Теоретические материалы

 

ТРАДИЦИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ: ПРИНЦИПЫ РОССИЙСКОЙ ХРИСТИАНСКОЙ ПОЛИТИКИ

Георг Габриелян

Россия пострадала от различных материалистических доктрин куда сильнее иных наций.

В итоге: тотальное моральное разложение и растление молодежи, извращение общественных и семейных связей, физическое нездоровье граждан и аутоагрессия нации, распад государственного организма и потеря территорий страны.

Коммунисты, либералы, этатисты, корпоративисты, нацисты настойчиво обожествляют материальное, считая его основным – базисным началом общественной жизни.

По-настоящему прагматический подход обязан учитывать и иные факторы, иной (не материалистический подход), предполагающий, как минимум, равное присутствие в общественном сознании рационального идеализма.

Нисколько не дерзая на полноту, обозначим несколько вполне практических принципов идеалистического осмысления мира:

· Добровольное самоограничение.

· Самодостаточность.

· Сбережение народа.

· Гражданская ответственность.

· Субсидиарность.

· Возрождение русского культурного кода.

· Комплиментарность.

· Формирование российской политической нации.

· Формирование и продвижение российского наднационального проекта.

Рассмотрим их подробнее.

Еще немало граждан России нуждаются. Обязанность власти и общества предоставить им возможность заработать средства на достойную жизнь или – если они не в состоянии самостоятельно заботиться о себе – принять на себя попечение об этих людях. По двум причинам: во-первых, всякое жизнеспособное общество гуманно; во-вторых, жалкое состояние сограждан не должно оскорблять общественной нравственности.

Вполне вероятно, что к середине XIX в. население Земли стабилизируется на уровне 10-12 миллиардов человек. Очевидно, что если природные ресурсы будут использоваться также бездумно и агрессивно, нас ждет коллапс.

Сознательные граждане вне зависимости от религиозной, этнической, социальной принадлежности обязаны принять на себя добровольное самоограничение.

Еще один аспект самоограничения – его социальная проекция. В последние десять лет погоня за материальными благами становится самоцелью, дополнительной возможностью подчеркнуть внешнее отличие своего образа жизни от жизни большинства сограждан, и сама является способом получения удовольствия.

Разумеется, необходимо окончательно развеять вредные уравнительные иллюзии народа. В то же время, нужно выстроить такую социально-экономическую систему, которая реально поднимет уровень жизни. Такой подход отчасти нивелирует наиболее вопиющие признаки неравенства. Однако представляется необходимым, чтобы и богатые слои, тем более, экономическая и политическая элита научились скромности и добровольному самоограничению.

Социальным оправданием потребительского идеала является тезис об обеспечении производителей работой. Рост потребления был связан с ростом производства, удовлетворяющим растущие количественные потребности. Цена, которую природа заплатила за количественное насыщение, неимоверна и неприемлема.

Теперь нужно стремиться к росту качества потребляемых товаров и услуг. Качественные товары и услуги дороги. Но, во-первых, они долгосрочны в употреблении, комфортны, а услуги – эффективнее. Во-вторых, качественные товары и услуги также обеспечивают работой людей, но уже не как придаток к машине или автомату, а как высококлассных специалистов. В-третьих, производство качественных товаров и услуг, требует меньших затрат природных ресурсов. Переход от количественных показателей к качественным, в конечном счете, поднимет качество самого основного продукта общества – человека.

Государство должно решать каждодневные реальные проблемы. Российское общество раздираемо колоссальным социальным неравенством. Число людей, находящихся за рамками потребительской корзины, не уменьшается, поскольку наряду с ростом доходов растут цены. Все меньше возможностей социального и карьерного роста молодого поколения и людей активного возраста.

Многочисленны угрозы российской государственности. Во-первых, это сепаратизм, теперь уже не только в этнических республиках России, но и радикалов в тех субъектах Федерации, где русские составляют большинство. Сепаратизм этого толка есть протест против несправедливости, когда непропорционально большая часть государственных средств распределяется через федеральный Центр. Во-вторых, рост русского этнического национализма, вызванный, как реальным ухудшением демографической и экономической ситуации, так и субъективными обстоятельствами, когда публичные политики этнонационального толка спекулируют объективной ситуацией. Характерно: последние несколько лет по ряду направлений идеологии сепаратисты и националисты находят точки соприкосновения. Наконец, в-третьих, на фоне внутреннего нестроения растут амбиции зарубежных государств. Это – объективно: если государство слабеет, то его территория, а в настоящее время еще в большей степени ресурсы, привлекают сильных соседей.

В этом аспекте именно самодостаточность общества и государства являются принципом, позволяющим удержать сущее и укрепить его, избегнуть пустых соблазнов и трат. Самодостаточность не может быть признанной большинством, если оно – это большинство общества – фрустрировано, нерационально, дерзновенно. Самодостаточность, напротив, плод смирения и уверенности, результат адекватного понимания места своего государства, общества и нации в мире. Самодостаточность, по существу, есть одно из внешних проявлений добровольного самоограничения.

Этой адекватности мешают многие факторы, но, прежде всего, объективное уменьшение численности русских в России, падение уровня жизни русского народа и россиян в целом. Необходимо учесть эти обстоятельства. Нужно всячески способствовать демографическому росту, увеличению числа русских и россиян.

Речь идет о сбережении народа – принципе, провозглашенном еще в XIX веке, но на практике неосуществленным.

Напротив, весь прошлый век, а в значительной мере и сейчас люди были расходным материалом для государства. Внутри и внешнеполитические эксперименты, и авантюры надорвали силы общества и всех народов России.

Попытки стимулировать рождаемость исключительно материальными, денежными мотивациями, как минимум, недостаточны. В нынешних условиях только денежная поддержка со стороны государства будет способствовать росту численности детей, родители которых мотивировались при принятии решения, в лучшем случае, финансовыми соображениями. Даже прямое выделение квартиры или дома, дарение автомобиля, бесплатное высшее образование в приличном ВУЗе для детей, кажется нам вернее, нежели исключительно денежная поддержка.

