Церкви) и сознанием собственной правоты. 7 страница

Незадолго до 726 г. стали проявляться разногласия между импе­ратором и патриархом. Причиной послужил вопрос о поклонении образам (иконам), который стал активно обсуждаться в среде мало- азийского духовенства.

Поклонение иконам (под которыми понимались тогда скульптур­ные, мозаичные и настенные изображения Спасителя, Богородицы и святых) было принято в Церкви на протяжении многих столетий. Об этом свидетельствуют многие древние источники. Однако суще­ствует ряд церковных учительных текстов, в которых отцы-пастыри советуют верующим держаться подальше от икон, как вредных для спасения. И в этой двойственности традиции заключается вся не­однозначность причин появления иконоборчества.

Свою роль в сложности и неоднозначности оценок данного пе­риода играет и тот факт, что до нашего времени сохранилось совсем немного источников, передающих нам сведения о начале иконобор­ческого движения. Из-за недостатка сведений в науке период VII— VIII вв. называют «тёмными веками». К тому же сохранившиеся ис­точники по этому периоду происходят из лагеря иконопочитателей, поэтому по многим вопросам им сложно полностью доверять из-за их вероятной необъективности.

Исторические и богословские предпосылки иконоборчества. Для того чтобы понять, какие причины вызвали полемику вокруг икон, необходимо учесть ряд обстоятельств.

Во-первых, вопрос о почитании икон был тесно связан с кругом более общих вопросов богословского характера, как то: допустимы ли вообще в Церкви изображения; если да, то следует ли почитать только изображения Христа, или можно изображать также Богоро­дицу и святых; достойны ли такие материальные образы религиоз­ного почитания и поклонения; как относиться к мощам святых и к празднованию их памятей. По сути, спор касался всего того, что свя­то для Церкви помимо Писания и письменного Предания, что было актуально не только в νίΠ—IX вв., но до сих пор порождает всё новые и новые споры.

Во-вторых, необходимо учесть, что почитание икон, как и почита­ние других святынь, являлось большим искушением и соблазном для неокрепших в вере. С конца VII по начало VIII в. в империи и Церкви наблюдается интеллектуальная и духовная деградация, на фоне кото­рой участились случаи, когда почитание икон начинало граничить с фетишизмом^[LXVI]. Например, некоторые священнослужители считали, что краска, которой написаны иконы Спасителя, имеет такую же бла­годатную силу, что и Евхаристия, и поэтому соскребали ее в чашу для Причастия. Другие же проникались такой сильной любовью к иконам святых, что наделяли изображения качествами человеческой приро­ды и брали их в качестве восприемников при совершении Таинства Крещения. Подобные случаи не могли остаться незамеченными ду­ховенством, в котором они возбуждали неприятие такого использо­вания икон, граничащего с магией и кумирослужением.

В-третьих, с 30-х гг. VII в. восточные границы империи ощу­тили на себе в полной мере всю силу арабского оружия. Наше­ствие мусульман привело не только к захвату значительных терри­торий Византийской империи, но и к распространению исламских религиозно-мировоззренческих представлений на оккупированных и приграничных землях, в том числе в Сирии (Исаврии?), откуда происходил император Лев. Одной из таких характерных для ис­лама идей, роднящих его с иудаизмом, был запрет на изображения людей — ибо считалось, что художник созданием подобий живых су­ществ бросает вызов Аллаху, Творцу. Однако этот запрет в арабском халифате принимали не все, поэтому в 721 г. халиф Йезид II издал закон, направленный на борьбу с изображениями в исламе.

Настороженное отношение к иконам в исламе, вероятно, оказало влияние и на восточных христиан, однако ещё большее влияние, как можно полагать, исходило из среды иудеев. Согласно иудейскому ми­ровоззрению, недопустимо никакое изображение или изваяние, ко­торым воздавалось бы почитание, поскольку это запрещено Богом в Законе Моисеевом, как идолопоклонство. Подобные идеи были рас­пространены также среди некоторых сект (например, у монтанистов и набирающих силу в Армении и Малой Азии павликиан), вызывая отторжение по отношению к церковному искусству в целом. Все эти влияния также необходимо учитывать при анализе богословских ис­токов иконоборчества.

