Греко-персидские войны. (Плутарх, Сравнительные жизнеописания, Фемистокл, 1V, IХ-Х)

(Плутарх, Сравнительные жизнеописания,
Фемистокл, 1V, IХ-Х)

Плутарх (ок. 46 – ок. 120 гг. до н.э.) – греческий писатель родом из г. Херонеи (Беотия). Закончив образование в Афинах, был жрецом Аполлона Пифийского в Дельфах. Много путешествовал, общался со многими выдающимися людьми, в том числе, с римским императором Траяном, и проводил свой досуг в изысканном круге лучших умов той эпохи. Предположительно конец жизни Плутарх провел в родной Херонеи, где сочетал публичные лекции и выступления на различные, главным образом, морально-философские темы, с интенсивными литературными занятиями. Из огромного писательского наследия ученого (около 250 трудов) сохранилась примерно треть. Этические и морализирующие сочинения объединены в сборник под названиям “Moralia”. В него вошло множество трактатов на самые разнообразные сюжеты: “Наставления супругам”, “О воспитании детей”, “Наставления о государственных делах”, “О музыке”, “О суеверии”, “О доблестных деяниях женщин” и т.д. Но самым известным сочинением Плутарха, принесшим ему мировую славу, были его “Сравнительные жизнеописания” – параллельные биографии выдающихся греков и римлян. Объединяя своих героев в пары, греческий историк следовал принципу сходства в их нравах или судьбе: например, Тесей и Ромул, Кориолан и Алкивиад, Александр Македонский и Цезарь, Демосфен и Цицерон и т.д., – всего 23 пары биографий и четыре непарных (персидского царя Артаксеркса, стратега Ахейского союза Арата, римских императоров Гальбы и Отона). Плутарх в первую очередь биограф, а потом уже историк: его интересуют характер, индивидуальные качества героев и перипетии их судьбы и иногда он отклоняется от исторической точности ради литературного эффекта. Тем не менее, “Сравнительные жизнеописания” содержат множество драгоценных сведений по истории античных Греции и Рима и до сих пор являются излюбнейшим и увлекательнейшим чтением для всех, кто неравнодушен к Истории.

IV. Так как у афинян был обычай делить между собой доходы от серебряных копей на Лаврии, Фемистокл прежде всего решился выступить один в народном собрании с предложением прекратить такой дележ, а на эти деньги построить триеры для войны с Эгиной. Эта война в Элладе была тогда в полном разгаре: Эгина благодаря своему сильному флоту властвовала над морем. Тем легче было Фемистоклу уговорить сограждан, не стращая их ни Дарием, ни персами (они были далеко, и не было вполне твердого основания бояться их нашествия); но он как раз вовремя использовал соперничество и гнев граждан против Эгины для подготовки к войне с Персией: на эти деньги было построено сто триер, которые и сражались с Ксерксом. Затем понемногу он начал увлекать граждан к морю, указывая им, что на суше они не в состоянии померяться силами даже с соседями, а при помощи сильного флота могут не только отразить варваров, но и властвовать над Элладой. Так, по выражению Платона, он сделал их из стойких гоплитов матросами и моряками. Этим он дал повод к упреку, что, дескать, Фемистокл отнял у сограждан копье и щит и унизил афинский народ до гребной скамейки и весла. Эту меру он провел, по свидетельству Стесимброта, одержав победу над Мильтиадом, который был против этого. Повредил ли он этим строгости и чистоте государственного строя или нет, это скорее вопрос философский; но что спасение эллинов тогда зависело от моря и что те триеры восстановили Афины, это помимо других доказательств засвидетельствовал и сам Ксеркс. Хотя сухопутные войска его оставались еще невредимы, он бежал после гибели флота, признав свое поражение, и оставил Мардония, как мне кажется, не столько для порабощения эллинов, сколько для того, чтобы помешать им преследовать его…

IХ. Когда узнали от гонцов, принесших в Артемисий известие о событиях при Фермопилах, о том, что Леонид пал, а Ксеркс овладел сухопутными проходами, флот начал отступать к внутренним областям Эллады, причем афинян за их храбрость поставили позади всех, и они гордились своими подвигами.