Напротив, решение завести ребенка, принятое вне контекста государственной материальной поддержки, или, по крайней мере, не только благодаря этой поддержке, является гарантией того, что родившийся ребенок будет по-настоящему любим, опекаем и добросовестно воспитываем родителями.

Материальная стимуляция демографического роста должна подкрепляться соответствующей информационной политикой, в которой следует делать упор не на материальные соображения и аргументы, включающие, в том числе, и стремление увеличить численность русских и россиян, а на этические.

Сейчас мы видим результат не случайного стечения обстоятельств, а сознательной отрицательной селекции. Создавались условия, когда выживали не пассионарные, а, напротив, приспособленцы, не активные, но индифферентные, не лидеры, а стадо. Подобная ситуация приводит к тому, что наиболее конкурентоспособные личности тем или иным способом изымаются из общества. Следовательно, общество в целом и его политическая проекция – государство – теряют свои конкурентные качества.

Простое увеличение численности атомизированных индивидов, нацеленных на получение чувственных удовольствий и приобретение как можно большего количества материальных благ, не приведет к сбережению народа. Государство, в котором больше дезориентированного и деморализованного населения, нежели осмысленного и ответственного народа, в исторической перспективе – обречено.

Народ, в данном контексте не только этническая, но и социальная характеристика. Население становится народом, тем более гражданской нацией, не только от того, что ощущает свое кровное родство, но именно в том случае, если берет на себя ответственность за развитие и прогресс страны. Гражданская активность – первейший признак устойчивого государства. Государство не может быть самодостаточным, если его граждане сознательно или в силу обстоятельств отказываются от участия в значимых общественных процессах. Напротив, активность общественных групп в решении проблем, стоящих перед социумом – есть свидетельство жизнеспособности государства и патриотизма граждан. В конце концов, действительно сильное государство сильно своими гражданами, их заботой о стране, то есть – в данном случае, готовностью признать это государство своим и при необходимости защищать его интересы всеми силами.

Заметим, что гражданская активность не обязательно сочетается с политической. Зато, она неминуемо связана с общественным интересом, со светской проекцией соборности и общности в христианском, приходском, а не «колхозном» понимании этих определений. В этом случае начинает работать субсидиарность. Это – помощь гражданам и сообществам в тех проблемах, которые они не могут решить сами, и, напротив, минимальная регламентация в решении тех вопросов, с которыми они справляются. Иными словами, субсидиарность – общественная система, при которой большинство проблем решается на базовом уровне. На верхние уровни делегируются только те вопросы, которые не решаемы ресурсами и полномочиями базового уровня.

Безусловно, в данной интерпретации субсидиарность, по существу, есть продолжение и более высокая стадия развития гражданской активности.

Естественно, мы не можем выделить только активность и субсидиарность, и попытаться использовать их вне всего контекста отечественной истории и традиционной культуры. Так же бессмысленно слепое копирование путь и удачного, но чужого опыта, или, тем более, попытка утверждения умозрительной схемы, не существующей и не существовавшей в реальности. Нам необходимо возродить русский культурный код, внутри которого эффективно работали традиционные механизмы гражданского участия.

Только проанализировав культурные традиции, включая их адаптационные возможности, мы можем начать возрождать, отчасти конструировать культурный код. Возможно, подобный подход кажется некорректным. Во-первых, мы берем только те культурные традиции, которые считаем полезными. Во-вторых, получается, что некая группа (властная или оппозиционная) предлагает обществу культурный код, пропущенный через стерилизационную камеру целесообразности и годный в смысле своей адаптации к требованиям современности.

С этой негативной оценкой нельзя согласиться. Во-первых, осмысление истории всегда идет через сконструированные мифы. Во-вторых, любая идейно ориентированная структура, любое активное организованное сообщество, не только должно, а именно обязано, предложить социуму свое видение, в том числе и культурного образа нации. Наконец, третье: этот процесс должен быть выражен не через давление административным прессом и даже не через грубую пропаганду, а через целенаправленную, продуманную и кропотливую работу, через диалог со всеми заинтересованными гражданами и объединениями.

Основные вызовы формированию современного российского культурно-нравственного образа связны не с автохтонными народами России, но с иными процессами: глобализации и миграции. Процессы эти – объективны – независимы от воли национальных правительств. Однако национальные правительства должны заблаговременно прогнозировать их возможные последствия и корректировать их в соответствии с интересами страны и нации.

Глобализация имеет как положительные, так и отрицательные стороны. Положительной стороной глобализации, на наш взгляд, является сопряжение всяческих ресурсов наций, создание единого информационного пространства, более тесное, чем прежде, экономическое и политическое взаимодействие и т.д. К сожалению, сейчас, и часто преднамеренно, в общем процессе глобализации происходит духовная и культурная унификация. Следует учесть, что унифицирующая модель – не есть синтез ряда национальных культур и не есть оригинальная культура вообще, а исключительно – культурный идеал потребительского общества.

Наличие восстановленного и адаптированного к современным нуждам культурного кода актуализирует разработку и продвижение программ по абсорбции мигрантов и включения их в русскую культурную матрицу. Этот процесс проще, чем кажется на первый взгляд. Современная российская культура, безусловно, оригинальна, но синтетична. Российское общество умело взять лучшее от тех культур и их отдельных представителей, которые готовы были внести свою лепту в общий контекст.

Итак, мы обязаны всячески стимулировать развитие и доминирование русской культуры и православной морали, при безусловной поддержке этнических культур, традиционных и конструктивных религий российских народов. Таким образом, мы поддерживаем этнокультурные начинания народов России и крупных сообществ мигрантов, что, несомненно, демократично, но принципиально

противостоим национально-политическим проектам – что есть практическая политика противодействия государства экстремизму и сепаратизму радикальных представителей тех же этнических и религиозных сообществ.

