Глава I. Личность князя М. С. Воронцова: образование, карьера, убеждения и ценности

Формальные и неформальные модели управления в деятельности генерал-губернатора М. С. воронцова (1823-1854).

Курсовая работа студента 3 курса образовательной программы «История»

 

направление подготовки 46.03.01. История

 

Научный руководитель канд. ист. наук, доцент   С. В. Польской

 

Москва 2020

Оглавление

 

Введение.......................................................................................................... 3

Глава 1. Личность князя М. С. Воронцова: образование, карьера, убеждения и ценности......................................................................................................... 38

Глава 2. Формальные и неформальные методы управления новороссийского и бессарабского генерал-губернатора............................................................ 57

Заключение.................................................................................................... 88

Список использованных источников и литературы.................................... 92

Введение

Актуальность.   Михаил Семенович Воронцов – генерал-губернатор Новороссийского и Бессарабского генерал-губернаторства с 1823 по 1854 г. Талантливый полководец, грамотный администратор и управленец юга Российской империи, незаурядная личность своего времени – примерно такую характеристику можно найти в работах современных историков, посвящённых образованию и воспитанию князя[1], военной и «политической» деятельности[2], его управлению Новороссийским краем и Бессарабской областью[3]. «Просвещённым» правлением охарактеризовал суть политики князя Воронцова британский путешественник Э. Спенсер[4]; Тит Ваценти, итальянский врач, восхищался «гением М. С. Воронцова»[5]. Деятельность генерал-губернатора оценивали уже его современники, часто давая положительные оценки результатам работы. Однако важно понимать: кто такой М. С. Воронцов? Какое он получил воспитание и образование? Какой карьерный путь он прошёл до получения должности генерал-губернатора, и в чём его особенности? Оказало ли всё это влияние на его деятельность в качестве наместника в Новороссийском крае и Бессарабской области?

Генерал-губернатор Российской империи – должность в структуре управления Российской империи в конце XVIII – нач. XX в., которая характеризуется наличием широкого объёма властных полномочий, «формальными моделями управления» вверенной административной областью и фиксированным положением в служебной иерархии чиновничества. Однако мы знаем, что М. С. Воронцов, в течение своей работы на посту генерал-губернатора, прибегал к использованию инструментов «неформального управления» - к патрон-клиентским связям. На основе личных писем к А. Х. Бенкендорфу, А. А. Закревскому, А. И. Левшину и своим подчиненным из администрации мы установили, что Воронцов использует неформальные связи для достижения личных целей (например, получение отпуска в Англию) и в делах управления Новороссийским краем (отстранение губернатора от должности или «укрепление» своего авторитета в придворных кругах Петербурга). Однако из этих ответов возникают вопросы: почему М. С. Воронцов прибегает к использованию неформальных (нерегламентированных) методов управления? Как, на практике, функционирует аппарат управления князя? Какие задачи правительство ставит перед ним в Новороссийском крае? Что означает «формальная модель» управления и как она параллельно существует с патрон-клиентской сетью М. С. Воронцова? Был ли князь единственным генерал-губернатором своего времени, прибегавшего к использованию неформальных моделей и способов управления, и можем ли мы найти аналогичные примеры в других генерал-губернаторствах?

Ответы на эти вопросы помогут понять, в первую очередь, механизм управления Новороссийским генерал-губернаторством в формальной публичной сфере, его особенности, и ответить на вопрос, почему М. С. Воронцов прибегает к использованию неформальных клиентельных связей для решения управленческих задач. Вопрос функционирования формальных и неформальных моделей управления будет интересно изучить и сравнить на основе широкого корпуса исторических источников на письмах М. С. Воронцова к своим респондентам, распоряжениях генерал-губернатора, законодательных актах и указах.

Историография. Из российской историографии мы используем работы историков, которые можно условно разделить на три категории: труды, посвящённые личности, образованию, воспитанию М. С. Воронцова, освещающие особенности военной и государственной деятельности князя Воронцова, его карьерного пути. Они помогают узнать характер и личность князя, как он взаимодействовал с «формальными моделями управления» в армии и административной деятельности до своего назначения генерал-губернатором.

Другие работы фокусирует внимание на институте генерал-губернаторства в России. В этих исследованиях изучается проблема функционирования генерал-губернаторств и способов решения управленческих вопросов.

В последней категории историографии представлены работы зарубежных и российских историков, изучающих патрон-клиентские отношения в истории России XVI-второй половины XIX в. Эта выборка работ даёт теоретическое объяснение понятиям «патрон», «клиент», «посредник», как складываются патрон-клиентские отношения и какие «модели» этих связей существовали в истории России.

Из первой категории работ большое значение для нас имеют работы О. Ю. Захаровой[6], С. В. Самойловой[7], М. А. Давыдова[8], П. В. Ильина[9].

 О. Ю. Захарова, как один из крупнейших отечественных специалистов по М. С. Воронцову, подробно освещает военную и административную деятельность князя[10]. Особый интерес представляет глава данного исследователя о региональной политике в Новороссийском крае и стиле управления М. С. Воронцова[11], когда руководитель области формирует собственную «школу» управления и воспитания чиновничества для решения повседневных вопросов[12]. Другой аспект деятельности М. С. Воронцова – способы формирования нового административного аппарата и отношений князя с центральными властями[13]. Исследователь детально показывает процесс административной, военной и государственной деятельности М. С. Воронцова, однако не поднят важный вопрос: какие ещё были причины столь успешной работы князя Воронцова? Отношения какого характера складываются между ним и подчиненными? Что сплачивает аппарат управленческий аппарат М. С. Воронцова, помимо авторитета личности?  

Другой российский историк рассматривает непосредственно взгляды и деятельность М. С. Воронцова в контексте исторической эпохи[14]. В работе автор анализирует воспитание и образование князя[15], его ценности и взгляды, сформировавшиеся под влиянием отца и эпохи правления Александра I[16]. Исследование даёт информацию о процессе формирования общественного и индивидуального образа князя[17], что позволяет по-иному взглянуть на деятельность М. С. Воронцова в Новороссийском крае[18]. С другой стороны, данный труд помогает исследователю в поиске ответов на вопросы, посвящённые обнаружению «секрета» успешной деятельности князя Воронцова, прежде всего, на одном из центральных мест его служебной биографии – генерал-губернаторстве Новороссийским Краем.

М. А. Давыдов исследует взгляды М. С. Воронцова на российскую действительность[19]. Монография характеризует князя Воронцова, как члена «оппозиции Его Величества»[20] - представителя узкой прослойки аристократов, элиты Российской империи. М. С. Воронцов  верный служитель Отечества и императора[21], обладает собственной точкой зрения и проявляет его через повседневную практику управления – от командования российским корпусом во Франции[22] до исправления должности генерал-губернатора Новороссии и наместника Кавказа[23]. Таким образом, М. С. Воронцов не был ни революционером, ни реакционером, что может контекстуально помочь при анализе успешной деятельности князя на государственной службе, влиянии его личности на процесс повседневной практики управления и решения административных вопросов[24].