Плывя вдоль берегов, Фемистокл повсюду, где неприятель необходимо должен был приставать, спасаясь от бури, делал заметными буквами надписи на камнях, которые случайно находил или сам ставил около корабельных стоянок и источников. В этих надписях он обращался к ионянам[28] с воззванием, если можно, перейти к афинянам, своим отцам, борющимся за их свободу; а если нельзя, то по крайней мере вредить варварскому войску во время битвы и приводить его в расстройство. Он надеялся этими надписями или склонить ионян к измене, или смутить варваров, заставив их относиться с большей подозрительностью к ионянам.

Между тем Ксеркс через Дориду вторгся в Фокиду и жег фокейские города. Эллины не пришли к ним на помощь, несмотря на просьбы афинян идти в Беотию навстречу врагу для защиты Аттики, подобно тому как они сами пошли им на помощь по морю к Артемисию. Никто не слушал их: все думали только о Пелопоннесе, хотели сосредоточить все силы за Истмом и строили стену поперек Истма от моря до моря. Афиняне негодовали на такое предательство и, оставшись в одиночестве, впали в отчаяние и печаль. Сражаться с таким бесчисленным войском они и не думали; при тогдашних обстоятельствах было необходимо одно – оставить город и крепко держаться кораблей; но народ об этом и слышать не хотел; говорили, что им не нужна победа и что для них спасение не спасение, если придется бросить храмы богов и могилы отцов.

Х. Фемистокл, не зная, как склонить на свою сторону народ человеческими рассуждениями, прибег к помощи божественных знамений и оракулов…

В другой раз он воспользовался оракулом с демагогической целью; он сказал, что под «деревянной стеной» разумеется не что иное, как корабли; поэтому и Саламин бог называет божественным, а не ужасным или злополучным, поскольку он даст название великому, счастливому для эллинов событию. Когда его мнение было принято, он предложил принять постановление о том, чтобы город вверить покровительству Афины, “владычицы Афин”, чтобы все способные носить оружие сели на триеры, чтобы детей, женщин и рабов каждый спасал, как может.

(Перевод С. И. Соболевского)

(Постановление афинского Народного Собрания 480 г. до н. э.
о мерах в связи с нашествием персов)

Надпись, начертанная на мраморной плите, была обнаружена в 1959 г, в греческом селении Дамале на территории древней Трезены. Она датируется первой половиной III в. до н.э. и является, по-видимому, трезенской копией более ранней афинской надписи.

Боги!

Постановили совет и народ.

Предложение внес Фемистокл, сын Неокла, из дема Фреаррии. Город вверить Афине, покровительнице Афин, и всем другим богам, дабы они охраняли и защищали от варвара страну. Сами же афиняне и ксены, живущие в Афинах, пусть перевезут детей и женщин в Трезену … А стариков и имущество пусть перевезут на Саламин.

Казначеи и жрицы пусть остаются на Акрополе, охраняя имущество богов.

Все остальные афиняне и ксены[29], достигшие совершеннолетия, пусть взойдут на снаряженные двести кораблей и сражаются против варвара за свободу свою и других эллинов вместе с лакедемонянами, коринфянами, эгинетами и другими (эллинами), которые пожелают разделить общую опасность.

Пусть стратеги назначат двести триерархов, по одному на каждый корабль, начиная с завтрашнего дня, из людей, владеющих в Афинах недвижимым имуществом, у которых имеются законные дети, в возрасте не старше пятидесяти лет. По жребию распределить между ними корабли. Пусть назначат на каждый корабль по десять эпибатов в возрасте от двадцати до тридцати лет и по четыре лучника. Одновременно с распределением триерархов разделить и экипажи по кораблям. Пусть стратеги запишут на побеленные таблички и остальных, беря афинян из списков лексиарха[30], а ксенов – из тех, кто внесен в списки у полемарха. Разделив на двести отрядов, записать по сто человек и каждому отряду приписать название триеры, имя триерарха и членов экипажа, чтобы каждый отряд знал, на какую триеру взойдет. Когда же будут разделены все отряды и распределены по триерам, пусть совет и стратеги заполнят все двести кораблей, принеся умилостивительную жертву Зевсу Всемогущему, Афине, Нике и Посейдону Хранителю. Когда корабли будут заполнены, пусть сто из них помогают (сражающимся) у Артемисия Эвбейского, а сто кораблей пусть стоят якорем у Саламина и остальной Аттики и охраняют страну[31].