Сейчас панацеей от цивилизационного и культурного противостояния полагают толерантность и мультикультуризм, но опыт показывает, что эти механизмы не работают. Мы обязаны проанализировать и использовать положительный опыт – свой и зарубежный. Властям США удалось интегрировать своих чернокожих, сделать их носителями и последовательными сторонниками культурного и цивилизационного кода тогдашнего большинства, то есть по существу привить им ценности белой, протестантской культуры. Позже этот процесс по ряду обстоятельств забуксовал, и вот мы видим, что господствующий мультикультуризм не дал положительных результатов ни в США, ни в Европе. С другой стороны, в СССР не было толерантности ни в каких аспектах. Конечно, государственное насилие сдерживало этнократов, но главным образом благоприятно действовала иная политика. Речь идет о комплиментарности, которая, безусловно, более эффективна, нежели толерантность. Если толерантность – терпимость вплоть до безразличия к представителям разнообразных иных культур, то комплиментарность – доброжелательность, заинтересованное отношение к ним. Однако при этом мы не должны забывать, что российская цивилизация – христианская, вернее восточно-христианская, но никак не исламская или буддистская.

В Конституции России говорится о многонациональном российском народе. Это – нонсенс. По сути, получается, что РФ - конфедерация государств. Применительно к России (в российской Конституции) должно употреблять – «полиэтничная российская нация».

Политическая (гражданская) нация – вся совокупность полноправных граждан страны. Гражданская нация характеризуется общей культурой, государственным языком, общими нравственными принципами, сходными, либо адаптированными друг к другу традициями, но, главное, устремленностью в будущее, явно и стабильно выражаемым желанием дальнейшего совместного сосуществования в едином государстве.

Современные политические нации, как правило, состоят из этносов. Этнос, этническая группа – народы, проживающие в стране и отличающиеся своими специфическими культурными и бытовыми особенностями. В том числе и русский народ, являющийся основным не только потому, что его представители составляют большинство граждан России, но главным образом оттого, что его культура, традиции и нравственные принципы стали базой, объединяющей остальные автохтонные и некоренные этнические группы. Итак, Россия – полиэтничная («много народная») страна единой российской нации.

Россияне стали нацией только по факту гражданства, т.е. формально-юридически. Внутреннего ощущения принадлежности к единой нации не сложилось. Более того, даже на уровне культуры и быта прежний усредненный советский тип размыт, по социальным признакам формируются «две нации», традиционный культурный контекст, связанный еще с исторической Россией, разрушается.

Вопрос формирования российской политической нации – вопрос насущный.

Для страны была бы губительна любая этно-племенная форма национализма. Напротив, именно культурный национализм в триединстве: духовный идеал, нравственная основа и собственно культура - есть тот интегральный стержень, вокруг которого формируется идеология национального единства.

Мир столкнулся на национальном и международном уровнях с различными вызовами, таящими в себе немалые опасности. Эти опасности, направлены, в конечном счете, против самих основ существующего миропорядка и современной цивилизации. В значительной степени, эти опасности - есть результат ускоренной непродуманной глобализации, предполагающей не интеграцию, и даже не синтез различных культур, а их унификацию.

Безусловно, в основе современных конфессиональных этнических и расовых международных конфликтов присутствует и социальный аспект, но его актуализация – также следствие глобализации. Унифицирующая модель навряд ли осуществима и, во всяком случае, не нужна. На практике мы наблюдаем конкуренцию различных национальных проектов на международном уровне. Вероятно, общемировой проект будет синтетическим результатом этой конкуренции. Важно, какова будет доля российской модели и место русской культуры в глобальных трендах.

Российский национальный проект, определяемый означенными характеристиками, буде он успешен в нашей стране, может быть предложен и должен продвигаться государством на наднациональном уровне. Он, с одной стороны, не так ригористичен, как «восточные», не так подчиняет личность «рою». С другой стороны, наша модель, сочетающая персонализм с соборностью, не так чужд Востоку, как секулярное христианство и потребительский идеал. В этом качестве он может стать умиротворяющим и объединяющим началом, неким цивилизационным мостом между культурами и проектами.

 

СТАНОВЛЕНИЕ ХРИСТИАНСКОЙ ДЕМОКРАТИИ В ЕВРОПЕ И МИРЕ

Евгений Бестужев

Впервые термин «христианская демократия» возник во Франции в период Великой французской революции, когда некоторые сторонники революционных преобразований и республиканской формы правления, будучи воцерковленными католиками, пытались соединить идеалы революции с католическим вероучением. Впоследствии якобинская диктатура положила конец этим начинаниям. Затем, идея соединения христианских ценностей и идей демократии лежала в основе деятельности либеральных католиков, в число которых входили многие священники и епископы Католической церкви во Франции. Последующий недолгий, но яркий расцвет французской христианской демократии связан с эпохой Третьей республики, где христианские демократы выступили против политики секуляризации общественной жизни, проводимой либеральным правительством. Наиболее значительную популярность христианские демократы смогли завоевать на промышленном севере Франции, где классовая борьба достигла наивысшего пика. Они смогли захватить лидерство в рабочем движении, вытеснив социалистов-марксистов на второй план, и придав рабочему движению форму фанатичной религиозной войны времен Лиги. Дело в том, что большинство владельцев крупных заводов и фабрик были протестантами при католическом большинстве рабочего класса.

С окончанием этой классово-религиозной войны в первые годы 20 века и достижением социального мира французская христианская демократия сошла с политической сцены. Однако новый импульс развитию христианской демократии в тот же исторический период (1889 г.) был дан папой Львом XIII, который в своей энциклике Rerum novarum изложил основы социальной

доктрины Католической церкви. В этой и последующих энцикликах он особое внимание уделил христианской демократии. Однако он понимал ее исключительно как «христианское социальное действие» и всячески призывал священнослужителей уклоняться от занятия политической деятельностью. Но импульс, данный его проектом, послужил созданию организаций и инициативных групп христианско-демократической направленности в разных странах. Особо активно в период перед Первой мировой войной христианские демократы действовали в Польше, где борьба против Российской империи воспринималась католиками как борьба за свою веру.

