Соотношения материального и процессуального права

Теории преступности

Эпоха Возрождения: преступление как проявление свободной воли.

Начало XIX века: рост процессов, изменивших всю социальную структуру общества. (Создание первых заводов, возникновение городской жизни, появление новых классов в обществе = появление индустриального общества). Одно из последствий – рост преступности и попыток изучить её природу.

· Антропологические исследования: Чезаре Ломброзо, родоначальник биологических теорий в криминологии («Преступный человек», «Гениальность и помешательство»), общая суть которых заключается в факте предрасположенности индивида от рождения к тому или иному поведению в зависимости от пола, черт лица и т.д., в т.ч. материалистическая теория «прирожденного преступника». Основа концепции – тезис о естественном характере и вечности существования преступности в обществе, склонность к совершению преступления задается инстинктом. Согласно такой логике в совершении преступления нет ничего противоестественного, и за совершение преступления мы не можем осуждать. Преступник по Ломброзо обладает атавистическими (типичными для наших далеких предков) функциями, то есть тип примитивного человека, также выдвигались особенности внешности для разных типов преступников — воров, убийц, насильников, политических преступников. Сегодня теория Ломброзо рассматривается только с исторической точки зрения, однако она находила своих последователей.

 

· Энрико Ферри, теория «естественного преступления» Рафаэле Гарофало (также автор важной работы «Криминология»): Гарофало уточняет биологические условия преступности факторами отрицательной среды, бедности, плохого примера, т.е. социальные факторы, также во многом психика. Основные антропологические позиции при этом сохраняются.Преступник по Гарофало лишён двух важнейших человеческих чувств — сострадания и честности, либо хотя бы одного из них. Самые тяжёлые преступления совершают те, кто лишен сострадания и честности, кражи совершают те, кто лишен хотя бы честности, и т.д. В целом же преступник — неспособный адаптироваться к нормальной жизни человек, преступление — симптом. Энрико Ферри тоже учитывал и антропологические, и социальные факторы преступности.

 

· Теория наследственного предрасположения к преступлению: А. Ленц, Ж. Пинатель, А. Штумпль и т. д. Возникла в XVIII—XIX веках, по сути повторяет мысль Ломброзо о прирожденном преступном человеке, но по наследству могут передаваться не преступные акты, а наклонности, находящиеся в их основе, как возбудимость, агрессивность, склонность к насильственным актам. В то же время признавалось и влияние социального фактора. Во многом была признана несостоятельной: к примеру, брат гангстера Аль Капоне, Винченцо, ушел добровольцем на Первую мировую войну, где дослужился до лейтенанта, а затем стал офицером полиции с безупречной репутацией. Он так был хорош в своей работе, что некоторое время служил в службе охраны президента США.

 

· Хромосомная теория — еще одно из направлений теории наследственного предрасположения к преступлению. Дополнительные Y-хромосомы у мужчин, и соответственно, Х-хромосомы у женщин, определяют склонность к совершению преступлений. Криминологами связь между хромосомным набором (ХYY хромосом) и преступностью подвергается сомнению. Тем не менее, считается, что существует связь между аномалиями и некоторыми психическими заболеваниями.

 

· Теория эндокринной обусловленности преступного поведения: М. Шлапп, Э. Смит. Предрасположенность к совершению преступлений связана с нарушением действия эндокринных желез (щитовидной железы, гипофиза, желчного пузыря и др.). Не исследована до конца, не доказана и не опровергнута. По данным ученых, почти одна треть всех заключенных страдают эмоциональной неустойчивостью, связанной с заболеваниями желез внутренней секреции. Одну из главных ролей в механизме преступного поведения авторы отводят различным эндокринным расстройствам (внешними признаками которых являются, наряду с другими, особенности телосложения).