И последней особенностью, характерной для начального перио­да споров об иконах, является падение авторитета императорской власти в государстве к началу VIII в. Как уже говорилось, нестабиль­ность государства и никчёмность его правителей заставляли населе­ние искать опоры в Церкви, авторитет которой был очень высок. Но император Лев был сильным правителем, которого подобное поло­жение вещей не могло устраивать. Он тонко чувствовал настроение византийцев, прекрасно понимал, что происходит смена эпох как во внешней, так и во внутренней политике, поэтому последователь­но укреплял веру в себя как сильного государя, воина, а главное — православного императора, борющегося за чистоту веры. Например, в сохранившихся фрагментах переписки Льва с арабским халифом Омаром II византийский император отвергает предложение послед­него принять ислам и непоколебимо стоит за христианство.

Именно так выглядела историческая и культурно-миро­воззренческая ситуация в империи накануне зарождения иконобор­ческого движения в 20-е гг. VIII в. в среде малоазийского епископата.

Зарождение иконоборческого движения. Первым, кто заметил это новое умонастроение в епархиях Малой Азии, был митрополит г. Синнады во Фригии Иоанн, который сообщил патриарху Герману об иконоборческих взглядах находившихся в его юрисдикции епи­скопов Константина Наколийского и Фомы Клавдиуполъского. Отме­тив появление нового учения, Герман, как и должно предстоятелю Церкви, попытался выяснить его истоки и сущность и вступил в диалог с обоими епископами^[LXVII]. Он пригласил Константина Нако­лийского в Константинополь для собеседования, во время которо­го Константин кратко изложил свои мысли и, в частности, заявил, что, согласно ветхозаветной заповеди, не следует создавать кумиров (икон) и поклоняться им (Исх. XX, 4). На это патриарх возразил дово­дами из православного учения об изображениях, убеждая Констан­тина в ошибочности его взглядов. Тот в конце концов согласился с патриархом и пообещал держаться православного учения. В качестве подтверждения своих слов Константин обязался передать митропо­литу Иоанну послание от Германа, однако своего слова не сдержал и, прибыв домой, продолжал проповедовать идеи иконоборчества. Па­раллельно с ним в Малой Азии действовал Фома Клавдиупольский, который также в своё время имел личную беседу с Германом, но при этом никак не выказал своих иконоборческих взглядов.

Конечно, деятельность Константина и Фомы не имела имперско­го размаха, да и последствия были заметны лишь в масштабах их соб­ственных епархий, однако идейная основа иконоборчества, которую впоследствии восприняли светские власти, закладывалась именно ими. Тем более что оба епископа во время визитов в столицу получа­ли аудиенции не только у патриарха, но и при дворе императора. Во время этих приёмов они, очевидно, смогли заронить идеи иконобор­чества в души сначала близких императору людей, а затем и самого Льва III.

Началом иконоборческой ереси считается 725 г., когда император официально объявил поклонение иконам нечестием для Церкви. По сути, он стал выступать в качестве некоего царя-пророка в ветхоза­ветном духе, который обличает грехи народа Божьего.

Впервые заботу о нравственности подданных в качестве задачи государства провозгласил ещё Константин Великий, ср. его слова: «нашим предназначением является исправление чужих грехов» (Ев­севий. Жизнь Конст. II, 31). С тех пор этой заповеди так или иначе следовали все византийские императоры.

В публичных выступлениях он говорил, что вся христианская Церковь из-за почитания икон впала в идолопоклонство и вот уже много веков пребывает в нём, а вместе с ней все цари и патриархи, ко­торые жили и правили до него. Православная Церковь была для него впавшим в идолопоклонство Израилем. В 726 г. случилось страшное землетрясение между островами Тирасом и Тирасием в Средиземном море. Это событие как нельзя лучше вписывалось в иконоборческие взгляды Льва, который объявил этот катаклизм Божьей карой за гре­хи членов Церкви.