Для того чтобы все афиняне были единодушны в борьбе с варваром, пусть те, которые были изгнаны на десять лет[32], вернутся на Саламин и ждут там, пока народ не примет относительно них решения. Что же касается … (текст обрывается).

(Перевод Л. М. Глускиной. Хрестоматия по истории Древней Греции.
С. 191 – 192.)

(Симонид Кеосский, Фермопильские надписи)

Симонид Кеосский – греческий поэт с о-ва Кеос. Как и многие другие поэты (Анакреонт, Пиндар, Бакхилид) жил при дворах различных тиранов, покровительствовавших поэзии. Ко времени персидских войн оказался в Афинах, затем переехал в Сиракузы к сицилийскому тирану Гиерону, где и умер. Симонид писал эпиникии (песни в честь победителей состязаний), гипорхемы (песни, сопровождавшие пляску), сколии и эпиграммы. Особенно славились его траурные песни – “плачи” (френы); у греков даже вошло в поговорку выражение “Симонидовы слезы”.

Некогда против трехсот мириад здесь сражались четыре
Тысячи ратных мужей Пелопоннесской земли.

Славных покрыла земля – тех, которые вместе с тобою
Умерли здесь, Леонид, мощный Лаконики царь!
Множество стрел и коней быстроногих стремительный натиск
В этом сраженье пришлось выдержать им от мидян[33].

Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

(Эсхил о битве при Саламине, Персы, 338 – 432)

Эсхил – (525 – 427 гг. до н.э.) – первый греческий трагик, от которого дошло целиком несколько драм, родился в знатной и состоятельной семье из Элевсина (Аттика). С 499 г. он начинает ставить свои пьесы на афинской сцене, где за годы творческой жизни он одержал 13 побед в театральном агоне. Эсхил также подолгу жил и ставил трагедии в Сиракузах (Сицилия) при дворе царя Гиерона I. Поэт в качестве гоплита (тяжеловооруженного пехотинца) принимал участие во всех крупных сражениях, которые вели Афины в годы тяжелых греко-персидских войн: в Марафонской битве (490 г.), Саламинском морском сражении (480 г.) и в битве при Платеях (479 г.). Сам драматург так высоко ценил разделенную с поколением “марафонских бойцов” славу побед, что в сочиненной незадолго до смерти собственной эпитафии отметил только это, умолчав о своей поэтической деятельности. Из 90 пьес, принадлежащих Эсхилу, сохранилось 79 названий и около 400 отдельных фрагментов; 7 трагедий дошли до нас целиком. Шесть из них построены на мифах: о богоборце Прометее, бросившем вызов самому Зевсу, повествует “Прикованный Прометей”; “Просительницы” (или “Молящие”) – уцелевшая пьеса из трилогии о данаидах (дочерях Даная). Из фиванского цикла (“Лай”, “Эдип”, “Семеро против Фив”) сохранилась только последняя трагедия, изображающая поход семерых вождей, осадивших Фивы, чтобы вернуть на престол сына Эдипа Полиника, изгнанного своим братом Этеоклом. Единственная дошедшая до нас полностью трилогия Эсхила – знаменитая “Орестея”: в “Агамемноне” рассказывается о злодейском умерщвлении микенского царя его супругой Клитемнестрой и ее возлюбленным Эгисфом, в “Хоэфорах” (“Жертва при гробе”) – о мести за это злодеяние, осуществленной детьми Агамемнона – Электрой и Орестом, в “Эвменидах” – о преследовании Ореста, который убил мать и ее сообщника, страшными богинями мщения Эриниями и об оправдании его афинским судом Ареопага. В последней драме трилогии Эсхил, по сути дела, прославляет свой родной полис – Афины, где сами боги ищут решения сложнейших вопросов в суде, состоящем из лучших афинских граждан: в Ареопаге поэт, как и многие другие из поколения “марафонских бойцов”, видел оплот законности и порядка.

“Персы” Эсхила – единственная из сохранившихся греческих трагедий, содержание которой взято из современной истории. Это глубоко патриотическое сочинение, повествующее о Саламинском сражении. Главную причину победы маленького и доблестного греческого народа над могучим персидским воинством “царя царей” поэт усматривал в Свободе, присущей эллинам в отличие от других народов, покорных деспотизму своих владык, отсюда – то чувство превосходства свободного греческого народа над варварами, которым проникнута вся пьеса.