 

· Теория о конституциональной предрасположенности к преступлению: была предложена в 20-х годах XX века немецким профессором медицины Э. Кречмером («Строение тела и характер»). Он утверждал, что имеется прямая связь между строением тела и предрасположенностью к совершению определенных видов преступлений. В зависимости от формы тел совершаются и преступления. Пикник — типичный корыстный преступник, ему свойственны такие преступления, как мошенничество, кража, присвоение или растрата, для атлетика характерны преступления против личности, тогда как астеники склонны к противоречивым действиям, а для диспластического типа характерны садистские немотивированные наклонности.

 

· Теория расовой предрасположенности — концепция откровенно реакционного толка о якобы неполноценности и особой предрасположенности к преступлениям некоторых рас, например цыганской, негритянской. Э. Хутон – антрополог, последователь Ломброзо, профессор Гарвардского университета. Внешний вид не всегда может дать правильное представление о человеке, а во многих случаях вводит в заблуждение. Традиции, например, не позволяют нам применить к этносу или расе признак расовой предрасположенности к совершению преступлений.

 

· Теория уголовно-статистического регулирования уровня преступности: рост преступности в ряде высокоразвитых стран за счет большей социальной активности населения, повышения его чувствительности к преступлениям, желания сообщать о преступлении в полицию. Результат – сокращается «темная цифра» преступности, уменьшается число скрытых преступлений и соответственно возрастает число зарегистрированных полицией преступлений.

 

· «Политическая экономия преступности». (А. Тейлор, профессор социологии Манчестерского университета) «Подход с позиции экономического детерминизма»: признание того факта, что экономические условия играют решающую роль в жизни общества и определяют развитие всех иных социальных и культурных факторов. Основным предметом анализа при этом является поиск причинноследственных взаимосвязей между различными отклонениями от нормальных экономических условий и ростом преступности, таких, как экономический кризис, социально-экономическое неравенство, издержки свободного рыночного предпринимательства и другие экономические причины преступности. Теоретическое обоснование: идеи создателей «классической» политической экономии (А. Смит, Д. Юм, К. Маркс). В современной трактовке: бурный рост преступности и числа заключенных практически во всех развитых странах мира в 80-90-е гг. – закономерное проявление постиндустриальной экономики, следствие характерной для современной стадии развития капиталистического общества массовой безработицы (период «постмодернизма»). Так, к примеру, рейганомика и тэтчеризм подвергались критике сторонников данной теории за упор на рыночное предпринимательство и проблемы с его уманитарными последствиями.

 

· Теория возможностей: высокий уровень жизни в ряде стран Западной Европы и США сопряжен с ростом возможностей для совершения отдельных видов преступлений (резкий рост преступности в сфере экономики в отдельных странах был связан с упрощением контактов, с материальными ресурсами и сложностями электронных систем контроля). Так, в середине 80-х годов во многих высокоразвитых странах основным средством расчета стали не наличные деньги, а кредитные карточки, что вызвало всплеск многочисленных мошеннических операций с ними. Установление дополнительных технических средств защиты кредитных карточек позволили сократить число подобных преступлений.

 

· Демографическая теория связана с теорией молодежной субкультуры. В период интенсивного социально-экономического развития подростки и молодежь, психологически и социально зависящие от взрослых, в то же время воспринимаются окружающими вследствие своих чисто физических данных как взрослые. На деле молодёжь нередко противопоставляет себя окружающим и взрослые утрачивают контроль над подростками, что способствует преступности среди этой группы населения.

 

· Теория лишений: в настоящее время общество в корне меняет свои ценности. При резком улучшении уровня жизни одних слоев населения происходит обнищание других. Возможность осуществления жизненных планов за счет честного труда, повышения профессионального уровня не оправдывается, престижными становятся должности и места работы, приносящие нетрудовые доходы. Несбыточные желания законным путем разрешить свои проблемы толкают определенную часть граждан на совершение противоправных действий.