Именно в 726 г. император издаёт особый закон против культо­вых изображений, к этому же времени относятся первые сообщения о гонениях на иконы. Самый известный случай произошел у Медных врат (так называемой Халки) Большого императорского дворца. Им­ператор послал солдата сбить икону Спасителя, которая висела над вратами (это было рельефное изображение), однако недовольная толпа жителей Константинополя, увидев это, набросилась на солда­та и забила его до смерти. Зачинщики избиения были жестоко нака­заны императором. После этого Лев III предпринял ряд мер против икон: сначала приказал вешать иконы в храмах выше, чтобы верую­щие не проявляли по отношению к ним чрезмерного почитания, а затем, когда эта мера себя не оправдала, приказал и вовсе вынести их из храмов.

Ответом на подобные действия стали сепаратистские бунты в Эл­ладской области (феме) и на Кикладских островах, участники кото­рых отказались признавать Льва III императором и выдвинули свое­го кандидата на трон - некоего человека по имени Косма. Этот бунт был очень быстро подавлен (727 г.), а гонения на иконы продолжены. Правда, их основным содержанием было только официальное осуж­дение икон и активные призывы отказаться от их почитания. Что же касается открытых гонений и уничтожений святых изображений, то после случая у Медных врат подобных фактов за время правления Льва Исавра отмечено было совсем немного.

Примерно к этому же времени относятся исторические докумен­ты, известные как Послания папы Римского Григория II (715—731 гг.) к императору Льву, в которых понтифик резко обличал Исавра за вмешательство в церковные дела и догматическое учение Церкви. Подлинность этих Посланий сомнительна, и, скорее всего, дошед­шие до нас тексты были составлены уже после смерти папы Григо­рия (731 г.). Однако известно, что еще при жизни папы император Лев III предпринимал настойчивые попытки «наказать» его, что го­ворит о существовании таких посланий, подлинные тексты которых до нас не дошли. Состоявшийся при следующем папе Григории III Римский собор 731 г. предал иконоборцев анафеме. Так произошёл очередной церковный раскол между Римом и Константинополем.

В 732 г. в Италию был отправлен византийский флот с целью за­хватить папу, но в Адриатическом море он был рассеян бурей. После этого император особым указом вывел из церковной юрисдикции Рима в пользу Константинополя область Восточный Иллирик, Кала­брию и Сицилию, отобрав у Рима право взимать подати в этих зем­лях. В ответ папы перестали вносить в императорскую казну налоги, собранные на подвластных Риму территориях.

Кроме Григория II были и другие богословы, выступившие про­тив иконоборческой политики императора. В Дамаске активной деятельностью занимался прп. Иоанн Дамаскин (ок. 675—749 гг.), ко­торый в 730 г. закончил «1-е Слово в защиту святых икон», а в тече­ние последующих нескольких лет написал еще два «Слова». В этих произведениях, обращаясь к императору Льву с апологией икон, он выстраивает первую разработанную систему богословия иконы. В лагере иконоборцев не нашлось ничего, что можно было бы про­тивопоставить этой богословской системе. Апология иконы Иоанна Дамаскина стала идейным фундаментом православной иконологии (богословия иконы), хотя в силу удалённости автора от столицы ста­ла распространяться и приобрела известность далеко не сразу. Лишь к концу VIII — началу IX в. его богословское наследие оценили долж­ным образом. В то же время, находясь за пределами империи, прп. Иоанн мог смело и открыто критиковать императора с его церковны­ми нововведениями, чего никак не могли себе позволить православ­ные жители Константинополя (и особенно те из них, кто занимал высокие должности).

Именно в такой ситуации оказался патриарх Герман. Сообщений о его деятельности в этот период почти не сохранилось - исключение представляет собой только эпизод, когда император предпринял по­пытку привлечь патриарха на свою сторону. С целью получить под­держку от предстоятеля Константинопольской Церкви Лев призвал патриарха ко двору для участия в собеседовании, в ходе которого стал убеждать его в необходимости общецерковного одобрения ико­ноборческой доктрины. Патриарх Герман, понимавший, что ико­ноборчество является новой ересью, отказался участвовать в деле его распространения и утверждения. Он заявил императору, что все нововведения в церковное вероучение находятся в юрисдикции Все­ленских Соборов. Только если такой Собор будет созван и утвердит иконоборчество, Герман соглашался принять его. Вселенский Собор созван не был, и Герман отказался от патриаршего престола в 730 г., закончив свои дни в родовом имении.

