Современники и потомки о Н.М. Карамзине

Между началом и концом XVIII столетия в исторической науке России — колоссальная разница. В первой четверти века мы видим практический утилитарно-националисти­ческий взгляд на задачи истории, смешение источника с ис­следованием, определение начала истории в современной тер­минологии, произвольную этнографическую классификацию и некритическую передачу разных летописных вариантов в одном сводном изложении. Но через все столетие проходит одна идея, общее стремление к реальному пониманию про­шлого, к объяснению его из настоящего, и наоборот. Не слава и не польза, а знание истины становится задачей историка. Вместо изложения источника все большее место занимает ос­нованное на нем исследование. Постепенно уходят патриоти­ческие преувеличения и модернизации. Специальное изучение летописей, лингвистических, археологических и этногра­фических памятников повышает научные требования, выра­батывается научная классификация и критические приемы изучения источников. И наконец, ученый кругозор значитель­но расширяется введением в изучение истории нового акто­вого материала. Внимание историков все больше привлекает внутренняя история России.

В то же время ломоносовское — риторическое — направле­ние с литературным взглядом на задачи историка продолжало существовать, вероятно, в связи с глубочайшими фольклорны­ми традициями. Исторические корни оказывали свое воздей­ствие на развитие литературы и поэзии. Может быть именно поэтому литературный взгляд на историю не только пережил XVIII в., но и был увековечен в сочинениях Карамзина, кото­рый соединил в своей «Истории...» крупный литературный та­лант с самостоятельной переработкой новых исторических ис­точников. «С Карамзиным мы переходим из летописного мира русской историографии, где все мало кому известно и понятно, в другую область, где все знакомо, где живет устная традиция сказов и былин, где литература стоит вровень с использовани­ем источников». Вот почему появилась эта знаменитая фраза А.С. Пушкина: «Все, даже светские женщины, бросились чи­тать историю своего Отечества, дотоле им неизвестную... Древ­няя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом». Друг историка, поэт П.А. Вяземский писал: «Ка­рамзин — наш Кутузов 12-го года — он спас Россию от наше­ствия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас есть отечество». Об этом же говорил и В.А. Жуковский: «Историю Карамзина можно назвать воскрешением прошедших веков на­шего народа. По сию пору они были для нас только мертвыми мумиями. Теперь все они оживают, поднимаются и получают величественный, привлекательный образ».

Однако, что очень примечательно, рядом с восхвалением громко раздавались и критические отзывы. Эти отзывы исхо­дят от специалистов-историков, младших современников Ка­рамзина, представителей новой исторической науки буржуаз­ного направления XIX в., которые шли по линии углубления и расширения критики источников. М.И. Каченовский прямо говорил об отсталости методологических позиций Карамзи­на, о том, что его «История...» содержит даже не историю го­сударства, а историю государей, в которой «деяния государей» заменили «ход происшествий государственных». Н.А. Полевой писал: «Карамзин есть писатель не нашего времени...». И даже наиболее близкий к Николаю Михайловичу по направ­лению политического консерватизма М.П. Погодин считал, что «Карамзин велик как художник, живописец, но как кри­тик он только мог воспользоваться тем, что до него было сде­лано, а как философ он имеет меньшее достоинство, и ни на один философский вопрос не ответят мне его истории».

По мнению П.Н. Милюкова: «Карамзин писал не для уче­ных, а для большой публики, как критик он только восполь­зовался тем, что было сделано до него; образцами для Карам­зина остались историки XVIII в., с которыми он разделял все их недостатки, не успев сравниться с достоинствами; прочи­тайте его 12 томов и вы убедитесь как было чуждо Карамзину понятие об истинной истории. Карамзин не начал собою но­вого периода, а закончил старый, и роль его в истории науки не активная, а пассивная».

Надо сказать, что, высказывая столь различные точки зре­ния, авторы говорили о разных сторонах деятельности Карам­зина. В приписываемой А.С. Пушкину эпиграмме обобщено отношение современников к сочинению Карамзина:

В его истории изящность, простота Доказывают нам, без всякого пристрастья, Необходимость самовластья и прелести кнута.

И в то же время гениальный поэт, отвечая на критику Н.А. Полевым «Истории...» Карамзина, пишет: «Карамзин есть первый наш историк и последний летописец. Своею кри­тикой он принадлежит истории, простодушием и апофегма­ми — хронике. Критика его состоит в ученом сличении пре­даний, остроумном изыскании истины, в ясном и верном изображении событий. Нет ни единой эпохи, ни единого важ­ного происшествия, которые не были бы удовлетворительно развиты Карамзиным. Где рассказ его неудовлетворителен, там недоставало ему источников: он их не заменял своеволь­ными догадками. Нравственные его размышления, своею ино­ческою простотою, дают его повествованию всю неизъясни­мую прелесть древней летописи. Он их употреблял, как краски, но не налагал в них никакой существенной важности.

Мы видим, что в творении Карамзина — «История госу­дарства Российского» — слились воедино две главные тради­ции русской историографии: методы источниковедческой критики от Шлецера до Татищева и рационалистическая философия времен Манкиева, Шафирова, Ломоносова, Щерба­това и др. О личных достоинствах Карамзина-литератора лишний раз не приходится говорить, ибо язык его произведе­ний и сегодня доставляет живейшее наслаждение. В этом от­ношении он продолжил традицию, начатую Ломоносовым, — художественного изложения истории — и стал непревзойден­ным ее мастером во всей русской историографии. Можно ска­зать, что как ученый он точен, как философ — оригинален, а как литератор — неповторим».

Уже в наши дни выдающийся исследователь и знаток рус­ской культуры Ю.М. Лотман мудро заметил: «Критики... напрасно упрекали Карамзина в том, что он не видел в движе­нии событий глубокой идеи. Карамзин был проникнут мыс­лью, что история имеет смысл. Но смысл этот — замысел Про­видения — скрыт от людей и не может быть предметом исторического описания. Историк описывает деяния челове­ческие, те поступки людей, за которые они несут моральную ответственность».

Время не властно над именем Карамзина. Причина этого необычайного общественно-культурного феномена заключа­ется в огромной силе духовного воздействия на людей его на­учного и художественного таланта. Его труд — это работа живой души. Ключ же к пониманию личности ученого — в природных наклонностях и талантах, в обстоятельствах его жизни, в том, как формировался его характер, в семейных и общественных отношениях.