 

· Теория аномии – синномии: рост преступности в период социальных и экономических изменений является результатом столкновения между собой различных групп с различным статусом развития. В идеале такие конфликты должны разрешаться бесконфликтно. Процессы современного общества вроде индустриализации, урбанизации, информатизации и т.п. существенно изменяют образ жизни людей и особенности их поведения, приводя в ряде неблагоприятных ситуаций привести к аномии, т.е. дезинтеграции ценностей, социальной дезорганизации и возникновению молодежных субкультур. Противоречия между традиционными и прогрессивными нормами и образцами поведения в изменяющемся обществе могут спровоцировать конфликты, которые не должны ни подавляться, ни разрешаться насильственным путем. Конфликтующие ценности должны быть социально интегрированы и скоординированы. Такой мирный процесс, ведущий к социальной сплоченности, консенсусу ценностей и к общим нормам, это и есть «синномия, но она требует серьезных усилий для ее достижения.

 

Из названных теорий наиболее приемлемой для объяснения влияния социального и экономического развития на преступность является теория аномии-синномии в сочетании с теорией уголовно-статистического регулирования уровня преступности. Практическое подтверждение правильности теорий о влиянии экономического и социального развития на преступность наиболее четко просматривается в странах с быстро развивающейся экономикой. Например, в Китае быстрый экономический рост привел к существенной модификации экономической и социальной жизни. Возросла мобильность общества, перестали функционировать комитеты и общины, которые осуществляли неформальный контроль, изменилась традиционная структура больших городов, где стали преобладать дома-гиганты, в которых жители не знали друг друга и, естественно, общение между ними стало минимальным. В итоге, как считают специалисты, возросла возможность совершения краж. Практика подтвердила этот теоретический вывод - число квартирных краж в крупных городах в течение двух последних лет возросло на 65 %. Наиболее важную роль в генезисе преступности играет фундаментальное противоречие между относительно равномерно распределенными потребностями людей и существенно неравными возможностями их удовлетворения, определяемыми прежде всего местом индивидов и социальных групп в социальной структуре общества. Иначе говоря, социальное неравенство – один из наиболее значимых источников преступности. По мнению одного из создателей современной теоретической социологии и социальной антропологии. Т. Парсонса, «стратификация является главным, хотя отнюдь не единственным, средоточием структурного конфликта в социальных системах».

Уголовная политика

           В уголовно-правовой теории считается приемлемым понятие, которое объединяет все виды деятельности, содержанием которых является противодействие преступности —

· законотворческую (совершенствование уголовного законодательства);

· уголовно-судебную (признание виновными и наказание лиц, совершивших преступления);

· уголовно-исполнительную (исполнение обвинительных приговоров судов);

· деятельность по ресоциализации лиц, отбывших уголовное наказание;

· меры профилактики преступлений, именовать «уголовная политика» в широком смысле.

Все названные виды деятельности сведены воедино под именем «уголовная политика» по признаку общей для них всех цели — противодействие преступности. Все эти направления действительно имеют одну и ту же названную выше цель. Однако нельзя не обратить внимание и на ряд обстоятельств, свидетельствующих о специфичности каждого из этих направлений деятельности.

1. Они различны по содержанию.

2. Они осуществляются разными субъектами: одни из этих видов деятельности могут реализовать только государственные органы, другие — и государственные органы, и общественные организации, третьи — даже отдельные граждане.

3. Некоторые из названных субъектов, хотя и являются государственными органами, относятся к разным ветвям власти: уголовно-правовое нормотворчество, как известно, осуществляется Государственной Думой РФ; применение норм УК РФ — судами общей юрисдикции; исполнение обвинительных приговоров судов — уголовно-исполнительной системой Министерства юстиции и МВД РФ. Между тем меры по ресоциализации лиц, отбывших уголовное наказание, как и меры по профилактике преступлений, осуществляются не только государственными органами, но также общественными организациями и объединениями, трудовыми коллективами и отдельными гражданами.

4. Разные субъекты такой деятельности выполняют ее специфическими методами: уголовно-правовое нормотворчество осуществляется методами криминализации (запрета) наиболее общественно опасных деяний, декриминализации деяний, переставших быть общественно опасными, и пенализации; дознание и предварительное расследование — методом принуждения; правосудие по уголовным делам — методом устрашения; уголовно-исполнительная деятельность — методами убеждения, внушения; комплексными методами — принуждения, устрашения и убеждения (внушения) осуществляются меры по ресоциализации лиц, отбывших уголовное наказание, и профилактике преступлений.

