А. А. Солонович. Критика материализма (2-й цикл лекций по философии) 3 страница

Марксизм построил человека из материальных потребностей, как из атомов, и человечество стало в его глазах походить на громадную машину, поглощающую, потребляющую и выделяющую. И с точки зрения этой теории было ясно, что материальные потребности и есть то, что образует сущность общественности, что последняя только постольку имеет смысл, поскольку она помогает эти потребности удовлетворять. Вместо того чтобы настаивать на необходимости удовлетворения материальных потребностей во имя и ради удовлетворения потребностей высших, марксизм, в сущности, аннулировал все потребности, кроме материальных, объявил их или просто «ерундой», как, напр., этику, или же превратил их в «надстройку». Таким образом, он проповедует не возвышение человеческого общежития, но его принижение, не очеловечение, но оскотинивание.

На этом основана, напр., разница в отношении хотя бы к рабочим у современных марксистов и анархистов. Первые обожествляют рабочего как он есть и хотят превратить его в идеальный образ человека, хотят заставить идти жизнь так, как это обычно только у рабочего. Для анархиста современный рабочий - только искалеченный, несчастный получеловек, и анархист борется за то, чтобы и рабочий стал человеком. Анархист полагает, что рабочий как рабочий - совершенно такой же человек, как буржуа или дворянин, но только этот человек находится в ужасных условиях и потому надо как можно скорее помочь ему.

Марксизм мечтает всех превратить в рабочих, анархист мечтает рабочих превратить в людей.

Человек включает в себя потребности, которые можно классифицировать как материальные, растительные, животные и, наконец, человеческие. Так, для того чтобы существовать как материальный предмет, он должен находиться в условиях, допускающих это: человек не мог бы существовать в потоке лавы, под обрушивающимися лавинами и т.д. Далее для его существования как человека необходимо питание, дыхание и т.п., т.е. удовлетворение растительных потребностей. Кроме того, для него необходимо удовлетворение разнообразных потребностей, связанных с движениями его тела и с передвижением его в пространстве, с переживаниями элементарных эмоций, страха, инстинктов и т.п. - одним словом, удовлетворение животных потребностей. Наконец, чтобы быть человеком, он должен удовлетворять свои потребности в мышлении, высших эмоциях, этике и т.д. Человеческое общество как совокупность людей может находиться на ступени материальной, растительной, животной или человеческой в зависимости от того, какие потребности в нем удовлетворяются в массах.

Таким образом, для существования человеческого общества нужно удовлетворение требований необходимых и достаточных. Необходимыми требованиями считаются такие, при осуществлении которых явление может наступить, а может и не наступить, но без осуществления которых явление наступить не может. Требованиями достаточными считаются такие требования, при осуществлении которых явление непременно наступает. Таким образом, для осуществления человеческого общества необходимо удовлетворение материальных потребностей, ибо иначе человек не мог бы существовать как определенная физическая форма, но этого недостаточно, так как собрание, например, мраморных статуй возможно также только при исполнении этого условия. Для собрания статуй этого достаточно, раз они уже созданы, но для собрания растений этого условия еще не достаточно. Если, кроме того, возможно удовлетворение потребностей растительных, то соблюдены необходимые условия и также достаточные для существования растений и последние будут существовать. Однако этих условий мало для существования животных, и чтобы могли существовать животные, необходима возможность удовлетворения животных потребностей.

Точно так же для того, чтобы могло существовать человеческое общество, надо удовлетворить его необходимые потребности; но этого еще мало: надо, чтобы были удовлетворены потребности достаточные, и тогда только общество человеческое действительно начинает существовать. В самом деле, чтобы думать - надо питаться; это необходимо, но далеко еще не достаточно, так как можно питаться и совсем не думать, что и происходит со всеми животными.

