Общая концепция русской истории

Политическая концепция самого Карамзина в своем законченном виде формулиру­ется им уже как политический итог двадца­ти лет бурных событий европейской истории, отмеченных на Западе Французской революцией и наполеоновскими война­ми, а в России — демократической проповедью А.Н. Радище­ва, павловским режимом, наконец, политикой Тильзита и ре­формами М.М. Сперанского. Это было двадцать лет борьбы между старым, феодальным, и новым, буржуазным, поряд­ком. Отражая идеалы старой, дворянской, России, Карамзин защищает традицию XVIII в., идущую от В.Н. Татищева и М.М. Щербатова.

Свою историко-политическую программу Карамзин изложил во всей полноте в «Записке о древней и новой России», подан­ной в 1811 г. Александру І в качестве дворянской программы и направленной против реформ Сперанского. Эта программа вме­сте с тем подводила в какой-то мере итог и его историческим занятиям, в которых ученый дошел уже до конца XV в.

Российское единодержавие — таков первый элемент историко-политической концепции Карамзина. «Самодержавие основало и воскресило Россию». «Россия основалась победа­ми и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась муд­рым самодержавием». Это — татищевская схема «совершен­ного единовластительства» от Рюрика до Мстислава, которое сменяет «аристократия или паче расчлененное тело», и, наконец, восстановление «совершенной монархии» при Иване III. Эту идею Карамзин развил и в своей «Истории...», подводя итог истории Древней Руси перед княжением Ивана III. «Было время, когда она (Россия), рожденная, возвеличенная единовластием, не уступала в силе и в гражданском образова­нии первейшим европейским державам». Но за этим последо­вало «разделение нашего отечества и междоусобные войны». «Нашествие Батыево ниспровергло Россию». Наконец, Иван III восстановил единовластие: «Отселе история наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бес­смысленные драки княжеские, но деяния царства, приобрета­ющего независимость и величие».

Но на протяжении столетия эта монархическая система осложнилась новым элементом. За это время согласие между монархией и дворянством временами нарушалось. Пошатну­лись и социальные позиции дворянства, напряженно отстаи­вавшего свои привилегии. Историческое обоснование монар­хии дополняется историческим обоснованием дворянских прав и привилегий, притом именно родовой знати, аристо­кратии. Это превращение татищевской схемы начато уже Щер­батовым. В этом переработанном виде принял и развил ее Ка­рамзин в условиях обострения кризиса, обозначившегося Французской революцией на Западе, реформами Сперанско­го и назреванием движения декабристов в России. «Самодержавствие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья; из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел право унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия». И Карамзин ссылается на положение Монтескье: «Без монарха — нет дворянства, без дворянства — нет монарха». «Дворянство и духовенство, Сенат и Синод, как хранилище законов, над всеми — государь, единственный за­конодатель, единовластный источник властей. Вот основание Российской монархии» — таков итог политической програм­мы Карамзина. Рядом с политическим правом дворянства как участника власти монарха стоит неотъемлемость его земель­ных прав (земля «есть собственность дворянская») и его кре­постнические права. Монархия Щербатова и Карамзина — это дворянская монархия. Дворянство и крепостничество — опо­ра самодержавия: «безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу».

Отсюда исторический национализм, идеал консервативной традиции, противопоставляемый и Щербатовым, и Карамзиным буржуазной революционности Западной Европы; это было противопоставлением российского самодержавия «ужасной французской революции», которая «погребена», и современной конституционной монархии, представляющей, по Карамзину, «право без власти», тем самым обращенное в «ничто». «Все народное ничто перед человеческим», — писал Карамзин в 1790 г. Теперь он боится уже этого европейского влияния. Петр I, насаждая просвещение, «захотел сделать Рос­сию — Голландиею». Эта схема в целом являлась утвержде­нием консерватизма, отрицанием всякой реформы, всего но­вого, т.е. самого принципа исторического развития, теории прогресса, утверждаемой передовой, исторической мыслью уже с конца XVIII в.