При оценке состояния и тенденций преступности в стране или отдельном регионе объединение всех мер, направленных на противодействие преступности, единым понятием «уголовная политика» затруднительно определить «слабое» звено во всей цепи субъектов, задействованных в этой деятельности. В случае отсутствия успехов традиционно делается вывод о непродуктивности уголовной политики, о необходимости ее совершенствования. Кроме того, подобные общие оценки не позволяют осуществлять продуктивное стратегическое планирование и оперативное решение проблем материальнотехнического, интеллектуального обеспечения, подготовки кадров, другие организационные вопросы применительно к каждому специфическому роду деятельности по противодействию преступности.

Известно, что терминологическая неопределенность в теоретических исследованиях, отсутствие договоренностей о содержании какого-то понятия в связи с недопониманием друг друга оппонентами (а нередко и единомышленниками) сопровождаются нежелательными последствиями, одно из которых — схоластические споры, длящиеся порой в течение десятилетий. Достаточно вспомнить дискутировавшийся многие годы вопрос о соотношении понятий «исправление» и «перевоспитание» как целей уголовного наказания по УК РСФСР 1960 г. Дискуссия прекратилась только с введением в действие УК РФ 1996 г., ст. 43 которого уже не называет перевоспитание в числе целей уголовного наказания. Мы можем общаться только посредством понятий, поэтому бессмысленными являются споры тогда, когда есть расхождения в понятиях.

С практической точки зрения обобщенное (широкое) определение направления деятельности по противодействию преступности обезличивает субъектов такой деятельности. Становится затруднительным, а чаще всего невозможным выяснить уровень эффективности уголовного законодательства или практики его применения, системы исполнения уголовных наказаний, системы профилактики преступлений. Законодатель и суды для оправдания недостатков своей деятельности ссылаются на несовершенство уголовно-исполнительной системы. Сотрудники уголовно-исполнительной системы, в свою очередь, критикуют несовершенство законодательства и практику его применения судами. В результате попытки выявить слабое звено в системе противодействия преступности заканчиваются безрезультатно. Сказанное позволяет сделать вывод о том, что политику, именуемую уголовной в широком понимании, целесообразно определять как политику по противодействию преступности. В рамках этой политики следует различать следующие ее виды:

· уголовную (политика в сфере уголовно-правового нормотворчества);

· уголовно-правоприменительную (политика в сфере применения уголовного законодательства судами);

· уголовно-исполнительную (политику в сфере исполнения обвинительных приговоров судов);

· криминологическую (в сферах ресоциализации лиц, отбывших уголовное наказание и применения иных мер профилактики преступлений).

 

Уголовная политика даже в таком узком ее понимании — явление весьма и весьма сложное, многогранное и в научном отношении многоаспектное, требующее постоянных, серьезных коллективных исследований в разных ракурсах.

Соотношения материального и процессуального права

Вопросы содержательно-структурного разграничения предметов регулирования материального и процессуального права, системных параметров их взаимодействия, приоритетности между ними, разграничения, с одной стороны, процессуальных отраслей права и процедурных норм институтов в праве остаются малоисследованными в общетеоретическом ракурсе, как и диалектически сложные формы взаимодействия материального и процессуального права и др.

В силу своей комплексности актуальность исследования проблемы соотношения материального и процессуального права имеет многоаспектный характер. На уровне правоприменительной практики недооценка взаимосвязи материальных и процессуальных нормативных правовых предписаний в ходе установления подведомственности спора и круга лиц, участвующих в деле, определения правопреемства и оценки доказательств, уяснения диспозитивных начал вызывает целый ряд негативных последствий вплоть до вынесения незаконного итогового судебного акта, что, в свою очередь, делает весь судебный механизм защиты права неэффективным. Многие юридические явления с точки зрения дихотомии «материальное — процессуальное» имеют двойственную природу. Так, судебное решение выступает важнейшим завершающим процессуально-правовым актом и одновременно является в материально-правовом значении юридическим фактом. При этом выдвигается позиция о существовании смешанных уголовноправовых и процессуальных институтов. В юридической литературе проблема соотношения материального и процессуального на общетеоретическом уровне поднимается в отношении соответствующих отраслей права, при рассмотрении отдельных норм касательно юридической ответственности, форм права и иных юридических феноменов.

