Глава 20. На дежурстве

В бывшем четвертом классе «Б» стояли рядами больничные койки. Раненые, прикрытые тонкими байковыми одеялами, полулежали, полусидели, облокотясь на подушки. На белых тумбочках, придвинутых к кроватям, стояли стаканы, покрытые марлей, лежали стопками газеты, журналы и письма от родных. Ветер, залетающий в открытое окно, наполнял комнату свежим запахом молодой зелени.

Был тихий послеобеденный час, но никто не спал. Сегодня комсомольцу Васе сделали тяжелую операцию. В палату время от времени входила старшая сестра и тихонько трогала Васину руку, быстрыми, умелыми пальцами нащупывая пульс.

Раненые поднимали головы с подушек и с сочувствием глядели на бледное лицо с большим пухлым ртом и темными кругами вокруг плотно прикрытых глаз.

Вася был самым юным в палате, и старшие бойцы питали к нему отцовскую нежность.

— Операция прошла благополучно, да крови много потерял, — шептал, перегнувшись к соседу, боец с забинтованной рукой.

— Ну ведь тут врачи, уж они знают... А если в палату принесли, значит, ничего, — тихо откликнулся кто-то со своей койки.

Нина Игнатьевна строго посмотрела на говоривших и покачала головой.

Нюра Синицына сидела около постели пожилого раненого сержанта и, положив на книгу листок бумаги, писала под его диктовку письмо.

— Ну вот! Это все мы с тобой описали, — говорил ее раненый. — А теперь ты от себя приписочку сделай. Ведь моя дочка тоже пионерка. Вот и напиши ей, как подружке. Есть ли у них там госпиталь? Напиши, пусть пойдет поухаживает за ранеными. Радуются, мол, нам бойцы, любят детей. У каждого своя семья далеко, скучают они, дорога им наша ласка. От себя напиши...

Нюра взяла чистый листок:

«Здравствуй, дорогая подружка...»

Раненый сержант взглянул на первые, нерешительные строчки и закивал головой:

— Вот-вот... А как же тебе се назвать? Ясно, подружка...

За окном тихо качнулась тоненькая березка и, положив на подоконник ветки с легкими весенними листиками, заглянула в комнату.

Вася глубоко вздохнул и зашевелился. На чистом лбу его выступили мелкие капельки пота. Старшая сестра нагнулась к больному, вытерла марлей его лоб и тихонько позвала:

— Вася...

Нюра быстро оглянулась; раненые, морщась от боли, приподнялись на койках. Вася открыл светлые глаза, жадно глотнул воздух запекшимися губами.

— Пить хочет, — тихо сказал кто-то с дальней койки.

Нюра схватила стакан, звякнула графином.

— Тсс... нельзя ему после наркоза... — зашумели на нее со всех сторон раненые.

Нина Игнатьевна сделала строгое лицо:

— Тише!

Вася снова открыл глаза. Большой рот его дрогнул слабой улыбкой:

— Я знаю... нельзя мне...

Все заулыбались.

— Ну вот, теперь все в порядке. Вечерком, пожалуй, в шахматы сразимся! — весело пошутил молодой красноармеец, поправляя съехавшую на лоб повязку.

Вася вытянул руку, провел по одеялу, поднял тревожный, вопросительный взгляд на сестру.

— Все хорошо, Вася! Теперь на поправку пойдешь, — заверила его Нина Игнатьевна. — Лежи спокойно.

Она встала, взяла со стола графин с водой и, прикрывая его полотенцем, вынесла в коридор. Вася увидел озабоченное лицо Нюры, подозвал ее глазами. Нюра поспешно бросилась к нему.

— Ног не чувствую... — прошептал Вася, с усилием приподнимая голову.

Молодой красноармеец с повязкой на лбу подошел к его кровати, откинул одеяло. Вася поглядел на свои забинтованные ноги и, облегченно вздохнув, опустился на подушку.

— Ну, убедился, что ноги целы, теперь лежи спокойно! — пробасил пожилой бородатый сержант Егор Иванович, под диктовку которого Нюра писала письмо. — Отойди, дочка, от него!.. А куда вы собрались, хлопцы? Дайте ему покой. Успеете наговориться! — урезонивал он раненых, подошедших к постели товарища.

