2020-10-11
155
Предуведомление читателю (к первому изданию 1665 г.)
Я представляю на суд читателей это изображение человеческого сердца, носящее название «Максимы и моральные размышления». Оно, может статься, не всем понравится, ибо кое-кто, вероятно, сочтет, что в нем слишком много сходства с оригиналом и слишком мало лести. Есть основания предполагать, что художник не обнародовал бы своего творения и оно по сей день пребывало бы в стенах его кабинета, если бы из рук в руки не передавалась искаженная копия рукописи; недавно она добралась до Голландии{2}, что и побудило одного из друзей автора вручить мне другую копию, по его уверению вполне соответствующую подлиннику. Но как бы верна она ни была, ей вряд ли удастся избежать порицания иных людей, раздраженных тем, что кто-то проник в глубины их сердца: они сами не желают его познать, поэтому считают себя вправе воспретить познание и другим. Бесспорно, эти «Размышления» полны такого рода истинами, с которыми не способна примириться человеческая гордыня, и мало надежд на то, что они не возбудят ее вражды, не навлекут нападок хулителей. Поэтому я и помещаю здесь письмо{3}, написанное и переданное мне сразу после того, как рукопись стала известна и каждый тщился высказать свое мнение о ней. Письмо это с достаточной, на мой взгляд, убедительностью отвечает на главные возражения, могущие возникнуть по поводу «Максим», и объясняет мысли автора: оно неопровержимо доказывает, что эти «Максимы» — всего-навсего краткое изложение учения о нравственности, во всем согласного с мыслями некоторых отцов церкви, что их автор и впрямь не мог заблуждаться, вверившись столь испытанным вожатым, и что он не совершил ничего предосудительного, когда в своих рассуждениях о человеке лишь повторил некогда ими сказанное. Но даже если уважение, которое мы обязаны к ним питать, не усмирит недоброхотов и они не постесняются вынести обвинительный приговор этой книге и одновременно — воззрениям святых мужей, я прошу читателя не подражать им, подавить разумом первый порыв сердца и, обуздав по мере сил себялюбие, не допустить его вмешательства в суждение о «Максимах», ибо, прислушавшись к нему, читатель, без сомнения, отнесется к ним неблагосклонно: поскольку они доказывают, что себялюбие растлевает разум, оно не преминет восстановить против них этот самый разум. Пусть читатель помнит, что предубеждение против «Максим» как раз и подтверждает их, пусть проникнется сознанием, что чем запальчивее и хитроумнее он с ними спорит, тем непреложнее доказывает их правоту. Поистине трудно будет убедить любого здравомыслящего человека, что зоилами этой книги{4} владеют чувства иные, нежели тайное своекорыстие, гордость и себялюбие. Короче говоря, читатель изберет благую участь, если заранее твердо решит про себя, что ни одна из указанных максим не относится к нему в частности, что, хотя они как будто затрагивают всех без исключения, он — тот единственный, к кому они не имеют никакого касательства. И тогда, ручаюсь, он не только с готовностью подпишется под ними, но даже подумает, что они слишком снисходительны к человеческому сердцу. Вот что я хотел сказать о содержании книги. Если же кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то должен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что расположить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукописи; а так как порою один и тот же предмет упоминается в нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за советом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указатель{5} для тех читателей, которым придет охота прочесть подряд все размышления на одну тему.
|
|
|
|
|
|
Жерар Одран. «Аполлон раздает награды Наукам и Искусствам, а Минерва увенчивает Гения Франции».
Роспись сводов галереи Малых апартаментов короля в Версале.
Максимы
Наши добродетели{6} — это чаще всего искусно переряженные пороки.
1
То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью: так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины — доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть.
2
Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.
3
Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось вдоволь неисследованных земель.
4
Ни один хитрец не сравнится в хитрости с себялюбием.
5
Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни.
6
Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков умом.
7
Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые политиками как следствие великих замыслов, чаще всего являются плодом игры прихотей и страстей. Так, война между Августом и Антонием{7}, которую объясняют их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.
8
Страсти — это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны; их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный.
9
Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.
10
В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой.
11
Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность — к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости.
12
Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров{8}.
13
Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.
14
Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться.
|
|
|
15
Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой — завоевать любовь народа.
16
Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда — и тем, и другим, и третьим.
17
Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей.
18
Умеренность — это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, — это желание казаться выше своей судьбы.
19
У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего.
20
Невозмутимость мудрецов — это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца.
21
Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума — все равно что повязка для их глаз.
22
Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.
23
Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на нее идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведенному обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.
24
Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью длительных невзгод, они этим показывают, что прежде их поддерживала не столько сила духа, сколько сила честолюбия и что герои отличаются от обыкновенных людей только большим тщеславием{9}.
25
Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.
26
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
27
|
|
|
Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.
28
Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних.
29
Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства.
30
Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеждаем себя, что не в силах достичь цели; на самом же деле мы не бессильны, а безвольны.
31
Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних.
32
Ревность питается сомнениями; она умирает или переходит в неистовство, как только сомнения превращаются в уверенность.
