2020-10-11
87
Пилат предлагает иудеям самим разобраться с Узником, но они ссылаются на «свой» закон, по которому Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божьим. Это явная ссылка на Моисеево законодательство, а именно — на предписание о казни богохульника. Но Пилат, услышав словосочетание «Сын Божий», заходит внутрь претории, где стоит Иисус, и задает ему вопрос: «откуда Ты?». Это, конечно, не вопрос о галилейском происхождении Иисуса. Скорее, это желание выпытать у Иисуса какую-то информацию о Его учении, попытка понять, чем же Он отличается от других.
Иисус не отвечает, и Пилат напоминает Ему о своей власти распять или отпустить Его. Кажется, этот молчаливый Узник начинает приводить его в раздражение необъяснимостью Своего молчания и непонятностью Своих ответов. И здесь Иисус прерывает молчание, но не потому что боится римского префекта, а потому что Ему есть что сказать о природе его власти.
Ответ Иисуса содержит общее указание на природу земной власти: Он говорит о том, что она имеет божественную санкцию. Иисус представлен в Евангелии как лояльный гражданин Своей страны, находящейся под римской оккупацией. Он не оспаривает римские законы, не оспаривает необходимость платить подать кесарю. В Его учении нет никакого политического подтекста, никаких призывов к свержению власти римлян, установлению иного политического устройства (ср. Рим. 13:1-2).
|
|
|
Власть сопряжена с ответственностью, и об этой ответственности Иисус напоминает Пилату в словах: «более греха на том, кто предал Меня тебе». Пилат, в конечном итоге, является орудием Божьей воли, без которой Иисус не оказался бы в его руках. Но он несет и часть ответственности за приговор. В то же время основная доля ответственности лежит на тех, кто был инициатором казни: на первосвященниках и книжниках.
«Мне ли не отвечаешь?»
Для Евангелия от Иоанна характерно не только рассказывать те или иные эпизоды или передавать слова Иисуса, но и показывать богословский смысл описываемых событий или речей. Это достигается, за редким исключением, не за счет вкрапления авторских пояснений в текст, а за счет более подробной, чем у других Евангелистов, передачи того, что происходило и что говорилось.
То же самое мы наблюдаем в истории Страстей. Лишь в нескольких деталях Иоанн расходится с другими Евангелистами; все основные передаваемые им факты у него с ними общие, и даже реплики героев практически совпадают («я не нахожу в Нем никакой вины», «радуйся, Царь Иудейский!», «распни Его»). Но подробность, с которой Иоанн описывает происходившее, позволяет читателю не только узнать фактическую сторону событий, но и получить их богословское осмысление, что особенно важно, учитывая центральный характер истории Страстей для всей евангельской истории.
|
|
|
Фраза ήγαγεν έξω τον Ίησούν καί έκάθιχτεν επί βήματος может быть переведена двояко. Общепринятый перевод: «вывел вон Иисуса и сел на судилище». Однако глагол καθίζω может означать как «садиться», так и «сажать кого-нибудь». Соответственно, возможен альтернативный вариант перевода: «вывел вон Иисуса и посадил на судилище». Так понимал это место Иустин Философ и некоторые современные комментаторы. Однако более убедительным представляется версия, отраженная в большинстве переводов Евангелия и комментариев к нему, как древних, так и современных: Пилат сел на судейское кресло (βήμα), а Иисус был поставлен рядом.
«Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый»
Евангелист Марк указывает на то, что Иисус был распят в третьем часу. Это расходится с показаниями Иоанна, согласно которым Пилат объявил приговор Иисусу в шестом часу (Ин. 19:14). Ни одна из попыток гармонизировать эти два указания не дала убедительных результатов. Однако, как мы помним, у Иоанна распятие происходит в пятницу перед Пасхой, а у синоптиков — в самый день Пасхи. В контексте этого общего расхождения следует рассматривать и данное частное расхождение: третий час у Марка означает утро Пасхи (9 утра по современному счету), тогда как шестой час у Иоанна означал день накануне Пасхи (полдень по современному счету).