Когда марксизм утверждает экономический базис человеческого общежития, когда он считает основными потребностями только необходимые, но далеко не достаточные, то он просто проходит мимо человеческого общества и имеет дело все время с совокупностью животных вида homo sapiens, т.е. говорит не об обществе, а о стаде, ибо человеческая общественность начинается как раз там, где кончается марксизм. Марксизм подменяет достаточные условия необходимыми и ограничивается в существенном только последними, а потому не в силах подойти к исследованию самого человеческого общества, изучая звериную стаю, табун, гурт и т.п., но отнюдь не человеческое общество, хотя и выдает свои выводы за результаты исследования человеческого общества. Совершенно таким же образом можно построить человеческое общество на фундаменте геологическом или астрономическом. Историческая концепция Маркса, в конце концов, имеет то же основание, что и концепция геологическая.

Общество, которое описывает Маркс, с которым он только и имеет дело, есть общество звериное, причем в особо зверском аспекте, ибо оно обосновано только на экономике. Раз необходимые потребности возводятся в достаточные - человеческое общество снижается до звериного, так как в этом случае все, что можно сказать об обществе человеческом, тождественно с тем, что можно сказать об обществе животных, и марксизм можно было бы определить как учение, имеющее дело со всем, что оказывается звериным в человеческом. Человеческое общество развивается не благодаря экономическим своим потребностям, но вопреки им.

Марксизм обобщает все на экономическом фундаменте, но такое обобщение существенно субъективно. В самом деле, чтобы увидеть это, проще всего прибегнуть к схеме времени, данной Эйнштейном - Минковским, причем эта схема несущественна для доказательства, а лишь его упрощает.

Мы знаем, что всякая научная теория является «рабочей гипотезой». Она так или иначе упорядочивает факты, события, процессы, причем это упорядочение может вестись так или иначе, и мы не можем здесь руководствоваться только интересами нашего общества. Можно описывать факты в системе Евклида, Лобачевского или Римана, так как они одинаково «верны». Можно строить действительность по той или другой схеме, но, как показал целый ряд авторов, вроде Пуанкаре, Дюгема и других, выбор схемы зависит только от нашей воли и, какую бы мы ни взяли, все будут одинаково «верны». Рассматривая теперь исторический процесс как явление четырехмерного мира, мы можем утверждать, что и здесь предыдущее рассуждение сохраняет свою силу. И потому можно взять любую схему, чтобы по ней выстраивать «исторический процесс», а это значит, что марксизм, взятый даже как метод, оказывается результатом личного вкуса Маркса и его эпигонов.

Резюмируя все выше сказанное, мы приходим к выводу, что марксизм есть произвольно выбранная схема для рассматривания человеческого общества и его истории под углом животности. Все это могло бы быть оригинальной шуткой злобного человека, каким был Маркс, но когда на основании этой шутки кромсают жизнь целых народов, получается нечто мутное. Марксисты - это враги, которые, прописывая лекарство, говорят: «Мне приснилось, что это лекарство, может быть, вас вылечит, а может быть, вы и умрете. Но если вы его принять откажетесь, то умрете наверное, ибо за неповиновение мне вы будете немедленно расстреляны». И хоть это лекарство дается рабочему и хотя рабочие задыхаются от этого лекарства, они все- таки пьют, ибо у них нет выбора - или рабство у большевиков, или рабство у буржуев... Ужас безвыходный и неумолимый!

«Любовь и голод правят миром», - говорят многие, подразумевая под любовью половую любовь. И здесь, в дополнение к теории Маркса, выступает теория Фрейда

- такая же однобокая и потому уродливая попытка свести человека к половой машине. Марксизм настойчиво твердит человеку, что он не человек, но животное, что все остальное - «надстройка» и «несущественно». Тезисы того и другого проповедуются, вдалбливаются, пропагандируются, внушаются и создают людей, насквозь пропитанных сознанием подлинности этих теорий. Эти теории, не отвечая никакой подлинной реальности, создают, наконец, характер, воспитывают людей такими, какими их хотят видеть эти теории. Так постепенно воспитываются кадры людей действующих, думающих, а иногда чувствующих согласно этим теориям. Так совершается отбор и выработка людей с гипертрофированной сексуальностью - фрейдистов, и людей с гипертрофированной жадностью - марксистов. Идеи в этом смысле творят людей, фабрикуют их характер, руководят ими.