Описание сражения ведется от лица вестника, отправленного в Персию, к матери царя Ксеркса Атоссе:

Вестник

Числом судов перс явно превосходствовал:
Всего лишь триста было их у эллинов;
К тому отборных, сверх трехсот, десяток был.
А Ксеркс-владыка, – знаю достоверно то, –
Водительствуя в битве, заурядных вел
Судов военных тысячу; да двести семь
Имел отборных, скорости неслыханной.
Таков подсчет. Не скажешь: враг сильнее был.

Атосса

Так некий демон войско погубил, весы
Судьбины нагнетая в пользу эллинов?
…Как вспыхнула, поведай, схватка на море?
Кто начал битву? Эллины ль, иль сын мой, Ксеркс,
Числом надмившись силы многовесельной?

Вестник

Дух-мститель, о царица, злой ли бог иной,
Явясь невесть откуда, был всему виной.
Приходит эллин[34] некий из афинских войск
И держит ко владыке таковую речь:
Решили, будто б, эллины стоянку снять
И под покровом ночи, на суда вскочив,
Спасаться бегством тайным; а как вырвутся
В простор открытый, – кто куда рассеяться.
А царь, как то услышал, не поняв ни ков
Врага, ни козней от богов завистливых,
Вождям плавучей силы разослал приказ:
Лишь светодавец-Солнце истощит колчан
Палящих стрел и внидет в храм эфирный мрак,
Суда сплошной заставой строить в три ряда,
Стеречь дозором выходы в простор зыбей,
Другим Аянтов остров оцепить кольцом;
Хотя бы часть морского стана вражьего
Лазейкой усколъзнула от погибели, –
Снять с плеч грозился голову начальникам.
Такой приказ он отдал в исступлении…
Когда же солнца свет угас и сумраком
Покрылись воды, каждый властелин весла,
Оружия ль владелец, на корабль взошел;
И, строй за строем, длинных кораблей во мгле
Равняется громада: каждый свой черед
И место знает. Так всю ночь начальники
В порядке уставляли мореходный стан.
Уж свет забрезжил, а из стана эллинов
Никто не умышляет проскользнуть тайком,
Но вот и белоконный день сиянием
Залил всю землю. Первый звук, донесшийся
До нас, был громкий эллинов молящихся
Пеан согласный; вторили отзывами
утесы островные кликам воинским,
Тут страх напал на варваров, обманутых
В своей надежде. Явно, не пред бегством враг
Воспел, с победной силой, гимн торжественный;
Он в бой стремится пламенный, сомненья нет;
Отвагу распаляет трубной меди рев.
И вдруг, по знаку, дружно в лад ударили
По зыбкой соли плещущими веслами,
И вскоре можно было разглядеть суда.
В порядке стройном правое вело крыло[35]
Ватагу остальную. Речи эллинской
Отвсюду раздавались восклицания:
“Вперед, о чада эллинов! За все – сей бой!
Освобождайте родину, детей и жен,
Богов родных престолы, гробы пращуров!
О всем заветном это состязание!”
В ответ им наших гордый говор слышится,
Как рокот моря; миг один – и вспыхнет брань…
Внезапно ударяет о корабль корабль,
В бок медным носом врезавшись. И первый был,
Что дело зачал, — эллинский: он вдребезги
Корму у финикийца[36] раздробил и знак
К резне всеобщей подал. Наше множество
Вначале стойко держится. Но сперта мощь
Проливом узким: нет простора действию;
Своих же давят; весла переломаны
Чудовищ медногрудых тяжким натиском.
А эллины, умыслив хитроумный ход,
Нас полукружьем сжали. Опрокинуты,
Суда тонули; море сплошь покрылося
Плывущей плотью, дерева обломками;
Как пены накипь, трупы окаймили брег.
Гребут, в нестройном бегстве, из последних сил,
Персидских войск остатки уцелелые:
Тунцов так острогою рыболовы бьют,
Как их частями корабельных остовов,
Стволами мачт и весел побивает враг.
Стон по морю и дикий разносился крик,
Доколе черным оком Ночь не глянула,
Утрат же наших, если б десять дней подряд,
Царица, говорил я, не исчислить мне.
Но знай наверно: никогда в единый день
Не гибло смертных такового множества.