«Се, Царь ваш»
Последние реплики Пилата имеют, как и другие его слова в Евангелии от Иоанна, двойной смысл. По своей внешней форме они, скорее всего, являются продолжением издевательства над Иисусом, дальнейшим унижением Его. Они отражают презрение Пилата к иудеям, которое прослеживается на протяжении всего рассказа, начиная со слов: «разве я Иудей? Твои народ и первосвященники предали тебя мне» (Ин. 18:35) и кончая словами «се, Царь ваш.», «Царя ли вашего распну?». Это не его народ и не его проблемы: вся эта история, в конечном итоге, не что иное, как какие-то внутренние разборки, к которым он имеет лишь косвенное отношение.
Но, подобно тому как в высказывании Каиафы Евангелист Иоанн увидел пророчество об искупительном значении смерти Иисуса (Ин. 19:15), он видит скрытый смысл и в репликах Пилата. На глубинном богословском уровне Иисус всегда был и остается Царем — даже в Своем предельном унижении и истощании. Это царское достоинство Иисуса подтверждается словами Пилата, обращенными к иудеям. Оно будет также подтверждено надписью, которую Пилат прикажет прибить к кресту над головой Распятого (Мф. 27:37; Мк. 15:26; Лк. 23:38; Ин. 19:19).
Для Евангелиста важно отметить место, день и час вынесения приговора: Лифостротон, пятница перед Пасхой, час шестой. Чем объясняется такая точность? Очевидно, тем, что именно момент окончательного вынесения приговора Пилатом стал тем поворотным пунктом, после которого историю суда над Иисусом уже невозможно было развернуть вспять.
«Тогда наконец он предал Его им на распятие»
Кто несет основную ответственность за смерть Иисуса — иудеи или римляне? Приговор Иисусу выносит римский наместник Понтий Пилат, однако все четыре Евангелиста — каждый по-своему — показывают, что он делает это против воли и что подлинными виновниками смерти Иисуса являются иудеи. Эта точка зрения отражена не только в Евангелиях, но и во всей раннехристианской литературе.
Уже в первом публичном выступлении апостола Петра — его речи в Иерусалиме в день Пятидесятницы — постулируется вина иудеев за смерть Иисуса (Деян. 2:22-24, 36). В то же время обвинительная речь превращается в пламенное свидетельство о воскресении Иисуса и призыв к покаянию. И результатом речи Петра оказывается не возмущение слушателей, как можно было бы ожидать, а то, что они умиляются сердцем и спрашивают: «что нам делать?». Пётр с готовностью отвечает: «Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа. Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш» (Деян. 2:37-39).
|
|
|
Таким образом, с одной стороны, Пётр обвиняет «мужей Израильских» в убийстве Иисуса, с другой, заверяет их, что им и их потомкам принадлежит обетование. Иными словами, тот факт, что они несут ответственность за распятие Христа, не лишает их достоинства богоизбранного народа, которому Бог вверил Свои обетования. Пётр обращает к «мужам Израильским» то же самое слово «покайтесь», которое они слышали от Иоанна Предтечи, а потом от Самого Христа.
«Там распяли Его и с Ним двух других»
В древности распятие было широко распространенным способом казни, применявшимся к особо тяжким преступникам. О нем говорят многие литературные источники, а также сохранившиеся артефакты. Изданная в 2015 году подборка выдержек из древних авторов, посвященных теме распятия, содержит 341 цитату из греческих, римских, иудейских и иных источников.
«Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1:22-23). Эти слова апостола Павла представляют собой один из самых ранних манифестов христианской веры. «Соблазн креста», о котором Павел говорит и в другом месте (Гал. 5:11), был тем камнем преткновения, о который разбивались попытки ранней Церкви обратить в христианство иудеев. Но и для язычников крест — орудие позорной казни — был отнюдь не вдохновляющим символом.
Массовое обращение язычников в христианство началось после того, как будущий император Константин Великий в 312 году, готовясь к битве с правителем Италии Максентием, увидел в небе составившееся из света и лежавшее на солнце знамение креста, с надписью: сим победишь. Константин приказал изобразить крест на щитах своих солдат и, несмотря на численное преимущество противника, одержал над ним победу. На следующий год Константин издал знаменитый Миланский эдикт, по которому христианство получало свободу, и с этого момента началось победоносное шествие христианской Церкви по всей тогдашней «экумене». Главный же символ христианства — крест — стал и символом обновленной империи.
|
|
|
«Пилат же написал и надпись, и поставил на кресте»
Иоанн уделяет особое внимание надписи, сделанной Пилатом. Эта надпись приводится четырьмя Евангелистами в четырех разных редакциях: «Царь Иудейский» (Мк. 15:26); «Сей есть Царь Иудейский» (Лк. 23:28); «Сей есть Иисус, Царь Иудейский» ь(Мф. 27:37); «Иисус Назорей, Царь Иудейский» (Ин. 19:19). При этом только Лука и Иоанн говорят о том, что надпись была сделана на трех языках, и только Иоанн приводит диалог Пилата с иудеями, посвященный этой надписи.
