Сашка задумался. Грета была права, поэтому он вновь сбросил с плеча зачехленный штатив, раскрыл его и установил сверху подаренную старым вором-блондином камеру, прицелившись линзой объектива точно в свою девушку, которая к тому времени уже подобрала идеальную панораму золотого леса у себя за спиной, и теперь она лишь застенчиво улыбалась Сашке сквозь узкий окуляр. Установив таймер на одну минуту, он мигом подскочил к Грете и неожиданно для нее – страстно ее поцеловал. Вспышка.

           -- Это наш дом, -- тонким голосом сладко прошептала она ему на ухо.      

**

           Глубокая ночь. Как обычно он сидел, в своем любимом кресле на крыльце, набросив на широкие плечи тяжелый бушлат и попивая остуженное холодной ночью дремлющей природы консервированное пиво. Выйдя из леса, по дороге ведущей в дом Отшельника, Сашка с поникшей головой и руками в карманах не спеша подошел к мужчине и молча плюхнулся на соседнее место.

           -- Здравствуй, Сашка, -- хрипло промолвил Отшельник, не отводя взор от городских огней.

           -- Привет.

           -- Можешь не объяснять и не оправдываться. Я знал, что ты придешь. Я знаю, зачем ты пришел. Ты не хочешь об этом говорить – твой мозг слишком устал, а твое сердце перегорело. Тебе нужны лишь ответы, но чтобы к ним прийти, поговорить все же стоит. Давай пройдем в дом – лес сегодня не преподнесет нам свою сказку, потому что он чувствует тебя не меньше меня.

АКТ 2 ЗОВ ЛЕСА

           На раннее утро следующего дня, когда на небе еще цвели сумерки, Грета со своим отцом, как и договаривались, заехали в назначенное время за Сашкой, который не смыкал глаз всю ночь, смотря телевизор, выпивая большой стакан сваренного кофе с молоком и куря на улице каждый час, чтобы не сойти с ума.

           Всю дорогу до дома Отшельника они молчали. Отец девушки – потому что, как настоящий полицейский просчитывал в голове каждый следующий ход, выстраивал догадки и предполагал какие могут быть последствия, которые непременно возникнут, если новость о пропаже одинокого старика всплывет где-нибудь в городе. Не хотел он шумихи и очередных слухов. Да и по призванию его долг – это сохранить спокойствие среди населения даже в самых тяжелых, непредвиденных обстоятельствах. Сашка молчал от того, что ему нечего было сказать, а Грета… Грета боялась. Ей как будто что-то мешало, как будто ее голос заколдовала дряхлая ведьма из сказок. Она не могла выдавить из себя ни слова, ни звука.

           Добравшись до открытой пологой поляны на крутом скате горы, где свирепый лес единственный раз так широко расступался перед его городскими гостями, и где который год как родимое пятно на покрове непокорной земли восседает дом Отшельника, окруженный низким деревянным балочным забором в стиле «ранчо», автомобиль остановился перед парадным крыльцом. Тут же стояла и другая машина полиции, двое сотрудников которой уже ждали их, облокотившись на перила крыльца.

Когда Сашка вышел наружу, он первым делом окинул пристальным взором местность. Утреннее солнце залило все вокруг янтарем, так что его сонным векам стало отвратительно больно всматриваться в каждую деталь в надежде разглядеть любую подсказку. Но даже сквозь отвращение вспышек бликов он не заприметил никаких подозрительных следов. Все тот же огород с вязкими молодыми побегами овощей, все тот же пустеющий хлев и сарай. Пройдя за угол дома, где располагалась пристройка со взломанными железными воротами полицией, и там Сашка не нашел никаких знаков пропасшего Отшельника.

Тем временем Грета с отцом решили не мешать парню, оставшись ожидать его вместе с коллегами из папиного участка. Все они понимали, что только Сашка мог отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Вернувшись к ним, парень сперва обратился к двум мужчинам в форме:

-- С чего вы взяли, что он вообще пропал? – удивленно и предвзято полюбопытствовал он.

-- Мы приехали сюда с напарником ровно семь дней назад. Думали навестить его, да продуктов подкинуть, но его дома не было, -- ответил первый полицейский, что стоял со сложенными у груди мясистыми руками.

Он был достаточно высок, в весе и со странной, безобразной и неопрятной растительностью на лице, что клочками торчала во все стороны, словно именно он живет в дали от цивилизации. Его смуглый товарищ напротив - был низок. Так, что стоя рядом со своим коллегой, он казался забавно похожим на керамического гнома, коим так любят украшать сады. Мужчина этот имел и еще одну глупую особенность – его манера быстрой, невнятной речи раздражала даже больше, чем то, что он любил перебивать беседу абсолютно любых людей, невзирая ни на чины, ни на обстоятельства.

