Николай Бессонов. Костер. X., м. 1992 г

 

Второй способ примирения судьи и духовника оказался столь же прост. Для сотрудничества привлекались усердные малообразованные священники, у которых «не было ничего кроме собственного дыхания». Их подкупали доходной должностью или подачками, а то и просто едой и выпивкой (Spee, 1939 стр. 172). Ради собственного благополучия эти священники закрывали глаза на инструкции и охотно становились ещё одним колесиком в конвейере смерти. Угрызения совести были им неведомы. Фридрих фон Шпее (который сам исполнял обязанности духовника в Вюрцбурге) вспоминал о своих нечистоплотных коллегах следующее. Один докатился до того, что лично составлял списки на арест, призывая не щадить детей они всё равно не исправятся. В нарушение правил он присутствовал на пытках и помогал судье советами (1958 стр. 177). Другой священник требовал от женщин, чтобы они на исповеди слово в слово повторяли ложь, которую из них вытянули на допросах. Стоило узнице замяться или возразить, что она скажет правду, духовный садист уходил со словами: «Тогда подыхай как собака – без исповеди и святого причастия». Двести ведьм не выдержали этого приёма и покривили душой на исповеди. Духовник открыто похвалялся своими деяниями. Судья, доктор права, работавший с ним в паре, дал в его честь обед. Фридрих фон Шпее, который тоже был на пирушке, услышал из уст судьи восхищённую речь, где уловка бессердечного священника получила название «военной хитрости». Не нуждается в комментариях, как уязвил Шпее цинизм двух негодяев. Увы, спасая свою жизнь, он вынужден был молчать. «Я в изумлении осенил себя крестом и вздохнул», – читаем мы в «Предостережении судьям» (1958 стр. 175, 176).

Как ни скрывал Шпее свои взгляды, всё равно он был белой вороной в вюрцбургском окружении. Судьи давно точили на него зуб, но, помня о епископе, влиятельном заступнике вольнодумца, срывали зло на тех, кто попадался под руку. Однажды к Шпее прибежала за советом женщина из деревни. Крестьянка почувствовала угрозу ареста и хотела спросить, ждёт ли её за признание ад. Женщина трезво оценивала свои силы и знала, что не выдержит пытку. Милосердный священник, как мог, успокоил её. Бог простит вынужденную ложь. Крестьянка вернулась домой, чтобы обречённо дожидаться, когда за ней придут. Вскоре она была схвачена, допрошена под пытками и казнена. Самое страшное Шпее узнал от исповедника, сопровождавшего деревенскую ведьму к столбу для сожжения. Исповедник убедился, что женщина невиновна, и бросил судье упрёк. Тот только ухмыльнулся. «Мы и не осудили бы её, если бы она не совещалась с отцом фон Шпее (Канторович, 1899 стр. 40)». Мудрено ли, что гуманист, посвященный в зловещую подоплеку вюрцбургских сожжений, раньше времени поседел! С болью описывает он разочарование узниц, которых обманывает последняя надежда – найти утешение у духовного отца:

«Они наталкиваются на глухие статуи, единственное желание которых – постоянно обвинять их в колдовстве и измышлять для них новые клички… То их называют упрямыми и закоснелыми, то одержимыми бесом, то мерзкими шлюхами, дьявольскими рожами, то немыми жабами, исчадьями ада. К тому же эти священники непрестанно напоминают судьям, тюремным надзирателя и палачам, что надо строго допрашивать и пытать узниц. Та или другая кажется им закоренелой преступницей – конечно, это дьявол не даёт ей раскрыть рта. У неё сатанинский взгляд, можно жизнью поручиться, что она настоящая ведьма. Нет конца таким сентенциям».

Уж лучше бы почаще приходил палач, чем священник, – в сердцах восклицали несчастные арестантки из Вюрцбурга (Spee, 1939 стр. 171, 172).

Если бы подобные жалобы звучали только здесь! Другие немецкие земли тоже зачастую превращали исповедь в фарс. Мейфарт писал, что и протестанты, и католики ведут себя сходно. «Ах, ты невиновна? Значит, я тебе не нужен. Ухожу туда, откуда пришёл (Lea, 1939 стр. 738)».