33
Гордость всегда возмещает свои убытки и ничего не теряет, даже когда отказывается от тщеславия.
34
Если бы нас не одолевала гордость, мы не жаловались бы на гордость других.
35
Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как и когда они ее проявляют.
36
Природа, в заботе о нашем счастии, не только разумно устроила органы нашего тела, но еще подарила нам гордость, — видимо, для того, чтобы избавить нас от печального сознания нашего несовершенства.
37
Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям, совершившим проступки; мы укоряем их не столько для того, чтобы исправить, сколько для того, чтобы убедить в нашей собственной непогрешимости.
38.
Мы обещаем соразмерно нашим расчетам, а выполняем обещанное соразмерно нашим опасениям{10}.
39
Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли — даже роль бескорыстия.
40
Одних своекорыстие ослепляет, другим открывает глаза.
41
Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к великому{11}.
42
У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать всем велениям рассудка.
43
Человеку нередко кажется, что он владеет собой, тогда как на самом деле что-то владеет им; пока разумом он стремится к одной цели, сердце незаметно увлекает его к другой.
44
Сила и слабость духа — это просто неправильные выражения: в действительности же существует лишь хорошее или плохое состояние органов тела{12}.
45
Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы.
46
В привязанности или равнодушии философов{13} к жизни сказывались особенности их себялюбия, которые так же нельзя оспаривать, как особенности вкуса, как склонность к какому-нибудь блюду или цвету.
47
Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от расположения духа.
48
Нам дарует радость не то, что нас окружает, а наше отношение к окружающему, и мы бываем счастливы, обладая тем, что любим, а не тем, что другие считают достойным любви.
49
Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.
50
Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть несчастными, дабы убедить таким образом и других и себя в том, что судьба еще не воздала им по заслугам.
51
Что может быть сокрушительнее для нашего самодовольства, чем ясное понимание того, что сегодня мы порицаем вещи, которые еще вчера одобряли.
52
Хотя судьбы людей очень несхожи, но некое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.
53
Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.
54
Презрение философов к богатству было вызвано их сокровенным желанием отомстить несправедливой судьбе за то, что она не наградила их по достоинствам жизненными благами; оно было тайным средством, спасающим от унижений бедности, и окольным путем к почету, обычно доставляемому богатством.
55
Ненависть к людям, попавшим в милость, вызвана любовью к этой самой милости. Досада на ее отсутствие смягчается и умиротворяется презрением ко всем, кто ею пользуется; мы отказываем им в уважении, ибо не можем отнять того, что привлекает к ним уважение всех окружающих.
56
Чтобы упрочить свое положение в свете, люди старательно делают вид, что оно уже упрочено.
57
Как бы ни кичились люди величием своих деяний, последние часто бывают следствием не великих замыслов, а простой случайности.
58
Наши поступки словно бы рождаются под счастливой или несчастной звездой; ей они и обязаны большей частью похвал или порицаний, выпадающих на их долю.
59
Не бывает обстоятельств столь несчастных, чтобы умный человек не мог извлечь из них какую-нибудь выгоду, но не бывает и столь счастливых, чтобы безрассудный не мог обратить их против себя.
60
Судьба все устраивает к выгоде тех, кому она покровительствует.
61
Счастье и несчастье человека в такой же степени зависят от его нрава, как и от судьбы.
62
Искренность — это чистосердечие. Мало кто обладает этим качеством, а то, что мы принимаем за него, чаще всего просто тонкое притворство, цель которого — добиться откровенности окружающих.
63
За отвращением ко лжи нередко кроется затаенное желание придать вес нашим утверждениям и внушить благоговейное доверие к нашим словам.
64
Не так благотворна истина, как зловредна ее видимость.
65
Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы.
66
Дальновидный человек должен определить место для каждого из своих желаний и затем осуществлять их по порядку. Наша жадность часто нарушает этот порядок и заставляет нас преследовать одновременно такое множество целей, что в погоне за пустяками мы упускаем существенное.
67
Изящество для тела — это то же, что здравый смысл для ума.
68
Трудно дать определение любви; о ней можно лишь сказать, что для души — это жажда властвовать, для ума — внутреннее сродство, а для тела — скрытое и утонченное желание обладать, после многих околичностей, тем, что любишь.
69
Чиста и свободна от влияния других страстей только та любовь, которая таится в глубине нашего сердца и неведома нам самим.
70
Никакое притворство не поможет долго скрывать любовь, когда она есть, или изображать — когда ее нет.
71
Нет таких людей, которые, перестав любить, не начали бы стыдиться прошедшей любви.
72
Если судить о любви по обычным ее проявлениям, она больше похожа на вражду, чем на дружбу.
73
На свете немало таких женщин, у которых в жизни не было ни одной любовной связи, но очень мало таких, у которых была только одна.
74
Любовь одна, но подделок под нее — тысячи.
75
Любовь, подобно огню, не знает покоя: она перестает жить, как только перестает надеяться или бояться.