Его место занял бывший патриарший синкелл Анастасий (730— 754 гг.), который совершенно не скрывал своих иконоборческих взглядов. Однако конкретные данные о гонениях на иконы при этом патриархе в источниках отсутствуют. Вероятно, после отречения Гер­мана и смерти папы Григория II император больше не обращался к вопросу о поклонении святым изображениям и полностью погрузил­ся в решение других проблем. Именно к этому времени относится издание в 741 г. от имени Льва III и его сына-соправителя Константи­на V краткого юридического кодекса, озаглавленного Эклога законов или просто Эклога (ср. греч. Εκλογή 'сборник’)· Благодаря своему небольшому объёму, хорошему юридическому языку и чрезвычайно удачной композиции, «Эклога» надолго стала самым популярным сводом византийского права, претерпела множество редакций и даже была переведена на славянский, армянский и арабский языки.

Статьи «Эклоги» Льва III по церковным вопросам. В преамбуле к «Эклоге» формулируется задача государственной власти, как её ви­дел император — «проявлять неусыпное попечение о том, чтобы тво­рить угодное Богу и полезное обществу». Иначе говоря, по мнению Льва, высшие требования нравственного долга перед Богом совпада­ют с интересами государства. В этом Лев был верен византийской го­сударственной идеологии, провозглашённой ещё св. Константином Великим (ср. Евсевий Кес. Жизнь Конст. II, 24—26).

Наряду со статьями из области брачного, наследственного, иму­щественного, процессуального и уголовного права, «Эклога» так­же содержала ряд законоположений, относящихся к Церкви. Так, в рамках традиционной для императоров борьбы с ересями здесь провозглашается наказание смертью для манихеев и монтани- стов (Экл. XVII, 52). Такое же наказание должны были претерпеть маги и колдуны, приготовляющие приворотные и прочие зелья (Экл. XVII, 43). Если умершие родители не назначили официаль­ных опекунов для своих несовершеннолетних детей, то опеку над ними и распоряжение их имуществом должны были брать на себя церковные учреждения (в Константинополе — приюты для сирот и крупнейшие храмы, в провинциях — резиденции епископов, храмы или монастыри) (Экл. VII). Церкви (наряду с государством) было предоставлено право гарантировать свободу отпущенным на волю рабам (Экл. VIII, 1.6). За оскорбление иерея во время богослужения виновный подвергался побиению палками и ссылке (Экл. XVII, 4). За отступничество от христианства (апостасию) во вражеском плену виновный по возвращении на родину передавался своей Церкви на покаяние (Экл. XVII, 6). Виновные в святотатстве (краже церковной утвари) наказывались ослеплением, если кража совершена из алтаря, и телесным наказанием, острижением и ссылкой, если утварь была похищена вне алтаря (Экл. XVII, 15). За блуд с монахиней император назначает как виновнику, так и самой монахине типичное для того времени позорящее наказание — отрезание носа (Экл. XVII, 23).

Таким образом, церковное законодательство «Эклоги» показыва­ет, что Лев III в полном соответствии с идеями «политической орто­доксии» искренне стремился законодательно отстаивать интересы Церкви. Впрочем, как мы знаем, в области почитания изображений император не последовал общецерковной традиции, а начал бороть­ся с ней, противопоставляя своё восприятие этого вопроса древней культовой практике Церкви. Тем не менее «Эклога» не содержит ни­каких санкций против икон. На этом основании данный правовой кодекс даже пытались иногда датировать временем до 726 г., однако эти попытки ни к чему не привели. Видимо, сам император не прида­вал своим богословским взглядам слишком большого государствен­ного значения, поэтому иконоборческая идеология не нашла отра­жения в законодательстве «Эклоги».

О том, что иконоборчество Льва было весьма умеренным, гово­рит также его беспощадное преследование монтанистов (см. выше), несмотря на то что они отрицали святость икон. Очевидно, что Лев, как «верный» христианский император, видел в монтанистах лишь пагубу для Церкви и государства, но отнюдь не союзников в борьбе с иконами.