По окончании Первой мировой войны в Европе наблюдалась первая мощная волна политической модернизации, т.е. перехода от недемократических форм правления к демократии. В этот период в Европе возникли новые национальные государства, была организована Лига наций, как орган предотвращения межгосударственных конфликтов. Тогда окончательная победа демократии казалась очевидной. Однако, новые демократии оказались не устойчивы и не смогли ответить на вызовы внешнего и внутреннего тоталитаризма. Основная причина – необходимость мобилизации перед советской коммунистической угрозой и связанной с ней перспективой оказаться в едином совдеповском ГУЛАГе. Другая причина заключалась в том, что демократические ценности были еще не укоренены в общественном сознании (как в современной России) и наблюдалось стремление к сильной власти и т.н. «порядку». Третья причина касалась побежденной, униженной и оскорбленной Германии, где демократия воспринималась как навязанный Западом режим, не соответствующий немецкому духу. В эпоху Веймарской республики эту идею последовательно проводила Евангелическо-лютеранская церковь Германии, потерявшая свой прежний статус государственной церкви. И только откровенная антихристианская политика нацистов, и опыт церковной борьбы в составе сопротивления (Kirchenkampf) заставили церковь коренным образом пересмотреть свое отношение к демократии.

Бурный расцвет современной христианской демократии начался в Европе после окончания Второй Мировой войны и вскоре распространился на Латинскую Америку и другие континенты. В политическом спектре христианские демократы стали наиболее близки к консерваторам. Одно время их даже пытались представить как неотъемлемую часть европейского консерватизма. Если учесть, что консерватизм всегда был, есть и будет эклектичен и не представляет единого целого политического течения, то это – допустимо. Однако, европейская христианская демократия представляет наиболее близкий к либерализму вариант консерватизма. Речь идет о либерально-консервативном направлении в политике, которое является майнстримом в современном европейском консерватизме. Следует также отметить существенные отличия англосаксонского и континентального консерватизма. Если в первом прослеживается клерикальный оттенок (не случайно британских консерваторов в СМИ называют Англиканской церковью в парламенте), то второму это не свойственно, не смотря на то, что понятие христианская демократия присуща именно первому, а не второму. Что касается США, то там клерикальная составляющая в Республиканской партии весьма существенны, выступления многих политиков напоминают, наполненные цитатами из Библии, проповеди пуританских миссионеров. Призывы и программы таких политиков зачастую не несут ничего доброго, кроме ханжества и лицемерия. К счастью большая часть партии стоит на более умеренных светских позициях. Однако США необходимо рассматривать в контексте европейской цивилизации, как ее трансатлантическую проекцию.

Что касается современной христианской демократии, то в основе ее политики лежит идея европейской интеграции, развитие социального партнерства, противодействие тоталитаризму, содействие развитию новых демократий и распространению политической модернизации, защита прав человека в соответствии с духом и буквой Всеобщей декларации прав человека и Европейской конвенции по защите прав человека и основных свобод, развитие социально ориентированной рыночной экономики. Особая задача христианских демократов и консерваторов заключается в защите и сохранении европейских ценностей, культуры и правопорядка. Действительно, в настоящее время Европа стоит перед необходимостью найти достойный ответ на вызов традиционализма, как некой взрывной ответной реакции на процесс модернизации. Современное общество и общество традиционное являются двумя полюсами современного противостояния и представляют две несовместимые жизненные стратегии. В Европе носителями традиционалистских идей являются, прежде всего, мигранты, которые не желают ассимилироваться и жить в соответствии с европейскими нормами, а стремятся преобразовать свою новую среду обитания в соответствии со своими представлении о должном правовом и социальном устройстве. В рамках существующей пресловутой политкорректности эта проблема не может быть решена. Если демократия не сможет найти адекватное решение этой проблемы, неизбежен всплеск крайне правой реакции, как абсцесс организма на внедрение чужеродного тела или инфекции. В любом случае Европа останется Европой, вопрос в том, какой ценой.

 

ХРИСТИАНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ И ВЕЛИКОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ РОССИИ

Револьт Пименов

Идеи христианства в политике существовали у нас в двадцатом веке, по преимуществу, как продолжение идей Достоевского или полемика с ним. Его чаяния передавались, как эстафета, от литераторов «Вех» к героическим группам христианского подполья (ВСХСОН, «Община») советского времени.

В конце 80-х возникло сразу несколько христианско-демократических политических партий. Ни одна из них не достигла политического успеха. Думается, дело не в личностях и не в раздробленности этого движения. Скорее дело в том, что они воспринимались как неумелое подражание «западу», как ненужная России экзотика. Разъяснение азов о том, что православие не обязательно синоним самодержавия или империи, а католичество вовсе не синоним демократии - отнимало много времени. В итоге мы оказались беспомощными перед циничной реальной политикой 90-х: пока искренние идеологи спорили и уточняли детали, номенклатурные мародеры делили Россию.

Сейчас российское общество вступает в другую эпоху. Благодаря прояснившейся позиции РПЦ и в первую очередь принятой социальной доктрине церкви - многие идейные трудности перестали существовать. Мыслящая часть общества поняла, что демократия - не заморская игрушка, но нужна всем. Лучшим доказательством стало «нулевое» десятилетие.

Демократия, в первую очередь - власть народа. Напомнить эту банальность заставляют многие бессменные лидеры «либеральных» групп, единые с Кремлем и даже превосходящие Кремль в презрении к большинству. В любой стране большинство часто бывает молчаливо. В России это молчаливое большинство - русский народ, все еще – «великое неизвестное» в политике.

Попытки построить демократию в России, не произнося слово «русский» (разве лишь осуждая полумифический «русский фашизм»), потерпели вполне заслуженную неудачу. Попытки политически активизировать национальную тему помимо и даже вопреки демократии - тоже. И сегодня смысл христианской демократии в том, чтобы помочь еще молчаливому большинству обрести свой голос и политическую силу.

 

ИСТОРИЧЕСКИЙ ПУТЬ РОССИЙСКОГО ХРИСТИАНСКОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Дмитрий Головушкин

Говорить о христианском политическом движении в истории России весьма не просто. В отличие от Западной Европы разработка идеи христианской политики здесь происходила в ином историческом контексте и на других основаниях. Российская интеллигенция в течение длительного времени, занятая социальными проблемами, не выказывала, практически никакого интереса к религиозным проблемам, да и со стороны государства и официальной церкви делалось все, чтобы предотвратить этот процесс.

