ЧАСТЬ I
* * *
Отдав весне положенную мзду,
И алкоголь мешая с непогодой,
Ты заблудился, и нашел звезду,
Обласканную властною породой.
На одеяле, скомканном до дна,
На терпеливой, сдержанной кровати,
Вы подружились, и она была
порой нежна и своенравна кстати.
На твой журнальный черствый бутерброд
и голоса редакторов-софистов
она плевала и кривила рот,
кокетливо играя в декабристку.
Но почему – играя? Нет, тогда
все то, что потаенно, а не мнимо,
гадания, моления, страда -
все было декабризмом без причины.
Единством силы чувства и ума,
полученных в наследство, словно слепок,
как наша суть, как наша жизнь сама
от тех далеких пушкинских кокеток.
Любовь перемахнула шаткий мост
От незнакомки до мечты поэта,
Нашедшего и счастье, и погост,
Вдали от коронованного лета.
Ты наслаждался, видя, как она
бокал подносит к вытянутым губкам,
как сладко и таинственно бледна
грустит в застолье, не внимая шуткам…
ЧАСТЬ II
|
|
* * *
Человечество отзывается на две команды.
На команду «смирно»
И команду «вольно».
Никакие судьи и военкоматы
Никакие звездные войны
Не перегонят тебя, не перебросят
Из команды вольных
В команду смирных.
Я надеюсь.
СЪЕМНЫЕ КВАРТИРЫ
1.
Ты в комнате, поросшей бытием
чужим,
чужой судьбиной пропыленной,
чужим огнем навечно опьяненной…
Что остается?
Купленный объем.
Тебе остался пол и потолок…
Но пол не ты в смятении толок…
И потолок не на тебя снижался…
не оставляя
ни надежд,
ни шансов…
2.
Коридоры судьбы
бесконечны, как в Зимнем дворце.
Открываются и закрываются двери.
Что же нас ожидает
в неминуемом все же конце?
То ли вешняя ласка,
а то ли голодные звери?
Все же надо идти,
Не оглядываясь по сторонам,
Мимо точных служителей
Адских и райских юдолей.
Мы получаем лишь столько,
сколько положено нам,
по небесной отчетности
счастья, прозрения, боли.
3.
Тебе показалось, что кто-то стучится,
В дверь или в душу – понять ты не смог,
Тотчас ты встал и пошел на порог,
Пусто, и только вселенная мчится,
Мчится стремглав и сбивается с ног.
Все-таки это, наверно, не в небе.
Все-таки это, наверно, в душе.
Кто-то притих на твоем рубеже,
И осторожно, в таинственной неге
тихо и нежно стучится: «Уже!»