Продолжение иконоборческой политики государства в правление Константина V Копронима. В 741 г. император Лев III умер, и на трон вступил его сын и наследник Константин V (741—775 гг.) по прозвищу Каваллин (из греч. καβάλλης ‘жеребец’, дано за любовь Константина к лошадям) или Копроним (греч. «дерьмоименный» — согласно преда­нию из лагеря иконопочитателей, имя дано за казус, произошедший во время его крещения). Сразу по рождении Константин был объ­явлен соправителем при отце Льве, однако по смерти отца он не стал единовластным правителем империи. В течение 742—743 гг. власть в государстве узурпировал зять и, видимо, земляк Льва армянин Арта­вазд. который возобновил иконопочитание. В столице стали возвра­щать иконы в храмы, на улицы, устанавливать их в домах. Власть узур­патора была тут же признана Римским папой Захарией (741—752 гг.). Патриарх Анастасий провозгласил себя иконопочитателем и объявил иконоборцев (не исключая императорской семьи) отступниками.

В ходе междоусобной борьбы с Константином Копронимом Ар­тавазд потерпел поражение и был ослеплён на ипподроме вместе со своими двумя сыновьями. Константин занял императорский престол в 743 г., отметив свое восшествие показательным наказанием патри­арха Анастасия', он приказал посадить его на осла спиной вперёд и проехать так по городу на всеобщее осмеяние. Тем не менее импера­тор оставил его — униженного, полностью лишённого первосвяти­тельского достоинства — на патриаршем престоле.

Константин V практически не проявлял своих иконоборческих устремлений вплоть до 754 г., когда решил созвать в Константинополе новый Вселенский Собор. Целью собора было утвердить иконоборче­скую доктрину в качестве официального исповедания Церкви. Засе­дания собора открылись в императорском дворце в азиатском предме­стье Константинополя Иерии (отсюда и название собора — Иерийский) под председательством Феодосия Эфесского и собрали 338 епископов, среди которых не было ни одного патриарха (Константинопольский патриарх Анастасий скончался в 754 г. незадолго до созыва собора). Епископы единодушно приняли следующие постановления:

• запретить хранить иконы и поклоняться им, извергать за это клириков и отлучать мирян;

• запретить использовать священные сосуды и облачения в це­лях почитания образов на них, извергать за это клириков и от­лучать мирян;

• запретить писать иконы красками или чем-либо другим, пыта­ясь изобразить Христа, который имеет две невыразимые при­роды, извергать за это клириков и отлучать мирян, как нестори- ан, разделяющих Христа, или как монофизитов, признающих во Христе лишь одну природу и изображающих её;

• почитать Богородицу и святых духовными очами и в своих сердцах, а не на изображениях;

• предать анафеме патриарха Германа (назван в тексте «двое­душным»), папу Григория II, еп. Георгия Кипрского и четырежды прп. Иоанна Дамаскина (назван в тексте своим арабским име­нем Мансур, т.е. ‘победитель’).

Текст вероопределения, сохранившийся лишь в деяниях VII Все­ленского Собора, свидетельствует о том, что император Констан­тин V серьезно потрудился над тем, чтобы перевести спор об иконах в область христологии, обвинив православную сторону в христоло- гических заблуждениях, причем несторианских и монофизитских одновременно. Кроме того, в тексте отмечается, кто из богословов нанес иконоборцам наибольший урон: прп. Иоанн Дамаскин свои­ми трудами «заслужил» четырёхкратную анафему от иконоборцев.

На том же соборе был избран, а точнее, назначен императором новый патриарх Константинопольский. Им стал еп. Константин Си- лейский, которого император лично возвел на патриарший престол (754-766 гг.).

Итак, Константин V получил от собора (высшей церковной вла­сти) одобрение на дальнейшую деятельность по очищению общества от религиозных «предрассудков». Эта деятельность включала сразу несколько направлений: изъятие и уничтожение икон и сочинений, оправдывающих иконопочитание, изъятие и уничтожение других объектов чрезмерного поклонения (например, святых мощей), се­куляризацию (выведение из-под юрисдикции Церкви) церковных земель и расстрижение многочисленного монашества, как главного хранителя обрядовых «злоупотреблений».