Однако собственно вопрос системной взаимосвязи материального и процессуального права в теории государства и права, как это не парадоксально, по настоящий момент так и не получил своего комплексного монографического исследования. Продолжается дискуссия в отраслевой юридической литературе по поводу возможности объединения арбитражного и гражданского процессуальных кодексов, которая во многом может быть разрешена благодаря тщательному исследованию проблемы взаимодействия материального и процессуального права не столько на уровне отраслевых исследований, сколько на более фундаментальном общетеоретическом уровне. Как известно, не так давно был принят и в скором времени будет введен в действие Кодекс административного судопроизводства РФ3, что позволяет еще раз поставить вопрос о закономерностях и необходимости дифференциации процессуальной составляющей отечественной системы права. Одним из центральных вопросов дискуссии вокруг проблемы соотношения материального и процессуального права является понимание самого процессуального права, юридического процесса. Данное соотношение в праве базируется на двух достаточно противоположных методологических подходах в юриспруденции, которые условно определяются как «широкая» и «узкая» трактовка природы юридического процесса.

· Широкой подход в понимании процессуального права основывается на исходной методологической установке об его соотношении с материальным правом посредством философских категорий «содержание» и «форма».

· Узкое понимание процессуальной составляющей в системе права апеллирует к собственной специфике юридической материи, традициям в правовой науке и практике, ссылаясь на недопустимость объединения в рамках одного понятия совершенно различных по своей природе явлений: с одной стороны, процессуальной деятельности в рамках судопроизводства, с другой стороны, юридических процедур, имеющих место в иных видах правоприменительной деятельности.

При всей привлекательности для общей теории права идеи единого общего юридического процесса, вбирающего в себя все виды процессов и процедур в праве, следует все же поддержать точку зрения сторонников «узкого» понимания юридического процесса. Представляется, что юридический процесс и регламентирующие его виды соответствующие отрасли процессуального права имеют иную природу, нежели юридические процедуры, составляющие форму осуществления таких видов правоприменительной деятельности, как государственная регистрация сделок с недвижимостью, нотариальное удостоверение, регистрация юридических лиц, налоговое администрирование и др.

Основное отличие между юридическим процессом и юридической процедурой можно свести к трем важнейшим моментам — степени сложности, комплексности как самого их содержания, так и формам юридического выражения (закрепления во вне), субъекту осуществления и собственно их цели. Попытка расширения понятия процессуального права неизбежно вызывает ряд трудностей в четком его структурно-содержательном определении в системе права. В качестве негативного последствия широкой трактовки юридического процесса имеет место размывание отраслей процессуального права, растворение их отчасти и в отраслях материально-правового характера. Смешение понятий «процедура» и «процесс» обоснованно критикуется в юридической литературе.

Задача науки теории государства и права – не просто обобщение, поиск сходных черт, а в первую очередь обнаружение действительного единства сложных системных образований, если оно имеет место на практике. Порой допускаются общетеоретические обобщения, выстраиваются общеправовые модели, которые имеют все же и искусственный характер либо предвосхищают желаемый в будущем результат, либо преувеличивают ряд сходных черт, возводя их в абсолют, объявляют единым целым разноуровневые по назначению и степени сложности юридические явления.

Представители «узкого», традиционного понимания юридического процесса, признавая факт существенного влияния материального права на процессуальное, приспособления процессуальных предписаний к материальным нормам права, указывают на неточность упрощенного понимания процессуального права как некой производной формы реализации материального права. При этом исследователи справедливо указывают на неточность использования философской парной конструкции «содержание — форма» применительно к оценке соотношения и взаимосвязи материального и процессуального права. В новейшей юридической литературе, посвященной общетеоретическому аспекту рассматриваемой проблемы порой без должной аргументации все большую популярность приобретает широкая трактовка юридического процесса как неотъемлемой формы осуществления всякой отрасли материального права.

