Ранее в параграфе IV (п. 4) мы вкратце описали различные измерения социального мира, сгруппированного вокруг центрального отношения лицом-к-лицу между сообщниками. Только в Мы-отношении, как уже говорилось, сообщники, благодаря своему взаимному биографическому вовлечению, могут переживать друг друга как уникальных индивидов. Во всех других измерениях социального мира – измерениях современников, предшественников и преемников – другой человек переживается не в его индивидуальной уникальности, а в
520
521
рамках его типичных образцов поведения, типичных мотивов, типичных установок и, вдобавок к тому, в различных степенях анонимности. В социальных ситуациях повседневной жизни отношения, свойственные всем этим измерениям, зачастую переплетаются. Когда я обсуждаю с другом в отношении ли-цом-к-лицу журнальную статью, посвященную отношению Президента и Конгресса к принятию Китая в ООН, меня связывают отношения не только с (возможно) анонимным современным автором статьи, но и с современными индивидуальными или коллективными действующими лицами социальной сцены, которые обозначаются терминами «Президент», «Конгресс», «Китай», «ООН»; а поскольку мы с моим другом обсуждаем эту тему как граждане Соединенных Штатов 1954 года, мы делаем это в исторической ситуации, которая, по крайней мере, со-определена свершениями наших предшественников. Кроме того, мы удерживаем в поле зрения то влияние, которое могут оказать принимаемые сегодня решения на наших преемников, т.е. будущие поколения. Все эти понятия понятны нам как непроясненные термины обыденного мышления, поскольку их значение в нашей социокультурной среде принимается как данность. Как это возможно?
|
|
Мы утверждаем, что в обыденном мышлении мы переживаем социальный мир на двух уровнях аппрезентативных соотнесений:
1) Мы схватываем индивидуальных собратьев и их когита-ции как реальности мира повседневной жизни. Они находятся в нашей реальной или потенциальной досягаемости, и мы разделяем или можем разделить с ними посредством коммуникации общую понятную среду. Разумеется, мы можем схватить этих индивидуальных собратьев и их когитации только по аналогии, через систему аппрезентативных соотнесений, описанных в параграфе IV (п. 4), и в этом смысле мир другого трансцендирует за пределы моего мира; однако при всем при том эта «имманентная трансценденция» присутствует в реальности нашей повседневной жизни. А следовательно, оба члена аппрезентативного отношения, посредством которого мы схватываем эту трансцендентность, принадлежат к одной и той же конечной области значения, а именно, верховной реальности.
|
|
2) Между тем, социальные коллективы и институционализированные отношения не являются как таковые сущностями в области значения повседневной реальности; это конструкты
обыденного мышления, имеющие свою реальность в другом подмире, возможно, том, который Уильям Джемс назвал поду-ниверсумом идеальных отношений. Поэтому мы можем схватить их только символически; однако символы, аппрезентиру-ющие их, принадлежат к верховной реальности и мотивируют наши действия в ней. Это утверждение требует некоторых пояснений.
Можно начать с наиболее очевидного случая: нашего переживания социальной коллективности. Строго говоря, все мы находимся в ситуации Кренкебилля из произведения Анатоля Франса, для которого государство – это всего лишь брюзгливый старикан за прилавком. Для нас государство представлено индивидами: конгрессменами, судьями, сборщиками налогов, солдатами, полицейскими, государственными служащими и, возможно, президентом, королевой или фюрером. Политический карикатурист показывает нам Дядюшку Сэма, беседующего с Джоном Булем и Марианной, или даже земной шар, взирающий с перекошенным лицом на водородную бомбу, демонстрирующую свои зубы. Есть, однако, глубокие корни у этого грубого символизма.
Ранее мы говорили (IV, 4), что Мы-отношение как таковое выходит за пределы существования в верховной реальности любого сообщника и может быть аппрезентировано только с помощью символизации. Мой друг является для меня, а я являюсь для него элементом реальности повседневной жизни. Но наша дружба превосходит индивидуальную ситуацию каждого из нас в конечной области значения верховной реальности. Поскольку наше понятие о Мы-отношении есть чисто формальное понятие, относящееся к ситуациям лицом-к-лицу всех степеней интимности и отчужденности, то и символы, которыми аппрезентируются такие отношения, чрезвычайно разнообразны. Аппрезентирующим членом Мы-отношения всегда является общая ситуация, как она определена участниками: ситуация, которую они вместе используют, которую они вместе переживают, которой они вместе радуются или которую они вместе терпят. Общий интерес делает их партнерами, и идея партнерства является, быть может, самым общим термином для аппрезентируемого Мы-отношения. (Мы приятели, любовники, пострадавшие и т.д.)