Прикованные женщины напрасно тянулись вслед духовнику. Шаги за дверью смолкали, и в сгустившемся тюремном мраке бедняжкам оставалось только давиться горькими слезами обиды. «Так душе причиняют более жестокие страдания, нежели перенесло тело».

По дороге на казнь ведьмы порой выслушивали оскорбления. В 1731 году фанатичный пастор Вест сопровождал смертницу по фамилии Готгшлинг. Женщина упорно отрицала свою вину, и тогда священник крикнул «Так отправляйся к дьяволу, которому ты всю жизнь служила!» Было это в Трансильвании. После «напутствия» женщину сожгли на костре (1958 стр. 1267).

А в Германии веком раньше произошёл такой случай. Везли сжигать женщину, которая вынесла все мыслимые и немыслимые пытки. Назойливый священник считал, что ведьма не признаётся из чистого упрямства и всю дорогу красноречиво расписывал, как ей будет больно гореть заживо. Он до того подробно перечислял пугающие детали, что несчастная заколебалась. Видя это, святоша пообещал добиться помилования, если его духовная дочь на исповеди признает себя колдуньей. Женщина, которая уже видела в воображении стену огня и свой обугленный скелет, впервые разомкнула губы и произнесла роковую фразу: «Ну, тогда я виновна».

– Отпускаю тебе грехи, – поспешно пробормотал по‑латыни исповедник и побежал к судье с просьбой смягчить наказание. «Раньше надо было думать», – недовольно возразил судья. Приговор остался в силе, и женщина была сожжена заживо… Надо было видеть, как священник после этого твердил: «Никогда нельзя верить тем, кто оспаривает свою причастность к колдовству». Ему‑де известна одна, которая упрямо выдержала множество пыток, а в последний момент всё же призналась (Spee, 1939 стр. 185, 186).

В любом деле многое зависит от исполнителей. От инструкций отступали и в ту, и в другую сторону. Помимо истязателей духа, в ведовских процессах фигурируют люди совершенно иного типа. Но если циники чувствовали себя среди палачей как рыба в воде, то гуманисты изведали отторжение. Алчная среда не желала терпеть правдолюбцев. Некий священник добился разговора с судьями наедине и на основании их же протоколов доказал, что женщину преследуют незаконно. Трибунал отреагировал мгновенно. Колдунью казнили, а возмутителя спокойствия велено было больше никогда не пускать в темницу (Lea, 1939 стр. 704).

Неужели в истории нет ни одного примера того, как заступничество духовника облегчило судьбу подсудимой? Такое всё же бывало. Благотворное влияние служителя Церкви видно, скажем, в деле Маргареты Штрентц, которую осудили на смерть в 1629 году. Приговор гласил: дважды рвать раскалёнными щипцами, удавить и сжечь. Однако после протеста духовника‑капуцина клещи применили только один раз (1958 стр. 1216).

Завершая главу, вернусь к тому, с чего начал. К телеге, грохочущей по городским улицам. К свидетельствам очевидцев, которые описали последние минуты в жизни ведьм. Они разные, эти описания. Первое составлено католиком, второе протестантом. Обратите внимание, насколько лицемерен обряд в одном случае, и какая бесстыдная откровенность проявлена трибуналом в другом.

Фон Шпее пишет, что часть осуждённых в Вюрцбурге обезглавливали, а не сжигали заживо.

Исполняя приговор, палач отступал от правил своего ремесла. Обычным уголовникам сдёргивали вниз рубашку; чтобы меч ненароком не встретил на шее помех. Для ведьм делалось исключение. Палач не обнажал им плечи тело под одеждой было изувечено до такой степени, что его не смели показывать людям. Допросы в Вюрцбурге были беспощадны одни узницы умирали в тюрьме, не дожив до казни, в других жизнь к назначенному дню едва теплилась. Когда имеешь дело с полутрупом, не до раскалённых щипцов. Палачи поспешно волокли ведьм на площадь, опасаясь, как бы они не испустили дух по дороге (1958 стр. 706).