-- Да, да! Мы сначала подумали, что просто не застали его дома! Заглянули на следующий день. И на следующий. И так каждый день, пока не заподозрили что-то неладное…

-- И вы, два идиота, решили выломать дверь? – раздраженно воскликнул отец Греты.

Девушка металась глазами меж говорящих. Сашка заприметил, как ее волнение постепенно перерастает в панику. Напрасно она старалась не подавать на то вида. Ее выдавали слегка трясущиеся губы и испуганные бусины зрачков. Сам Сашка проявлял лишь спокойствие, хоть и вопросов в его голове было ни меньше, чем у всех здесь присутствующих.

-- Нет, нет, нет, Марк! Дверь мы не выламывали! Она оказалась открытой! – торопливо оправдывался низкий.

Отец Греты вопросительно повернулся к Сашке. Тот кивнул:

-- Он никогда не запирает дверь в дом. Только пристройку.

-- Хорошо. Что было дальше?

-- Так вот! Рассказываю…

-- Так вот мы дернули ручку. Дверь была открыта. Мы осторожно прошли внутрь, зная, как Отшельник не любит не званых гостей.

Сашка ухмыльнулся.

-- Да! Да! Мы осторожно прошли внутрь! Было достаточно светло, но все равно страшно! Я предложил разделиться!

-- На втором этаже я ничего не нашел. Все двери тоже были открыты, в комнатах – порядок. Никаких следов…

-- Но! Когда я прошел на кухню, я обратил внимание на одну странную вещь! По началу, мы предположили, что Отшельник ушел на охоту, но винтовка-то висела на стене!

-- Винтовка на стене, подсумки, патроны, ботинки, в которых он всегда уходил в лес и дождевик – все лежало дома.

-- Даже его нож остался там, на кухне! Отшельник будто просто испарился!

-- Мы сразу поняли, что дело нечисто, поэтому тут же позвонили Марку. Может быть, в доме не хватает чего-то, какой-то вещицы, о которой мы не знаем. Но ты-то знаешь все, Саш?

Парень ничего не ответил. Обойдя полицейских, он отворил скрипучую входную дверь и ступил внутрь. Остальные проследовали за ним.

Действительно, на первый взгляд в доме Отшельника не оказалось ничего, о чем бы свидетельствовал его запланированный уход в лес. В комнатах царил идеальный порядок.  Повсюду витала удушливая, мертвая тишина, так что становилось не по себе, потому что дом словно обернулся призрачным замком, чья история жизни оборвалась, когда все свечи потухли, а хозяин сгинул в водовороте времени, оставив потомкам лишь память событий, что олицетворяли оставленные им после ухода всего его вещи.

Только когда Сашка поднялся в комнату Леонида, он обратил внимание на единственный предмет, что лежал не на своем месте.

-- Что там, Саш? – тревожно отозвалась Грета, стараясь аккуратно подсмотреть  из-за его спины, пока ее отец и его коллеги без толку мешкали на кухне.

Парень, склонив голову и окунув руки в карманы черных джинс, неподвижно стоял у кровати, на которую сквозь стекло окна опрокидывались лучи олова восходящего солнца, зажигая всю комнату.

-- Мои часы.

-- Что?

Сашка нагнулся, чтобы подобрать их, а после протянул зажатый в кулаке железный ремешок с циферблатом и давно покоящимися в безмолвии стрелками часы Грете в подставленные ладони. Девушка с пылким интересом стала рассматривать старый механизм.

-- Эти часы мне подарил мой старый знакомый.

-- Они хорошо выглядят. Сколько им лет?

-- Восьмой год пошел.

Грета остолбенела и замешкалась. За столько времени Сашка ни разу их не надевал и никогда о них не рассказывал.

Чтобы не пугать девушку, парень забрал подарок и опустился на кровать, перебирая пальцами загустевшие в смазке серебряные звенья. Грета присела рядом.

-- Еще очень давно, когда мы жили вместе с Отшельником, я познакомился с неким блондином, которому я очень понравился. Он решил подарить ребенку эти часы. Как оказалось немного позже – краденные. Поэтому я спрятал их подальше вглубь дома, в маленькую коробку на чердаке и никогда не доставал их оттуда. Только Отшельник и я знали, где они хранятся, поэтому я уверен – он их оставил тут. Это подсказка.

-- И что же нам с ней делать?