76
Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто ее видел.
77
Любовь прикрывает своим именем самые разнообразные человеческие отношения, будто бы связанные с нею, хотя на самом деле она участвует в них не более, чем дож в событиях, происходящих в Венеции{14}.
78
У большинства людей любовь к справедливости — это просто боязнь подвергнуться несправедливости.
79
Тому, кто не доверяет себе, разумнее всего молчать.
80
Мы потому так непостоянны в дружбе, что трудно познать свойства души человека и легко познать свойства его ума.
81
Мы способны любить только то, без чего не можем обойтись; таким образом, жертвуя собственными интересами ради друзей, мы просто следуем своим вкусам и склонностям. Однако именно эти жертвы делают дружбу подлинной и совершенной.
82
Примирение с врагами говорит лишь об усталости от борьбы, о боязни поражения и о желании занять более выгодную позицию{15}.
83
Люди обычно называют дружбой совместное времяпрепровождение, взаимную помощь в делах, обмен услугами, — одним словом, такие отношения, где себялюбие надеется что-нибудь выгадать.
84
Не доверять друзьям позорнее, чем быть ими обманутым.
85
Мы часто убеждаем себя в том, что действительно любим людей, стоящих над нами; между тем такая дружба вызвана одним лишь своекорыстием: мы сближаемся с этими людьми не ради того, что хотели бы им дать, а ради того, что хотели бы от них получить.
86
Своим недоверием мы оправдываем чужой обман.
87
Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос.
88
Себялюбие увеличивает или умаляет добродетели наших друзей в зависимости от того, насколько мы довольны этими людьми: об их достоинствах мы судим по их отношению к нам.
89
Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой разум.
90
В повседневной жизни наши недостатки кажутся порою более привлекательными, чем наши достоинства.
91
Самое большое честолюбие прячется и становится незаметным, как только его притязания наталкиваются на непреодолимые преграды.
92
Вывести из заблуждения Человека, убежденного в собственных достоинствах, — значит оказать ему такую же дурную услугу, какую некогда оказали тому афинскому безумцу{16}, который считал себя владельцем всех кораблей, прибывающих в гавань.
93
Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже не способны подавать дурные примеры.
94
Громкое имя не возвеличивает, а лишь унижает того, кто не умеет носить его с честью.
95
Поистине необычайными достоинствами обладает тот, кто сумел заслужить похвалу своих завистников.
96
Неблагодарность остается неблагодарностью даже и в том случае, когда облагодетельствованный повинен в ней меньше, чем благодетель.
97
Неправ тот, кто считает, будто ум и проницательность — различные качества. Проницательность — это просто особенная ясность ума, благодаря которой он добирается до сути вещей, отмечает все, достойное внимания, и видит невидимое другим. Таким образом, все, приписываемое проницательности, является лишь следствием необычайной ясности ума.
98
Все расхваливают свою доброту, но никто не решается похвалить свой ум.
99
Учтивость ума заключается в способности думать достойно и утонченно.
100
Изысканность ума сказывается в умении тонко льстить.
101
Порою в нашем уме рождаются мысли в форме, уже такой отточенной, какую он никогда не смог бы придать им, сколько бы ни ухищрялся.
102
Ум всегда в дураках у сердца.
103
Не всякий человек, познавший глубины своего ума, познал глубины своего сердца.
104
На каждого человека, как и на каждый поступок, следует смотреть с определенного расстояния. Иных можно понять, рассматривая их вблизи, другие же становятся понятными только издали{17}.
105
Умен не тот, кого случай делает умным, а тот, кто понимает, что такое ум, умеет его распознать и любуется им.
106
Чтобы постичь окружающий нас мир, нужно знать его во всех подробностях{18}, а так как этих подробностей почти бесчисленное множество, то и знания наши всегда поверхностны и несовершенны.
107
Люди кокетничают, когда делают вид, будто им чуждо всякое кокетство.
108
Уму не под силу долго разыгрывать роль сердца.
109
Юность меняет свои вкусы из-за пылкости чувств, а старость сохраняет их неизменными по привычке.
110
Мы ничего не раздаем с такой щедростью, как советы.
111
Чем сильнее мы любим женщину, тем больше склонны ее ненавидеть.
112
К старости недостатки ума становятся все заметнее, как и недостатки внешности.
113
Бывают удачные браки, но не бывает браков упоительных.
114
Люди безутешны, когда их обманывают враги или предают друзья, но они нередко испытывают удовольствие, когда обманывают или предают себя сами.
115
Так же легко обмануть себя и не заметить этого, как трудно обмануть другого и не быть изобличенным.
116
Сколько лицемерия в людском обычае советоваться! Тот, кто просит совета, делает вид, что относится к мнению своего друга с почтительным вниманием, хотя в действительности ему нужно лишь, чтобы кто-то одобрил его поступки и взял на себя ответственность за них. Тот же, кто дает советы, притворяется, будто платит за оказанное доверие пылкой и бескорыстной жаждой услужить, тогда как на самом деле обычно рассчитывает извлечь таким путем какую-либо выгоду или снискать почет.