Сознание так же определяет бытие, как и бытие - сознание. Говорить, что бытие определяет сознание или что сознание определяет бытие, в наше время смешно, ибо об этом можно было толковать лет сто тому назад, но теперь мы знаем, что подобное утверждение похоже на утверждение, что у ножниц режет только одно острие, что если ударить кулаком в стену, то звук идет от стены, а не от руки и т.д. Говорят, спорил раз русский с цыганом и все цыган спрашивал: отчего да отчего. Надоело это русскому, он взял да и шлепнул цыгана по лысине и спрашивает: «Отчего звякнуло - от лысины или от ладони?» Таковы вопросы и о том, что определяет что.

Как бы там ни было, но, внушая людям, что они животные, марксизм действительно достигает того, что те, на кого он подействовал, становятся постепенно все ближе и ближе к животным и как раз в меру этого воздействия. В самом деле, раз мы подходим к общественности только с точки зрения половой, то мы кончим развратом. Раз мы подходим только с точки зрения экономической, мы приходим к безудержному эгоизму... От таких подходов общественность разваливается, но не создается.

Ведь если существует только борьба за существование, борьба за самку и самца, раз в этой борьбе торжествует сильнейший, а больше в жизни человеческой нет смысла и значения, то совершенно бессмысленно бороться за кого-либо; жалость есть глупость, ибо мой эгоизм ничуть не хуже чужого эгоизма, так уж если бороться за эгоизм, так за свой собственный. Никакой общественности из таких оснований вывести нельзя, можно только дурманить дураков, превращать их в пушечное мясо для честолюбия вождей, таких же дураков, но более хитрых и жестоких. И если при этом говорят, например, о классовом сознании, о классовой солидарности, то этим хотят воздействовать на темные массы, не понимающие, что для сознательного эгоиста все это чистейший вздор. И классовая солидарность есть только другое название для стадности, которая исчезает при развитии сознания у масс, когда каждый поймет, что единственным разумным принципом индивидуального поведения может быть принцип «падающего подтолкни». Общественная этика при этом невозможна. Конечно, во всяком обществе есть и будут люди с альтруистическими потребностями, но эти потребности будут абсолютно инстинктивны, не будут вытекать из сознания, будут подобны потребностям общеживотного характера.

Такой альтруизм ничего общего не имеет с этикой, ибо этика может и должна иметь дело только с сознанием.

Смешно говорить о моральном поведении тигрицы, защищающей своих детей, а между тем есть многие, человеколюбие которых так же бессмысленно, как чадолюбие тигрицы. Ценность и смысл этики заключается в сознательном преодолении личного эгоистического начала, что же касается до тех людей, которые совершают по внешности моральные поступки, но действуют на самом деле по инстинкту, то о них можно утверждать, что они еще не доросли до морали, они еще не поднялись до полного сознания самих себя и своих поступков.

Человеческое общество начинается тогда, когда мощно выдвигаются специфические потребности человека и удовлетворение этих потребностей создает то, что мы можем назвать культурой. Поскольку всякая машина служит для удовлетворения физических потребностей человека, она не имеет отношения к культуре. Мировая война явила нам колоссальное развитие техники и в то же время была сплошным отрицанием всякой культуры. Если же тот результат культуры, который направлен на удовлетворение низших потребностей, мы назовем цивилизацией, то под культурой надо будет понимать достижения в направлении удовлетворения специфически человеческих потребностей. Культура возможна только при известном минимуме цивилизации, но как только этот минимум удовлетворен, так сейчас же открывается вся сумма человеческих потребностей, а они безграничны.

Кто-то когда-то сказал, что человеку и весь мир мал, а достаточно ему только три аршина земли, на что Толстой заметил, что три аршина земли достаточны не человеку, а трупу. Человек не удовлетворяется ничем. Чем больше удовлетворения, тем больше и потребности, и чем шире потребности, тем больше они раскрывают человеческие возможности, ибо в конечном итоге, с внешней стороны, имеют в виду только и только трату энергии, только все большую и большую расточительность. Вся жизнь человека, животного или растения - непрерывная трата сил, где экономика не играет никакой роли, если брать ее как таковую. Вот жил, жил человек, а потом влюбился, женился, завел семью и работает на нее - при чем тут экономика? Среди трат, которые делает живущее существо, есть для него желательные и нежелательные. К первым оно относится с точки зрения расточительности, а ко вторым - с точки зрения бережливости, если под желательностью понимать нечто, связанное с самим процессом траты или сбережения.