Между тем, начало христианской демократии в России всего на 10-15 лет отстает от генезиса этих же идей в Западной Европе. Уже в начале XX в. под влиянием протекающих в стране демократических процессов, а также религиозных и социальных взглядов В. Соловьева, Ф. Достоевского и Л. Толстого, зародилась философско-религиозная социальная мысль, включавшая идеи христианской политики. Ее представляли такие крупные христианские философы, как С. Булгаков, Н. Бердяев, В. Эрн, П. Флоренский, А. Ельчанинов, П. Струве, П. Новгородцев, Д. Мережковский, С. Франк, которые повели борьбу «на два фронта»: с закрепощенностью церкви государством, что, по их мнению, способствовало воздвижению стены непонимания между обществом и официальным православием, а также с безрелигиозностью освободительного движения.

Решая эту задачу, в 1905 г. по инициативе С. Булгакова впервые в России была осуществлена попытка создать «Союз христианской политики», программа которого базировалась на принципе: «Современное социалистическое движение в разных его разветвлениях и оттенках есть не только политическое и социальное, но прежде всего, религиозно-философское». Практически одновременно в Москве, по инициативе В. Свенцицкого и В.Ф. Эрна, было организовано «Христианское братство борьбы», которое призывало бороться с пассивным состоянием церкви в отношениях с государственной властью и утверждать в социально-экономических отношениях принципы христианской любви. «Христианское Братство Борьбы» просуществовало до 1907 г., в идейных исканиях, во многом предвосхитило латиноамериканскую «теологию освобождения».

В 2009 г. мы отметили столетие появление сборника «Вехи» и включения в общественный и философский дискурс того корпуса идей и понятий, которые, если и не являются христианской демократией в современном смысле, то, по крайней мере, поднимают те философские, нравственны и социальные вопросы, которые характерны и для современной христианской политики.

С легализацией публичной политической деятельности, т.е. после октябрьского Манифеста Николая II, на политическом поле возникла и провела своего депутата в Государственную Думу (епископа фон Ратца) христианская партия, действующая в Виленском крае, Лифляндии и в Царстве Польском.

Вслед за событиями февраля 1917 г. в России вновь становиться возможным возрождение христианского политического движения. В это время в Петрограде был создан «Союз демократического православного духовенства и мирян», заявивший о своем «единении с народом в великой работе по созданию нового государственного строя, при котором наилучшим образом были бы разрешены все наболевшие религиозные, культурные, политические и социально-экономические вопросы». Несколько позднее, в июне 1917 г. по инициативе Н. Львова, Н. Кузнецова, Е. Берзина, П. Галкина, В Жукова и др. была создана «Христианско-социалистическая рабочая партия». Проект программы новой организации призывал все слои российского населения к объединению «в дружную, просвещенную трудовую семью искренних слуг христовых», к уничтожению «пропасти между богатыми и бедными», а также требовал, чтобы духовенство «было беспристрастной совестью страны».

В 1917-1818 гг. возникла и действовала христианско-демократическая партия под руководством баптиста И. Проханова. Следует заметить, что ее членами в основном были протестанты.

Не акцентируясь на Поместном соборе Православной Церкви 17-18 гг., заметим, что принципы церковной жизни, как общественного института, утвержденные на нем, были вполне демократичны.

Большевистский переворот и позже победа коммунистов в Гражданской войне привели к репрессиям против Церкви и ее несвободы, то есть процесс был искусственно прерван.

1920-е гг. ознаменовались всплеском религиозно-обновленческого движения, которое выступало за реформу вероучения, обрядности и организационной структуры Русской православной церкви. Явление это сложное и неоднозначное, однако, именно обновленчество, понимая церковь как авангард социальных перемен, впервые осуществило разработку социальной доктрины русского православия.

Зададимся вопросом: почему большевики так преследовали религиозные сообщества и, прежде всего, РПЦ? Главная причина такой политики заключалась в том, что религиозные сообщества предлагали народам СССР иную, отличную от коммунистической, идеологию, шире – иную картину мира.

Вернемся к собственно политическим проектам.

Летом 2010 г. исполнилось 80 лет НТС – организации, в идеологии которой, несомненно, присутствовали христианские принципы. Именно общественно-политические. Не случайно один из старейших членов Союза Роман Редлих характеризовал российский солидаризм, как социальную проекцию христианства.

В послевоенный период отечественной истории в условиях проводимой советским государством внутренней антирелигиозной политики не могло быть речи о формировании самостоятельного христианского политического движения. Однако, по мере нарастания сопротивления режиму среди многочисленных лево-либеральных, правозащитных и социалистических групп, подпольно действующих в СССР, наиболее последовательную антикоммунистическую позицию занимали религиозно и национально мотивированные политические организации. Для России – это, прежде всего, Всероссийский Союз Социально-Христианского Освобождения Народа.

Безусловно, все перечисленные примеры далеки от собственно христианской демократии, но вполне очевидно свидетельствуют, что верующие в небольшой своей части, по меньшей мере, не чурались политики даже в таких обстоятельствах, когда занятие ею неминуемо приводило к серьезному преследованию со стороны советских властей.

С 1970-е гг. в стране начинает наблюдаться стремительный рост внецерковной христианской активности. Одним из ярких проявлений этой деятельности стал «Христианский комитет защиты прав верующих в СССР», созданный о. Г. Якуниным, В. Капитанчуком и иеромонахом Варсонофием (Хайбулиным). Комитет не ограничивался только религиозными делами и передавал гласности все известные случаи преследований людей за убеждения, считая это моральным долгом христианина.