Чем объясняется внимание, уделяемое Евангелистом Иоанном таблице с надписью, сделанной Пилатом? Как мы видели, образ Пилата у Иоанна прописан гораздо детальнее, чем у других Евангелистов, и мы можем предположить, что ему известны подробности процесса над Иисусом, не известные другим авторам.
В то же время возможно и другое объяснение. Таблица с надписью «Иисус Назарянин, Царь Иудейский» относится к числу раннехристианских реликвий. Таблица, или титло (лат. titulus), по преданию, была обретена в 326 году императрицей Еленой во время ее путешествия в Иерусалим (эту таблицу в конце IV века упоминает римская паломница Эгерия. Вполне вероятно, что автор четвертого Евангелия своими глазами видел описываемую таблицу и даже держал ее в руках.
Раннехристианские комментаторы усматривали особый смысл в том, что Иисус был распят вне города. В этом видели указание на грядущее разрушение Иерусалима и основание Нового Израиля — вселенской Церкви Христовой (ср. Евр. 13:12).
Все четыре Евангелиста повествуют о том, что при кресте Иисуса стояли женщины (Мф. 27:55-56; Мк. 15:40-41; Лк. 23:49, 55-56; Ин. 19:25). У синоптиков женщины стоят в отдалении, тогда как у Иоанна они стоят достаточно близко к кресту, чтобы Иисус мог обратиться к Одной из них. Главным отличием Иоанна от синоптиков в данном случае является то, что в список стоявших у креста женщин он включает Матерь Иисуса. Чем объясняется умолчание о Ней прочих Евангелистов?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны напомнить о том, что в Евангелиях от Матфея и Луки о Матери Иисуса подробно говорится только в связи с Его рождением и ранними годами (Мф. 1—3; Лк. 1—3). Дальше Она исчезает из поля зрения, появ- ляясь только в рассказе о том, как Она и братья Иисуса «стояли вне дома, желая говорить с Ним», но Иисус указал на Своих уче- ников: «вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мф. 12:46—50; Мк. 3:31—35; Лк. 8:19—21). В Евангелии от Марка это единственное упоминание о Матери Иисуса. Можно предположить, что Евангелисты-синоптики, повествуя об общественном служении Иисуса, не увидели какой- то особой роли, которую могла в нем играть Его Матерь. Иисус, согласно их повествованиям, всегда окружен учениками-мужчинами, и женщины из окружения Иисуса упоминаются лишь эпизодически. Это вполне соответствует той социальной роли, которая была отведена женщинам: их основным призванием было «служить», то есть готовить, накрывать на стол и убирать со стола, выполнять иные вспомогательные функции. Согласно Иоанну, Её роль не сводилась к тому, что Она родила и воспитала Своего Сына, и Она никогда не была участницей семейного заговора против Него. В Евангелии от Иоанна у Нее особая и самостоятельная роль, не похожая ни на роль кого-либо из учеников Иисуса, ни на роль служивших Ему женщин.
Прямая смысловая нить протягивается в Евангелии от Иоанна от брака в Кане Галилейской к упоминанию о Матери Иисуса в повествовании о Страстях. Там Иисус говорил Ей: «еще не пришел час Мой» (Ин. 2:4). Теперь же «пришел час прославиться Сыну Человеческому» (Ин. 12:23). И Мать вновь оказывается рядом с Сыном.
Согласно иудейским обычаям того времени, умирающий мужчина должен был сделать распоряжение касательно правового статуса своих родственниц-женщин. Такое распоряжение было необходимо в обществе, где судьба женщин всецело зависела от воли мужчин. Жена, потерявшая мужа; дочь, лишившаяся отца; мать, у которой умер сын: все женщины, оказавшиеся в подобном положении, поступали на иждивение мужчин — как правило, своих родственников. Однако умирающий должен был дать указания об этом. Как правило, родственники уважали волю умершего и поступали так, как он завещал.
