Бог должен быть искушен

Единственное искушение в том, чтобы не любить

Итак, чтобы позволить нам любить, Богу нужно победить в нас все то, что нам мешает любить. Богу нужно победить наши соблазны.

Прежде, чем двинуться дальше, стоит сначала договориться, что же именно мы понимаем под этим словом. Это гораздо плодотворнее, чем составлять длинный список соблазнов и искушений, который обязательно окажется поверхностным и неполным, исходить нужно из самой сути понятия. Соблазном будет все то, что нам мешает участвовать в полноте Божественной жизни, все, что идет против любви. Это единственный закон, установленный Богом: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя» (Лк 10:27). Этим все сказано. Все усилия моралистов нужны лишь для того, чтобы помочь нам исполнить этот закон. Но, к сожалению, нередко бывает, что эти теоретики морали теряют из виду самую суть, и это уводит их очень далеко от закона любви. Сколько непоправимых ошибок и ужасных поступков было совершено во имя Бога любви!

И тут снова свидетельства тех, кому удалось вырваться из страны смерти, могут нам помочь нащупать эту суть. Вот, например, свидетельство Стефана фон Янковича, которого мне посчастливилось знать лично: мы не раз встречались на разных конференциях. С. фон Янкович – венгерский архитектор, получивший в детстве, как он сам признает, очень строгое католическое воспитание. В момент восстания в Будапеште осенью 1956 он с головой уходит в политику, в деятельность по освобождению страны. После вторжения советских войск он вместе с семьей бежит за границу, и ему удается добраться до Швейцарии. Он попадает в аварию, после которой получает восемнадцать переломов и чудесный опыт околосмертных переживаний. Оказавшись за пределами тела, он заново видит всю свою жизнь. Вот как позднее он описывал то, что пережил во время такого пересмотра жизни:

«Моя душа, вернее, мое сознание, оказалось чувствительным прибором. Оно сразу показало мне мои поступки и мои мысли в их динамике, и определило, хорош или плох был тот или иной поступок. Было интересно наблюдать за тем, как многие поступки, которые, по нашим социальным, моральным или религиозным критериям, должны были оказаться плохими, греховными, порой даже смертными грехами, оказывались на поверку гармоничными и позитивными. И наоборот, многие из сознательно совершенных на земле “добрых дел” перевешивали весы в сторону зла, если их первопричина оказывалась негативной, негармоничной для космоса, то есть если цель их была эгоистична»[314].

Многие сообщения, полученные от тех, кто перешел черту смерти уже окончательно и бесповоротно, свидетельствуют о том же. Например, сообщения Арно Гурвеннека, полученные от него с помощью автоматического письма его отцом. Арно был тринадцатилетним мальчиком, ставшим жертвой игры с шейным платком. Я хорошо знаком с его родителями. Меньше всего мне хочется обидеть или задеть отца мальчика, но должен признать, что он просто не смог бы сочинить сам подобные письма. Я знаю, до какой степени эти сообщения порой обескураживали их адресата. Итак, вот слова Арно по интересующему нас вопросу:

«Здесь перевернут с ног на голову весь привычный нам порядок вещей. Для нашего ума самым важным представляются мысли, поэтому все становится относительным: те мысли, которые нам казались пустяковыми, в глазах Бога оказываются самыми ценными, а поступки, которые нам казались значительными, для Бога оказываются пустяком»[315].

А вот еще одно сообщение, полученное в Италии тоже с помощью автоматического письма в 1986: «Конечно, наша католическая мораль вполне годится для жизни, и все же, я даже не знаю, как тебе это объяснить, но только здесь ко всему подходят с совсем другими мерками, так что совершенство зависит скорее от какой‑то личной чувствительности, а уж никак не от образования или законов»[316].

И тут мы, оказывается, недалеко ушли от знаменитого текста Лао‑Цзы:

Мудрец не ищет добра,

Поэтому добродетелен.

Глупец норовит причинить добро

И забывает о людях[317].

Можно было бы даже перевести так: настоящий мудрец не заботится о добродетели, ему не до нее. Но в даосской мудрости не так уж много любви. Тут лучше вспомнить слова блаженного Августина, уводящие нас еще дальше: «Люби – и делай, что хочешь». Если настоящая любовь именно такова, то она просто не может вдохновлять на плохие поступки[318]. И все же, будем осторожны! Так легко ошибиться и перепутать настоящую любовь с нашими собственными иллюзиями.