Из выборки работ, посвященных проблеме института генерал-губернаторства в Российской империи XVIII-XIX вв., особую ценность имеют статьи Ю. П. Злобина[25] и А. В. Ремнева[26], как главных исследователей этого социального института. Для широкого понимания функций и значения генерал-губернаторов в структуре управления Россией первой половины XIX в., нам важно понять особенности формирования генерал-губернаторств при Александре I (именно при нём М. С. Воронцов получил эту должность), изучить отношение императорской власти к этому слою высшей гражданской бюрократии и принцип комплектования генерал-губернаторского корпуса. Другой важный аспект, который нам необходимо изучить для поиска причин формирования «неформальных методов» управления Новороссийским краем, заключается в социальных, экономических, религиозных и политических особенностях Новороссийского и Бессарабского генерал-губернаторства. Как итог, подробный разбор этих исследований поможет нам поместить М. С. Воронцова в несколько контекстов: 1) механизм управления Российской империи; 2) институт генерал-губернаторства; 3) особенности юга России первой половины XIX в. Совместное изучение этих контекстов и деятельности М. С. Воронцова в них, на мой взгляд, поможет лучше понять процесс становления формальной и неформальной модели управления в Новороссийском и Бессарабском генерал-губернаторстве.

Ю. П. Злобин в своих статьях исследует появление и институционализацию генерал-губернаторства в России[27], структуру[28] и организацию генерал-губернаторской власти в Российской империи XIX в[29]., а также даёт социокультурную характеристику генерал-губернаторскому корпусу[30] и выявляет законодательное сопровождение их деятельности. Появление самого института относится к эпохе Петра I, однако термин, калькированный со шведского и немецкого языка, был лишь почётным званием[31]. В качестве института управления генерал-губернаторство формируется лишь при Екатерине II, которая в 1775 г. издает «Уложение…», подробно описывающем и регламентирующем права и полномочия местных руководителей[32]. Так, генерал-губернаторы, помимо управления местной администрацией, судом и полицией, получили право надзора и контроля за исполнением монарших повелений и указов Сената, и в случае нарушение порядка их исполнения – вмешательства в деятельность любого учреждения на подконтрольной территории[33]. Ю. П. Злобин акцентирует внимание на встройку генерал-губернаторского корпуса в центральные учреждения империи – например, во время командировок в столицу, руководители наместничеств обязаны были присутствовать на заседаниях Сената и принимать участие в голосовании[34]. Следовательно, проведение изменений в генерал-губернаторстве преследовало несколько целей: 1) встроить руководителей наместничеств в центральную управленческую систему учреждений; 2) расширить и конкретизировать полномочия генерал-губернаторов с целью повышения эффективности выполнения указов и распоряжений верховной власти.

Однако большие властные полномочия и функции генерал-губернаторского корпуса определили и высокий административный контроль центральной власти над их деятельностью. Помимо ежемесячных отчётов императрице о расходе бюджетных средств, генерал-губернаторы были обязаны сообщать о всех происшествиях и ситуациях, которые возникали на подконтрольной им территории[35]. Следовательно, преобразования Екатерины II создали единую систему управления, когда распоряжения верховной власти могли быть реализованы через генерал-губернаторов, которые обладали обширными полномочиями по указам монарха, личным доверием суверена и своей включенностью в процесс осуществления властных полномочий в центральных учреждениях империи.

Далее исследователь обращает внимание на развитие института генерал-губернаторства в XIX и начале XX в. Генерал-губернаторство, упраздненное Павлом I, было формально восстановлено Александром I в 1819 г. по нескольким причинам: необходимость связать местную власть и центральную в результате реорганизации последней[36]; усилить власть императора на местах, что некоторые исследователи связывают с подготовкой к введению «Уставной грамоты»[37]; осуществить надзор не только за местной губернской администрацией, но и войсками, которые вернулись в пределы Российской империи; обеспечить внешнюю и внутреннюю безопасность Империи и др[38]. Однако при Александре I так и не было проведено какой-то реформы, которая учреждает повсеместно генерал-губернаторства на территории Российской империи. Исходя из истории развития института в первой половине XIX в. становится ясно, что институт генерал-губернаторов восстанавливается лишь на нескольких территориях России – в том числе и на Юге – однако он остаётся в подвешенном состоянии: не определены его отношения с новыми министерскими учреждениями, не понятен статус служебных отношений между генерал-губернатором и министром (равноправие или отношения начальник-подчиненный).

Ю. П. Злобин, однако, акцентирует внимание на попытках власти конкретизировать полномочия и обязанности генерал-губернаторов в законодательном акте, определить статус этих чиновников в структуре управления Российской империей. Эти попытки начались при Александре I, который в 1802 г. подписал «пространный» указ о «пределах власти» губернаторов (в том числе и генерал-губернаторов), по которому начальникам губерний запрещалось вмешиваться в гражданские и дворянские выборы и не вмешиваться в судебные дела – тем самым этот указ частично отменял положения указа Екатерины II от 1781 г., который разрешал вмешательство в работу судебных и любых выборных учреждений для исполнения монаршей воли[39]. Однако процесс реорганизации наместничеств и создания генерал-губернаторств не подкреплялся параллельно процессом законодательного оформления – следовательно, деятельность генерал-губернаторов чаще всего базировалась на письменных императорских указах, рескриптах, письмах и устных распоряжениях, не согласовываясь с «законной» деятельностью центральных учреждений Российской империи.

Однако исследователь, в рамках этой статьи, не задается вопросом, почему и по какой причине неформальные связи появляются в окружении губернаторов и генерал-губернаторов? Не является ли это следствием законодательной «пустоты» в регулировании отношений между ними и министерством внутренних дел, которому руководители губерний должны подчиняться? Если патрон-клиентская сеть существует в генерал-губернаторстве, то какую роль и функцию она играет в функционировании института и его жизнеобеспечении? Другой не менее важный вопрос встает между «ответственностью» высших учреждений империи за деятельность генерал-губернатора: обязан ли он подчиняться предписания министра, Сената или императора? Стоят ли изначально данные ему императорские указы и инструкции выше издаваемых распоряжений министра и Комитета министров?

Ранее мы отметили, что основой законодательной основой деятельности генерал-губернаторов служили императорские указы, инструкции, письма и устные распоряжения, определявшие объём полномочий и обязанности каждого высшего местного начальника. И все же статья не дает ответа на главный вопрос: почему местные администраторы и генерал-губернаторы были вынуждены использовать неформальные связи для решения «официальных» дел? Почему в решении спорных вопросов с министрами, генерал-губернаторы присылали своих клиентов в столицу для «редактирования» финального варианта представленных бумаг для голосования в Комитете министров или «гостили» у конкретных министров?

А. В. Ремнев, в обширной статье, посвященной развитию института генерал-губернаторской власти в XIX в., подробно разбирает отношения власти и подчинения, которые складывались у генерал-губернаторов с другими субъектами власти в структуре управления Российской империей[40]. Первая проблема генерал-губернаторства – отсутствие законодательного определения полномочий наместников. Автор считает, что правовые коллизии ставили наместника края в двойственное положение: с одной стороны, он исполняет волю монарха согласно императорскому указу и инструкции, но с другой стороны, его действия не определены законом – следовательно, любое решение генерал-губернатора может быть «оспорено» любым подчинённым гражданским или военным губернатором[41].

Другая трудность, которая была создана для местного управления – создание министерств и отсутствие правовой согласованности с деятельностью местных наместников[42]. Каждое министерство имело своё местное отделение в губернии, и таким образом распоряжения и указы министра должны были исполняться на территории всей империи[43]. Следовательно, возникает вполне закономерный вопрос: исполняет ли генерал-губернатор исключительно волю и указы императора, или также «вынужден» реализовывать распоряжения министерств?