Но несколько молодых бойцов уже уселись около Васи и, запахивая длинные халаты, ласково заглядывали ему в лицо:

— Теперь здоров будешь, Вася! Еще и повоюешь!

— Уйдите, пожалуйста, не разговаривайте, — попросила Нюра. — Вот наши ребята обрадуются! — шепнула она Васе. — Они ведь еще не знают, что операция хорошо кончилась.

Прошло уже много времени с тех пор, как Вася прибыл в госпиталь. Первая операция не дала желаемых результатов. Вася долго был в тяжелом состоянии, а когда наконец пришел в себя, оказался разговорчивым и общительным. Однажды, увидев на дежурстве ребят, обрадовался:

— Здорово, пионеры! Я — комсомолец, до войны вожатым был.

И, выпростав из-под одеяла худую руку, протянул ее мальчикам. Мальчики по очереди подержали эту руку, потом присели на его койку и разговорились. Они рассказали ему, как жили на Украине, как приехали, как начали учиться.

Вася живо интересовался всем, расспрашивал, просил почаще навещать его.

С тех пор о Васе ребята не говорили иначе, как «наш Вася».

Нина Игнатьевна положила комсомольца в палате «4 Б». Эта наклейка на двери бывшего класса так и оставалась нетронутой, поэтому скоро и палату стали называть «палата 4 Б». Ребята больше всего любили дежурить в этой палате. Вася постепенно рассказал им, где и как он был ранен, вспомнил 4-ю батарею и долго, с любовью говорил о своем командире.

Этого командира теперь звали в палате просто «Васин герой». Комсомолец любил говорить о нем в вечерние часы, когда, перегнувшись друг к другу через спинку кровати, красноармейцы вели задушевные беседы о доме, о родных, о далеких и близких. Родные были и у Васи, но ни о ком не вспоминал он с таким жаром, как о своем командире, который, по всем вероятиям, остался лежать далеко-далеко в снежном поле, где на 4-й батарее вместе с Васей, плечом к плечу, они уничтожали танки врага. Вася был ранен, и, когда пришел в себя, вокруг было тихо, стояла глубокая ночь. Он лежал на снегу, заботливо прикрытый шинелью командира. Но где был сам командир? Вася попробовал двинуться, но кровь, как кора, задубела на его раненых ногах — ноги были чужие, мертвые. Тогда он пополз, проваливаясь локтями в сугробы и окликая командира. Дальше Вася ничего не помнил. Очнулся он в санитарном поезде и не поверил, что жив...

Командира среди раненых не было, и всю дорогу, пока шел поезд, Вася метался и говорил в бреду, что там, в снегу, на поле, лежит храбрый из храбрых, лучший из лучших — его, Васин, любимый командир.

История Васи и его рассказы окончательно завоевали сердца ребят.

— Кончится война — найду я своего командира, живого или мертвого найду. А может, еще и на войне где его повидаю, — задумчиво говорил Вася и тут же с уверенностью добавлял: — Не может такой человек погибнуть. Нет, не погиб он... Двое нас оставалось, оба мы и живы... Кто ж бы меня шинелью прикрыл, как не он!

Найти командира было Васиной мечтой. И эта мечта передалась ребятам; они понимали ее и всей душой сочувствовали Васе. Но что, если Вася лишится ног?

Теперь, после второй операции, эта опасность уже миновала, и Вася, окруженный своими товарищами по палате, счастливо улыбался сухими, бескровными губами.

— Молодец, Вася! Наши комсомольцы духом не падают! — подбадривали его бойцы.

Глава 21. ПРИЕЗЖИЙ

От вокзала отходил поезд. Стоя на площадке, Анатолий Александрович ласково кивал головой провожающим его ребятам: «До скорого свиданья, друзья мои! Я надеюсь, что мы с вами встретимся уже в шестом классе».

Поезд ускорял ход, ребята долго бежали рядом. Из окон виднелись головы подростков, уезжающих на работу в колхоз.

— Э-эй! Пионеры, едем с нами трудодни для армии зарабатывать! — весело кричали они ребятам.

Когда поезд ушел, Васек остановился на краю платформы и с завистью поглядел вслед:

— Поехали! И мы могли бы в колхозе для армии поработать!

— Нас арифметика держит, — с досадой сказал Саша.