-- Не знаю. Если часы символизируют время, то это может означать лишь одно – необходимо вернуться в какую-то точку важных событий.

-- И как ты думаешь в какую?

-- Понятия не имею. Думаю для начала нам нужно найти того самого блондина. Спускайся вниз предупреди всех об уходе, но не называй причину – нам тут больше делать нечего.

Пока Грета возвращалась обратно вниз, Сашка спрятал часы в карман своей кожаной карей куртки, что он носил повседневно, и еще раз осмотрел комнату. Из года в год пацан взрослел, но покои Леонида не изменялись никогда, словно душа ребенка вопреки колесу сансары вселилась в эти изрисованные цветными фломастерами белые стены, в эти потрепанные игрушки и мебель, в это окно, которое с того дня отныне и навсегда стало пристанищем для отражения погребенного в уже сгоревшем заживо дубе ребенка, и который продолжал играть с гостями вспышками солнечных зайчиков. Сашка никогда не боялся здесь ночевать. Хоть дом Отшельника и не был частью леса, но сон в его окружении, когда буквально в нескольких метрах от края забора бушевала стервивая буря, было комфортно. И толи дух Леонида действительно навсегда покинул эти стены, толи он был добр к Сашке, но парень никогда не чувствовал его присутствие. Пора возвращаться.

Попрощавшись с домом и прикрыв за собой входную дверь, Сашка спустился с крыльца во двор, где его ожидали, сидя в автомобиле, Грета и ее отец. Двое полицейских уехали сразу – Марк велел им больше не возвращаться в дом Отшельника на случай если тот неожиданно, как земля для корабля средь морской волны, объявиться и будет не рад тому, что кто-то беспокоит его тихую обитель.

-- Я так понимаю - ты взял след, Сашка. Есть какая-то зацепка?

Отец Греты лениво надеялся, что парень что-то покажет ему, объяснит. Но тот только выдохнул:

-- Вам знаком местный блондин, который промышлял грабежом?

Марк подозрительно уперся взглядом в рядом сидящего Сашку. Парень не хотел раскрывать козырей. Он играл с полицейским в его же ребус, когда без лишних вопросов необходимо отвечать только правду.

-- Да, сейчас он отбывает наказание в колонии. Заглянем к нему на огонек?

-- Да, пригласим его на ужин.

Длинный, бледный болезнью отчаяния коридор и кафельный пол, ведущий в комнату для допросов с заключенными, отчего-то был наполнен суетливо скользящими немногими полицейскими в синих свитерах, в хмурых морщинах на лбу и с кучей папок и бумаг. Им совершенно не было дела до неторопливо идущих навстречу бурному потоку Сашке, Марка и двух серьезных охранников, ведущих гостей к уже ожидающему их белокурому арестанту.

Грету оставили около машины на парковке перед тюрьмой. Чтобы скоротать время ожидания по тихой грусти, девушка разбрасывала прямо под ноги тыквенные семечки, на манящий вкус которых слетелась с колючей проволоки высокого бетонного забора и еще более высоких темных железных вышек зоны, с покровительствующими на них темными силуэтами скучающих стрелков и сверкающими под солнцем линз оптических прицелов винтовок, стая местных голубей – вестников «большой земли». 

Отец Греты нашел способ договориться с начальством колонии о неофициальной встречи без посторонних глаз и ушей. Однако сам глава был с неким принципиальным любопытством, оттого пока Сашка стоял у двери в комнату допросов, перебирая в голове сюжет предстоящего диалога, Марк и начальник тюрьмы остались наблюдать за ними через зеркало Газелла.  

Войдя в мрачное безликое помещение с одним лишь лаконичным столом, единственной тускло мерцающей лампой под самым потолком и двумя стульями, Сашка чуть не остолбенел – перед ним сидел, скрестив локти, далеко не тот человек, что отпечатался в памяти парня несколько лет назад. Если раньше его грубые зубцы и шрамы на лице были лишь строками страниц пыльной книги его авантюрной молодости, то теперь они являлись чем-то более загадочным, неприкасаемым из-за настигнувшей внезапно старости внутри кирпичных стен. Блондин полностью лишился своих соломенных локонов, став совершенно лысым, кожа, что отныне походила на заплесневевшую корку хлеба, размякла и обвисла, и только по-прежнему добрые глаза, хранившие в себе скелеты тайн его судьбы, оставляли в нем крупицу еще живого человека, а не полутрупа, коим сделала его жизнь вне воли под тяжелыми цепями кандалов.

Юноша сел напротив, соприкоснувшись с ним взглядами, полными радости встречи.

-- Здравствуй, Сашка, -- прохрипел мужчина.