117
Притворяясь, будто мы попали в расставленную нам ловушку, мы проявляем поистине утонченную хитрость, потому что обмануть человека легче всего тогда, когда он хочет обмануть нас{19}.
118
Если мы решим никогда не обманывать других, они то и дело будут обманывать нас.
119
Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.
120
Предательства совершаются чаще всего не по обдуманному намерению, а по слабости характера.
121
Люди делают добро часто лишь для того, чтобы обрести возможность безнаказанно творить зло.
122
Мы сопротивляемся нашим страстям не потому, что мы сильны, а потому, что они слабы.
123
Люди не знали бы удовольствия в жизни, если бы никогда себе не льстили.
124
Истинно ловкие люди всю жизнь делают вид, что гнушаются хитростью, а на самом деле они просто приберегают ее для исключительных случаев, обещающих исключительную выгоду.
125
Злоупотребление хитростью говорит об ограниченности ума; люди, пытающиеся прикрыть таким способом свою наготу в одном месте, неизбежно разоблачают себя в другом.
126
Хитрость и предательство свидетельствуют лишь о недостатке ловкости.
127
Вернейший способ быть обманутым — это считать себя хитрее других.
128
Преувеличенная тонкость ведет к пустой щепетильности; только в истинной щепетильности скрыта настоящая тонкость.
129
Иногда достаточно быть грубым{20}, чтобы избегнуть ловушки хитреца.
130
Слабость характера — это единственный недостаток, который невозможно исправить.
131
Легкое поведение — это наименьший недостаток женщин, известных своим легким поведением.
132
Проявить мудрость в чужих делах куда легче, нежели в своих собственных.
133
Копии хороши лить тогда, когда они открывают нам смешные стороны дурных оригиналов.
134
В людях не так смешны те качества, которыми они обладают, как те, на которые они претендуют.
135
Порою человек так же мало похож на себя, как и на других.
136
Иные люди только потому и влюбляются, что они наслышаны о любви.
137
Люди охотно молчат, если тщеславие не побуждает их говорить.
138
Люди скорее согласятся себя чернить, нежели молчать о себе.
139
Одна из причин того, что умные и приятные собеседники так редки, заключается в обыкновении большинства людей отвечать не на чужие суждения, а на собственные мысли. Тот, кто похитрее и пообходительнее, пытается изобразить на своем лице внимание, но его глаза и весь облик выдают отсутствие интереса к тому, что говорит другой, и нетерпеливое желание вернуться к тому, что намерен сказать он сам. Мало кто понимает, что такое старание угодить себе — плохой способ угодить другому или убедить его и что, только умея слушать и отвечать, можно быть хорошим собеседником.
140
Умный человек нередко попадал бы в затруднительное положение, не будь кругом дураков.
141
Мы любим похваляться тем, что никогда не скучаем; тщеславие не позволяет нам признать, что в обществе нас могут счесть плохими собеседниками.
142
В то время как люди умные умеют выразить многое в немногих словах, люди ограниченные, напротив, обладают способностью много говорить — и ничего не сказать.
143
Преувеличивая чужие добродетели, мы отдаем дань не столько им, сколько нашим собственным чувствам; мы ищем похвал себе, делая вид, что хвалим других.
144
Люди не любят хвалить и никогда не хвалят бескорыстно. Похвала — это искусная, скрытая, изящная лесть, приятная и тому, кто льстит, и тому, кому льстят: один принимает ее как награду за свои достоинства, другой преподносит, чтобы доказать свою справедливость и проницательность.
145
Мы часто выискиваем отравленные похвалы, косвенно открывающие в тех, кого мы хвалим, такие недостатки, на которые мы не осмеливаемся указать прямо.
146
Мы хвалим других обычно лишь для того, чтобы услышать похвалу себе.
147
Люди редко бывают достаточно разумны, чтобы предпочесть полезное порицание опасной похвале.
148
Иные упреки звучат как похвала, зато иные похвалы хуже злословия.
149
Уклонение от похвалы — это просьба повторить ее.
150
Жажда заслужить расточаемые нам похвалы укрепляет нашу добродетель; таким образом, похвалы нашему уму, доблести и красоте делают нас умнее, доблестнее и красивее.
151
Нам легче управлять людьми, чем помешать им управлять нами.
152
Если бы мы не льстили себе сами, нас не портила бы чужая лесть.
153
Наделяет нас достоинствами природа, а помогает их проявить судьба{21}.
154
Судьба исправляет такие наши недостатки, каких не мог бы исправить даже разум.
155
Иные люди отталкивают, невзирая на все их достоинства, а другие привлекают при всех их недостатках.
156
Есть люди, все достоинства которых основаны на способности уместно говорить и делать глупости; если бы они изменили поведение, все было бы испорчено.
157
Слава великих людей всегда должна измеряться способами, какими она была достигнута.
158
Лесть — это фальшивая монета, которая имеет хождение только из-за нашего тщеславия.