Однако самая идея подобного видения юридического процесса получила более обстоятельную разработку еще в 70–80-е гг. прошлого столетия. Сторонники широкого понимания включают в состав процессуального права наряду с собственно процессуальными отраслями также и ряд процедурных норм, в т.ч. предписания, регулирующие деятельность нотариата, органов регистрации актов гражданского состояния, социального обеспечения и др. Действительно, при сопоставлении процессуально регламентированной деятельности суда и правоприменительной деятельности иных органов государственной власти можно провести определенные параллели и зафиксировать некоторые общие черты. Однако возникает закономерный вопрос: насколько эти черты позволяют вести речь о тождественности природы рассматриваемых явлений и не нивелируются ли тем самым более важные признаки различия между познаваемыми объектами? При ответе на данный вопрос позиция представителей «узкой» трактовки процессуального права заметно выигрывает как в содержательно-теоретическом, так и в сугубо прикладном, научно-практическом плане.

Так, А.Т. Боннер весьма убедительно отмечал недопустимость упрощенного понимания сходства процедурных и процессуальных норм в виде их единства на практике и теоретического обобщения в рамках одной понятийной конструкции «процессуальное право», а также неточность и неполноту трактовки понимаемого в таком виде процессуального права, как формы, производной от материально-правового содержания. В частности, ученый подчеркивал на примере гражданского процессуального права необходимость учета следующих обстоятельств: «Более правильно рассматривать процессуальное право в качестве формы осуществления субъективного материального права в случае действительного пли предполагаемого его нарушения либо угрозы такого нарушения. Исходя из этого нельзя безоговорочно согласиться и с определением соотношения гражданского права, и процесса как формы и содержания. Прежде всего, субъективные права и обязанности по общему правилу осуществляются добровольно, без какого-либо вмешательства государственных органов. При известных обстоятельствах гражданский процесс действительно может оказаться формой, т.е. установленным законом порядком осуществления субъективного материального права. Однако отношения процессуального и материального права гораздо более сложные и многообразные. Между этими двумя самостоятельными правовыми явлениями можно проследить и другие формы диалектических связей, например, условия и обусловленного, причины и следствия и др.». Другими словами, реализация норм материального права далеко не всегда требует своего оформления в виде определенной процессуальной формы, что весьма характерно для осуществления права в форме добровольного соблюдения, исполнения и использования.

Данный факт уже не соответствует императивной философской установке о неразрывности содержания и формы. Кроме того, не вполне верна отсылка сторонников широкого понимания процессуального права и к обстоятельству о потребности реализации части материальных норм в рамках отдельных процедур. В данном случае речь идет уже не о предписаниях, регламентирующих сложную системную процессуальную деятельность специализированного органа государственной власти — суда, а о процедурных нормах, вкрапленных в содержание ряда отраслей материального права, которые не обладают необходимым уровнем системной организации (не объединены в относительно самостоятельные отрасли процессуального права) и в структурносодержательном плане представляют собой обособленные институты или субинституты права. Процедурные нормы, как правило, регламентируют менее сложные формы правоприменительной деятельности, существенно отличные по содержанию, целям и степени развития от правосудия как системной, сложноорганизованной и специфичной разновидности правоприменения.

Следовательно, в рамках конструкции «широкого» понимания процессуального права и юридического процесса получают отражение существенно различные по степени сложности и юридической природе явления, что вызывает определенную терминологическую «путаницу», размывает структуру системы российского права, приводит к упрощенному видению проблемы соотношения материального и процессуального права, не позволяет увидеть необходимых различий между юридическим процессом и юридической процедурой, процедурным институтом и процессуальной отраслью права. Ситуация осложняется также и возможностью, например, для гражданского, арбитражного, уголовного, административного судопроизводства выступать в качестве процессуальной формы для целого ряда отраслей материального права одновременно. Так, гражданское процессуальное право обеспечивает реализацию не только собственно норм гражданского, но и, например, трудового, семейного права. При этом защита материального права может быть реализована в разных процессуальных формах — в рамках уголовного, гражданского или административного судопроизводства. Таким образом, на практике не наблюдается жесткой привязки отдельной материально-правовой нормы или отрасли к какой-либо одной процессуальной форме и наоборот — процессуальная норма (или процессуальная отрасль права) не призвана обслуживать отдельно взятую норму материального права (или соответствующую отрасль).