Обращаясь сначала к Матери, а затем к ученику, Иисус, как может показаться, призывает Свою Мать и ученика к взаимной заботе друг о друге. Однако общий контекст сцены и ее окончание («с этого времени ученик сей взял Ее к себе») заставляет интерпретировать ее не столько в терминах взаимности, сколько в том смысле, что Иисус указал Своей Матери на ученика, который будет заботиться о Ней, а ему — на Ту, о Которой он должен будет заботиться.
Тот факт, что Иисус вверяет Мать ученику, а не кому-либо из Своих «братьев», служит косвенным подтверждением отсутствия у Нее других детей.
Безымянный ученик, «которого любил» Иисус, неоднократно упоминается на страницах четвертого Евангелия, и церковная традиция прочно отождествила его с Иоанном, автором этого Евангелия. Нет никаких оснований оспаривать это отождествление тем более что сам автор в конце Евангелия раскрывает себя в словах: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие» (Ин. 21:24). Рассматриваемый эпизод именно потому стал частью четвертого Евангелия, что в нем непосредственное участие принимал его автор, тогда как другие Евангелисты в нем не участвовали и могли вообще ничего не знать о нем.
Как и в Кане Галилейской, Иисус называет Свою Мать словом «Жено» (γύναι — «женщина» в звательном падеже). В этом обращении нельзя видеть признак неуважения, дистанцированности или холодности. Так же Иисус обращался и к другим женщинам (Мф. 25:28; Лк. 13:12; Ин. 4:21; 8:10; 20:13). Можно предположить, что на языке, на котором Он говорил, такое обращение звучало уважительно.
В Евангелиях мы находим три версии рассказа о смерти Иисуса Христа. Повествования Матфея и Марка можно считать за одну версию (Мф. 27:33-50; Мк. 15:22-37). Версия Луки (Лк. 23:33-46) частично с ней перекликается, однако содержит существенные отличия. Версия Иоанна значительно отличается от обеих.
Единственное, в чем Иоанн перекликается с синоптиками, это упоминание об уксусе. Однако у синоптиков говорится о том, что, когда Иисус пришел на Голгофу, «дали Ему пить уксуса, смешанного с желчью; и, отведав, не хотел пить» (Мф. 27:34). Иоанн же свидетельствует, что губку с уксусом поднесли к устам Иисуса римские воины, когда Он уже висел на кресте и как бы в ответ на Его просьбу. Гармонизовать упоминание об уксусе у Иоанна с упоминаниями синоптиков можно, предположив, что напиток был предложен Иисусу не один раз. Когда Он пришел на место казни, Ему предложили уксус, и Он, попробовав, не стал пить его — возможно, из-за нежелания как-либо смягчить или ослабить добровольно принятое на Себя страдание. Сосуд с напитком продолжал стоять возле креста после того, как Иисус был распят, и, когда Он уже был в агонии, губка с напитком была вновь поднесена к Его устам. На этот раз Он вкусил уксус, после чего испустил дух.
Слово «иссоп» (ύσσωπος) означает кустарник с ароматными листьями. Точное значение термина в данном контексте обсуждается учеными: в параллельном месте у Матфея и Марка говорится о трости (κάλαμος). Можно предположить, что Иоанн имеет в виду ветвь или пучок иссопа. Не исключена аналогия с пасхальным ритуалом, в котором иссоп играл важную роль (Исх. 12:22).
Жажда, которую Иисус испытывает на кресте, является следствием крайнего истощения Его организма. Возможно, Он находится в полусознательном состоянии, когда произносит слово «жажду». Однако Евангелист прочитывает это слово в свете исполнения ветхозаветных пророчеств. Формула «да сбудется Писание» указывает не только на слово, произнесенное Иисусом, но и на то, что за ним последовало: поднесение уксуса к Его устам. Имеются в виду слова Псалма: «И дали мне в пишу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом» (Пс. 68:22).
«Совершилось!»