159
Мало обладать выдающимися качествами, надо еще уметь ими пользоваться.
160
Любое, даже самое громкое деяние нельзя назвать великим, если оно не было следствием великого замысла.
161
Деяние и замысел{22} должны соответствовать друг другу, не то заложенные в них возможности так и останутся неосуществленными.
162
Умение ловко пользоваться посредственными способностями не внушает уважения — и все же нередко приносит людям больше славы, чем истинные достоинства.
163
В очень многих случаях поведение людей только потому кажется смешным, что причины его, вполне разумные и основательные, скрыты от окружающих.
164
Человеку легче казаться достойным той должности, которой он не занимает, нежели той, в которой состоит.
165
Порядочные люди уважают нас за наши достоинства, а толпа — за благосклонность судьбы.
166
Свет чаще награждает видимость достоинств, нежели сами достоинства.
167
Скупость дальше от бережливости, чем даже расточительность.
168
Как ни обманчива надежда, все же до конца наших дней она ведет нас легкой стезей.
169
Хотя мы храним верность своему долгу нередко лишь из лени и трусости, все лавры за это достаются на долю наших добродетелей.
170
Нелегко разглядеть, чем вызван честный, искренний, благородный поступок — порядочностью или дальновидным расчетом.
171
Добродетели теряются в своекорыстии, как реки в море.
172
Если внимательно присмотреться к последствиям скуки, то окажется, что она заставляет отступать от долга чаще, чем даже своекорыстие.
173
Есть две разновидности любопытства: своекорыстное — внушенное надеждой приобрести полезные сведения, и самолюбивое — вызванное желанием узнать то, что неизвестно другим.
174
Было бы куда полезнее употребить все силы нашего разума на то, чтобы достойно сносить несчастья, уже случившиеся, нежели на то, чтобы предугадывать несчастья, которые еще только могут случиться.
175
Постоянство в любви — это вечное непостоянство, побуждающее нас увлекаться по очереди всеми качествами любимого человека, отдавая предпочтение то одному из них, то другому; таким образом, постоянство оказывается непостоянством, но ограниченным, то есть сосредоточенным на одном предмете.
176
Постоянство в любви бывает двух родов: мы постоянны или потому, что все время находим в любимом человеке новые качества, достойные любви, или же потому, что считаем постоянство долгом чести.
177
Постоянство не заслуживает ни похвал, ни порицаний, ибо в нем проявляется устойчивость вкусов и чувств, не зависящая от нашей воли.
178
К новым знакомствам нас обычно толкает не столько усталость от старых или любовь к переменам, сколько недовольство тем, что люди хорошо знакомые недостаточно нами восхищаются, и надежда на то, что люди мало знакомые будут восхищаться больше.
179
Мы постоянно жалуемся на друзей, чтобы заранее оправдать непостоянство нашей дружбы.
180
Наше раскаяние — это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ.
181
Иногда непостоянство происходит от легкомыслия или от незрелости ума, побуждающих человека соглашаться с любым чужим мнением; но есть другого рода непостоянство, более простительное, ибо его порождает отвращение к окружающему.
182
Пороки входят в состав добродетелей, как яды в состав лекарств; благоразумие смешивает их, ослабляет их действие и потом умело пользуется ими как средством против жизненных невзгод.
183
К чести добродетели следует все же признать, что самые большие несчастья случаются с людьми не из-за нее, а из-за их собственных проступков{23}.
184
Мы признаемся в своих недостатках для того, чтобы этой искренностью возместить ущерб, который они наносят нам в мнении окружающих.
185
Зло, как и добро, имеет своих героев.
186
Мы презираем не тех, у кого есть пороки, а тех, у кого нет никаких добродетелей.
187
Видимость добродетели приносит своекорыстию не меньшую пользу, чем порок.
188
Здоровье души не менее хрупко, чем здоровье тела, и тот, кто мнит себя свободным от страстей, так же легко может им поддаться, как человек цветущего здоровья — заболеть.
189
С самого рождения человека природа, видимо, предопределяет меру его добродетелей и пороков.
190
Только у великих людей бывают великие пороки.
191
Можно сказать, что пороки ждут нас на жизненном пути, как хозяева постоялых дворов, у которых приходится поочередно останавливаться, и я не думаю, чтобы опыт помог нам их избегнуть, даже если бы нам было дано пройти этот путь вторично.
192
Когда пороки покидают нас, мы стараемся уверить себя, что это мы покинули их.
193
Болезни души так же возвращаются к нам, как и болезни тела. То, что мы принимаем за выздоровление, обычно оказывается либо кратковременным облегчением старого недуга, либо началом нового.
194
Пороки души похожи на раны тела: как бы старательно их ни лечили, они все равно оставляют рубцы и в любую минуту могут открыться снова.
195
Всецело предаться одному пороку нам обычно мешает лишь то, что у нас их несколько.
196
Мы легко забываем свои ошибки, когда они известны лишь нам одним.