Наша культура строилась до сих пор на принципе сохранения сил при нежелательных тратах, а многие другие культуры строились на принципе расточения сил при желательных тратах, однако культура всегда является выражением стремления человека к выявляющим его тратам, к полноте размаха его сил и возможностей, и экономический принцип отходит на второй план, переходит в условия необходимые, но далеко не достаточные. Принцип «экономики» Маха описывает только одну сторону явлений культуры, и притом даже не ее самое, а ту часть, которую мы условились называть цивилизацией, ибо и самого человека можно превратить в машину, хотя бы и интеллектуальную, в своеобразный арифмометр, например.

Существует не меньше ста историко-социологических систем, из которых каждая утверждает свои базисы и надстройки. Однако все схемы нелепы уже потому, что из их столкновения истина получиться не может. Она не могла бы получиться и из согласия, ибо у всех у них заведомо неверная постановка вопроса. Все эти теории пользуются одной и той же логикой, ибо существует только одна человеческая логика, но так как логика есть пустая форма, вроде пустого ведра, то в этом ведре одни приносят воду, другие песок, а третьи - просто помои.

Подходя к историко-социальным вопросам, надо знать, зачем мы туда идем, что там зачерпнем мы. И в этом смысле, и только в этом, приходится констатировать существование различных «наук» - буржуазных и пролетарских, но совершенно на этом же основании приходится констатировать, что именно поэтому и те, и другие никуда не годятся. Марксисты забывают, что на других «нечего пенять, у самих коль рожа крива». Из того, что существует наука «буржуазная», следует только то, что науки никакой не существует, но если находятся такие умники, которые хотят создать науку «пролетарскую», то это значит, что просто от науки отворачиваются, но стесняются об этом сказать прямо.

Вообще мотив: «я делаю так, потому что так делает и буржуа», - переходит в гораздо более простой, но чрезвычайно теперь принятый: «все мерзавцы так делают, стало быть, и мне можно». Такие перлы папуасской морали до добра не доводят, а доводят до гниения, каковое и идет теперь полным ходом: «я украл - хорошо; у меня украли - плохо». Таким «хорошо» пестрит теперь наша российская действительность. Но те, для которых не существует условий достаточности, которые считают, что экономика - всё, которые не могут отличить человеческого общества от звериного, - для них не существует и этики, этого первого признака человечности. Правда, для буржуазного общества тоже не существует этики, но ведь на то оно и буржуазное, потому-то мы с ним и боролись, потому-то, что оно было обществом «несправедливым», мы и разрушали его, но неужели мы его разрушили только для того, чтобы превратить свое - в звериное?

Здесь нет выхода. Или эгоизм, морализм, борьба за власть, истребление слабейших, под какими бы оно лозунгами ни шло, - или безвластие и анархизм. Анархизм неизбежен, ибо другого выхода нет. И если еще тысячелетия суждено человечеству метаться от власти к власти, от лжи к лицемерию, от тупости к зверству, то все равно оно придет к анархизму, ибо он неизбежен... Но важны те реки слез, которые в таком случае прольются, важно, чтобы не было напрасных великих страданий, и потому чрезвычайно важно, чтобы анархия наступила как можно скорее. К этому мы должны стремиться, за это бороться.