От начала и до конца своего Евангелия Иоанн проводит мысль о том, что события из жизни Иисуса происходят во исполнение Писания. Однако обычная формула ϊνα ή γραφή πληρωθή («да исполнится Писание»), встречающаяся у него многократно (Ин. 12:38; 13:18; 15:25; 17:12; 19:24, 36), в данном случае заменяется на ϊνα τελειωθή ή γραφή (букв, «да свершится Писание»). Семантически слово τελειωθή связано как с тем, что ему пред- шествовало — словами είδώς о,Ιησούς ότι ήδη πάντα τετέλεσται («Иисус, зная, что уже всё совершилось»), так и с последним возгласом Иисуса на кресте: τετέλεσται («совершилось!»).
В этом настойчивом повторении глагола τελειώνω («со- вершаться», «завершаться») в разных формах и значениях слышится желание автора Евангелия подчеркнуть исключи־ тельный характер смертного часа Иисуса: Его смерть является завершением на земле того плана, который был предначертан в божественном Провидении и явлен в том, что «Слово стало плотию» (Ин. 1:14). Предвечный Сын Божий исполнил Свою земную миссию: Он прославил Отца на земле, совершил дело, которое Отец поручил Ему исполнить (Ин. 17:4). Следующим событием в исполнении предначертанного Богом плана будет Его воскресение из мертвых.
Хотя последние слова Иисуса на кресте, как они приведены в Евангелии от Иоанна, вписываются в общий богословский кон- текст этого Евангелия, мы никак не можем согласиться с исследо- вателями, утверждающими, что Иоанн сам сочинил их, заменив ими последние слова Иисуса из других Евангелий. Так утверждает, в частности, крупный немецкий исследователь четвертого Еван- гелия Р. Шнакенбург: он считает несомненным фактом то, что Иоанн сформулировал их, чтобы заменить им синоптическое из- речение о том, что Иисус был оставлен Богом. По мнению ученого, Лука тоже изменил слова, приводимые у Матфея и Марка («Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?») на более богослов- ски корректные («Отче! в руки Твои предаю дух Мой»). Выстроить все приводимые Евангелистами изречения Иисуса, произнесенные с креста, в единую цепь невозможно, считает Шнакенбург737.
Подобные утверждения в разных вариациях встречаются и в книгах многих других ученых, считающих, что единственное оригинальное изречение Иисуса на кресте сохранил Марк, Мат- фей скопировал его у Марка, а Лука и Иоанн модифицировали его, исходя из своих богословских установок или из нужд цер- ковных общин, для которых они писали свои Евангелия. Такой подход представляется нам крайне субъективным и методологи- чески неприемлемым, о чем мы не раз говорили на протяжении нашего исследования жизни и учения Иисуса738. В данном случае он безосновательно отдает предпочтение свидетельству одного из Евангелистов, ставя под сомнение историческую достовер- ность повествований двух других. Между тем один из попавших под подозрение авторов претендует на то, что был прямым сви- детелем происходившего (Ин. 19:35; 21:24), а другой — на то, что записал свое Евангелие со слов свидетелей (Лк. 1:2).
Древняя Церковь считала свидетельства четырех Евангели- стов не взаимоисключающими, а взаимодополняющими. По- пытку гармонизации свидетельств четырех Евангелистов мы находим у Августина.
Иисус пробыл на кресте несколько часов. Вовсе не обяза- тельно полагать, что за это время Он произнес только одну фразу, которую один свидетель положил на бумагу, а другие сочли своим долгом изменить. Иисус вполне мог несколько раз отверзать уста и возвышать голос, и в памяти разных сви- детелей могли остаться разные Его слова и выкрики. Не будем забывать и о том, что разные группы свидетелей могли то под- ходить к кресту, то отходить от него в течение всего этого вре- мени. Среди этих свидетелей были и женщины, которые тоже могли запомнить что-то, не услышанное другими.
Попыткой гармонизации свидетельств четырех Евангели- стов является список, известный под названием «Семь слов Спасителя на кресте». Не позднее XVI века он стал исполь- зоваться в некоторых западных христианских общинах в ка- честве основы для богослужения и проповеди; к этому же периоду относятся первые попытки положить его на музыку.
Со временем практика произнесения проповедей на «Семь слов Спасителя» закрепилась также в Православной Церкви.
