Переживите терцию в мажоре

Открыты в ливень.

Полнозвучно, звонко

Растёт хорал,

И я бегу вдогонку,

И бег мой не кончается века.

Мне восемь лет. Я первородный звук

Несу в себе – в бездонной синей чаше.

Мне больно петь.

Но и не петь мне страшно.

Растёт хорал и расширяет круг.

Во мне танцует дальняя дорога

К себе самой. Мне горло лижет весть.

Ликует ливень. Ангелов не счесть.

Звучит хорал. До Баха. И до Бога.

                                                                     

*****

 

Я истекала музыкой. Век шёл

Семнадцатый, ещё до половины.

Мой голос заткан звуками, как шёлк,

Как свод небесный звёздной пантомимой.

Мне, почему-то, не давали петь,

На эшафоты тёмных залов гулких

Они меня водили на прогулку,

Где я должна молчать, как умереть.

Я дерзкой страстью оскорбляла род,

Когда мой голос рвался в поднебесье,

И старый, детский, мудрый клавикорд

Сошел с ума: мы захлебнулись песней.

 

*****

 

Это белые крылья неясных, сгорающих звуков
Бьют огнем изнутри: не поднять эту песню в полет.
Беспощадней чем жизнь: совершенство нездешнего слуха –
С тихой флейтой палач у меня за плечами поёт.

Опалили уста несказанные звуки могучие,
И сознанье прожгла тихой флейты нездешняя трель…
До кровавой тоски невозможностью песни измучена:
Мне и жизнь не страшна, я и смерти не знаю теперь.

Отпускаю на волю могучую вещую лебедь,
Серым камнем застыл за плечами чарующий звук…
Я опять не разбилась в живом, ослепительном небе,
И вернулся ко мне совершенством измученный слух.

*****

Я точно знала: нот на свете восемь,

И, если только начинала петь,

То миру было просто не поспеть

За выстраданным мной многоголосьем.

 

С ума сходили старые оркестры,

И музыкальных инструментов строй

Всё силился совпасть с самим собой,

Не совпадая с временем и местом.

 

Хрипит от боли старый звукоряд,

Когда я от отчаянья упрямо

Влагаю стыд перстов в живую рану,

А мир не может вспомнить, что распят.

 

*****

Случилось чудо в январе:

Купала розы в ноте Ре,

Но помнила, как до того

Бродила в сказке ноты До.

Играл знакомый пианист,

И попросила я на бис

Сыграть заветное, одно…

И он сыграл мне ноту До.

И зажила я до начал,

До смыслов, до любви, до встреч…

И не рояль, а мир молчал,

Пытаясь жизнь во мне сберечь.

И в продолжение зимы

Из ноты Ре, из роз январских

Звучало трепетное Ми

И пахло миндалём и сказкой.

И не было ни в чём греха,

А просто падали преграды,

Живой росточек ноты Фа

Был марту снежному наградой.

Как тихо отступала боль,

Как разливались свет и нежность,

Как полнозвучно пела Соль –

Надежды сбывшейся подснежник.

Июнем юная земля

Целует сны короткой ночью,

И в них ликует нота Ля,

Поёт во мне, любовь пророчит.

И всё: проси иль не проси,

Сбегай, спасайся, протестуя:

Вершиной гаммы нота Си,

Как страсть, в уста меня целует.

Любовь и жизнь – опять одно:

Их музыка вспоила смыслом,

И я целую ноту До

В седых усах у пианиста.

ПИАНИСТУ АЛЕКСАНДРУ ГИНДИНУ

 

Всё отзвучало. И рояль как умер.

Стекали кровью мимо клавиш пальцы…

Зал пригубил священное безумье

Космического, дерзкого скитальца.

 

Слетались в нимб и бабочки, и звуки –

Подобье звездопада зрелой ночью.

На до смерти натруженные руки

С земным восторгом смотрят Божьи очи.

 

 

В день памяти Елены Петровны Макуренковой

Стекала музыка с небес

Шопеном, Листом,

Прозрачней, чем фата невест,

Их взгляд лучистый.