197
Есть люди, в дурные дела которых невозможно поверить, пока не убедишься собственными глазами. Однако нет таких людей, дурным делам которых стоило бы удивляться после того, как мы в них уже убедились.
198
Мы порою восхваляем доблести одного человека, чтобы унизить другого: так, например, люди меньше превозносили бы принца Конде, если бы не хотели опорочить маршала Тюренна{24}, и наоборот.
199
Желание прослыть ловким человеком нередко мешает стать ловким в действительности.
200
Добродетель не достигала бы таких высот, если бы ей в пути не помогало тщеславие.
201
Тот, кто думает, что может обойтись без других, сильно ошибается; но тот, кто думает, что другие не могут обойтись без него, ошибается еще сильнее.
202
Люди мнимо благородные скрывают свои недостатки и от других и от себя, а люди истинно благородные прекрасно их сознают и открыто о них заявляют.
203
Истинно благородные люди никогда ничем не кичатся.
204
Строгость нрава у женщин — это белила и румяна, которыми они оттеняют свою красоту.
205
Целомудрие женщин — это большей частью просто забота о добром имени и покое.
206
Кто стремится всегда жить на виду у благородных людей, тот поистине благородный человек.
207
Безрассудство сопутствует нам всю жизнь; если кто-нибудь и кажется нам мудрым, то это значит лишь, что его безрассудства соответствуют его возрасту и положению.
208
Есть глупцы, которые сознают свою глупость и ловко ею пользуются.
209
Кто никогда не совершал безрассудств, тот не так мудр, как ему кажется.
210
К старости люди становятся безрассуднее — и мудрее.
211
Иные люди похожи на песенки{25}: они быстро выходят из моды.
212
Большинство людей судит о ближних по их богатству или светским успехам.
213
Жажда славы, боязнь позора, погоня за богатством, желание устроить жизнь удобно и приятно, стремление унизить других — вот что нередко лежит в основе доблести, столь превозносимой людьми.
214
Для простого солдата доблесть — это опасное ремесло, за которое он берется, чтобы снискать себе пропитание.
215
Высшая доблесть и непреодолимая трусость — это крайности, которые встречаются очень редко. Между ними на обширном пространстве располагаются всевозможные оттенки храбрости, такие же разнообразные, как человеческие лица и характеры. Есть люди, которые смело встречают опасность в начале сражения, но легко охладевают и падают духом, если оно затягивается; другие делают то, чего от них требует общественное мнение, и на этом успокаиваются. Одни не всегда умеют овладеть своим страхом, другие подчас заражаются страхом окружающих, а третьи идут в бой просто потому, что не смеют оставаться на своих местах. Иные, привыкнув к мелким опасностям, закаляются духом для встречи с более значительными. Некоторые храбры со шпагой в руках, но пугаются мушкетного выстрела; другие же смело стоят под пулями, но боятся обнаженной шпаги. Все эти различные виды храбрости схожи между собой в том, что ночью, — когда страх усиливается, а тьма равно скрывает и хорошие и дурные поступки, — люди ревнивее оберегают свою жизнь. Но есть у людей еще один способ оберечь себя — и притом самый распространенный: делать меньше, чем они сделали бы, если бы знали наперед, что все сойдет благополучно. Из этого явствует, что страх смерти в какой-то мере ограничивает доблесть.
216
Высшая доблесть состоит в том, чтобы совершать в одиночестве то, на что люди обычно отваживаются лишь в присутствии многих свидетелей.
217
Бесстрашие — это необычайная сила души, возносящая ее над замешательством, тревогой и смятением, порождаемыми встречей с серьезной опасностью. Эта сила поддерживает в героях спокойствие и помогает им сохранять ясность ума в самых неожиданных и ужасных обстоятельствах.
218
Лицемерие — это дань уважения, которую порок платит добродетели.
219
На войне большинство людей рискует жизнью ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы не запятнать своей чести; но лишь немногие готовы всегда рисковать так, как этого требует цель, ради которой они идут на риск.
220
Тщеславие, стыд, а главное, темперамент — вот что обычно лежит в основе мужской доблести и женской добродетели.
221
Все хотят снискать славу, но никто не хочет лишиться жизни; поэтому храбрецы проявляют не меньше находчивости и ума, чтобы избежать смерти, чем крючкотворцы — чтобы приумножить состояние.
222
Почти всегда по отроческим склонностям человека уже ясно, в чем его слабость и что приведет к падению его тело и душу.
223
Благодарность подобна честности купца: она поддерживает коммерцию. Часто мы оплачиваем ее счета не потому, что стремимся поступать справедливо, а для того, чтобы впредь люди охотнее давали нам взаймы.
224
Не всякий, кто платит долги благодарности, имеет право считать себя на этом основании благодарным человеком.
225
Ошибки людей в их расчетах на благодарность за оказанные ими услуги происходят оттого, что гордость дающего и гордость принимающего не могут сговориться о цене благодеяния.
226
Чрезмерная поспешность в расплате за оказанную услугу есть своего рода неблагодарность.