Глава 4-я

Прошлый раз мы говорили о потребностях необходимых и достаточных. Чтобы дать себе более ясный отчет в этих потребностях, способах удовлетворения и выявления их в человеке, я предложу вам заглянуть в мой прошлогодний курс «Элементы мировоззрения», а здесь мы упомянем вкратце то, что понадобится в дальнейшем. Мир действительности, предстающий нам как единый мир, на самом деле расслаивается на три мира, своим наложением друг на друга составляющих наш мир. Эти три мира суть физический, психический и пневматический, или - физический, душевный и духовный. В этих трех мирах существуют три «Я» человека: физическое «Я» - его тело; душевное «Я» - его личность и духовное «Я» - индивидуальность. Плоскость действий человеческих есть плоскость душевная по преимуществу; духовная и физическая важны постольку, поскольку они влияют на его душевную сторону, поскольку они в тех или иных формах действуют на мир душевный. В этом душевном мире мы находим наше «Я» как личность. Подобно тому как есть потребности физические, точно так же есть потребности душевные и духовные. Потребности душевные и суть потребности человеческие по преимуществу.

Физическое тело берет из окружающего его физического мира вещества и силы, чтобы использовать то, что ему нужно, и выбросить неподходящее, таким образом физическое тело питается и обменивается с внешним миром энергией и материей; так же душа (личность) берет из внешнего мира эмоции и образы, перерабатывая их в силы и понятия, а то, что не подошло, выбрасывает. В наше душевное «Я» текут из душевного мира эмоции, часть из них ассимилируется, часть выбрасывается, а та часть, которая ассимилируется, строит душу, образует личность, или же просто является запасом душевной энергии, из которого мы потом черпаем силу жизни. Когда мы рассматриваем физическое тело, то видим, что каждый из нас ест, пьет, дышит, согревается, и все то, что приходит с потоками вещества и сил, уходит после более или менее длительной задержки. Но остается форма тела. Остается несмотря на то, что через известное число лет все частицы тела сменяются другими. Если бы мы лет десять кормили бы волка ягнячьим мясом, то через десять лет волк весь бы состоял из частиц материи, когда-то составляющих ягнят, но все же не перестал бы быть волком, - стало быть, его «волчность» тесно связана не с частицами материи, составляющими его тело, но с формой, по которой эти частицы строятся и которая не зависит от этих частиц.

Совершенно аналогично происходит и с вашей личностью, только на следующей плоскости бытия.

Наша душа потребляет из душевного мира образы и эмоции, часть из них ассимилирует, а часть выбрасывает, оставляя запас для жизнедеятельности. При этом наша личность, наш характер, оставаясь постоянным по отношению к этим втекающим и вытекающим из него элементам, закономерно и непрерывно изменяется в зависимости от нашего возраста, от общей массы переживаний и т.п. Но в то же время совершенно неизменным созерцателем проходящих в нас перемен пребывает наше индивидуальное «Я». Частицы материи, которую мы потребляем, присоединяются к нашему телу и выстраиваются в нем по определенным линиям, которые мы можем назвать линиями сил нашего тела, подобно тому, как выстраиваются железные опилки по линиям сил магнита. Из семени может вырасти только определенное растение, и никакое другое, потому что вместе с данным семенем дана соответствующая ему система линий сил, и точно так же вместе с зародышем человека даны уже линии сил, составляющих человеческое тело.

Совершенно аналогично происходит в случае души. Система линий сил человеческого тела образует форму, присущую человеку, как его животную форму. Эта система линий сил, как форма, является продуктом определенных душевных соотношений, продуктом сил мира, образом мира форм. Там дана и форма нашего тела, причем эта форма как таковая принадлежит миру форм, а как система линий сил обращена к миру материальному. Мы уже знаем, что каждой форме в мире форм присуще желание, присущ эмоциональный заряд. Вот этот заряд желаний, распределяясь по форме, образует систему линий сил, а сама форма образована из образов, пропитанных, насыщенных эмоциями. Эти эмоции образуют форму согласно принципам, исходящим из индивидуальности, из мира идей.

Таким образом, мы можем сказать, что в мире форм живет наша душа, питается там эмоциями и образами и из них строит свою форму. Можно сказать, что душа строит свою форму также по системе каких-то линий сил. Однако это уже не эмоции, а идеи-понятия, логические моральные схемы, по которым, как следствия из оснований, строятся формы души. В курсе «Элементы мировоззрения» мы говорили, что личность есть скорлупа, а наше душевное «Я» есть комбинация из понятий. Понятия же есть переработанные нашим разумом эмоции и образы, это результаты пищеварительной деятельности нашего разума. Разум с этой точки зрения является желудком души. По законам логики, морали, эстетики строится из понятий наша личность, наш характер, причем ошибкой было бы думать, что вся эта деятельность нашего разума проходит сознательно - в главном она бессознательна. Наш разум, или, вернее, рассудок, дает в то же время те линии сил, по которым строится наша душа.