Данные о сожжении иконоборцами святых мощей и церковных книг встречаются в «Малом апологетике» патриарха Никифора (Ис­поведника'. «Нечестивый Константин... удалил из Церквей покрови­тельство святых, предал огню святые мощи и множество священных книг (перевод мой. — С.З.)»¹. О том же говорится в «Хронографии» Феофана'. «Военачальник Фракийских стран Михаил Лаханодракон... у кого находились святые мощи, и те предал огню, а хранившего их казнил. Многих монахов умертвил ударами бичей, и даже мечом, и бесчисленное множество ослепил; у некоторых обмазывал бороду спуском воска и масла, подпускал огонь и таким образом обжигал лица их и головы; иных после многих мучений отсылал в изгнание и, наконец, в области своей не оставил никого, кто бы носил мона­шеское платье. Ненавистник добрых, узнавши об этом, изъявил ему своё высочайшее благоволение в таких словах: я нашел в тебе мужа по сердцу моему; ты исполняешь все желания мои. В подражание ему и прочие то же делали»^{[LXVIII] [LXIX]}.

Монашество в середине VIII в. преследовалось не потому, что было оплотом иконопочитания (таковым оно стало восприниматься лишь ближе к концу VIII в.). Государство в равной степени пресле­довало иконы и монахов согласно специальной программе Констан­тина V по борьбе с обрядовыми суевериями. Оказавшись собратьями по несчастью, оба объекта гонений — иконопочитатели и монахи — объединились.

Участники собора явили поразительное единодушие и покор­ность воле императора, что говорит об укоренённости иконоборче­ских идей в Церкви на самом высшем уровне и высоком авторитете императорской власти в церковных делах. Лишь монашество оказало сопротивление попыткам властей сокрушить вековые христианские традиции и культовые практики, за что и поплатилось гонениями.

50-е—60-е гг. VIII в. оказались самыми страшными в истории ико­ноборческих репрессий. На этот период времени приходится значи­тельное число случаев истязаний, издевательств и убийств среди всех слоев византийского общества за почитание икон. Так, в 762 г. на ипподроме был замучен св. Мамант и забит бичами инок Андрей, в ноябре 767 г. пострадал от фанатичной уличной толпы самый извест­ный защитник икон, подвижник с горы св. Авксентия, св. Стефан Новый — и это лишь самые известные случаи мученичества. Стратиг фемы Фракисиев Михаил Лаханодракон принуждал монахов своей области снять мантию и жениться, угрожая в противном случае осле­плением и ссылкой.

Характерно, что иконопочитание в данном случае воспринима­лось как государственное преступление — именно поэтому за него на­значалось ослепление, упомянутое в «Эклоге», но не предусмотрен­ное церковным правом.

Своими репрессиями Константин добился полного исчезнове­ния монахов с улиц столицы и резкого сокращения их числа во всем малоазийском регионе, откуда они бежали в Италию и, с разрешения Римских пап, устраивали там многочисленные монастыри. К 766 г. от­носится самый жестокий случай надругательства над монашеским чи­ном: император приказал пройти по ипподрому группе иноков, каж­дый из которых должен был держать за руку монахиню. Этому примеру Константина следовали многие его приближенные в провинциях.

Иконы были уничтожены во всем столичном регионе, мощи мно­гих святых, среди которых были даже мощи особо чтимой жителями Константинополя св. Евфимии, нещадно уничтожались (в огне или в море), освободившиеся здания монастырей занимали воинские ча­сти и другие государственные службы.

К 766 г. Константин окончательно превратился в мнительного и подозрительного правителя, которому повсюду мерещились угро­зы. На этот год приходится казнь 19 архонтов (высокопоставленных государственных чиновников) и патриарха Константина II, заподо­зренных в заговоре против императора. Новый патриарх Никита I (766—780 гг.), по происхождению славянин, отличался особой нетер­пимостью к святым изображениям, чем снискал любовь императора.