Из-за отсутствия чёткого законодательного определения генерал-губернаторской власти, А. П. Ремнев делает вывод, что представители этого института власти «были вынуждены» использовать «неформальные отношения» и обходить закон при помощи неформальных методов управления[44].

Прежде всего, в сферу «неформального метода управления», относится решение вопросов с расходованием денежных средств, проведение строительных работ, изменение штата чиновников и т.д. – т.е. эти вопросы повседневного управления должны были решаться при одобрении министерств. Следовательно, по мнению А. П. Ремнева, генерал-губернатор «обязан» был заводить сеть друзей, знакомых фаворитов и фавориток, через которых он сможет действовать на центральные учреждения для одобрения «повседневных» управленческих решений[45].

Наличие патрон-клиентской сети помогало не только добиться одобрения действий наместника, но и повышало шансы на благосклонное отношение двора к его персоне. Таким образом, А. П. Ремнев приходит к выводу, что императорская власть не дала ответы на главные вопросы, связанные с институтом генерал-губернатора: какими полномочиями он обладает? какие у него главные функции – надзора, управления или обе одновременно? какие отношения устанавливаются между ними и центральными учреждениями в виде министерств и Сената? какой официальный правовой и служебный статус имеют генерал-губернаторы?

Итак, генерал-губернаторство, как институт местного управления в России первой половины XIX в., претерпевает значительные изменения: если в XVIII в. генерал-губернаторы были органично встроены в систему центральных учреждений и лично принимали участие в выработке решений Сената, касавшихся дел наместничеств, то в первой половине XIX в. генерал-губернаторы становятся высшими звеньями в местном управлении, которое практически никак не связано с министерствами и центральными административными учреждениями – генерал-губернаторы фактически выключены из системы высших учреждений власти. При этом, историография, посвященная анализу этого института, не ставит важные и ключевые вопросы, связанные с причиной появления патрон-клиентской сети отношений в окружении генерал-губернаторов, их функционале и роли в работе института и системе управления территорией Российской империей в целом.

Зарубежная историография также изучает институт генерал-губернаторства в Российской империи (не акцентируя отдельное внимание на Новороссийском и Бессарабском).

В 60-80-е гг. XX в. было сфокусировано внимание лишь на изучении деятельности генерал-губернаторов Туркестана и Кавказа – Черняеве и Воронцове в трудах Макензи[46]. В этих трудах М. С. Воронцов и Черняев оцениваются как военные деятели и администраторы, которые присоединяли новые территории к Российской империи и проводили колониальную политику с применением насильственных методов управления для их инкорпорации. Американский историк Ф. Старр, утверждая, что Россия была колониальной империей и активно проводила политику территориальной экспансии, в качестве доказательств ссылается на активную роль и участие генерал-губернаторов[47]. Кроме этого, по мнению историка, характерной чертой генерал-губернаторов была их неординарность, ответственность за заселение, управление и экономическое развитие подконтрольной территории[48]. М. Раев подробно изучает политику присоединения и управления новых территорий в Российской империи[49]. В целом, не уделяя детального внимания генерал-губернаторствам, как проводникам имперской политики на вновь присоединенных территориях, отмечает важную деталь самой политики России на окраинах: социальная ассимиляция с правовой и административной унификацией, что, в конечном счёте, встраивало новую территорию в привычную схему административного и регионального управления империей[50].

Другой виток роста научной литературы за рубежом, посвященной Российской империи, был вызван в 90-е гг. XX в. двумя причинами. С одной стороны, исчезла «идеологическая составляющая» в исторических работах из-за распада СССР, которые призваны были доказать и показать преемственность колониализма и колониальной политики между Российской империей и СССР. Другой немаловажный фактор, связанный с первым – появление «новой истории империи», когда историки начали фокусировать внимание на региональных системах управления Российской империи, не пытаясь обобщать полученные результаты исследований и распространять их на всю империю.

Важным трудом, который установил новую методологию исследования империй, считается труд А. Каппелера «Россия как многонациональная империя», изданная в 1992 г[51]. В этом фундаментальном труде наше внимание, в первую очередь, привлекает анализ автором инструментария включения новых территорий в состав империи и управления им[52]. Также был выдвинут важный тезис, что тип управления и набор управленческих инструментов напрямую зависел от уровня социального, экономического и политического развития населения вновь присоединенной территории[53]. На основе этой методологии и тезисов автора появляется ряд работ, посвящённых учреждениям управления регионами и окраинами Российской империи.

Так, С. Беккер выделяет важные причины и факторы, которые способствовали появлению генерал-губернаторств и наместничеств на окраинах России: уважение законов и политических институтов на окраине (Бессарабия, Малороссия), обеспечение внутренней и внешней безопасности, контроль над обширными территориями с низкой плотностью населения[54]. Всё это «вынуждало» центральную власть давать обширные полномочия наместникам и генерал-губернаторам окраин для обеспечения эффективного управления[55].

Фундаментальными можно назвать статьи американского историка Дж. ЛеДонна, опубликованные в Германии, в которых он детально исследует институт генерал-губернаторства через анализ и выявление личных отношений/связей между генерал-губернаторами и верховной властью империи[56]. Кроме этого, историк обращает внимание, на основе связей, на формирование «неформальных» властных институтов, которые функционировали параллельно с центральными и региональными учреждениями Российской империи[57]. При этом, неформальные методы управления и сам институт клиентелы, исследователь пытается увязать исключительно с наличием брачных и родственных отношений между местными руководителями и чиновников министерств, не изучая местные аппараты института генерал-губернаторств. Следовательно, нашим исследованием о методах «неформального» управления Новороссийским краем мы скорее дополним «пробел», допущенный историком в изучении функционирования местных институтов власти.

Генерал-губернаторы были составной частью элиты империи, были посредниками между верховной властью и местными элитами управляемых окраин, тем самым, получая большие полномочия и достаточно большие возможности по распоряжению экономическими средствами для управления территорией[58]. Как следствие, мы можем увидеть из авторских умозаключений возможности и проблемы изучения института генерал-губернаторства XIX в. Тезис ЛеДонна о наличии неформальных отношений между генерал-губернаторами и чиновниками центральных учреждений управления помогают выяснить, почему не удалось легитимировать (т.е. издать законы и указы) власть руководителей окраинных территорий и разграничить, тем самым, их полномочия с руководителями центральных ведомств. С другой стороны, «открытие» американского коллеги помогает анализировать повседневную практику управления не только с точки зрения исполнения чиновниками официальных уставов, законов и указов, но и привлекать другие важные исторические источники для изучения неформальной практики управления – личные письма, рапорты, отчёты чиновников и секретные должностные инструкции с «пятнами» связей «дружбы» и «покровительства».

Таким образом, зарубежная историография по истории Российской империи, основывает свою работу на методологии «новой истории империи», детально изучая различные элементы и структуры управления – не в последнюю очередь институт генерал-губернаторства, как важный инструмент проведения политики верховной власти на местах в окраинах. Важный вывод для нас содержится в работах ЛеДонна о «механизме» формирования патрон-клиентских связей и неформальных методов управления окраинными территориями империи на основе личных семейных и клановых связей генерал-губернаторов с министрами и императорской фамилией. Другой, важный тезис, который определяет в последнее время развитие и отечественной историографии, связан с распределением полномочий между генерал-губернатором и министерством, попытка определить на основе указов и инструкций к генерал-губернаторам правовое положение последних в структуре управления. Важен тезис об отсутствии острой необходимости императорской власти в правовом регулировании и определении власти генерал-губернаторов, которые, по определению, стояли выше чиновников центральных учреждений из-за получения полномочий напрямую от императора.