А вот описание, составленное в XVI веке протестантским проповедником. Это широко известный документ. Наверняка некоторые с первых же строк вспомнят его почти дословно – потому что, раз прочитав, уже невозможно забыть описание женщин, которых везли навстречу смерти в телеге живодёра:

«… Все члены у них часто истерзаны от пыток, груди висят в клочьях; у одной переломаны руки, у другой голени перебиты, как у разбойников на кресте, они не могут ни стоять, ни идти, так как ноги их размозжены тисками. Вот палачи привязывают их к столбам, обложенным дровами. Они жалостно стонут и воют из‑за своих мучений. Одна громким голосом вопиет к Богу и Божьей справедливости, другая, напротив, призывает дьявола и перед лицом смерти клянётся и богохульствует. А толпа, где собрались и важные особы, и беднота, и молодёжь, и старики, глядит на всё это, нередко насмехаясь и осыпая руганью несчастных осуждённых. Ну, как же полагаешь ты, христолюбивый читатель? Кто же всем этим заправляет? Кто радуется, глядя на все эти мучения и стоны и на глазеющий народ, из которого иным, конечно, скоро придётся самим отправляться на такое же жаркое? Не кажется ли тебе, что это дьявол (Сперанский, 1906 стр. 30)?»

 

Глава 12. Костер

 

Германия XVII века. В землю на пустыре вкопаны столбы. Вокруг них штабеля брёвен. Загодя приготовлены цепи и вязанки хвороста. Народу на казнь собралось много, но столпотворение не предвидится. Это во времена ранних процессов со всех окрестностей собиралось по шесть‑восемь тысяч зрителей. Хозяева трактиров и постоялых дворов изрядно пополняли свои кошельки. Теперь острое зрелище приелось. Обгорелые проплешины на местах сожжений стали обычной частью ландшафта – настолько заурядной, что в диковинку это было только для иноземца. В 1631 году кардинал Альбицци записал по дороге в Кёльн: «Ужасное зрелище предстало перед нашими глазами. За стенами многих городов и деревень мы видели многочисленные столбы, к которым привязывали бедных несчастных женщин и сжигали, объявив ведьмами (Robbins, 1959 стр. 215)».

Как образно выразился фон Шпее. «по всей Германии отовсюду поднимается дым костров, который заслоняет свет (Lea, 1939 стр. 698)…»

Известный историк Йоханн Шерр сделал те же обобщения. «…Каждый город, каждое местечко, каждое прелатство, каждое дворянское имение в Германии зажигало костры (Шерр, 1868 стр. 404)…» Вот выхваченная наугад маленькая деревушка Рейхертсхофеп. Здесь в середине XVII столетия охота на ведьм унесла пятьдесят жизней (Lea, 1939 стр. 1130). Малонаселённый Вейзенштейн отправил на костёр за один лишь 1562 год шестьдесят три женщины. А в окрестностях Страсбурга с 1615 по 1635 год сожгли пять тысяч женщин и девушек (Soldan‑Heppe, 1973 стр. 530).

Чаще веет список казнённых пополнялся постепенно. За один раз обычно сжигали по две или три жертвы. Таков был ритм «спокойных» времён. Зато во время всплесков истерии устраивались аутодафе, поражающие своим размером даже привычных ко всему немцев.

Хроника города Брауншвайг за 1590 год содержит очень яркое сравнение. «Место казни выглядело подобно небольшому лесу из‑за числа столбов», – гласит документ (Robbins, 1959 стр. 215).

Трудно себе представить, что творилось на площади во время таких массовых казней. Задние ряды зрителей напирали, а передние пятились от жара, опаляющего лица. В давке дышать было нечем – тем более что клубы дыма то поднимались вверх, то окутывали толпу. Глаза людей слезились, уши закладывало от истошных воплей горящих заживо женщин и девушек. Треск костров, запах горелого мяса, злобные проклятия зрителей или, наоборот, пение церковных гимнов. Одним словом, кошмар наяву.

Силу немецкого террора можно оценить особенно зримо, если мы одновременно, как бы с высоты птичьего полёта окинем взглядом разные места. Мысленно перенесёмся в октябрь 1582 года.

19 октября в Реуте сжигают 38 ведьм, дюжина из которых местные богачки.

24 октября в Момпельгарде гибнут на костре 44 ведьмы и четверо колдунов. 28 октября в Тюркгейме сожжены 36 ведьм (Lea, 1939 стр. 1121).