Следует помнить еще об одной опасности отождествления юридической процедуры и юридического процесса. Обращаясь опять-таки к ранее уже цитируемой работе А.Т. Боннера, которая спустя почти 40 лет не только не утратила своей актуальности, но и является тем методологическим ориентиром, который позволяет достаточно разбираться в ряде основополагающих моментов понимания проблемы соотношения материального и процессуального права. Следует указать и на важность теоретического и практического отграничения процесса от процедуры в системе права и в системе юридической деятельности. О недопустимости их отождествления в теории и негативных последствиях подобного шага на практике свидетельствует следующее высказывание А.Т. Боннера: «Процесс и его упрощенный вариант — процедуру в области правоприменения следует использовать лишь тогда, когда они действительно необходимы. Совершенствование и демократизация общественных отношений в современный период должны выражаться не только в усилении гарантий, в том числе процессуальных, прав граждан и иных субъектов права, но и в упрощении, ускорении и удешевлении (в разумных пределах) правоприменительной деятельности. Оба процесса должны диалектически и гармонично сочетаться. Чрезмерное же увлечение псевдопроцессуальной формой может привести к отрицательным явлениям (усложнению и удорожанию правоприменительной деятельности, известному отрыву управленческих органов и должностных лиц от населения, формализации и бюрократизации правоприменительного процесса)».

 Раскрывая общетеоретическое видение соотношения материального и процессуального в праве, целесообразно учитывать следующий немаловажный момент. Как справедливо отмечал Р.Е. Гукасян, необходимо видеть разницу между соотношением материального и процессуального на уровне отраслей права и правовых норм. С подобной позицией соглашается и С.Л. Кондратьева, указывая на нетождественность указанных двух уровней рассмотрения проблемы10. В целом взаимодействие материальных и процессуальных отраслей права имеет сложный, системный и действительно диалектически неразрывный характер. В отношении же взаимосвязи отдельных норм материального и процессуального права подобного не наблюдается. В данном случае имеет место ситуация, в которой, «…нормы процессуального права при соответствующих условиях порождают субъективные процессуальные права, которые не находятся с материальными субъективными правами в соотношении формы и содержания, а представляют собой самостоятельные правовые явления, связь которых с материальной отраслью права опосредована отраслью процессуального права, структурным элементом которой является данная процессуальная норма». Таким образом, современная отечественная общая теория права, содержащая ставшее аксиоматичным положение о подразделении системы права на материальную и процессуальную составляющие, не имеет в должной степени развитого и непротиворечивого учения о единстве и диалектической взаимосвязи данных системных блоков, несмотря на наличие целого ряда обстоятельных институтов гражданского общества в осуществлении правосудия специально-отраслевых юридических исследований.

Конечно, и представители отдельных отраслевых юридических наук далеки от единодушия в трактовке обозначенных в настоящей статье вопросов, но даже при отдаленном рассмотрении вполне очевидна большая тщательность и степень проработанности ряда аспектов взаимосвязи материального и процессуального права именно в отраслевой юридической литературе. Однако, с сожалением можно констатировать возрастание популярности среди исследователей науки общей теории права сторонников «широкой» концепции юридического процесса, которая воспринимается порой без должного критического анализа, необоснованно выдается рядом авторов за существенное продвижение юриспруденции в понимании проблемы соотношения материального и процессуального в системе права и системе юридической деятельности, что представляется несколько преувеличенным и не вполне соответствующим реальному положению дел в теоретической и практической юриспруденции.