Итак, институт генерал-губернаторства в России XVIII-первой половины XIX в. может быть охарактеризован как институт высшего местного управления с определенным кругом обязанностей и полномочий, которые формулируются двумя основными видами законодательных актов – императорскими инструкциями и законами. Широкие полномочия и власть наместника зависели не только от содержания инструкции верховной власти, но и личного отношения монарха к персоне управленца – в зависимости от этого менялось отношение двора и представителей высшей администрации. Кроме этого, отношения генерал-губернатора с отраслевыми учреждениями и своими губернаторами/военными губернаторами не были чётко определены законодательством, что могло приводить, фактически, к параличу местной власти и остановке её деятельности. Выход из данного положения – наличие неформальной патрон-клиентской сети, которая позволяет генерал-губернатору осуществлять управление краем на практике, не прибегая к постоянным согласованиям с министерствами и придворными. Исходя из анализа этой литературы, возникает ряд вопросов, ответы на которые не обязательно будут даны в ходе проведения исследовательской работы: почему верховная власть не даёт конкретного определения генерал-губернаторам и их власти (за исключением «Наказа» 1853 г., который к нашей теме не относится)? Какие формальные методы разрешения конфликтов генерал-губернаторов с другими субъектами власти существовали? Насколько генерал-губернаторы следовали инструкции император в своей повседневной практике управления? Чьи распоряжения, в итоге, были важнее и приоритетнее к исполнению на территории генерал-губернаторства?

В современной исторической науке достаточно подробно отображена картина экономической жизни и развития Новороссийского края и Бессарабской области[59]. Особенностью экономического хозяйства Новороссии было активное участие иностранных торговцев и зарубежного капитала в формировании торговых отношений между Россией и страной происхождения купцов. Например, французские купцы играли достаточно активную роль в торговле с Новороссийским краем – так, правительство снизило таможенные пошлины на покупку российский товаров в причерноморских городах и дало право первым купцам, в 1825 г., основать свою коммерческую фирму[60]. Следовательно, российское правительство создавало благоприятные условия иностранным купцам (прежде всего французам) для ведения коммерческой деятельности на территории Северного Причерноморья.

Кроме ведения торговой деятельности, иностранные переселенцы занимались промышленностью и сельским хозяйством. Ключевые отрасли сельхоз производства – овощеводство и скотоводство, на занятие которыми правительство Новороссийского генерал-губернаторства выделяло денежные средства[61]. Французские подданные имели право приобретать земли в частную собственность с обязательным условием ведения хозяйства на ней или приобретать свободные земли в Новороссии для заведения промышленных предприятий, которые имели прямую связь со скотоводством.

Отдельно историки подчёркивают роль Крыма и Таврической губернии в развитии сельскохозяйственной промышленности благодаря усилиям М. С. Воронцова. Зелинская Е. Л. выделяет заслуги М. С. Воронцова в развитии виноделия, виноградарства и налаживании внешней торговли вином в промышленных масштабах: основывается Магарачское училище виноделия, выписываются лучшие сорта лоз и обеспечивается их бесплатная раздача землевладельцам[62]. Все эти действия Воронцова, по мнению историка, привели к успешному развитию виноделия в России – вывоз до 300 тысяч вёдре вина, основание Крымской винной кампании и др[63]. Однако вызывает вопрос, насколько справедлив тезис о заслуге генерал-губернатора в этих достижениях? Практическую часть его планов и замыслов реализовывали его подчиненные и члены патрон-клиентской сети – таврический губернатор А. И. Казначеев и одесский градоначальник А. И. Левшин, что позволяет говорить о М. С. Воронцове как «идеологе» мероприятий, направленных на развитие виноградарства и виноделия. Кроме этого, его деятельность стоит рассмотреть не с точки зрения «устроения» края к выгоде России, но с точки зрения увеличения собственной прибыли, так как его родственники в XVIII столетии активно занимались коммерческой деятельностью для увеличения собственных доходов.

Бессарабия, как отдельная область Новороссийского генерал-губернаторства, привлекает внимание исследователей особенностями своей социальной, экономической и этнокультурной жизни в сравнении с другими губерниями края и Российской империи. Один исследователь подчёркивает, что положительный эффект на стабилизацию общественной жизни в этом регионе империи сыграла инициатива М. С. Воронцова в 1824 г. по отмене автономного статуса области[64]. Это было связано, в первую очередь, с отсутствием в системе автономного управления областью русских дворян-чиновников и представителей бюрократии, которые могли бы сформировать надёжный аппарат управления, однако на наш взгляд, главной причиной введения особого управления в наместничестве было связано с отсутствием возможности генерал-губернатора эффективно управлять областью и необходимостью формировать аппарат управления «лично»[65]. Другие причины инкорпорации Бессарабии в состав Российской империи при отмене её автономии – разные правовые системы, отличающиеся друг от друга уровни социально-экономического «развития»[66]. Следовательно, для создания условий вхождения Бессарабии в состав России, как одной из губерний, необходимо было проделать большую подготовительную работу, которую правительство возлагало на генерал-губернаторов подобных окраинных территорий. Другая важная черта Бессарабии – большое этническое разнообразие, которое формировалось за счёт свободного переселения отдельных лиц и групп населения на территорию области[67].

В первую очередь, акцент сделан на формирование политики предоставления «льгот» и «привилегий» иностранным переселенцам-колонистам, зарубежным гостям-купцам, представителям «нерусской» национальности с целью улучшения условий для занятия торговлей, сельским хозяйством, скотоводством. Эти данные помогут нам проанализировать деятельность М. С. Воронцова по развитию экономики и её инфраструктуры в Новороссийском и Бессарабском генерал-губернаторстве, уделив пристальное внимание Крыму и Бессарабской области. Также мы попытаемся проследить, насколько политика князя Воронцова по экономическому развитию края совпадала с представлениями верховной власти и её политикой.

Следовательно, историография, посвященная институту генерал-губернаторства, приводит к двум выводам: 1) генерал-губернаторы были «представителями» императора на окраинных территориях, осуществляя надзор и управление местным населением. Объём власти и полномочий руководителя окраины зависел не только от инструкции императора и его личных предпочтений, но и местных экономических, социальных, культурных, конфессиональных, политический условий, уровня лояльности элит к императорской власти. Из рассмотренной историографии следует, что законодательство не могло определить «правовой» статус генерал-губернаторства в чиновничьей структуре из-за «уникальности» назначения каждого генерал-губернатора императором. По этой причине возникал конфликт между официально «нерегламентированной» властью генерал-губернатора и «легитимным» правом министра Российской империи требовать исполнения своего предписания на территории генерал-губернаторства. Попытки решить этот вопрос не увенчались успехом, однако этого не могло произойти, так как генерал-губернаторы, будучи «личными чиновниками» царя, в своих действиях могли сослаться на личные предписания и инструкции императора по управлению краем, что ставило их на ступеньку выше по отношению к министрам. Данные, полученные из анализа представленной историографии, помогут ответить на вопрос: какие полномочия получил М. С. Воронцов при своём назначении на пост генерал-губернаторства и как это связано с общей ситуацией в Новороссийском крае и Бессарабской области в 1823 г.?