Со второй половины 1980-х гг. обоснованием жизнедеятельности православных христиан в новых социальных условиях стала также имеющая свои истоки в обновленчестве «концепция христианского служения миру», которая базировалась на принципе: церковь не должна ограничиваться теоретическим богословствованием, а должна быть направлена на возрождение жизнеспособных форм церковно-общественного служения. «Принадлежность к церкви не может опираться на «пассивную веру» (т.е. внешнее формальное благочестие), поскольку социальная деятельность людей есть выражение «промыслительной воли» и человек, прежде чем стать гражданином небес, должен стать достойным гражданином земли».

Демократические преобразования в перестроечной России, как это было и в начале XX в., создали условия для организационного оформления российского христианского политического движения. Хотя до 1991 г. все христианско-демократические объединения так или иначе принимали участие в деятельности движения «Демократическая Россия», подчеркивая тем самым свой демократический характер, российское христианское политическое движение с самого начала не представляло собой единого образования.

Первым объединением, объявившим себя выразителем идей христианской демократии, стал Христианско-демократический союз России (ХДСР) (август 1989), который возглавил правозащитник А. Огородников. Однако вскоре последовал ряд расколов и из ХДСР выделились московский ХДС (В. Ротт), ХДС Санкт-Петербурга (В. Савицкий), Российская христианско-демократическая партия (А. Чуев), Российский союз молодых христианских демократов (Д. Анцыферов). В апреле 1990 г. параллельно было создано Российское христианское демократическое движение (РХДД) (депутат ВС РСФСР В. Аксючиц). В начале 1992 г. на политической сцене России появился Российский христианско-демократический союз, в который влились ХДС Санкт-Петербурга (В. Савицкий), Московский ХДС (В. Ротт) и ряд других региональных христианско-демократических групп. В 1993 г. он был зарегистрирован под названием «Российский христианско-демократический союз – Новая демократия», а в 1995 г. переименован в «Христианско-демократический союз – Христиане России».

Все эти российские христианские политические образования стояли на общих позициях относительно приверженности христианским ценностям, в оценке значения и места человеческой личности, взаимоотношения человека и государства, в признании необходимости перехода к рыночной экономике. Все они высказывались за отделение церкви от государства, в поддержку различных конфессий, хотя преимущественно в той или иной степени отдавали предпочтение православию.

Однако закон о выборах, принятый в 1993 году, нанес тяжелый удар по российскому христианскому политическому движению. После выборов в Государственную Думу в 1995 г., на которых христианско-демократические объединения выступили крайне неудачно, остались самые крупные организации: Российское Христианско-Демократическое Движение, Христианско-Демократический Союз России и Российская Христианско-Демократическая Партия. По мере ужесточения законодательства в этом секторе политического поля к 1999 г. осталась только РХДП. Она вполне соответствовала всем требованиям, участвовала, как политическая структура и через своих членов, как самостоятельно, так и в блоках с иными политическими организациями в выборах в представительно-законодательные органы всех уровней. Более того, РХДП в 1999 г. стала одной из блокообразующих организаций избирательного блока Единство.

Введение ФЗ «О партиях» кардинально затруднило независимую от исполнительной власти политическую активность в России. Как бы то ни было, РХДП удалось собрать требуемое (на тот момент – 10000) по закону количество членов. Однако, ее перерегистрация была торпедирована Министерством юстиции РФ. Таким образом, ликвидация христианско-демократической политической организации в современной России и, соответственно, отсутствие самостоятельной христианской составляющей в российском политическом спектре – есть явление не объективное, а вполне субъективное, выраженное в произвольной трактовке закона.

Тем не менее, это не является свидетельством заката российского христианского политического движения и бесперспективности христианской политики. Это результат, борьбы «политических технологий», которые уже привели к тому, что граждане страны «превращаются в разрозненные, действующие лишь в собственных интересах монады, использующие свои субъективные права в качестве оружия друг против друга». Чтобы выйти из этого кризиса, современной российской политике необходима ценностная перезарядка, обращение к источнику (религиозной мотивации), из которого происходят идеалы свободы и коллективной жизни в солидарности, автономный образ жизни и эмансипация, индивидуальная нравственность, права человека и демократия.

Даже в нулевые годы христианско-демократические инициативы не вполне заглохли. Например, совсем недавно (в 2005 г.) в Москве был организован Христианский демократический Клуб. Заявленные им цели присутствуют в программах большинства христианских политических организаций во всем мире.

Важно напомнить, что христианско-социальная и христианско-демократическая политическая деятельность осуществляется более чем в 50 странах мира. Именно в форме политических партий и союзов.

Христианские политические структуры (движения, партии и союзы) действуют и представлены в парламентах государств бывшего Восточного блока. Так же они есть и в странах Балтии.

Любопытна ситуация, сложившаяся в независимых республиках, образовавшихся на территории бывшего СССР, в которых большинство населения считает себя приверженцами православия или восточного православия. Итак: на Украине – христианские демократы представлены и полноценно участвуют в политической жизни страны, в Молдове – весьма активны, являются частью победившей антикоммунистической коалиции, в Грузии – активная часть оппозиции, в Армении – часть правящей коалиции. Активны христианские демократы и в Белоруссии, но там они – часть оппозиции и не зарегистрированы. Получается, что российские власти, по крайней мере, по отношению к христианской демократии в минувшее десятилетие действовали подобно властям Белоруссии. Такая политика властей толкает христианских демократов в ряды оппозиции, причем оппозиции если не радикальной, то вполне решительной.

Это – ненормально для самого духа и практики христианских демократов в демократической стране. Христианская демократия идеологически близка консерватизму. Близка, но не идентична: не случайно в Европарламенте организована, как консервативная фракция, так и фракция народных и христианско-демократических партий.

 

ХРИСТИАНСКАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ИДЕЯ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ

Юрий Курикалов

В настоящее время нет необходимости долго доказывать оправданность, с духовной точки зрения, стремления к осуществлению общественно-политического действия христианской направленности. Даже Православная Церковь, наиболее среди традиционных христианских конфессий склонная к «уходу от мира», в своем официальном учении признает, что «христиане призваны осуществлять нравственно ориентированное социальное действие … Не стремясь к революционному переустройству мира и признавая права других общественных групп на участие в общественных преобразованиях на основании их мировоззренческого выбора, православные христиане оставляют и за собой право на участие в таком устроении общественной жизни, которое бы не противоречило их вере и нравственным принципам».