Он буквально въедался глазами в молодого парня, прощупывая каждый сантиметр его стройного, еще нежного тела, и наверное вспоминая те дни, когда и сам был таким же ветреным и здоровым.

-- Ты возмужал с нашей последней встречи пару лет назад.

-- А ты как-то быстро постарел.

Мужчина иронично улыбнулся всеми пожелтевшими зубами.

-- У нас немного времени, -- волнительно прошептал Сашка.

-- Раз ты сюда пришел, значит, его у нас его нет совсем.

Парень вопросительно задрал бровь.

-- Можешь не доставать то, что у тебя лежит в кармане.

Часы. Сашка подумал о том, откуда блондин мог знать, что парень принес их с собой: толи бывший вор не мог не заметить своим многолетним профессиональным опытом неприметную форму складок кармана, толи он действительно что-то знал.

-- Откуда ты…?

-- Наша встреча была предопределена, -- загадочная улыбка мужчины пугала Сашку.

-- Кем?

-- Слишком много вопросов, Сашка. А время уходит. Тик-так, тик-так, тик-так… Его действительно не осталось ни грамма. Я бы очень хотел поболтать с тобой, но…

Блондин обхватил стол обеими руками, немного склонился ближе к Сашке и будто зачарованный, будто невменяемый прошептал так, чтобы ни Марк, ни начальник колонии не услышали его:

-- Лес… Он зовет тебя... Прислушайся… Он стонет.

После этих слов мужчина резко откинулся назад. Откуда-то из рукава его поношенного, обесцветившегося трепья он молниеносно выбросил крохотную белесую таблетку себе на черствую ладонь и, запрокинув голову вверх, одним махом проглотил ее. Начальник колонии тут же объявил тревогу, обезумевши вызывая по рации охрану и врачей, а Марк только продолжал наблюдать.

           Сашка смотрел за происходящим в полном недоумении, вопреки блондину, что вновь опустил счастливый от встречи, безмятежный, словно так все и должно происходить, взор на испуганного парня. Через секунду из его рта обильно полилась пена. Тут же в комнату ворвались полицейские и замерли около умирающего за столом вора, не зная, что предпринять.

           Сквозь реку слюней, что разливалась по всей его одежде и полу, мужчина на последнем вздохе сказал:

           -- Ты всегда помогаешь им… ты молодец, Сашка…

           Это были его последние слова, его теперь хладеющего тела с обессиленными, опущенными к полу сухими руками и закатанными вверх зрачками, чтобы никто более не смог заглянуть через них в его душу.

 Наполненный болью потери старого друга, Сашка более не мог смотреть на потрясшую его картину загадочной смерти. Сначала Отшельник, теперь блондин, кто следующий? Кто стоит за всей этой чередой связанных какой-то тонкой, незримой нитью потерь? Сейчас он действительно испугался. За отца, за мать, за всех друзей… и за Грету.

           Возвращаясь к машине вместе с Марком и без лишних слов, Сашка прокручивал раз за разом весь диалог с блондином, стараясь уловить то, что возможно ускользнуло от его взгляда или слуха. Любой жесть, любая фраза. Неожиданно скоротечная старость мужчины, отсутствие времени, часы, улыбка, стоны зачем-то зовущего крещеного деревьями парня леса, таблетка и… вдруг Сашку осенило. Один из пазлов картины неожиданно нашел себе место, ведь последние слова блондина – это ничто иное как следующая подсказка. Подсказка, которую кроме него никто иной понять бы не смог. Сашка вдруг понял, в какую сторону сделать следующий шаг.

           Выйдя на парковку перед тюрьмой, парень и мужчина молча подошли к автомобилю. Перед тем как сесть внутрь, Марк кивнул своей дочери, дав понять, что сейчас лучше не задавать никаких вопросов.

           Сашка будто смотрел в пустоту перед собой, пока Грета с отцом с нетерпением ждали его вердикта.

           Спустя несколько минут гнетущей тишины под угасающим на западе солнцем, Марк осторожно спросил:

           -- И что дальше?

           -- Дальше лес. Везите меня к родителям – мне необходимо подготовиться к походу «домой». Я должен выступить с первыми лучами зорьки, чтобы не терять ни секунды.

           Плотно поужинав вместе с родителями, что не стали расспрашивать сына о том, где он был весь день, подметя его усталый вид и отсутствие желания обмолвиться хоть словом, Сашка, поблагодарив за вкусную и ароматную ветчину, присыпанную восточными специями, ушел к себе в комнату, чтобы начать собирать все необходимые вещи.