Российские и зарубежные исследователи занимаются изучением патрон-клиентских отношений в истории России: А. В. Бекасова – неформальные связи и методы управления в семье П. А. Румянцева, Д. Н. Копелев – функционирование патрон-клиентских отношений у служащего «немецкого» дворянства на военном флоте, М. М. Леонов – неформальные отношения в салонах России второй половины XIX в., а также Д. Л. Рансел. В первую очередь, в нашей работе важно дать общее определение понятиям «патрон», «клиент», «посредник», «патрон-клиентские отношения», «модель патрон-клиентских отношений» - термины, которыми мы будем пользоваться при изучении методов управления М. С. Воронцова в армии и Новороссийском крае.

 Мы остановимся на трактовке понятий патрон-клиентских отношений, которые, на наш взгляд, наиболее полно отражают практику неформальных социальных связей и более приближены к российскому материалу. Патрон-клиентские отношения – неформальные нерегламентированные законодательством отношения между двумя и более членами общества, группа людей, занимающих равные или неравные социальные позиции в обществе, взаимодействие которых направлено на взаимное удовлетворение социальных, политических, экономических и др. потребностей, что вызвано нехваткой и жёстким разграничением материальных и духовных благ в обществе[68]. Следовательно, под этим подразумевается «добровольно-вынужденное» сотрудничество между людьми, вызванное потребностью в получении ограниченного в обществе ресурса, выраженного материально или статусно. Участниками такого взаимодействия являются патроны, клиенты и посредники.

Патрон, в первую очередь, является центральной фигурой неформальных социальных отношений, одним из «учредителей», так как сами эти отношения возникают из его потребностей и необходимости. Другими важными индикаторами этого актора, которые его характеризуют, отечественные и зарубежные историки считают наличие большого объёма материальных ресурсов[69] или ресурсов первого порядка[70], наличие высокого социального статуса в обществе[71]. Главная цель патрона – сохранение и преумножение своего материального благосостояния, укрепление положения в иерархии, получение доступа к статусным ресурсам второго порядка[72]. Однако сам патрон, как одно лицо, не может самостоятельно управиться с этими задачами и управлять своим «материальным и статусным» благосостоянием самостоятельно – именно по этой причине ему нужны свои «клиенты», которым он поручает оперативное управление своими ресурсами.

 Клиенты – лица, которые служат своему патрону с целью получения материальных ресурсов или статусных/престижных благ (новое социальное положение, новые награды, титулы, звания и пр.)[73]. Некоторые исследователи выделяют другого участника неформальных отношений – посредника, который служит передатчиком информации между патроном и клиентом, оказывая возможное влияние на отношения между ними[74]. Однако в зарубежной и российской исторической науке существуют споры, есть ли посредники в принципе, как третьи независимые лица и участники патрон-клиентских отношений.

Большое значение для нас имеют теоретические модели патрон-клиентских отношений, которые выстраивают зарубежные и отечественные историки вокруг исследуемых практик неформальных социальных связей. Модель – это условная схема, которую историк выстраивает для понимания отношений между участники какой-либо патрон-клиентской сети, стараясь, таким образом, объяснить роли и функции каждого из участников. На российском материале XVI -второй половины XIX в. иностранными и российскими исследователями воспроизведено несколько «схем», по которым выстраивались и функционировали патрон-клиентские отношения.

Всего историками выделяют несколько моделей патрон-клиентских отношений в истории России: клановая, которая строится на основе семейных и кровнородственных связей[75]; дворянско-бюрократическая, в которой большой вес начинает играть принадлежность к конкретному чину по Табели о рангах – она, в свою очередь, определяет круг привилегий и возможностей, связанных с получением материальных и престижных благ[76]; фаворитизм, когда патрон, приближенный к императору или императрице, получает возможность распоряжаться большими объёмами материальных ресурсов и распределять дефицитные статусные блага[77]; «партия», когда патроны и клиенты объединяются вокруг некоторых идей, ценностей, для выполнения какой-то цели, достижение которой принесёт им выгоды[78]; сословно-корпоративная, главными характеристиками которой служат сословно-этническое единство, основанное на кровно-родственных и служебных связях – например, «главенство» остзейского немецкого дворянства на Балтийском флоте и в управлении Прибалтикой[79] и салоны, которые были в корне перестроены в ответ на социально-экономические и культурные изменения в России второй половины XIX в., когда правительству требовались «новые кадры» в управленческий аппарат и его приспособление под новые условия социальной жизни[80]. Все эти модели отличаются друг от друга лишь причинами своего возникновения, что определяло разные цели и функции патрон-клиентских сетей.

Важное значение для нас имеет методология российских и зарубежных историков при работе с историческими источниками и обоснование их выбора. В первую очередь, неформальные методы управления изучают при помощи двух видов источников – личного происхождения (личных письмах, корреспонденции) и материалах делопроизводства (рапорты, отчёты, секретные инструкции)[81]. Представители отечественной и зарубежной исторической науки сходятся во мнении, что клишированное вступление и заключение письма помогает в установлении характера отношений между потенциальным участниками патрон-клиентских отношений. Постоянное упоминание слов «друг», «отец», «сын», «брат» в переписке между персонами, которых не связывают кровно-родственные связи, помогают историку в попытке установления и анализа между историческими персонажами «искусственной связи родства» - для создания комфортной психологической и эмоциональной атмосферы сотрудничества между двумя чужими людьми. Потенциальным индикатором может служить заключение фразами «вечно весь Ваш», «ваш преданный сын», которые могут давать сигнал к наличию неформальных отношений и взаимодействия между потенциальными участниками возможно существующих патрон-клиентских связей. Дополнительным и важным элементом, позволяющим подтвердить наличие неформальных связей или совершения определенного набора действий в их рамках, служат фразы-уничижения о своём бедственном положении и невозможности продолжать нести службу. Отечественный представитель исследований патрон-клиентских отношений в России второй половины XVIII в. дополнительными особенностями писем называет частотность их посылки и «церемониал»: справки о здоровье, новых назначениях и повышениях в должностях, поздравления[82]. Для подтверждения данных критериев подробнее рассмотрим две «модели» патрон-клиентских отношений в разные исторические эпохи России.

Неформальные связи и практики социальных отношений можно исследовать через анализ материалов делопроизводства. Так, барону К. фон Унгерн-Штернберг, исключенному из Морского корпуса, выдали аттестат, из-за которого он не мог претендовать на вакансию офицера. Родственники фамилии, используя связи с высокопоставленными чиновниками Морского министерства, содействовали, чтобы в официальном документе было записано об увольнении по воле императора. Император помог и вставил запись, что он уволен по Высочайшему повелению и оставлен на попечении семьи, что давало право на получение офицерских чинов. Этот случай показывает не только проявление неформальных связей и методов решения вопроса, но и метод источниковедческого анализа отдельно взятого аттестата. Следовательно, личная переписка и материалы делопроизводства также служат источником по изучению патрон-клиентских отношений в обществе.