В самом деле, частицы материи присоединяются к частицам материи в теле не как-нибудь, но они должны предварительно войти в органический состав клеточек, тканей и т.д. Таким же образом какое-либо понятие, эмоция, представление может стать органическим составным элементом нашей личности, если наша душа приняла этот материал, ассимилировала, т.е. сделала его приемлемым для себя по его моральным, логическим, эстетическим и другим свойствам. Но то, что мы называем здесь построением нашей души, в общежитии носит название воспитания. Так мы приходим к несомненному выводу, что задачей нашего рассудка является не познание, в смысле ранее нами употреблявшемся, но воспитание. А так как вся наша наука, например, целиком рассудочна, то она с этой точки зрения важна совсем не как нечто относящееся к областям познания, но как нечто воспитывающее людей и человечество, как нечто построяющее души людей в совершенно определенных направлениях. «Здравый смысл» есть действительно необходимое условие здоровья души, но никакого отношения к «познанию» как таковому он не имеет.

Рассудок, подобно определенному органу души, впитывает в себя впечатления, осознает их и из осознанных впечатлений, переработанных в понятия, строит личность. Ясно, что для того, чтобы человек был здоров душевно, нужно, чтобы правильно строилось его душевное тело, его личность. Гипертрофия личности создает людей с крайне повышенным самолюбием, болезненным и острым, людей раздражительных, злобных, злопамятных. Атрофия дает людей расхлябанных, бесхарактерных, лишенных самолюбия.

Недоразвившееся тело характеризует младенчество физическое; недоразвитость личности - младенчество душевное. Наш рассудок играет роль строителя нашей души. Но рассудок зависит в этом построении от тех впечатлений, которые к нему притекают, - хорошая душевная пища дает возможность построить здоровую душу, плохая душевная пища даст и душу худосочную. Качество душевной пищи зависит от того еще, откуда идут впечатления: если в доставке их главную роль играет разум, т.е. та сторона нашей природы, которая обращена к душе, или же инстинкт, т.е. наша сравнительно внешняя часть.

Как бы там ни было, ясно, что раз наше индивидуальное «Я» облекается в оболочку нашего личного «Я», так как только через него проявляется его жизнь, то вся совокупность людей в данном случае для нас интересна лишь постольку, поскольку это суть именно люди, поскольку они личности. Все то, что происходит во времени вне личности, нас пока не интересует, ибо мы заняты историей людей, а не историей зверей. Тем способом, как пишется история марксистами, можно написать историю крысиного рода, например, да и то только с тенденцией, ибо для них существуют потребности необходимые, но они не понимают, что человеческое начинается не тогда, когда уничтожены необходимые потребности, так как это невозможно, но когда они настолько удовлетворены, что могут начать удовлетворяться и потребности достаточные. То, что для марксистов является надстройкой, оказывается подлинно человеческим, а все, в чем марксисты видят фундамент, относится к человеку так же, как к истории лошадиного табуна, так же, как к нему относится совокупность условий астрономических, геологических и т.д.

Однако, на основании всего только что сказанного, мы можем рассматривать человеческое общество как общество психиков по преимуществу. Пневматики составляют в нем творящий элемент, а физики, или гилики - элемент инерции. Конечно, и пневматики, и гилики в какой-то мере каждый являются в то же время и психиками, ибо иначе их вообще не было бы в среде людей, но их психизм окрашен в ту или другую степень пневматизма или гилизма. Все же жизнь человеческая, как таковая, протекает в области душевной, и душевная область, переработанная рассудочно-разумно в личное, есть, по существу, область человеческая.