           Вскоре к парню тайком от глаз жены заглянул отец. Он понял все, когда увидел как Сашка, сидя на кровати у сияющего последними на сегодня языками пламени солнца, натачивал свой могучий, выкованный из железнодорожных рельс нож, который юноша всегда использовал только в лесу. Отец никогда не расспрашивал сына на сколько тот уходит, ведь ответ всегда был один и тот же: «Не знаю». Вместо этого, он просто присел рядом, положа руку ему на плечо:

           -- Что-то случилось, Саш? Сегодня ты выглядишь еще более поникшим, чем раньше.

           -- Я бы и сам хотел знать, что происходит пап.

           -- Ты что-то недоговариваешь. Скажи мне, я пообещаю сохранить секрет.

           Сашка вздохнул:

           -- Просто береги себя и маму. Я вас люблю.

           Слова сына насторожили взволнованного отца:

           -- Что бы не происходило, пожалуйста, будь осторожнее. Я знаю – ты стал частью леса, его сыном, но в последнее время даже я почувствовал, что с ним стало что-то не так. Что-то как будто изменилось…

           -- Лес пытается сказать мне что-то. Он словно напуган.

           -- И ты хочешь выяснить причину?

           -- Возможно. Посмотрим.

           Никогда раньше отец не беспокоился за Сашку так, как сейчас, но останавливать его было бессмысленно и крайне бесполезно. Его не так тревожили возможные опасности на пути сына, как то, что парень сделает шаг в пустоту, в неизвестность, в бездонную пропасть водоворота непредвиденных обстоятельств. Это был не просто поход на дикую зеленую территорию в поисках душевного удовлетворения, тишины и гармонии как это было раньше, а нечто более тяжелое. Невыносимое. И все это читалось только на едва ли опустевшем эмоциями лице Сашки.

           -- Ты видел ее?

           -- Кого?

           -- Грету. Я случайно подсмотрел в окно сегодня утром. Ты уезжал на машине ее отца.

           Сашка слегка потерялся.

           -- Да, -- грубо отрезал сын.

           -- Все дело в ней?

           -- Прошу, не начинай, пап. Мы уже беседовали на эту тему. Я все тебе рассказал, что думаю. Более разговаривать об этом не хочу. А даже если и захочу, то не с тобой.

           -- Я понимаю, тебя сынок…

           -- Ни черта ты не понимаешь, пап.

           -- Я помню наш разговор. Ты тогда сказал такую фразу: «Оказывается в этом мире секс, любовь и отношения – это могут быть совершенно три разных человека. И чем раньше ты поймешь это, примешь это как должное, тем раньше ты будешь относиться к переменам спокойнее, к людям спокойнее». Я помню эти слова. И знаешь, я долго думал над ними. Анализировал. Предполагал. Сравнивал с тем, что я сам имею сейчас. И в один момент я понял, о чем ты говоришь, но принять не смог, потому что для меня все это была, есть и будет твоя мама.

           Сашка проигнорировал речь отца.

           -- Ладно, я, пожалуй, пойду. Не стану тебя отвлекать. Спокойной ночи, сынок.

           -- И тебе.

           Причмокивая губами, отец спешно покинул комнату Сашки, обернувшись напоследок у двери, чтобы еще раз подумать о том, как он гордится своим сыном. А сам Сашка продолжил готовиться.

           После того, как рюкзак был упакован едой, спичками, трутом, небольшой аптечкой и фонарем с комплектом запасных батареек – Сашка брал только самое необходимое, чтобы идти налегке, а новый лук и колчан со стрелами, да заточенные нож и топорик в чехле лежали у кровати, парень, наконец, смог позволить себе лечь под одеяло. К этому времени на город словно опустили дуршлаг – звезды теперь походили на крохотные дырки, за которыми продолжало светить белое солнце. Закрыв глаза, Сашка прислушался. Где-то там, совсем близко, по лесу мчался мятежный ветер, кусая ледяными зубами хрупкие листья. Тот, кто знает инстинкты леса, всегда прислушивается к ветру, ведь он как самый болтливый разведчик – может рассказать все то, что сейчас происходит средь зеленого омута. Но нужно быть и осторожным, ведь ветер не делит на «своих» и «чужих», поэтому он несет на своей волне не только запахи хищников, но и запах добычи, коим обычно являются именно люди.

           Сашка изо всех сил пытался провалиться в беспамятство сна, чтобы выспаться к утру. И все же мысли никак не давали ему покоя до тех пор, пока перед его закрытыми веками не воскресла вспышка памяти…

ВОСПОМИНАНИЯ

           -- Т-с-с! Саш, ты слышал это? – Грета спряталась за спиной у парня.