Из все этого мы можем ввести «критерии» патрон-клиентских отношений, которые мы применим к личной переписке и материалам делопроизводства М. С. Воронцова:

1. Зступничество актора за подчиненное ему должностное лицо или «друга»

2. Просьбы о помощи или покровительстве от друзей и подчиненных

3. Напоминание о взаимности услуг и необходимости обмена ресурсами

4. Благодарность за оказанное покровительство

5. Упоминание лиц, составляющих близкий круг М. С. Воронцова, для решения конкретного вопроса

6. Фразы «самоуничижения» и «требования» о предоставлении покровительства

Применяя эти критерии к заголовкам дел из описей архива Воронцовых, мы можем с большей вероятностью отобрать множество «ненужных» дел.  Для точечного отбора дополним список дополнительными критериями:

7. Высокий статус адресата (аристократия, губернатор, министр и др.)

8. Соотношение частного и делового содержания письма: насколько интимную сторону в деловом письме освещает адресант для получателя? Какую часть она занимает по отношению к деловому?

Если мы обнаруживаем среди приближенных М. С. Воронцова клиента, который имеет собственных клиентов, но ниже рангом и социальным статусом, то этот критерий не работает. Восьмой критерий отбора источников позволяет отследить интимность и доверие адресанта к своему корреспонденту. Следовательно, критерии отбора исторических источников, примененные к заголовку дела, и его содержанию позволяют отобрать необходимый корпус источников личного происхождения и делопроизводства.

Следовательно, цель нашего исследования – изучить формальные и неформальные методы управления М. С. Воронцова Новороссийским и Бессарабским генерал-губернаторством, чтобы выявить особенности патрон-клиентских отношений и «Воронцовской модели» неформальных социальных связей в управлении.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие исследовательские задачи:

во-первых, проанализировать биографию М. С. Воронцова до его назначения генерал-губернатором в 1823 г., чтобы выявить характерные черты его личности, особенности образования, системы убеждений и ценностей, модели поведения в военной карьере и использования неформальных связей;

во-вторых, изучить практику управления князя Воронцова Новороссийским и Бессарабским генерал-губернаторством с точки зрения законодательства Российской империи, региональной политики Александра I и Николая I, и «реальной» практики управления и принятия решений М. С. Воронцовым, чтобы выявить выявить и охарактеризовать модель патрон-клиентских отношений М. С. Воронцова.

Объектом исследования выступают неопубликованные архивные материалы: записки М. С. Воронцова, письма Александра I и инструкции по командованию оккупационным корпусом, рапорты графа Палена, хранящиеся в фонде 1261 (Воронцовы) Российского государственного архива древних актов (РГАДА). В исследовании также использованы опубликованные исторические источники: письма друзей и подчиненных М. С. Воронцова из томов «Архива князя Воронцова», бумаги А. А. Закревского и переписка окружения графа.

Предметом исследовательской работы выступают «неформальные» методы управления графа М. С. Воронцова, применявшиеся им на протяжении служебной карьеры для решения вопросов.

Источниковая база    В работе используется широкий корпус исторических источников – неопубликованные личные письма и материалы делопроизводства из Ф. 1261 (Воронцовы) Российского государственного архива древних актов (РГАДА), так и опубликованные: «Архив князя Воронцова» под редакцией П. И. Бартенева, тома «Сборника Русского императорского исторического общества», номера историко-культурного журнала «Русский архив», опубликованного сборника писем таврического губернатора А. И. Казначеева, опубликованной переписки братьев А. Я. и К. Я. Булгаковых, законодательные акты из «Полного собрания законов Российской империи: собрание второе». В сумме они помогут нам изучить биографию и деятельность М. С. Воронцова до назначения на пост генерал-губернатора в 1823 г.

Основной тип исторических источников, используемых в работе, относится к письменным по классификации Л. Н. Пушкарева[83]. Следовательно, главными видами будут источники личного происхождения, материалы делопроизводства, законодательные акты и периодическая печать.

Источники личного происхождения, представленные письмами «друзей» и знакомых семьи Воронцовых в первой четверти XIX в., были опубликованы в журнале «Русский архив» и сборнике «Архив князя Воронцова» под редакцией П. И. Бартенева и «Сборнике Русского императорского исторического общества». Периодическая печать, как исторический источник, обладает несколькими важными свойствами: 1) долговременное издание, издаваемое с целью организации общественного мнения или влияния на него; 2) информационное облуживание деятельности человека; 3) идеологическое воздействие государственных институтов на общество или отдельную группу лиц[84]. Вполне возможно, что в публикацию могут входить не все письма или бумаги по разным авторским соображениям. Следовательно, при изучении содержания издаваемых журналов, сборников научных сообществ и газет необходимо установить причины и цели издания, руководителей и редакторов, а также попытаться установить охват аудитории и объем тиража.

Историко-культурный журнал «Русский архив» издавался при московской публичной Чертковской библиотеке с 1863 по 1917 гг. под редакцией П. И. Бартенева, заведовавшего с 1859 г. этой библиотекой. Отметим, что издатель был связан с представителями славянофилов, которые позднее будут сотрудничать при издании журнала: Аксаков, В. А. Черкасский и др., а также с министром просвещения И. Д. Деляновым и обер-прокурором К. П. Победоносцевым[85]. Сам же Петр Иванович считал, что для понимания современного времени и ответа на вопрос «почему так случилось?», необходимо лишь опубликовать исторические источники, что дает возможность оценивать его, как «позитивиста»[86]. Публикация исторических источников в рамках журнала была произвольной и зависела от их соответствия по критерию «насколько источник способствует изучению истории славного прошлого»? Таким образом, журнал «Русский архив» преследовал цель публикации исторических источников, освещающих «героическую» историю России XVIII-первой половины XIX в., которые должны рассказывать «верную» историю прошлого для понимания настоящего и будущего.

В работе мы используем один выпуск 1905 г[87]. и два выпуска 1912 г., в которых содержатся письма «друзей» семьи Воронцовых: Н. М. Лонгинова и его брата. Письма секретаря императрицы были адресованы С. Р. Воронцову и информировали его о положении семейной клиентелы при дворе и в армии, а также сообщали «патрону» о действиях его сына М. С. Воронцова. Сами письма были последовательно изданы в 5-7 номерах 1912 г. и охватили период 1813-1823 гг., что позволяет нам выявить методы управления, используемые графом Воронцовым по управлению воинскими частями в период заграничного похода и командования оккупационным корпусом во Франции[88]. Личные письма Н. М. Лонгинова, помимо описания окружения и «друзей» М. С. Воронцова, помогают узнать «мнение» императора и фамилии к семейной клиентеле Воронцовых. Этот факт позволяет ответить на вопрос, почему Михаил Семенович испытывает «ограничения» и «недостаток» на должности командующего корпусом, почему «неформальные» методы управления находятся под контролем Александра I и как они функционируют. Помимо этого, в письмах представлены важные сведения о «людях Воронцова», которые получают его покровительство и представление к наградам, а также различные милости, что позволяет проследить паттерны формирования «личной» клиентелы из офицеров. Следовательно, письма Н. М. Лонгинова дают важный материал для анализа «неформального» управленческого стиля графа Воронцова, его окружения и ресурсов в 1813-1823 гг.