Ребята медленно пошли к выходу. А в это время к чисто выметенной деревянной платформе подошел другой поезд. Из вагона вышел пожилой человек и, оглядевшись, энергичными шагами направился в город. Приезжий был, очевидно, многим знаком. Он шел по улице, и то там, то сям люди приветливо здоровались с ним. Некоторые останавливались, как будто желая заговорить, другие с уважением глядели вслед.

На одном углу несколько подростков, завидев высокую фигуру приезжего, о чем-то оживленно заспорили; двое ребят, громко разговаривая, долго шли за ним, видимо не решаясь окликнуть и в то же время непременно желая в чем-то убедиться.

— Я тебе говорю — это директор второй школы! Это он! Я его сразу узнал! — говорил один.

— Директор, а школы нет! — хмуро отвечал ему товарищ.

— Ну, был бы директор...

Приезжий обернулся и с улыбкой досказал:

—...а школа будет!

У ворот госпиталя приезжий немного помедлил, потом снял шляпу, вытер носовым платком высокий лоб и вошел в калитку. На зеленой траве и под деревьями стояли скамейки. На них сидели раненые. За длинным школьным столом, покрытым вылинявшим красным сукном, выздоравливающие играли в шахматы. Приезжий приветливо кивнул им головой и направился к крыльцу.

В это время из окна, где жил школьный сторож, выглянула и скрылась седая голова, потом окошко захлопнулось, послышались торопливые старческие шаги, и, широко распахнув дверь, Иван Васильевич предстал перед приезжим. Лицо у него было удивленное и радостное, густые усы топорщились, помолодевшие глаза блестели из-под нависших бровей.

— Леонид Тимофеевич! Когда же это вы?.. Подали бы хоть весточку!

Директор крепко пожал руку старику:

— Здравствуйте, Иван Васильевич! Ну, как тут у вас?

Сторож кивнул головой на раненых:

— Да вот, писал я вам, госпиталь у нас... А школы-то нет! Нет школы, Леонид Тимофеевич! — сообщил он вдруг, как неожиданную, грустную новость.

— Ничего, старина, все будет! Ну-ка, зайдем в вашу каморку, поговорим, — сказал директор.

— Пожалуйте, пожалуйте... Растерялся я от радости, Леонид Тимофеевич... Ведь нежданно-негаданно прикатили, — бормотал сторож, провожая в свою каморку дорогого гостя. — Позвольте, чайку согрею.

— Чайку — это потом. А сейчас садитесь, рассказывайте. Письма были?

— Как же, пишут, пишут... Выпускники все больше да учителя. Кто где... А от Сергея Николаевича одно письмо я вам переслал, а больше вестей не было. Может, на ваш адрес он писал?

Директор покачал головой:

— Нет... Я надеялся тут застать письмо.

Помолчали.

— Ну, а ребята как? — спросил директор.

— Ребята здесь, в госпитале, работают. Хорошо работают... Вот и сейчас девочки тут. Позвать? — заторопился Иван Васильевич.

— В городе много ребят... — не отвечая сторожу, задумчиво сказал директор. — К осени еще больше будет. Вернутся наши ученики из Свердловска. Я уже передал там дела новому директору. Потянуло домой, свою школу восстанавливать надо.

Иван Васильевич ожил, разговорился:

— Ясное дело, Леонид Тимофеевич! Без школы ребята — сироты... Сейчас лишь бы помещение найти, а оборудование у нас все цело. Уж это — не извольте беспокоиться... Парты в сарае малость поистерлись, ну это лаком можно подновить. Вот помещение бы только найти... — Грозный вопросительно смотрел на директора.

— Помещение найдем, — сказал Леонид Тимофеевич, заглядывая в свою записную книжку, и, заметив выжидающий взгляд старика, дружески похлопал его по плечу: — Все будет хорошо. А пока позовите-ка ребят, кто тут сейчас дежурит. Девочки? Это из отряда Трубачева?.. А что слышно о Мите? Письмо было?.. Ну, сейчас они мне сами расскажут... Позовите-ка их, кто там свободен.

— Сейчас, сейчас! — Школьный сторож торопливо надел белый халат. — Не пускают туда иначе, — шепотом пояснил он, встретив смеющийся взгляд директора. — И то только до сестры пройдешь... Строгость — беда!

Он прикрыл за собой дверь и быстро засеменил по коридору.

Директор поглядел на часы и, постукивая двумя пальцами по столу, глубоко задумался.