           -- Да, надо проверить.

           -- Стой. А вдруг там змея какая-нибудь?

           -- Не думаю. Стой тут.

           Саша и Грета прогуливались под руку недалеко от берега леса и города средь пышных кустов, сухих веток, разбросанных на слякоти земли, и тенистых деревьев, смеясь от глупых, иной раз задиристых шуток. В воздухе витал благородный аромат свежести, из-за моросившего беглыми брызгами теплого дождя. Лучшее время для того, чтобы хотя бы душой взлететь под самое небо, пролететь над острыми козырьками волн деревьев, вдыхая запах свободы от времени и стремглав разбиться прямо об какую-нибудь каменную скалу, чтобы забыться среди всей городской суеты и рутины.

           Оставив Грету позади себя, Сашка уверенно, но осторожно подошел к зеленой чаще низких кустов, откуда только что-то послышались какие-то странные даже для леса шорохи. Аккуратно разведя руками широкие листья, парень склонился к самой земле:

           -- У нас осталась еда?

           -- Что? Эм… Вроде да.

           Скинув рюкзак с плеч, Грета расстегнула его и извлекла со дна пару банок консервированной морской рыбы.

           -- Да. А что?

           -- Подойди сюда.

           Сколькими шагами по вязкой почве Грета приблизилась к Сашке и выглянула из-за его плеча. Щенок. В небольшой ложбинке под холодным и колючим корнем, торчащим из-под земли, прятался достаточно крупный, но совсем еще малыш чумазый щенок с большими мокрыми, жалобными глазами, испуганно смотрящими на людей. Он лежал, прижавши хвост от страха.

           -- Господи, как он сюда попал?! – с тоской спросила Грета.

           -- Он бездомный. Городской. Наверное, погнался за какой-нибудь мелкой дичью, а в итоге заблудился. Открывай консервы, давай покормим его.

           Щенок с радостью принял еду от людей, позабыв о своем страхе человеческих рук.

           -- Что будем с ним делать?

           -- Покормим.

           -- Нет, Саш, что будет дальше? Оставим его тут?

           -- Предлагаю забрать щенка в город. Найдем кого-нибудь, кто захочет его оставить себе.

           Сашка поглаживал слипшуюся от грязи с дождем шерсть собаки, сидя на корточках перед его крохотной мордочкой, что успела полностью измазаться в масле из-под консервов.

           -- А для чего? Чтобы его потом вышвырнули на улицу? Он никому не нужен. У тебя доброе сердце, Саш, я горжусь тобой, но не все такие, как ты и всем в этом мире не поможешь. А тут лес – пока он еще маленький, он может вырасти в своей законной среде обитания. Оставь его, как бы грустно потом не было.

           Сашка смутился.

           -- Нет. В лесу ему делать нечего. Он убьет его. Пусть лучше он, возможно, проведет всю свою жизнь в одиночестве, скитаясь по улицам, но он будет жить.

           -- Разве это жизнь, Саш? Ты принимаешь решения лишь по зову сердца, не взирая на обстоятельства.

           -- Я принял решение. Он пойдет с нами.

           Сашка поднялся на ноги, укутав облизывающего своим розовым язычком мордочку щенка в свою куртку, и понес его на руках. Грета пошла позади.

**

           -- Присаживайся, Сашка, я принесу тебе пива.

           Отшельник сегодня казался в более приподнятом настроении, чем был обычно, но усердно старался не подавать на то виду, чтобы не обидеть поникшего Сашку.

Пока старик доставал из закромов неработающего холодильника четыре банки с булькающим внутри спиртным, парень сел за поставленный по центру комнаты несколько лет назад стол, положив на него локти и обхватив руками потрепанные на голове волосы. Единственными источниками света во всем доме являлись три зажженные свечки, стоявшие тут же на столе. Их свет завораживал. Тонкие острые ногти пламени плясали под сквозняком из щелей дома.

Поставив пиво на стол, Отшельник сел напротив юноши.

-- Послушай, Сашка. Что такое любовь? Перед тем как ответить на этот вопрос, необходимо понять, что любовь подобна дружбе. Можно даже сказать, что любовь это новая, высшая ступень той самой дружбы. И необходимо условиться, что любовь, как и дружба, существует только благодаря двум людям. Как невозможно дружить с человеком, который не дружит с тобой, так и неразделенной любви просто нет.

