Лара: «Я хочу научиться жить»

Лара садится на стул рядом со мной. У неё совсем пусто в голове, говорит она, и она хочет, чтобы я спросил её о чём-нибудь. Я этого не делаю, потому что знаю, что так я поддержу её в её стратегии выжива­ния, которая заключается в ориентации на внешний мир. Я жду, когда она сама продолжит. Она говорит о своей поджелудочной железе, у которой наблюдается гиперфункция. Врачи обнаружили узел и посове­товали ей операцию. Но она пока не решается.

Потом она рассказывает о своей последней терапии. Там речь шла о её рождении. Я спрашиваю её, может ли она что-то ещё сказать об этом. Она рассказывает, что после рождения ей пришлось остаться в больнице, потому что было что-то не так с кровью, кажется, несовме­стимость резус-факторов матери и отца. Она пролежала в больнице 2 месяца. Что с ней там делали, она не знает. Возможно, переливание крови. Из того времени у неё остался шрам на правом плече. После того, как она вернулась из больницы домой, к родителям, мама вско­ре вышла на работу. Начиная с восьмого месяца жизни она проводила рабочую неделю у бабушки с дедушкой, а родителей видела только на выходных.

И вот наконец Лара находит формулировку запроса: «Я хочу на­учиться жить». Первым словом из этой фразы она выбирает слово «я». К удивлению присутствующих (а кроме меня в помещении было ещё три человека), она выбирает на роль себя красную подушку для медитаций и кладёт её в центре помещения. Потом она отбегает от этой подушки и прячется за пустым стулом. Спустя какое-то время она выбирается из своего укрытия и встаёт на подушку, высота которой составляет 15 см. При этом она жалуется, что её постоянно тянет наверх и что она скоро уже не сможет ни думать, ни что-либо чувствовать.

Я прошу Лару поставить ещё одно слово из её запроса. Она спус­кается с подушки «я» и выбирает одну из присутствующих женщина на роль слова «хочу». Резонатор сначала пребывает в растерянности, по­том её тянет к подушке «я». Она поддевает её ногами, приподнимает её, потом толкает ногами перед собой, как королевские пингвины де­лают это со своими яйцами. «Хочу» говорит: «Это «я» совершенно без­жизненно. Я хотела бы залезть внутрь этого «я», как в игрушку, чтобы потом двигать ею изнутри, чтобы это выглядело, как будто «я» - живое. Тогда оно сможет делать всё, что угодно, главное — двигаться. Но вот чувствовать оно не сможет». Лара стоит рядом, поражённая, и внима­тельно наблюдает за тем, что «хочу» делает с «я».

Для следующего слова «научиться» Лара выбирает ещё одну из присутствующих женщин. Та после некоторой паузы начинает ходить взад и вперёд по рисунку ковра на полу. Она чувствует пустоту в голове и хочет, чтобы пришли другие люди и сказали ей, что нужно делать. С «я» и «хочу» у неё нет никакой связи. «Хочу» подтверждает это. Лара говорит, что это верно! Она иногда чувствует себя так, будто живёт в нескольких параллельных мирах.

Лара ставит последнее слово своего запроса - «жить». На эту роль она выбирает меня и ставит меня под деревом высотой 2 ме­тра, стоящим в углу помещения. Моя голова постепенно исчезает в ветвях дерева. Сначала я думаю, что дерево — это жизнь. Растения вырабатывают кислород, которым мы дышим. Но дышать мне стано­вится всё тяжелее. И главное, я замечаю, что не могу сдвинуться с места. Я всё больше чувствую себя как в тюрьме. Мне становится ясно, что я тут не смогу ни нормально жить, ни умереть. Меня охва­тывает паника и я зову на помощь. То громче и требовательнее, то тише и просительнее.

Пока я входил в свою роль, Лара спряталась за флипчартом и на­чала плакать. Спустя какое-то время она вышла из укрытия и перешла к резонатору «научиться».