В русском переводе разница между словосочетаниями, при помощи которых описывается смерть Иисуса, почти незамет- на. Между тем в греческом тексте мы встречаем три разных вы- ражения: у Матфея άφήκεν τό πνεύμα («испустил дух»), у Марка и Луки έξέπνευσεν (букв, «испустил последний вздох»), у Иоан- на παρέδωκεν τό πνεύμα («предал дух»). Слово «дух» (πνεύμα) употреблено только у Матфея и Иоанна, при этом оно управ- ляется двумя разными глаголами: άφίημι («отпускать», «ис- пускать»), παραδίδωμι («передавать»). В первом случае акцент делается на выходе духа из тела, во втором — на том, что Иисус предал дух Богу (это соответствует последним словам Иисуса у Луки: «в руки Твои предаю дух Мой»). Употреблен- ный Марком и Лукой глагол εκπνέω (букв, «выдыхать», перен. «испускать дух») указывает не столько на дух как нематериаль- ную составляющую человеческого естества, сколько на дыха- ние как признак жизни в человеке.
Иоанн Златоуст подчеркивает, что обычно распятые сна- чала испускали дух, а затем их голова безжизненно падала, Иисус же, согласно Евангелию от Иоанна, сначала преклоняет голову, а затем испускает дух. В этом Златоуст видит указание на добровольный характер смерти Иисуса742. Той же логике следует в своем толковании Блаженный Августин: «Первона- чально Он сказал: “Совершилось!״, когда исполнилось над Ним всё, сказанное у пророков, и как будто только Он этого и ожидал, потому что, конечно, Он мог умереть, когда захотел бы; а потом уже, предавая Себя Богу, Он испустил дух»743.
Такое толкование может вызывать вопрос: если Иисус до последнего вздоха контролировал течение собственной жиз- ни и Сам избрал не только день и час, но даже минуту Своей смерти, насколько можно говорить о Его смерти как следствии агонии, неизбежной для человека, умирающего тяжело и мучи- тельно? Нет ли в представлении о том, что Иисус мог умереть в тот момент, когда захотел (а значит, мог и продлить жизнь на столько времени, на сколько желал), отзвуков докетизма — учения о том, что страдания Иисуса были призрачными? Если Его жизнь была всецело в Его собственных руках, в чем же за- ключалось послушание воле Отца?
Ответы на эти вопросы мы находим, сопоставляя свиде- тельство Евангелиста Иоанна со свидетельствами трех си- ноптиков. У Иоанна Иисус говорит иудеям: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию запо- ведь получил Я от Отца Моего» (Ин. 10:17—18). Здесь, с одной стороны, Иисус говорит о власти над собственной жизнью, с другой — о заповеди, полученной от Отца. Синоптики же приводят молитву Иисуса в Гефсиманском саду, в которой Он просит, если возможно, пронести чашу страданий мимо Него, но затем принимает волю Отца (Мф. 26:39-42; Мк. 14:35-39; Лк. 22:41-42).
В этих двух свидетельствах нет внутреннего противоре- чия, как нет никакого внутреннего конфликта в самой лич- ности Иисуса. Он является полноценным человеком, потому Его страдания не могут быть ни кажущимися, ни мнимыми: в Гефсиманском саду Он как человек испытывает страх перед смертью, а на кресте как человек претерпевает жесточайшие физические мучения. Его физическая смерть, несомненно, яв- ляется следствием этих мучений, а не следствием того, что Он в какой-то момент решил, что пора заканчивать.
Нет никакого сомнения в том, что Иисус шел на смерть добровольно. При этом не Он был изначальным инициато- ром собственной смерти. Так было угодно Отцу, «ибо так воз- любил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:16). Иисус умирает на кресте, чтобы дать людям вечную жизнь, и Он в полной мере сознает искупительный характер Своей смерти (Мф. 20:28; Мк. 10:45). Но от этого Его физиче- ские и душевные муки не становятся легче. И тот факт, что Он добровольно подчинился воле Отца, не означает, что Он мог продлить жизнь на столько, на сколько хотел.
Жизнь Сына Божьего оборвалась в тот момент, когда это было угодно Отцу. И Его смерть не была естественной: она была насильственной. Мы не будем вдаваться в дискуссию о том, что было бы, если бы Иисус не был казнен: мог ли Он в этом случае умереть естественной смертью. Такая дискуссия имела место в древней Церкви, но ее анализ не входит в нашу задачу. История, как известно, не знает сослагательного на- клонения: это относится в полной мере к земной истории Иисуса Христа, которая была такой, как была, и не могла быть никакой иной.