Эта осложненная дворянской идеей монархическая кон­цепция приводит к пересмотру ряда конкретных моментов Новейшей истории России и их оценки. Переоценке прежде всего подвергся Петр I. Петр I исказил ход русской истории, изменил национальному началу, подорвал моральное влия­ние русского духовенства. Идеолог дворянства начала XIX в. полностью сошелся со своим предшественником Щербато­вым, начавшим с Петра I историю «повреждения нравов в России». Одинаково для обоих это противоречие старого и нового воплотилось в противопоставлении Москвы, представ­ляющей национальную традицию, и Петербурга, носителя на­сильственной европеизации. Это гениальное дело Петра для Карамзина лишь «блестящая ошибка», обреченная на неуда­чу — «человек не одолеет натуры». И здесь Карамзин непос­редственно примыкает к «Путешествию в землю Офирскую» Щербатова.

Вслед за дворянским публицистом Екатерининского цар­ствования Карамзин подвергает критике и Екатерину II, хотя и более сдержанно, имея за собой определенную историчес­кую перспективу. Но основная тема та же: фаворитизм, нару­шивший право дворянства на соучастие во власти. «Нравы более развратились», — полагает Карамзин, как и Щербатов. Поэтому он говорит, что в государственных учреждениях Ека­терины мы видим «более блеска, нежели основательности», а хваля ее достоинства, «невольно вспоминаем ее слабости и краснеем за человечество».

Наконец, перенося этот дворянско-монархический прин­цип на события более отдаленного прошлого, Карамзин в све­те конфликта царя с дворянством рассматривает царствование Ивана Грозного, повторяя Щербатова в своей отрицательной оценке его деятельности.

3. Периодизация истории России. Влияние «Истории государства Российского»

Развивая в общей историко-политической концепции дворянскую концепцию М.М. Щер­батова, Карамзин следует за ним в основ­ном и в конкретном развитии общей исторической схемы своей «Истории государства Российского». В своем «Введе­нии» к «Истории...» Карамзин начал с критики шлецеровской периодизации, предложив взамен свою, более обобщен­ную. Он предлагает разделить историю России на три периода: древний — от Рюрика до Ивана III, средний — до Петра I и новый — послепетровский. Это деление как будто звучит бо­лее современно, как перенесение на нашу историю периоди­зации всеобщей истории. Но эта связь со всемирной истори­ей только кажущаяся. Достаточно вспомнить, что древний период — это период от Рюрика до Ивана III, т.е. так называ­емый удельный период, чтобы понять, что с древним перио­дом всеобщей истории он ничего общего не имеет. Это деле­ние Карамзина — сугубо условное, и идет оно, как все периодизации XVIII в., от истории русского единодержавия. Периодизация Карамзина начинается с Рюрика, т.е. с образо­вания государства, как предлагал и Шлецер. В истории госу­дарства — это, по Карамзину, удельный период, так как раз­деление на уделы началось уже с Рюрика, когда русская земля разделилась между тремя братьями — Рюриком, Синеусом и Трувором; так же раздавались земли и города боярам и кня­зьям «под Ольгом сущим». С Ивана III для Карамзина, как и для других историков XVIII в., начинается история едино­державия в России. Наконец, с Петра начинается новейший период — история «преображенной России».

Новым и несколько неожиданным в этой периодизации яв­ляется определение первого периода, в котором слиты два пе­риода первоначальной схемы, вернее, выпал ее первый пери­од, обозначавшийся как начальный период единодержавия в Киевской Руси. Это была одна из проблем, вызвавших ожив­ленную полемику уже в исторической литературе XVIII в. Щербатов, Шлецер, за ними, уже в XIX в., Эверс давали кар­тину последовательного развития Древней Руси, история ко­торой начинается варварским периодом и лишь в XV в. осу­ществляет их политический идеал в Московском государстве Ивана III. К этой схеме примкнула и указанная характерис­тика Карамзина. Но, примкнув к ней, ученый далеко не остался последовательным в ее проведении. Да, говорит он, мы застаем нашу страну в состоянии младенчества «и не должны его стыдиться», но «отечество наше, слабое, разделенное на малые области... обязано величием своим счастливому введе­нию монархической власти». «Основанная, возвеличенная единовластием», «Русь Владимира и Ярослава «шагнула», так сказать, в один век от колыбели своей до величия». Таким об­разом, Карамзин преодолел основную принципиальную труд­ность, порожденную совмещением двух исторических концеп­ций. Как и у Щербатова, главы отвечают великим княжениям; взятое из «Степенной книги», это деление перешло целиком к Карамзину и впоследствии сохранило значительную устой­чивость в исторической литературе.