«Архив князя Воронцова», издававшийся также П. И. Бартеневым в 1870-1895 гг., является ценным историческим источником, содержащий письма Н. М. Лонгинова за 1801-1823 гг. (с 1812 г. письма написаны на французском), А. А. Закревского (1810-1819; 1828-1830), А. И. Лёвшина (1828-1841). А. И. Сафонова (1838-1840), П. Д. Цицианова (1804-1805), использованные в нашей работе.  Издававшийся по заказу С. М. Воронцова – сына М. С. Воронцова – «Архив…» также представляет «выборку» личных писем и документов, которые были интересны, в первую очередь, П. И. Бартеневу. Используемые нами тома – 23, 35-39 – были изданы уже после смерти заказчика С. М. Воронцова, платившего за издание каждого из них по 5 000 руб[89]. Следовательно, Бартеневым руководил интерес историка-архивиста и публикатора источников при дальнейшем издании «Архива…».

Сама публикация содержит ряд ошибок, характерных для издателей исторических источников XIX в.: 1) отсутствие критериев отбора исторических источников для публикации; 2) несоблюдение автором хронологического или тематического принципа при публикации; 3) часть писем адресанта дана на французском, другая – на русском, что говорит об отсутствии конкретного подхода при работе с историческим источником. Таким образом, «Архив…» имеет ряд грубых ошибок и несоблюдение важных принципов при публикации исторических источников, однако позволяет всесторонне рассмотреть деятельность М. С. Воронцова с 1804-1839 гг.

Например, в архиве даны письма А. А. Закревского – друга и конфидента Воронцова, который занимал пост дежурного генерала Генерального штаба в 1815-1823 г. На этой должности он служил посредником между командующим оккупационным корпусом во Франции и императором Александром I. Следовательно, письма дежурного генерала помогают подробнее осветить, какие методы управления Воронцов использует в 1815-1818 гг.? Почему между ними возникает конфликт по инициативе государя? Какие услуги он получает взаимен? Какова предыстория «возвышения» Закревского при дворе в 1812 г.? Анализ писем дополняет контекст и содержание сообщений Н. М. Лонгинова.

Дополнительные письма А. А. Закревского и ответы Воронцова на них, дополняющих изучение службы Воронцова на посту командующего оккупационным корпусом, мы обнаружили в «бумагах А. А. Закревского» 73[90] и 78 тома «Сборника Императорского Русского Исторического Общества», изданных в 1890-1891 гг[91]. Примечательно, что редактором этой публикации выступал А. А. Половцев – государственный секретарь при Александре III, председатель Исторического общества и редактор его 120 томов. Опубликованные сборники писем и документов преследовали цель показать историю Россию через «деяния» и биографию ее «героев» и выдающихся государственных деятелей, к которым отнесли и А. А. Закревского наряду с М. С. Воронцовым. Вполне вероятно, что в публикации могли присутствовать не все письма, однако в нем содержатся письма, содержащие косвенную критику Александра I в нерасположении к Воронцову и установлению конституционных порядков в Польше. Следовательно, публикация и издание сборника документов также находилось под контролем государства, преследовавшим конкретные «идеологические» цели при издании «Сборника…» исторического общества.

Другая часть писем из «Архива…» принадлежит чиновникам Новороссийского генерал губернаторства, которые помогают выявить основные направления деятельности графа, степень участия в повседневном управлении и реализации проектов. Они также позволяют уточнить модели поведения участников патрон-клиентских отношений в конфликтных ситуациях или при исполнении воли своего патрона, распределение полномочий внутри клиентелы. Из них мы видим, что А. И. Лёвшин отвечал за учреждение пароходного сообщения на Черном море и создание инфраструктуры для оживления торговли в Одессе, а секретарь С. В. Сафонов организовывал поездку Воронцова в Англию и информировал его о положении при дворе. Также эти сообщения помогают определить «границы» полномочий и степень доверия патрона к клиентам. Следовательно, письма подчиненных в период 1828-1839 гг. помогают детально рассмотреть «механизм» работы клиентелы и выявить ее особенности, а также «основы» ее функционирования.

Таким образом, материалы «Архива князя Воронцова» помогают нам ответить на несколько важных вопросов: 1) как М. С. Воронцов использует ресурсы семейной клиентелы в течение 30 лет; 2) какими «неформальными» методами управления он пользуется на протяжении своей карьеры; 3) с помощью каких средств он открывает доступ к новым ресурсам для своей клиентелы; 4) каким образом он рекрутирует людей в свою «партию; 5) есть ли у Воронцова покровители в армии и при дворе?

Изучение патрон-клиентских отношений Воронцова на посту генерал-губернатора дополняют письма таврического губернатора А. И. Казначеева, в опубликованном и изданном сборнике 2015 г. под редакцией Ю. А. Веденина[92]. Примечательно, что письма губернатора хранятся в Отделе письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ) ф. 60 в кол-во 126 писем, которые пересылались нарочными или людьми из канцелярии губернатора[93]. Следовательно, опубликованные письма могут отражать «реальное» положение дел в губернии, о котором нельзя было говорить в официальных письмах из-за их перлюстрации, а также свидетельствовать о «неформальных» методах решения вопросов.

Например. А. И. Казначеев сообщает о строительстве дорог в южной части Крыма по воле патрона. Помимо перечисления идущих строительных работ, Александр Иванович пишет, что использует инженера Шепилова, которого необходимо включить в клиентелу Воронцова за успешное выполнение работ или оказать «покровительство». Другой пример «неформального» метода управления – строительство Ай-Тодорского маяка, которое было доверено «другу» генерал-губернатора архитектору Томазини, из-за чего был дан отказ архитектору Яни, выигравшему конкурс.

Таким образом, сборник писем А. И. Казначеева помогает нам дополнить и расширить контекст исследования «неформальных» методов управления М. С. Воронцова и ответить на несколько вопросов: 1) какое место А. И. Казначеев занимает в клиентеле Воронцовых; 2) какие методы таврический губернатор использует при осуществлении замыслов патрона; 3) каким образом он решает конфликтные ситуации и разногласия с патроном. Ответы на них помогут конкретизировать особенности патрон-клиентских отношений в формальном институте генерал-губернаторства.

В работе также используется опубликованная переписка братьев Булгаковых, опубликованная в полном объеме изданием «Захаров» в 2010 г. в 3-х томах, охватывающих 1802-1834 гг[94]. Часть писем издавалась П. И. Бартеневым в «Русском архиве» с ограничениями от наследников, что нельзя считать полной и исчерпывающей публикацией исторических источников. По этой причине, мы используем т. 2 издания 2010 г., так как, во-первых, он содержит публикация всех писем братьев до смерти К. Я. Булгакова в 1835г. Во-вторых, письма имеют особую ценность для изучения вопроса назначения М. С. Воронцова на должность генерал-губернатора, поскольку братья руководили почтовыми службами Москвы и Петербурга, то они оперативно получали информацию о лицах, интересовавших их или императорскую фамилию. В нашей работе мы используем письма мая-июля 1823 г., которые помогают ответить на несколько вопросов: 1) из кого М. С. Воронцов формирует «команду» управленцев; 2) формирует ли он администрацию совместно с императором; 3) какие методы Воронцов использует при отборе людей на должности в свое генерал-губернаторство; 4) используют ли «друзья» Воронцова – братья Булгаковы – связи с ним для назначения своих родственников и почему фигуре генерал-губернатора уделяется так много внимания? Письма достаточно кратки и равны одному тетрадному листу. Следовательно, письма братьев друг к другу позволяют проанализировать первые действия Воронцова на новой должности в первые месяцы 1823 г. после назначения, методы решения кадровых вопросов и роль патрон-клиентских отношений в этом.