Причиной смерти Иисуса стала не только воля Божия: Его смерть была убийством, а следовательно, одной из ее причин была злая воля людей. Об этом скажет апостол Пётр иудеям через пятьдесят дней после смерти и воскресения Иисуса: «Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете, сего, по определенному со- вету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоз- див руками беззаконных, убили» (Деян. 2:22—23). Из этих слов явствует, что Иисус был предан по предведению (промыслу) Божьему, но убит был человеческими руками. Апостол Иаков говорит в своем послании, обращенном к иудеям: «Вы осуди- ли, убили Праведника» (Иак. 5:6).
Во II веке автор литургической поэмы «О Пасхе» Мелитон Сардийский впервые употребил формулу «Бог убит» по отно- шению к распятию Иисуса Христа:
Повесивший землю — повешен.
Распростерший небеса — распростерт.
Утвердивший всё — утвержден на древе.
Владыка — оскорблен.
Бог — убит744.
Эта формула отражает веру древней Церкви в то, что на кресте страдал и умирал не простой человек, а воплотивший- ся Бог. В IV веке Григорий Богослов говорил о «страдании и смерти Бога»745. В V веке Кирилл Александрийский в поле- мике с несторианами настаивал на том, что «Бог пострадал во плоти», «Бог умер на кресте». Обращаясь к императору Феодо- сию, Кирилл Александрийский восклицал: «Мы, христолюби- вейший император, возвещаем смерть не обыкновенного че- ловека, но вочеловечившегося Бога, страдавшего, как писано, за нас по плоти, живого, как Бога, и пребывающего бесстраст- ным по Своему естеству»746.
Бог бесстрастен по естеству, утверждает Кирилл, следуя в этом предшествующим греческим Отцам. Однако, по Свое- му домостроительству, став человеком, Он вместе с человече- ской плотью воспринял и человеческие страдания:
Сам единородный Сын, рожденный от Бога Отца, или Само Слово Его воплотилось и вочеловечилось, страдало, умерло, воскресло из мертвых в третий день. Без сомнения, Слово Бо- жие, по собственному Своему естеству, недоступно страдани- ям... Но так как Оно сделалось человеком, усвоив Себе плоть от Святой Девы, то... мы утверждаем, что в собственной Своей плоти по человечеству страдал Тот, Кто как Бог выше всякого страдания747.
Мысль о том, что на кресте страдал не человек обоженный, а Бог воплотившийся, Создатель неба и земли, является лейт- мотивом богослужений Страстной седмицы. В антифонах, исполняемых в Православной Церкви в Великую пятницу, встречаются образы и идеи, близкие к поэме Мелитона Сар- дийского «О Пасхе»:
Сегодня на древе висит повесивший землю на водах; Царь ангелов облачается в терновый венец; одевающий небо облаками одевается в ложную багряницу; освободивший Адама получает удары; Жених Церкви прибивается гвоздями; Сын Девы пронзается копием...
Днесь висит на древе, Иже на водах землю повесивый: венцем от терния облагается, Иже Ангелов Царь: в ложную багряницу облачается, одеваяй небо облаки: заушение прият, Иже во Иордане свободивый Адама: гвоздьми пригвоздися Жених Церковный: копием прободеся Сын Девы... 748.
Подобно Мелитону, авторы богослужебных текстов Страст- ной седмицы употребляют выражения «распятый Бог», «мерт- вый и нагой Бог», «оскорбляемый Бог», говорят о «Боге тая- щемся», то есть скрывающем Свое Божество под человеческой природой:
Одевающийся светом, как ризой, нагим стоит на суде и принимает ударение по ланите от тех рук, которые создал; а беззаконные люди пригвоздили ко кресту Господа славы: тогда разодралась церковная завеса, померкло солнце, не вынося видеть оскорбляемого Бога, перед которым всё трепещет...
Одеяйся светом, яко ризою, наг на суде стояше, и в ланиту ударение прият от рук, ихже созда: безза- коннии же людие на Кресте пригвоздиша Господа Сла- вы: тогда завеса церковная раздрася, солнце померче, не терпя зрети Бога до- саждаема, Егоже трепещут всяческая...749
Прежде всего Евангелист говорит о нежелании иудеев оставлять на кресте тела в субботу. Ранее он упоминал о том, как иудеи «не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху» (Ин. 18:28). Теперь же, по его свидетельству, они более всего озабочены тем, чтобы ненуж- ными хлопотами о телах, оставшихся на кресте, не был нару- шен их субботний покой. Они хотят, чтобы ничто не омрача- АО их праздник.