Сашка внимательно слушал Отшельника, не поднимая голову и не опуская рук, даже когда мужчина пододвинул к нему одну из банок. После паузы, старик продолжил:

-- Любовь строится на трех основных устоях: уважение, прощение и принятие…

 

АКТ 3 ОБЕЗДОЛЕННЫЕ

           Четыре часа утра. Стоящий на тумбочке перед кроватью будильник свирепо прозвенел, моментально подорвав Сашку на ноги. За окном тем временем до сих пор царила непокорная темень. Только плед леса стал чуть прозрачнее, нежели несколько часов назад.

 Подскочив с кровати, парень не стал терять ни минуты. Сашка натянул заранее подготовленные брюки, сверху, на мускулистый торс, он надел флисовую кофту, а после накинул легкую камуфлированную ветровку и, водрузив на плечи колчан со стрелами и новый лук, да рюкзак, в который положил топор,  бегло спустился вниз. Родители еще спали. Единственное, что нарушало тишину, было электричество, мечущееся по проводам от одного угла к другому, зажигая работающие без права на перерыв лапочки разнообразных приборов. Прокравшись на цыпочках, чтобы не разбудить отца и мать, к прихожей, где стояли начищенные со вчерашнего вечера ботинки, Сашка стремительно завершил подготовку к предстоящему походу. Перед выходом, он в последний раз замер, смотря в сторону комнаты родителей, и на всякий случай мысленно попрощался с ними. Парень и сам понятия не имел, откуда в его голове, будто подводная лодка, всплыла из невиданной пучины чего-то глубже, чем душа, эта странная мысль – проститься. Наверное, его тело чувствовало что-то. Чувствовало там, в тех дебрях организма, куда не прорваться, сколько не ползи и не размахивай топором, даже крестнику великого леса. Пора идти.

Аккуратно прикрыв за собой дверь, чтобы ненароком шальной сквозняк ею не хлопнул, Сашка повернулся в сторону своего пути и тут же нахмурил брови. Светало. Солнечным светом бродящий средь закоулков города ветер словно сметал огромный слой пыли со стен и крыш, окон и порогов домов, оживляя их. И даже лес не мог противостоять этой уборке. Ветер насильно стряхивал пыль ночи с деревьев и высоких сосен прямо на подножье широких крон. Однако, вовсе не рассвет омрачил Сашку. На дороге, за низкой оградкой дома его родителей, парня ждала Грета.

Девушка стояла в полном «боевом» обличии. В дорогу леса она всегда надевала высокие военные ботинки на длинных шнурках, охотничьи штаны и куртку, длинные пламенные волосы Грета завязывала в «хвостик» и продевала через черную кепку на голове.

Не растерявшись, Сашка уверенно вышел со двора и, обойдя ее, молча пошел в необходимое направление. Отсюда до начала леса совсем недолго – через два квартала город с этой стороны подходил к концу.

-- Эй, я, между прочим, иду с тобой, -- громко и настойчиво объявила Грета в спину уходящего Сашки.

-- Это исключено и не обсуждается. Ты остаешься здесь.

Парень не стал останавливаться, чем еще больше разозлил девушку. Но та была настроена решительно. Она вмиг догнала Сашку, и, отдернув его за рукав, одним махом развернула к себе:

-- Я. Иду. С тобой!

-- Нет.

-- Ну почему?! – в недоумении воскликнула Грета.

-- Потому что я боюсь тебя потерять. Потому что боюсь, что не смогу тебя защитить. Потому что… Лес больше не такой, каким был прежде. Я боюсь за тебя, -- у Сашки встал ком в горле.

 Ему стало трудно говорить, зная, что ей вовсе не понравятся эти слова. Что она их не поймет, отвергнув от себя.

-- Мне не нужна твоя защита, Саш. Но Отшельник был и моим другом тоже. Поэтому я иду с тобой, -- спокойно ответила Грета.

-- Тебя не переубедить. Ладно, пошли.

-- А куда?

-- В заброшенную церковь.

Спустя полчаса Сашка и Грета достигли того места на склоне горы, откуда начинался настоящий лес. Липкие листья, извилистые корни, хрупкие, причудливо ломанные ветви и миллионы его глаз расступились перед молодой парой, чтобы проглотить их. Добро пожаловать домой.