Я продолжал звать на помощь. Но никто из остальных не подошёл ко мне. Наоборот, они закрывают уши. А когда Лара собралась сделать шаг в мою сторону, заместитель «научиться» встала у неё на пути. У меня, у «жить», не было никаких перспектив, что кто-то придёт и спасёт меня.

В этот момент я предлагаю прервать процесс. Я выхожу из свое­го резонанса с «жить» и возвращаюсь в позицию терапевта. Я спраши­ваю Лару, хочет ли она услышать, как я понимаю процесс этой работы на данном этапе. Она отвечает утвердительно, и я предлагаю ей такую интерпретацию:

• Когда после рождения ей пришлось остаться в больнице, её одиночество было таким невыносимым, что произошло пси­хическое расщепление, и она отказалась от функции Я. Это видно и по её реакции на подушку «я», и по той позиции под деревом, которую я занимал. Её детское Я травмировано, оно страдает и находится в большой опасности.

• Кроме того, она подавила свои эмоции и больше не плакала на виду у других (её плачь за доской). После пребывания в боль­нице она стала послушным, хорошим ребёнком.

• С того момента она шла по жизни с помощью своего сильного желания выжить. При этом она старалась казаться «нормаль­ной». Но это даётся ей с большим трудом. И можно предполо­жить, что в результате проявились проблемы с поджелудочной железой. Той приходится тратить слишком много энергии на то, чтобы поддерживать в движении застывшее тело, которым не управляет её Я. В какой-то момент это приводит к истоще­нию и отказу этого органа.

• Поскольку «научиться» отделено от Я и от желаний, Ларе не идёт впрок то, чему она учится. Кроме того, эта учёба выпол­няет скорее функцию стратегии выживания, которая отвлекает её от контакта с ребёнком внутри нее, который зовёт на по­мощь. Такой вид учёбы делает её зависимой от того, что гово­рят ей другие люди. Она не развивает свою самостоятельность.

Лара соглашается с моей интерпретацией и добавляет, что в своём браке она всего два раза плакала при муже. И оба раза он под­верг её унизительной критике. На тему любви я говорю ей следующее: существует ложная концепция любви, которой она до сей поры следует: будь молодцом, не плачь, и тогда тебя будут любить. А для неё хоро­шей концепцией любви была бы такая, в которой она может показывать свои эмоции, потому что так она вступает в контакт с самой собой и может увидеть свои беды. Резонатор «хочу» подтверждает это. Когда Лара плакала за доской, та впервые почувствовала связь с ней.

Я предлагаю Ларе ещё раз посмотреть на «я» (подушку) и на «хочу» (резонатора). Она делает это и спустя какое-то время отправляется к ним. Она трогает подушку и радуется, что та шуршит (она наполнена шелухой). Она тыкает в подушку пальцем. На это «хочу» говорит, что ей надо поосторожнее обращаться с «я». Ведь это ещё маленький ребёнок. Я соглашаюсь и добавляю: «Возможно, так обращались с тобой, когда ты была младенцем. В тебя тыкали иголками, и тебе было больно».

Лара становится осторожнее и гладит подушку. «Хочу» присоеди­няется к ней, они вместе мягко прикасаются к «я». Лара очень взвол­нована и начинает плакать. Вскоре мы заканчиваем процесс.

Этот случай — классический пример «травмы идентичности». В результате ранней травматизации исчезает здоровое Я. Оно отрыва­ется от человека и дрейфует в никуда, оставляя тело без внутреннего руководства. И потом такие стратегии выживания, как огромная вынос­ливость и чисто когнитивные процессы («учиться»), продолжают дейст­вовать в одиночку. Но у них нет контакта с настоящей жизнью клиентки. Её жизнь по-прежнему пребывает в ранней экзистенциальной травме, которая потом переходит в травму любви, потому что родители были для неё эмоционально недоступны.