Символы становятся тем отчетливее, чем более стабилизируются и институционализируются социальные отношения. Место, где проживает семья, обретает аппрезентативное зна-
522
523
чение «дома», охраняемого такими божествами, как лары и пенаты. Домашний очаг – это не просто место, где разводят огонь; законный брак и супружество – это церемониальные (или даже священные) и правовые символы брачной связи; соседство – это нечто гораздо большее, чем просто экологическое понятие.
Все эти примеры относятся, однако, к таким социальным отношениям, которые могут быть вовлечены в реальную досягаемость. Это тот тип групп, который имел в виду Кули79, вводя весьма двусмысленное понятие первичной группы, и именно этим оправдывается интерес современных социологов к так называемым малым группам, которые Хоманс, например, определяет как «множество лиц, достаточно небольшое, чтобы каждый мог общаться со всеми другими не опосредованно, через других людей, а лицом-к-лицу»80.
Ситуация, однако, меняется, если группа крупнее и отношение лицом-к-лицу не может быть в ней установлено. Макс Вебер, чья теория была основана на истолковании социального мира в категориях субъективного смысла индивидуального действующего лица, последовательно проводит мысль, что «только наличие… вероятности повторения соответствующего данному смыслу поведения, – и ничто иное – означает, что социальное отношение в данном случае “существует”… Утверждение, что “дружба” или “государство” существует, означает, таким образом, только одно: мы (наблюдающие) предполагаем наличие в настоящем или прошлом возможности, которая заключается в том, что на основании определенного рода установки определенных людей поведение их обычно происходит в рамках усредненно предполагаемого смысла»81.
|
|
Однако само это утверждение есть конструкт, созданный социальным ученым, и, следовательно, не принадлежит к сфере обыденного мышления человека в повседневной жизни. Последний переживает социальную и политическую организацию через специфические аппрезентации, которые были тщательно проанализированы в книге Эрика Фёгели-на, на которую мы ссылались ранее в параграфе IV (2-б). По мнению этого автора, политическое общество как особый освещенный изнутри микрокосм «обладает своим внутренним смыслом, но вместе с тем, осязаемо присутствует во внешнем мире, а именно, в людях, имеющих тела и через свои тела участвующих в органической и неорганической экстерналь-ности мира».
Например, представительство может пониматься как в элементарном смысле внешних институтов (например, члены законодательного собрания получают свое членство в нем благодаря всенародным выборам), так и в экзистенциальном смысле82; в последнем случае смысл его состоит в том, что политические общества, чтобы быть способными к действию, должны иметь такую внешнюю структуру, которая бы позволяла некоторым ее членам (правителю, суверену, правительству, государю) находить привычное подчинение приказам. Иными словами, «политическое общество начинает существовать тогда, когда отчетливо заявляет о самом себе и рождает своего представителя».
Однако это не все. Вдобавок к тому, мы должны провести различие «между связью, в которой общество репрезентируется его официальными представителями, и другой связью, в которой само общество становится представителем чего-то запредельного, некой трансцендирующей реальности … Все ранние империи мыслили себя представителями космического порядка.., великие имперские церемонии репрезентируют ритмы космоса; празднества и жертвоприношения являют собой космическую литургию, символическое участие микрокосма в макрокосме; а сам правитель представляет общество, поскольку представляет на земле трансцендентную силу, поддерживающую космический порядок».
|
|
Фёгелин приводит множество примеров такой «самоинтерпретации» группы, которой противопоставляет интерпретацию тех же самых символов теоретиком. Мы не можем углубиться здесь в эту завораживающую тему. Мы хотели бы только добавить, что символические аппрезентации, посредством которых мы-группа себя интерпретирует, имеют аналог в интерпретациях тех же самых символов они-группой или они-группами. Но эти интерпретации будут неизбежно отличаться от интерпретаций мы-группы, поскольку системы реле-вантностей обеих групп (и, соответственно, апперцептивные, аппрезентативные и референциальные схемы, принимаемые как системы соотнесения для интерпретации сотворенного таким образом «порядка») не могут совпадать. Здесь перед социальным ученым открывается широкое поле для конкретных исследований, важных не только с теоретической, но и с практической точки зрения; ведь манипулирование символами, будь то для убеждения или для пропаганды, требует, по крайней мере, прояснения их внутренней структуры.
524
525