Жуткий обычай перебивать голени у распятых750, по-види- мому, был одним из способов ускорить их смерть, если они висели на кресте слишком долго. Для Евангелиста, однако, тот факт, что у Иисуса не перебили голеней, имеет прежде всего богословское значение. Слова «кость его да не сокрушится» яв- ляются почти буквальным цитированием ветхозаветного пред- писания, касающееся пасхального агнца (Исх. 12:10, 46; Числ. 9:12). В начале четвертого Евангелия Иоанн Креститель ука- зал на Иисуса: «вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29). И в то самое время, когда распявшие Иисуса иудеи готовятся к торжественному вкушению пасхального аг- нца, истинный Агнец Божий принесен в жертву, и кость Его не сокрушилась. В словах Евангелиста видят также аллюзию на слова псалмопевца о праведнике: «Он хранит все кости его, ни одна из них не сокрушится» (Пс. 33:21).
Вторая цитата заимствована из Книги пророка Захарии, где говорится: «А на дом Давида и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и умиления, и они воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце» (Зах. 12:10). Этот пророческий текст Евангелистом и последующей церковной традицией истолкован в мессианском смысле.
Прежде чем снять тело распятого с креста, воины должны были удостовериться, что он умер. Проверить, жив человек или нет, можно было, ударив его копьем. Однако для автора четвертого Евангелия истечение крови и воды из бока Иисуса имеет таинственный богословский смысл. В своем Первом по- слании он пишет: «Сей есть Иисус Христос, пришедший во- дою и кровию и Духом, не водою только, но водою и кровию, и Дух свидетельствует о Нем, потому что Дух есть истина» (1 Ин. 5:6). Под водой и кровью здесь может пониматься крещение от Иоанна и пролитие крови на кресте751; под Духом — Утешитель, Которого Иисус обещал послать (Ин. 14:16, 26; 15:26; 16:7) и послал Своим ученикам (Ин. 20:22; Деян. 2:4).
В последующей церковной традиции вода и кровь, истек- шие из ребра Иисуса, стали трактоваться аллегорически — как указания на два главных церковных таинства: крещение и Ев- харистию:
Не без значения и не случайно истекли эти источники, но потому, что из того и другого составлена Церковь. Это знают посвященные в таинства: водою они возрождаются, а кровью и плотью питаются. Так, отсюда получают свое начало таинства; и потому, когда ты приступаешь к страшной чаше, приступай так, как бы ты пил от самого ребра752.
Для автора четвертого Евангелия важно подчеркнуть, что он — прямой свидетель происходивших событий. Он, вероят- но, был одним из двух слышавших, как Иоанн Креститель назвал Иисуса Агнцем Божьим; вместе с Андреем, братом Петра, он тог- да последовал за Иисусом и стал Его учеником (Ин. 1:35-40). Он был предполагаемым свидетелем других эпизодов, описанных в четвертом Евангелии, в котором он рассказал то, что видел свои- ми очами, что слышал и что осязал руками (1 Ин. 1:1). На Тайной вечере он возлежал у груди Иисуса (Ин. 13:23), вместе с Матерью Иисуса предстоял у Его креста (Ин. 19:26-27) и теперь становит- ся свидетелем последних минут земной жизни Иисуса, чтобы за- тем стать свидетелем Его воскресения. Он по праву называет себя многозначным словом μάρτης, имевшим для древней Церкви особый смысл: этим словом называли мучеников, которые ценой собственной жизни доказывали свою верность Христу.
Зачало на литургии — достаточно пространное (Ин. 19:6-35 с небольшими преступками) и содержит описание Страстей Христовых, начиная от суда у Пилата и завершая Его смертью на Кресте. Как видим, евангельское зачало на литургии переносит нас в атмосферу богослужения Великой Пятницы и лучшим образом свидетельствует, что прославление Креста Христова неотделимо от скорбных воспоминаний о Его страданиях (ср. Мф 27:15-31; Мк 15:6-20; Лк 23:13-25).