Ступая по ядовито-зеленой траве, перескакивая небольшие овраги пологого ската и петляя средь лабиринта дремучих стен, парень с девушкой поднимались на пик вершины. Старая деревянная церковь, куда они направлялись, стояла в заброшенной еще в прошлом веке небольшой деревне на обратной стороне горы. Оставленные хозяевами с наступлением войны дома и дворы с течением времени покосились, сгнили и поросли кустарниками, скрыв следы присутствия людей от глаз новой цивилизации. Лес буквально переварил все то, что потом и кровью воздвигалось человеческими руками. И лишь святую землю, на которой возвышался единственный купол церкви, оставил не тронутой. Толи лесу не хватило сил противостоять вере, толи он сам не решился запустить туда свои дикие пальцы, чтобы не обжечься, толи он намеренно, будто говоря: «узрите смертные – это моя земля, и я повелеваю:  кому здесь жить, а кому нет», но спустя еще несколько лет в церковь начали стекаться бездомные со всего горного хребта. Смертельно больные или ищущие элементарного спокойствия вдали от города, чумазые, с дряхлой кожей цвета бурой земли старки, вечные пьяницы с заплывшими глазами, а также полные женщины, чьи посиневшие от холодной воды скрипучие пальцы рук, нашли пристанище в стенах религии.

Обездоленные жили своей историей. Казалось, эти люди получили какую-то неприкасаемость, потому как ни лес, ни города не смели трогать их заблудшие души. Их едой было то, что им преподносила гора – ягоды, сырое мясо птиц, реже – озерная форель. Тоже сырая. Воду обездоленные черпали из неподалеку протекающего меж двух горбов гор вечно холодного ручья, который впадал в то самое озеро.

Отшельник никогда не обращал внимания на своих соседей. Его не волновала их жизнь, а вернее живы ли они вообще. Когда иной раз мужчина встречал кого-то из них в лесу, то те быстро скрывались из виду, убегали в любую сторону, только чтобы не разгневать его и Грозу своим присутствием. Мужчина относился к ним нейтрально, как к стервятникам, как паразитам, от которых сколько не избавляйся – они всегда найдут себе новую нору. В отличие от Сашки, который, когда узнал об их существовании, загорелся идеей помогать бездомным. Грета поддержала его трепетность. Чаще всего парень с девушкой приходили к ним зимой, в самое суровое время года. Они приносили им хлеб, соль, батарейки и фонари, медикаменты. Пораскинув мозгами, Грета дарила еще и книги. В основном художественную литературу, но были среди них и отдельные, толстые тома по выживанию. Для них Грета и Сашка стали святыми. С каждым их приходом, обездоленные со слезами на глазах благодарили их за безвозмездные дары. Когда женщины и старки встречали Сашку словно Бога, Грета стояла в стороне и смотрела на него как на своего героя. После каждого такого дня, идя обратно в город, она нежно целовала его в щеку и легонько шептала:

-- Ты всегда помогаешь им… ты молодец, Сашка…

Пара с каждым шагом поднималась все выше и выше. Юноша прекрасно знал короткую дорогу до туда, и все же в какой-то момент его одолела смута – лес онемел. Ни говора птиц, ни мелодичной симфонии шипящего ветра, ничего. Лишь восходящее в зенит солнце - единственное, что неумолимо сопутствовало путникам, ведя за собой как детей.

-- Папа дал мне рацию на всякий случай, -- вдруг подала голос позади идущая Грета.

-- Бесполезно. За пиком горы она перестанет ловить связь.

-- Я знаю. Но так ему будет спокойнее.

-- Он мне не доверяет?

-- Не начинай, Саш. Ты же прекрасно все понимаешь.

-- Я не начинаю, Грета. Но этот жест – плевок в мою сторону. Я крестник леса – думаю, он это помнит. И все равно, каждый раз, когда мы уходили вдвоем – это была очередная твоя ссора с ним. А его скандал, когда мы начали встречаться, ты помнишь?

-- Я же попросила, Саш, не начинай.

-- Конечно же ты помнишь. И я помню. Помню все твои слезы, когда он обижал тебя, унижал, оскорблял. Помню, как я пытался тебя защитить…

 -- Я не просила тебя об этом.

-- А я не мог оставить это просто так. Тебе было больно, когда ты плакала, так же, как и мне, когда я слышал твой дрожащий голос. И меня это злило. Злило то, что я ничего не мог с этим поделать.

-- Тебя злил твой эгоизм, Саш. Давай оставим эту тему.

Не найдя больше подходящих слов, парень промолчал. Всю оставшуюся дорогу никто из них больше не проронил ни слова. Пару раз они останавливались отдохнуть в крохотных ложбинках с пушистым травяным ковром. Сашка носил с собой пачку сигарет, но тут, в лесу, тяга к дыму пропадала сама с собой. Ненавидел зеленый хищник все то, что связано с огнем, потому что всячески старался избегать его и искоренять тех, кто считал, что властен над ним. Мудрый лес знал, что на любого, даже такого страшного, ярос