Показательнее в своем совпадении с Щербатовым деле­ние по томам. В 1-м томе Карамзин, после краткой характе­ристики источников и беглого очерка древнейшего периода (как и у Щербатова), историю начал с образования государ­ства, т.е. с Рюрика, и закончил расцветом Киевской Руси при Владимире Святославиче — крещением Руси, т.е. тем же кня­жением Владимира, которое составляло грань I и II томов «Истории...» Щербатова.

Разгромом Киева в 1169 г. и перенесением столицы во Вла­димир закончил Карамзин свой 2-й том, этой же датой закон­чил Щербатов 5-ю книгу II тома. Новой столицей обозначает­ся и новый период русской истории. Только промежуточная дата удельного раздробления после Ярослава, хотя и отмечен­ная в тексте 4-й главы II тома, так и осталась затерянной в об­щем рассказе и не введенной в основное деление материала.

Как и Щербатов, даже больше, чем он, подчеркнул Карам­зин роль татар в истории России; это сказалось на дальней­шей периодизации у обоих. Завоевание Батыя — третья опре­деляющая дата русской истории: 1238 г. кончается 3-й том «Истории...» Карамзина и II том у Щербатова. 1362 г. конча­ется 4-й том и великим княжением Дмитрия Донского начи­нается 5-й том «Истории...» Карамзина; княжением Дмитрия Донского начинается и IV том Щербатова.

Схемы отчасти разошлись на Иване III. Щербатов пере­двинул грань к Ивану IV; Ивана IV выделяла «Степенная кни­га», с ним русский князь получил титул царя и утвердил свое международное значение. Карамзин вернулся здесь к схеме Татищева и Ломоносова и, связав восстановление единодер­жавия со свержением татарского ига, отнес его к Ивану III.

Торжественным хвалебным словом Ивану III начинается 6-й том «Истории...» Карамзина. Близкий по времени к «Запис­ке», он уже противопоставляет Ивана III Петру I, восхваляя национальный характер политики первого.

Впрочем, дальше, на Иване IV, схемы Карамзина и Щерба­това опять сошлись: их объединила дворянская симпатия к боярской оппозиции самовластию Ивана Грозного. Основное положение Щербатова — правление Ивана IV было благоде­тельным, пока он слушался боярского совета; его ненормаль­ная жестокость и беспочвенная подозрительность привели к устранению добрых советников и к гибельным для России по­следствиям опричнины. Это положение полностью принято Карамзиным: как и у Щербатова, история царствования Ива­на IV разделена у Карамзина на две половины 1558 г., две час­ти V тома Щербатова превратились у Карамзина даже в два самостоятельных тома (8 и 9); у обоих царствование Федора и конец династии определяют рамки следующего тома. По­следние два тома должны были составить историю Смуты.

Новым является при этом то, что Карамзин не довольству­ется простым воспроизведением схемы, заимствованной у Та­тищева, а ищет объяснения устанавливаемой смены полити­ческих форм, пытается установить те исторические силы, те конкретные условия, которые определяли эти изменения. Но при этом самый характер принятой схемы закрывает путь к решению поставленной задачи. Внутренняя связь берется из самой схемы, характеристика исторического процесса превра­щается в его объяснение, история народа с предельной после­довательностью превращается в историю государства. «Мы хотим обозреть весь путь государства российского от начала до нынешней степени оного» — такова тема русской истории по Карамзину. Отсюда смена политических форм превраща­лась в разрыв внутренней связи между историческими явле­ниями, а самый разрыв заполнялся внешними явлениями и фактами, которые превращались в объяснение явлений.

Так, факт призвания варягов превратился, по сути дела, в идею варяжского происхождения Киевского государства, не­смотря на противоречие этой идеи всему националистическо­му направлению «Истории...» Карамзина.

Таким же образом татарское завоевание превратилось в ис­точник возрождения русского единодержавия, в спасительную силу русской истории. «Нашествие Батыево ниспровергло Россию... Дальнейшее наблюдение открывает и в самом зле причину блага, и в самом разрушении пользу целости». Внут­реннее развитие страны вело ее к политической гибели: «Мог­ло пройти еще сто лет и более в княжеских междоусобиях: чем заключались бы оные? Вероятно, погибелию нашего оте­чества... Москва же обязана своим величием ханам».

Как в вопросах источниковедения, так и в трактовке исто­рических явлений ученый не мог, однако, полностью уйти от новых явлений в исторической науке наступившего века, ска­зывающихся в последовательном обращении от внешней схемы к попыткам раскрытия реальной внутренней связи исторических событий.