Одним из первых, вместе с Пушкиным Баратынский пролагает в лирике путь к реализму. Для идейно-эмоционального содержания своих элегий он ищет новые формы словесного выражения. Образцом реалистической конкретности в анализе и описании душевного состояния может служить элегия Баратынского «Признание» (1823), под впечатлением от чтения которой Пушкин писал А. А. Бестужеву 12 января 1824 г.: «Баратынский — прелесть и чудо. Признание — совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий». Тот же путь Баратынский сознательно избрал и в своих поэмах. Он отказывается следовать за автором «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана», предпочитая «идти новою собственною дорогою» (как писал поэт в предисловии к стихотворной повести «Эда», 1826). Отличие своей «финляндской повести» от пушкинских «южных» поэм с их романтикой и экзотикой Баратынский видел в простоте, обыкновенности ее сюжета («хода»), в обилии «мелочных подробностей», в отсутствии «лирического тона». Сам автор объясня-^ ет такой характер произведения своим длительным пребыванием А в Финляндии, запечатлевшим в его воображении «любопытную при-I ] роду» страны и своеобразные нравы ее жителей. Отказываясь от у исключительной личности и необыкновенной судьбы романтического героя, Баратынский рассказывает грустную, но обыкновенную историю простой крестьянской девушки и весьма прозаического героя-соблазнителя. Фоном событий в «Эде», в отличие от пышной природы юга и красочного быта народов Кавказа и Крыма, становятся суровые и однообразные картины севера и незатейливый быт финского крестьянства. В противовес романтической композиции, выделявшей «вершинные» моменты сюжета, поэма Баратынского построена на \постепенном и исчерпывающем раскрытии переживаний Эды, что оыло отмечено Пушкиным в статье «Баратынский» (1830): «...с какою глубиною чувства развита в ней женская любовь». Однако создать подлинно реалистическую стихотворную повесть Баратынскому не удалось. В образе Эды явственно проступили черты традиционной сентиментально-романтической героини. Свойства романтического «злодея» оказались далеко не чужды гусару-соблазнителю. Не удалось Баратынскому избежать и некоторого мелодраматизма в изложении сюжета. «Эда» успеха не имела.
|
|
Баратынский пытается развивать то же направление в своих последующих поэмах: «Бал» (1825—1828) и «Наложница» (1831). Он переносит действие в современность, рисует образы светских людей. Но создать типический образ, подобный Онегину или Татьяне, Баратынский не смог. Нина Воронская и Арсений («Бал»), Елецкий («Наложница») наделены чертами романтической исключительности и противопоставлены «толпе». «Сильные» страсти героев лишают их духовный облик реалистической достоверности. Сохраняется и мелодраматизм в развитии сюжета.