Однако до сих пор в России единственным политическим процессом, где весомо реализуется влияние христианства, являлось и является взаимодействие государства и руководства (иерархии) Русской Православной Церкви (РПЦ). РПЦ категорически воспрещает духовенству (клиру) участие в политике. Вопрос о приемлемых формах взаимодействия Церкви и государства вполне удовлетворительно решен в учении, как Русской Православной, так и Римско-Католической Церкви. Хотя при практической реализации такого взаимодействия возникают проблемы, еще более серьезные проблемы связаны с участием в общественно-политическом действии христиан, при принадлежащих к духовенству, «мирян».

Подход РПЦ к вопросу об участии христиан в политике является крайне осторожным, если не сказать «уклончивым». С одной стороны, «такое участие, если оно совершается в согласии с вероучением Церкви, ее нравственными нормами и ее официальной позицией по общественным вопросам, является одной из форм миссии Церкви в обществе». «В то же время миряне, участвующие в государственной или политической деятельности индивидуально или в рамках различных организаций, делают это самостоятельно, не отождествляя свою политическую работу с позицией церковной Полноты или каких-либо канонических церковных учреждений и не выступая от их имени. При этом высшая церковная власть не преподает специального благословения на политическую деятельность мирян».

Таким образом, Церковь стремиться быть свободной от ответственности за политическую деятельность православных мирян, представляя, исходя из этого, свободу их деятельности. И если после этого они «призываются к советованию с церковным Священноначалием, к координации действий в области осуществления позиции Церкви по общественным вопросам», то этим вносится двусмысленность в ясную по видимости позицию. Действительно, по факту Церковь должна была бы нести ответственность за деятельность политика, послушного ее советам. Таким образом, во избежание ответственности Церкви, православный политик должен по существу «жить своим умом» и допускать непослушание советам Церкви.

Итак, даже с точки зрения РПЦ, христианская общественность должна самостоятельно (в рамках, не противоречащих официальной общецерковной позиции) определять идеи и пути своего политического действия. Этот «императив самостоятельности» становится еще более сильным, если учесть, что далеко не все христиане в современной России православные. Организация христианского общественно-политического действия не может не учитывать наличие этого активного меньшинства. В современных условиях политическая организация христиан должна также допускать членство тех, кто не является верующим, но разделяет основные христианские ценности и идейную программу такой организации. Открытым при этом остается вопрос о допустимой в такой программе степени секуляризации – адаптации христианских понятий и принципов к потребностям «мирской» общественной жизни. Серьезной опасностью здесь является размывание этих понятий и принципов, превращения их в чисто светскую идеологию. Другой крайностью является клерикализация, тот путь политического действия под опекой Церкви, о неприемлемости которого говорилось выше.

Что же должно являться основанием христианского общественно-политического действия в российских условиях?

Если пытаться ответить на этот вопрос «эмпирически», опираясь на опыт такого действия, который можно признать успешным, то придется обратиться к богатому в этом отношении опыту стран Запада. В первую очередь, конечно, к идеологии и практике европейской христианской демократии. Однако принятие такого подхода означает, что мы в очередной раз записываемся в ученики Европы. В этом смысле непосредственная манифестация «христианской демократии» в России выглядит как программа «западническая», как разновидность европеизаторства. Вероятно, этот аспект «христианской демократии» может являться привлекательным для некоторой части российского общества. В то же время, вне зависимости от ее потенциальной численности, такой основанный на имитации подход бесперспективен. В отличие от техники, в общественной жизни (даже в экономике) механическое воспроизведение образцов ведет к провалам. Поэтому идеи и опыт западной христианской демократии следует рассматривать как условные ориентиры, а не истину в последней инстанции.

«Строить дом свой на камне», инициировать участие христиан в политике необходимо, исходя из коренных для самого христианства идей. Христианская социальная идея – это в первую очередь императив справедливости и милосердия, распространяющийся на все уровни общественной жизни, от личной морали до государственной политики. В официальном изложении христианская социальная идея формулируется как церковная социальная доктрина или концепция. На принципиальном уровне все эти доктрины различных христианских конфессий сходятся, как должны сходиться к сердцевине христианской социальной идеи любые общественно-христианские концепции. То, насколько отличаются эти концепции, наиболее сильно связано не с различиями в понимании справедливости и милосердия, а с пониманием возможностей и путей их воплощения в земной жизни.

Любая попытка найти возможности реализации христианской социальной идеи содержит политический момент, поскольку «политика – искусство возможного». Тем не менее, нельзя забывать о главном: речь идёт не о чьих-то идейных предпочтениях, а о требовании, предъявленном свыше. Речь идёт о духовном служении в общественной жизни. И если

это понимать, то идейные дискуссии по вопросам различий в политических позициях христиан не будут приобретать характер отвлеченных споров и тем более взаимно-уничижительной полемики.

То, что мы называем христианской социальной идеей, кристаллизовалось еще во времена Ветхого Завета. Церковь впитала существо новозаветного подхода, противопоставленного фарисейскому законничеству. Однако не раз можно наблюдать в истории, как подводит к опасной грани замыкание клира в собственных «богослужебно-корпоративных» рамках, при отсутствии или недостаточности усилий христианского общества в иных направлениях. Эта ситуация неизбежно ведет к «обезбоживанию» народа, даже при сохранении по видимости форм благочестия. Поэтому христианское общественное действие, социальная диакония – не только обеспечение соответствующих христианским понятиям внешних условий и отношений, оно по существу включает и духовную миссию.

Сказанное выше – необходимые предпосылки постановки вопроса об активном участии христиан в политике. В данной краткой статье нет возможности затрагивать с христианской точки зрения многообразие реальных политических отношений. Остановимся лишь на одном их аспекте – вопросе о форме политической власти.