227
Счастливые люди неисправимы: судьба не наказывает их за грехи, и поэтому они считают себя безгрешными.
228
Гордость не хочет быть в долгу, а себялюбие не желает расплачиваться.
229
Если кто-нибудь сделает нам добро, мы обязаны терпеливо сносить и причиняемое этим человеком зло.
230
Пример заразителен, поэтому все благодетели рода человеческого и все злодеи находят подражателей. Добрым делам мы подражаем из чувства соревнования, дурным же — из врожденной злобности, которую стыд сдерживал, а пример выпустил на волю.
231
Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех.
232
Чем бы мы ни объясняли наши огорчения, чаще всего в их основе лежит обманутое своекорыстие или уязвленное тщеславие.
233
Человеческое горе бывает лицемерно по-разному. Иногда, оплакивая потерю близкого человека, мы в действительности оплакиваем самих себя: мы оплакиваем наши утраченные наслаждения, богатство, влияние, мы горюем о добром отношении к нам. Таким образом, мы проливаем слезы над участью живых, а относим их за счет мертвых. Этот род лицемерия я считаю невинным, ибо в таких случаях люди обманывают не только других, но и себя. Однако есть лицемерие иного рода, более злостное, потому что оно сознательно вводит всех в заблуждение: я говорю о скорби некоторых людей, мечтающих снискать славу великим, неувядающим горем. После того как безжалостное время умерит печаль, которую эти люди некогда испытывали, они продолжают упорствовать в слезах, жалобах и вздохах. Они надевают на себя личину уныния и стараются всеми своими поступками доказать, что их грусть кончится лишь вместе с жизнью. Это мелкое и утомительное тщеславие встречается обычно у честолюбивых женщин. Так как их пол закрывает им все пути, ведущие к славе, они стремятся достигнуть известности, выставляя напоказ свое безутешное горе. Есть еще один неглубокий источник слез, которые легко льются и легко высыхают: люди плачут, чтобы прослыть чувствительными, плачут, чтобы вызвать сострадание, плачут, чтобы быть оплаканными, и, наконец, плачут потому, что не плакать стыдно.
234
Люди упрямо не соглашаются с самыми здравыми суждениями не по недостатку проницательности, а из-за избытка гордости: они видят, что первые ряды в правом деле разобраны, а последние им не хочется занимать.
235
Горе друзей печалит нас недолго, если оно доставляет нам случай проявить на виду у всех наше участие к ним.
236
Порою может показаться, что себялюбие попадается в сети к доброте и невольно забывает о себе, когда мы трудимся на благо ближнего. В действительности же мы просто избираем кратчайший путь к цели, как бы отдаем деньги в рост под видом подарка, и таким образом применяем тонкий и изысканный способ завоевать доверие окружающих.
237
Похвалы за доброту достоин лишь человек, у которого хватает твердости характера на то, чтобы иной раз быть злым; в в противном случае доброта чаще всего говорит лишь о бездеятельности или о недостатке воли.
238
Причинять людям зло большей частью не так опасно, как делать им слишком много добра.
239
Ничто так не льстит нашему самолюбию, как доверие великих мира сего; мы принимаем его как дань нашим достоинствам, не замечая, что обычно оно вызвано тщеславием или неспособностью хранить тайну.
240
Привлекательность при отсутствии красоты — это особого рода симметрия, законы которой нам неизвестны; это скрытая связь между всеми чертами лица с одной стороны, и чертами лица, красками и общим обликом человека — с другой.
241
Кокетство — это основа характера всех женщин, только не все пускают его в ход, ибо у некоторых оно сдерживается боязнью или рассудком.
242
Чаще всего тяготят окружающих те люди, которые считают, что они никому не могут быть в тягость.
243
На свете мало недостижимых вещей; будь у нас больше настойчивости, мы могли бы отыскать путь почти к любой цели.
244
Высшая ловкость состоит в том, чтобы всему знать истинную цену.
245
Поистине ловок тот, кто умеет скрывать свою ловкость.
246
То, что мы принимаем за благородство, нередко оказывается переряженным честолюбием, которое, презирая мелкие выгоды прямо идет к крупным.
247
Преданность — это в большинстве случаев уловка себялюбия, цель которой — завоевать доверие; это способ возвыситься над другими людьми и проникнуть в важнейшие тайны.
248
Великодушие всем пренебрегает, чтобы всем завладеть.
249
В звуке голоса, в глазах и во всем облике говорящего заключено не меньше красноречия, чем в выборе слов.
250
Истинное красноречие — это умение сказать все, что нужно, и не больше, чем нужно.
251
Одним людям идут их недостатки, а другим даже достоинства не к лицу.
252
Вкусы меняются столь же часто, сколь редко меняются склонности.
253
Своекорыстие приводит в действие все добродетели и все пороки.
254
Смирение нередко оказывается притворной покорностью, цель которой — покорить себе других; это уловка гордости, принижающей себя, чтобы возвыситься, и, хотя у гордости множество личин, она лучше всего маскируется и скорее всего вводит в обман, когда прячется под видом смирения.