Помимо опубликованных исторических источников, нами также используются архивные материалы делопроизводства М. С. Воронцова из Ф. 1261 (Воронцовы) О. 1 (Материалы по служебной деятельности) Д. 2093 (Повеления генерал-фельдмаршала Барклая-де-Толли по вопросам организации, сношения и порядка сношения Отдельного корпуса во Франции)[95], Д. 2095 (Письма императора Александра I о назначении командиром русского Отдельного оккупационного корпуса во Франции с инсрукцией…)[96], Д. 2353 (Рапорт гр. Палена Николаю I…)[97], Д. 2385 (Письмо М. С. Воронцова к Красовскому А. И. с указаниями по административной работе. Секретно)[98] и Д. 2431 (Записка М. С. Воронцова министру финансов Е. Ф. Канкрину об устройстве «земляных» дорог)[99]. Важно уточнить, что используемые нами материалы использовались в качестве дополнительных источников подтверждения наших выводов о причинах первоочередной важности строительства дорог или формировании своей клиентелы в составе Отдельного оккупационного корпуса, о методах управления и решения задач.

Д. 2095 и 2385 по форме изложения действительно напоминают письмо, но важно отметить, что по своему содержанию они больше похожи на «наставления» или инструкции. Так, в письме к А. И. Красовскому М. С. Воронцов пишет, что на время своего отсутствия надеется на дружеское его содействие в Новороссийском крае, перечисляя в пунктах вопросы, на которые он должен обратить внимание. Александр I сообщает в такой же форме письма о назначении Воронцова на должность командира корпуса во Франции, перечисляя причины такого решения и пункты «инструкции», которой он должен следовать при управлении вверенными войсками. Следовательно, написанные в виде личных писем, сами документы можно отнести к материалам делопроизводства, так как их отличительной чертой является обслуживание управляющей системы или отдельного института власти – командующего корпусом и генерал-губернатора соответственно.

Д. 2093, 2353 и 2431также относятся к материалам делопроизводства, но 2431 обладает своей спецификой. В отличие от других, она является «запиской» - проектом, который излагает мысли и предложения автора по реализации конкретной идеи. Однако по форме изложения и написания она также напоминает письмо.

Таким образом, в нашей работе используются архивные материалы делопроизводства, характеризующие деятельность М. С. Воронцова в оккупационном корпусе и на посту генерал-губернатора. Их использование расширяет контекст нашего исследования, подтверждает нашу гипотезу, что материалы делопроизводства также могут содержать маркеры патрон-клиентских отношений, а в сочетании с личными письмами из опубликованных источников позволяют комплексно проанализировать методы управления Воронцова.

Следовательно, используемые нами источники делятся на два типа: опубликованные и архивные. К опубликованным относятся письма «дружеского» окружения М. С. Воронцова, которые были опубликованы во второй половине XIX-начале XX в. в «Сборнике Императорского Русского Исторического Общества», «Русском архиве», «Переписке братьев А. Я. и К. Я. Булгаковых», «Архиве князя Воронцова», «Партикулярных письмах графу М. С. Воронцову» и «Переписке министра внутренних дел А. А. Закревского с графом М. С. Воронцовым (1828-1829)». Однако «Русский архив» и «Архив князя Воронцова» отличает «бессистемность» и «отсутствие критериев разработки тематики и отбора исторических источников для нее», что характерно для издателей исторических источников XIX в. Помимо этого, мы задействуем неопубликованные исторические источники – материалы делопроизводства, Все это, в совокупности, позволит нам изучить деятельность М. С. Воронцова с 1804-1839 гг. в армии, на командных и административных должностях, выявить особенности его «модели» патрон-клиентских отношений и стратегии укрепления положения клиентелы. Изучение этих вопросов позволяет взглянуть на повседневную практику управления с другого ракурса.

Глава I. Личность князя М. С. Воронцова: образование, карьера, убеждения и ценности

 

Для изучения деятельности М. С. Воронцова в качестве генерал-губернатора, нам необходимо поэтапно и детально рассмотреть его жизненный путь до 1823 г. – года назначения на должность. Важно, что изучение биографии позволит выявить систему ценностей и особенности личности Воронцова, найти события и их условия, которые вынуждали Михаила Семеновича действовать при помощи патрон-клиентских отношений или формальных методов управления. Другой важный аспект при изучении биографии – выявление личного отношения князя к неформальным связям, т.е. попытка определить личностное отношение князя к этим методам управления. Следовательно, изучение биографии будет включать: 1) образование; 2) положение М. С. Воронцова и его семьи в иерархической структуре дворянского сословия и системе управления Российской империей; 3) карьерный путь князя до 1823 г.; 4) формальные и неформальные методы управления М. С. Воронцова до назначения на должность генерал-губернатора в армии.

Помимо этого, важно отследить и проанализировать, каким образом семья Воронцовых приобрела к началу XIX в. богатство и влияние, а также каким образом выстраивала управление своей патрон-клиентской сетью, и каким образом в нее был включен М. С. Воронцов, который был послан С. Р. Воронцовым в Россию в качестве «эмиссара» своего отца.

Возвышение семьи началось с 1741 г., когда Михаил Илларионович Воронцов принял активное участие в дворцовом перевороте в пользу Елизаветы Петровны[100]. Как пишет Л. Хамфриз, Елизавета Петровна доверила планы грядущего переворота своему камер-юнкеру – Михаила Илларионовичу[101], однако его роль, по мнению Дж. Кенни не была ключевой – в отличии от Р. И. Воронцова, который поднял лейб-гвардии Измайловский полк по приказу Елизаветы[102]. Однако Михаил Илларионович проводил своего рода дипломатическую пропаганду о «законном» восшествии императрицы на престол[103]. При этом, не смотря на то, что Михаил Илларионович возглавлял при дворе «французскую» партию, он вошел во временный союз с Бестужевым-Рюминым, который руководил «про австрисйской» партией, и благодаря совместным усилиям, смогли разоблачить подрывную деятельность французского посланника Шетарди, за что получили новые должности: Воронцов – вице-канцлера Коллегии иностранных дел, а Бестужев-Рюмин – пост канцлера[104].

Однако позднее, как пишет автор, М. И. Воронцов отправился в путешествие по немецким государствам и заглянул в Австрию, чем мог угрожать лидерству канцлера Бестужева-Рюмина, а также своему «опальному» другу лейб-медику Лестоку[105]. Однако его симпатии французской партии и друзьям-французам не обернулись для Воронцовых опалой, так как Михаил Илларионович был женат на двоюродной сестре по матери императрицы – статс-даме Анне Карловне Скавронской[106]. Кроме этого, стоит отметить, что значительное богатство семья Воронцовых начала получать именно от выгодных браков и постоянных «просьб» к императрице о денежных субсидиях. Например, в день свадьбы своей родственницы на Михаиле Илларионовиче, Елизавета Петровна сама проводила новобрачных до дома, а также постоянно привлекала жену Воронцова к своему придворному обществу. Все это придавало статус и вес семье Воронцовых при дворе.

Помимо этого, после переворота Воронцовы получили имения более чем в 16 губерниях, а кол-во крепостных душ равнялось 20 000. Вла