В современном обществе редко оспаривается требование демократической формы власти. Став своеобразной политической догмой, идея демократии в очень большой степени утратила содержание и превратилась в общее место, крайне полезное при критике оппонентов. С другой стороны, в определенной части российского общества, и не в последнюю очередь в некоторых православных кругах, «демократия» является едва ли не бранным словом. Достаточно уклончивы и положения по данной теме «Социальной концепции Русской Православной Церкви». Между тем, вопрос о форме политической власти и ее практической организации является достаточно злободневным в российских условиях, а ностальгия по безвозвратно утраченной православно-самодержавной монархии ни в коей мере не является его решением.

Итак, попробуем взглянуть на вопрос о форме политической власти с непредвзятой христианской точки зрения. Для начала вспомним, что, проповедуя небесное Царство, апостолы основали своего рода духовную республику. Церковь обозначалась на языке этой проповеди «экклесия» – тем же словом, что народное собрание в античных городах-государствах. Пресвитеры и епископы выбирались христианскими общинами и долгое время после того, как Церковь вступила в союз с монархическим государством. Эта внешняя демократичность – показательная, но не самая важная сторона дела. Если вникнуть в суть апостольского учения, то можно обнаружить, что христианская социальная идея многограннее, чем представляется на первый взгляд. Помимо справедливости и милосердия, она, по существу, включает еще и те самые свободу, равенство и братство, которые, изъяв из апостольского целого, взяли лозунгом европейские радикалы.

Светские идеологии исказили христианские принципы до неузнаваемости, порой используя их для критики самого христианства – но это удел любых отпадших от христианства ересей. Либерализм превратил в фетиш мирскую свободу, забыв заповедь апостола Павла: «К свободе призваны вы, братья, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти». Социализм взял ориентир на братство не во имя Бога, а во имя лучшей земной жизни – уклонение в безбожное принудительное «братство» при этом не единственно возможный, но по своему логичный итог. Нет в христианской социальной идее и того акцента на равенство, из которого рождается идеологическая догма демократии. Высказывание католического богослова Ж. Маритена «демократическая волна поднялась в истории как земное проявление евангельского духа» верно именно в отношении некоторого исторически имевшегося проявления. Христианство духовно-иерархично, и это не порок, а мудрость его учения.

Сказанное выше должно показать нетривиальность проблемы и её духовное измерение. Ни монархия, ни демократия не являются политическим коррелятом христианской социальной идеи. И тот, и другой политический строй на историческом пути может являться орудием ее воплощения. Идеалом является ни тот и ни другой, а особая, проникнутая духовностью форма гражданского общества, в той или иной мере исторически проявлявшаяся в христианских Церквях – «Град Божий». Однако в любом случае требованием христианской социальной идеи является общественное духовное со-участие, «соборность». И в христианском обществе, где не умерло это начало, и при монархии куда больше демократичности, чем в нынешней так называемой «суверенной» демократии.

Речь идёт не только о том, что в более приземленном варианте реализуется как содержательная общественно-политическая коммуникация, диалог, конструктивная дискуссия, «партисипация». Речь идёт о коммуникации, неразрывно связанной с действием. Поскольку в наше время слишком громко называть этот образ действия «соборностью», можно найти другое слово, например, использовать имеющий именно этот смысл термин «коммюнотарность» по Н.А.Бердяеву. Однако доступнее можно выразить идею не одним словом, а двумя – «христианская солидарность» или «христианская демократия». Первый вариант не получил широкой известности, хотя известно, что российские мыслители-солидаристы рассматривали свои идеи именно как социальную проекцию христианства. Зато в Европе получила развитие политическая форма христианской демократии. Между прочим, зачинатель диалога о христианской демократии, Папа Лев XIII, полагал «достойным осуждения» придавать политический смысл этому понятию. Лев XIII считал, что это понятие должно обозначать христианскую активность для обеспечения социальной справедливости, «независимо от гражданского правления в любой его форме».

Итак, христианская социальная идея предполагает деятельное духовно-общественное со-участие, «со-деяние» (синергизм). В определенном контексте такое «соборное делание» получает наименование христианской демократии. Имена не вполне условны, за ними стоят мощные пласты общественно-культурной жизни. В противоположность Льву XIII, мы можем не смущаться, что христианская социальная идея в наше время имеет политическое измерение, но сомневаться называть это измерение христианской демократией. В то же время у нас не должен вызывать отчуждение демократический характер современного светского государства. Именно в демократической форме политического действия имеется возможность реализовать влияние христианства на жизнь общества.

Альтернативой реального политического участия христиан является «политическое сектантство». Речь о замкнутой на себе деятельности адептов многочисленных разновидностей националистической и авторитарной идеологии, претендующих вещать от имени православия. В принципе, «политическое сектантство» не является уникальным российским явлением, хотя именно в России пережило расцвет, в связи с некоторыми «особенностями национальной политики». В любом случае уделом таких группировок остается полумифологическое сознание, резко расходящееся с курсом на модернизацию страны. Можно надеяться на понимание того, что этот курс – не «каприз» верховной власти, а реальная политическая перспектива, исходящая из императива национальных интересов и достоинства. Актуальное христианское общественно-политическое участие в современных российских

условиях по существу должно носить демократический характер – не означает, что его обязательно определять как христианскую демократию.

Сходство, связанное с общностью духовных корней, не должно скрывать от нас принципиальную разницу такого социального действия от западной христианской демократии. Та формировалась хотя и далеко не в тепличных условиях, но в ситуации непрерывного сохранения «массовости» церковной традиции, чаще даже христианского большинства населения. В России 70 лет воинствующего атеизма у власти привели к духовной опустошенности, которую далеко не всегда компенсирует скороспелое принятие православия. На деле приверженцами христианской традиции является 2 – 3 процента населения. В этом смысле христианское социальное действие в современной России несет некоторую «миссионерскую» нагрузку. В противном случае это лишь имитация или даже фальсификация, по существу никакого отношения к христианству не имеющая. Еще раз необходимо повторить категорическое требование «строить дом на камне». Это значит в данном случае – добиваться соответствия христианского социального действия христианской социальной идее. Демократия – не фетиш и даже не цель, а средство – гражданский правопорядок как условие христианской активности для обеспечения подлинного духовного, социального и экономического развития.