255
У всякого чувства есть свойственные лишь ему одному жесты, интонации и мимика; впечатление от них, хорошее или дурное, приятное или неприятное, и служит причиной того, что люди располагают нас к себе или отталкивают.
256
Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться; поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин.
257
Величавость — это непостижимая уловка тела, изобретенная для того, чтобы скрыть недостатки ума.
258
Хороший вкус говорит не столько об уме, сколько о ясности суждений.
259
Счастье любви заключается в том, чтобы любить; люди счастливее, когда сами испытывают страсть, чем когда ее внушают.
260
Вежливость — это желание всегда встречать вежливое обращение и слыть обходительным человеком.
261
Воспитание молодых людей обычно сводится к поощрению их врожденного себялюбия.
262
Ни в одной страсти себялюбие не царит так безраздельно, как в любви; люди всегда готовы принести в жертву покой любимого существа, лишь бы сохранить свой собственный.
263
В основе так называемой щедрости обычно лежит тщеславпе, которое нам дороже всего, что мы дарим.
264
Чаще всего сострадание — это способность увидеть в чужих несчастьях свои собственные, это — предчувствие бедствий, которые могут постигнуть и нас. Мы помогаем людям, чтобы они, в свою очередь, помогли нам; таким образом, наши услуги сводятся просто к благодеяниям, которые мы загодя оказываем самим себе.
265
Упрямство рождено ограниченностью нашего ума: мы неохотно верим тому, что выходит за пределы нашего кругозора.
266
Ошибается тот, кто думает, будто лишь таким бурным страстям, как любовь и честолюбие, удается подчинить себе другие страсти. Самой сильной нередко оказывается бездеятельная леность: завладевая людскими помыслами и поступками, она незаметно подтачивает все их стремления и добродетели.
267
Люди потому так охотно верят дурному, не стараясь вникнуть в суть дела, что они тщеславны и ленивы. Им хочется найти виновных, но они не желают утруждать себя разбором совершённого проступка.
268
Мы по самым ничтожным поводам обвиняем судей в незнании дела и тем не менее охотно отдаем свою честь и доброе имя на их суд, хотя все они нам враждебны — одни из зависти, другие по ограниченности, третьи просто по занятости. Надеясь на то, что эти люди выскажутся в нашу пользу, мы рискуем своим покоем и даже жизнью.
269
Как бы ни был проницателен человек, ему не постигнуть всего зла, которое он творит.
270
Слава, уже приобретенная нами, — залог той славы, которую мы рассчитываем приобрести.
271
Молодость — это постоянное опьянение, это горячка рассудка.
272
Тому, чьи достоинства уже награждены подлинной славой, больше всего следовало бы стыдиться усилий, которые он прилагает, чтобы ему поставили в заслугу всякие пустяки.
273
В свете иной раз высоко ценят людей, все достоинства которых сводятся к порокам, приятным в повседневной жизни.
274
Очарование новизны в любви подобно цветению фруктовых деревьев: оно быстро тускнеет и больше никогда не возвращается.
Жак Калло. «Разграбление деревни».
Офорт из серии «Бедствия войны».
275
Природное добродушие, которое любит похваляться своей чувствительностью, нередко умолкает, побежденное самым мелочным своекорыстием.
276
Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому как ветер гасит свечу, но раздувает пожар.
277
Нередко женщины, нисколько не любя, все же воображают, будто они любят: увлечение интригой, естественное желание быть любимой, подъем душевных сил, вызванный приключением, и боязнь обидеть отказом — все это приводит их к мысли, что они страстно влюблены, хотя в действительности всего лишь кокетничают.
278
Люди редко бывают довольны теми, кто от их имени вступает в деловые переговоры, так как посредники, стараясь стяжать себе добрую славу, почти всегда жертвуют интересами своих друзей ради успеха самих переговоров{26}.
279
Когда мы преувеличиваем привязанность к нам наших друзей, нами обычно руководит не столько благодарность, сколько желание выставить напоказ наши достоинства.
280
Доброжелательность, с которой люди порою приветствуют тех, кто впервые вступает в свет, обычно бывает вызвана тайной завистью к тем, кто уже давно занимает в нем прочное положение.
281
Гордость часто разжигает в нас зависть, и та же самая гордость нередко помогает нам с ней справиться.
282
Ложь иной раз так ловко прикидывается истиной, что не поддаться обману значило бы изменить здравому смыслу.
283
Для того чтобы воспользоваться хорошим советом со стороны, подчас требуется не меньше ума, чем для того, чтобы подать хороший совет самому себе.
284
Опаснее всего те злые люди, которые не совсем лишены доброты.
285
Великодушие довольно точно определено своим названием; кроме того, можно сказать, что оно — здравый смысл гордости и самый достойный путь к доброй славе.
286
Мы не можем вторично полюбить тех, кого однажды действительно разлюбили.
287
Мы находим несколько решений одного и того же вопроса не столько потому, что наш ум очень плодовит, сколько потому, что он не слиш