Воспользовавшись сменой династии и внутренней смутой в арабском халифате, Константин провёл ряд успешных кампаний на Востоке. Так, в 746 г. был полностью уничтожен арабский флот, по­сланный на завоевание Кипра, до 752 г. у арабов отвоёваны Север­ная Сирия и часть Армении с Феодосиуполем. На севере император успешно воевал с болгарами. Что касается Запада, то здесь империю преследовали неудачи — в 751 г. лангобарды захватили созданный ещё при Маврикии Равеннский экзархат, а в 754 г. Римский папа Стефан //лично отправился через Альпы на поклон к могуществен­ному королю франков Пипину. В 756 г. под протекторатом франков в Средней Италии оформилась так называемая Папская область — теократическое мини-государство с верховной властью папы. Так начался необратимый процесс фактического обособления Западной Церкви от Византии с переходом под покровительство франкских королей, и едва ли не решающую роль в этом сыграла иконоборче­ская ересь.

Неизвестно, к чему в конечном итоге пришла бы религиозная по­литика Константина, если бы в 775 г. он не скончался от тяжёлой бо­лезни во время похода против болгар.

Императорский трон занял Лев IV Хазар (775—780 гг.), рождён­ный от хазарки Ирины, второй жены Каваллина. Он не преследовал иконопочитателей, однако и не отказывался от иконоборчества, пы­таясь своей толерантностью в этом вопросе сохранять церковный мир. Пассивная позиция императора оправдывалась тем, что ни одна из противоборствующих партий не имела в византийском обществе явного перевеса. Кроме того, при дворе оставались дети Константи­на V от двух его других жён, а также его родственники, составлявшие сильную иконоборческую партию, готовую в случае недовольства жителей империи политикой Льва IV возвести на престол другого императора. Верной помощницей императора была его жена, афи­нянка Ирина. Она подсказала ему вместо почившего Никиты поста­вить в 780 г. на патриарший престол киприота Павла ТУ (780—784 гг.), что Лев и сделал. Однако предварительно он взял с Павла обещание никогда не поклоняться иконам. В том же году император намере­вался арестовать нескольких придворных, подозревая их в симпати­ях к иконам, однако его скоропостижная кончина уберегла Церковь от новых гонений. Власть в империи перешла к сыну Льва IV мало­летнему Константину VI (780—797 гг.), при котором фактическими правителями государства были его мать Ирина со своим фаворитом евнухом Ставракием. Сыновья Константина V от других браков по приказу Ирины были ослеплены.

Восстановление иконопочитания ими. Ириной. VII Вселенский со­бор (787 г.). Еще при жизни мужа Ирина тайно сочувствовала ико- нопочитателям, а после его смерти стала оказывать им покрови­тельство, не заявляя, однако, открыто о своём отношении к иконам. Демонстративное восстановление иконопочитания могло стать в то время крайне опасным шагом как для Церкви, так и для самой Ири­ны. Со времён Иерийского иконоборческого собора 754 г. прошло около 30 лет, поэтому при дворе и в среде епископата неприятие икон успело пустить глубокие корни, а память о победоносных войнах императоров-иконоборцев вселяла уверенность в их правоте. Пойдя против толпы, Ирина могла лишиться власти, а Церковь — претер­петь новые гонения.

Поэтому Ирина вела себя очень осмотрительно, не принимая необдуманных решений. Тем не менее при ней были сняты запре­ты на пострижение в монашество, ношение облачения и открытие монастырей, Константинополь вновь стал наполняться иноками. Иконоборческая партия была этим недовольна, но поскольку от­крытых шагов для восстановления иконопочитания императрица не предпринимала, эта оппозиция вела себя довольно спокойно. В 784 г. ушел на покой и принял постриг патриарх Павел, и встал вопрос о его замене. В этот важный и переломный для Церкви момент Ирина про­вела блестящее кадровое назначение: она предложила и продвинула на патриарший престол Константинополя не священнослужителя, как это было до сих пор, а государственного чиновника Тарасия.

Скорое избрание на патриарший престол светского лица с фор­мальным посвящением в епископы противоречило строгому смыслу церковных канонов и государственного законодательства о Церкви (ср. прав. 10 Сардикийского Поместного Собора; Юст. Нов. СХХШ, 1.2), однако церковно-государственная целесообразность в данном случае возобладала.