Сад постаревший не слыхал

Таких потоков,

Где ливня налетевший шквал

Шёл, как эпоха.

Над клавишами, над судьбой,

Храня интригу,

Шёл летний ливень неземной

Шопеном, Григом.

Афиши старые, как сон

Партера, ложи,

Звучали с ливнем в унисон

И с громом тоже.

Рояль и женщина. И нот

Скупой орнамент…

И музыка. И дождь идёт,

И память ранит.

*****

 

Декабрь в деревне тёмен и суров,

Сидели с лампой вечером однажды

И ждали: сказку дед сейчас расскажет

Под музыку сухих еловых дров.

 

Метель по крыше била, как крылом

Испуганная, пойманная птица,

Дом облетала сотни раз кругом,

Не уставая в наши окна биться.

 

Сидели молча, слушая метель,

И даже дед не начинал рассказа…

Вдруг показалось: постучали в дверь…

Прислушались, поверили не сразу,

 

Что кто-то, в эту непогодь и тьму,

Стоял с нуждой у нашего порога…

И дед шагнул к дверям, и вслед ему

С тревогой бабка помянула Бога.

 

Мы ждали так, когда они войдут,

Как ждут лишь в детстве: и страшась, и веря,

И вечность длилась долгих пять минут…

Метель рвала распахнутые двери,

 

И человек шагнул через порог:

Заиндевелый, маленький, усталый…

Дед снять шинельку сам ему помог,

А бабка причитать не уставала:

 

«Да как же, в эту непогодь и тьму,

Рожёный мой, ты, Лёшенька, откуда?»

Наш гость держал холщовую суму –

Мы точно знали, что случится чудо.

 

Предмет загадочный достал на свет –

Футляр продолговатый и блестящий…

«Сначала съешь-ка, Лёшенька, обед», -

Дед отодвинул в вечность наше счастье.

 

Метель летала по двору кругом,

От злости, что сумели разминуться,

Так била в окна бешеным крылом,

Так путника звала назад вернуться…

 

А путник крошки со стола собрал,

В углу иконе чёрной поклонился…

«Ну, Лёшенька, теперь бы и сыграл», -

Футляр блестящий, как ларец, раскрылся...

 

Метель сложила крылья в тот же миг –

Звенели лишь натянутые струны:

Играл нам жизнь свою скрипач-старик,

И не поверить в чудо было трудно.

 

Играл бродяжка, нищий, полубог –

Не за обед платил – дарил нам душу.

А утром молча вышел за порог

И через год метелью был задушен.

*****

Звезда ночная осветила сон,

Где мы с тобой вдвоём опять в концерте,

И скрипачу последний такт до смерти,

И ясно, что об этом знает он.

Хочу продлить и не дано продлить:

Сам Бах всё оборвал на этой ноте...

Звучит мотив: смерть - только долг природе,

Бесчестных нет – все смогут оплатить.

Но так совпасть и с залом и с судьбой,

С бессмертным вздохом Себастьяна Баха,

Совпасть, как сон и явь, как я с тобой...

И зал был освещён ночной звездой,

Пока оркестр и ликовал, и плакал.

*****         

 

На ночном берегу я поставила восемь роялей,

Позвала музыкантов высокой, крылатой судьбы;

Мимо плыли киты и мои музыканты играли,

Опустив фалды фраков в солёную память воды.

 

Мимо плыли киты, как посланцы забытого рая,

Их баюкал Шопен и смеялся им вслед Берлиоз,

А в зеркальную плоть на китов так похожих роялей,

Осыпался восторг удивленьем сияющих звёзд.

 

Мимо плыли киты, и библейских пророков дыханье

Вытесняло пространство и жизнь становилась судьбой.

Музыканты играли по нотам, забывшим названья.

Мимо плыли киты. И земля обретала покой.

 

 

                            Рудольфу Штайнеру

 

Переживите терцию в мажоре,