Если мы теперь зададимся вопросом, какой объект должен быть у исторической науки как науки о человеческом обществе, то на это можно будет дать несколько ответов в зависимости от того, какую цель преследует наше научное исследование. Можно изучать историю идей, историю нравов или историю людей и т.д., но если мы хотим по возможности охватить так, чтобы «ничто человеческое не осталось нам чуждо», то придется рассматривать историю человечества как историю людей- психиков, испытывающих влияние пневмы и гиле и конкретно сущих на нашей земле, - вот приблизительно то неуклюжее определение круга наших изысканий, которое может быть принято как первое приближение.

Мы уже видели, что задача разума, понимая под ним вообще область мыслительную, не лежит в области познания как такового, но заключается в созидании души, в воспитании ее внешне путем тех правил, которые можно назвать правилами душевной гигиены, частным случаем которых являются этические правила. Нормы этики суть нормы бытия здоровой души, и они так же безусловны, как и нормы гигиены физической. Если я нарушу требования гигиены и выйду на сквозняк с простуженными легкими, то в результате получу воспаление легких. Воспаление совсем не является «наказанием» за мое «непослушание», но есть следствие, необходимо вытекающее из создавшейся ситуации. Точно так же если я поступлю не так, как требует этика, то в результате я получу болезнь души, неправильности душевного строения, которые будут мучительно отзываться на моем душевном самочувствии. И подобно тому как общественная гигиена изучает и констатирует законы, нормы, требования здоровой физической жизни в общежитии, так этика намечает условия здоровой общественности. Но подобно этике работают и философия, наука, искусство и т.д., работают, строя мировоззрения, а тем самым линии сил, стало быть, воспитывают человечество, чтобы оно стало другим, чтобы оно выросло и развилось и сами люди стали выше, сильнее, способнее, здоровее, чтобы они подготовили себя к переходу в высшее. Мировоззрения имманентно, изнутри действуют на людей, перерабатывая их разум, т.е. меняя самые системы линий сил. Образно это можно было описать так.

Представьте себе, что я сажаю в землю желудь. Затем в помещении, где находится горшок с посаженным желудем, я привожу в действие особую музыку, такую, что под влиянием подобранных мной мелодий линии сил, заключенные в желуде и с ним связанные, меняются и складываются в другие, так складываются и заново, по-новому переплетаются, что вырастает из желудя, предположим, не дуб, а роза. В данном случае мы можем сказать, что саморазвитие желудя музыкой было видоизменено, что музыка спелась в самораскрытие и, слившись с самим естеством желудя, диалектически раскрыла его не в дуб, а в розу. Вот такое действие и производит на людей влияние, например, того или другого философского или религиозного мировоззрения.

Ведь мы уже знаем, что индивидуальность и идея - одно и то же; что идея, а стало быть, и индивидуальность развиваются диалектически. Так вот, всякий раз, как в обществе появляется то или другое мировоззрение, особенно когда родится новая религия, - развитие личности, а значит, самораскрытие индивидуальности, принимает новое направление.

Так совершается воспитание и перевоспитание целых родов и всего человечества.

Если вы внимательно посмотрите на историю философии, то вас поразит тот факт, что уж давно, еще в эпоху древней Греции или Индии, в области мысли было дано решительно все, что мы имеем и теперь. Мы ни одной новой мысли к тому, что было дано уже тогда, не прибавили. Мы направили эту мысль несколько иначе, чем она направлялась раньше, и только. Но мы даже не знаем, направили ли мы ее лучше, чем она направлялась тогда. Историки философии неоднократно останавливались в недоумении перед этим фактом и посильно пытались его себе разъяснить, но его разъяснить нельзя иначе, как только признав, что задачи самой философии заключаются не в познании как таковом, а в воспитании. В таких извилинах хитросплетенной мысли схоластиков крылась возможность возникновения нашей культуры, и на первых соборах выковывались семена, дающие жатву в нашу эпоху. Но историческая наука как таковая дает возможность индивиду изжить круговорот народной жизни в течение его недолгой жизни - так историческая наука оказывается воспитателем личностей, но совсем не в том вульгарном смысле, что мы должны брать пример с тех или других исторических героев.