Модель себя. Поведение обезьян и этика человека

Марков делает очень интересное открытие, он говорит о «модели себя», которую создаем мы люди. В связи с этим возникают вопросы. Первый, есть ли такая модель у обезьян? Второй, с кого берут пример для создания модели себя люди или каждый создает собственную произвольную модель? Ответы приводят к интересным выводам. Если обезьяны способны создавать модель себя, тогда они обладают сознанием и не отличаются от людей. Но даже господин Марков, наверное, не рискнет называть обезьян людьми, однако это не мешает ему называть людей обезьянами, в чем отсутствует элементарная логика.

Не менее интересен и ответ на второй вопрос, с кого же берут образец для подражания при создании модели себя люди? Неужели с обезьян? Не хотелось бы общаться с подобными людьми, хотя в нашем обществе этот тип уже широко распространился. Если точка зрения на то, что исходным образцом для «модели себя» была шимпанзе или орангутанг победит во всемирном масштабе, что будет с человечеством? На каком основании в отношениях людей станут господствовать взаимопонимание, любовь, сочувствие, великодушие, как считает Марков. Неужели всему этому людей научат обезьяны? Сам же Марков пишет: «Иногда самке даже удается спровоцировать очарованного ею самца на убийство детей конкурентки. Да, нравы у наших ближайших родственников – не лучший образец для подражания». [23] Если автор признается в том, что обезьяна не «лучший образец для подражания», тогда зачем нас убеждать, что мы обезьяны и должны походить на них?

Выдающийся русский поэт Владимир Владимирович Маяковский, в своей поэме «Хорошо!» (1927) написал: «Юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого, скажу, не задумываясь — делай ее с товарища Дзержинского». Обратим внимание, что поэт, названный в Советской России пролетарским, предлагает молодому человеку идеал для подражания или «модель себя» образцом которой выступает «железный Феликс», «рыцарь революции», как его звали в то время. В каком положении оказывается современный педагог, которого новейшая система образования убеждают, что он и его воспитанники являются обезьянами, и у них отсутствует, какая бы то ни было духовность? Утверждения А. Маркова, что человек это культурная обезьяна весьма зыбки, так как культура такого субъекта вытекает из инстинктов, а не духовных побуждений. Молодой человек, убежденный, что он умная обезьяна, только слегка облагороженная культурой, начинает вести себя соответствующим образом. Результаты можно видеть вокруг.

Сторонники биологической идентичности человека и обезьяны словно загипнотизированы гомогенным строением их внутренних органов и не видят или не хотят видеть глубочайших различий между ними, позволившим человеку вырваться из животного царства. У человека совершенно другое функциональное назначение конечностей, голосового аппарата и остальных органов. Человек представляет себой совершенно другое существо, чем любое животное, в том числе и человекообразная обезьяна. Ему доступно то, с чем не сможет справиться ни одна обезьяна. Мы можем привести множество сфер деятельности, в которых разрыв между человеком и обезьяной настолько очевиден, что о разговор нем выглядит верхом банальности. Обезьян учили играть на музыкальных инструментах, писать картины и в этих занятиях по уверению учителей они добивались успехов. Впрочем, признание творческих успехов обезьян это дело вкуса. Но представить обезьяну на балетной сцене, исполняющей партию в классическом балетном спектакле, весьма затруднительно. Обезьяна иная, чем человек. Она может прыгать и кувыркаться, кривляться, лазать по декорациям, но строение ее конечностей иное. Она не сможет танцевать, потому что ее нижние конечности не рассчитаны на подобные движения, ее позвоночник не позволит распрямить спину. Если физиологическое строение обезьяны и человека настолько различно, то как можно их приравнивать в психологическом, а тем более этическом и духовном содержании.

Письменная история человечества, которая составляет всего лишь чуть более пяти тысяч лет, свидетельствует, что в течение всего этого периода шло интенсивнейшее развитие духовности людей, как особой сферы человеческого сознания и культуры, которая часто развивалась в сторону подавления животных инстинктов. Не случайно З. Фрейд считал культуру репрессивным механизмом, а Руссо и Ницше требовали ее уничтожения. Один из фашистских вождей говорил: «При слове культура я хватаюсь за пистолет».

Еще Платон призывал воспитывать молодежь на лучших образцах человеческого поведения и культуры. Сторонники обезьяней составляющей человека повели наступление на культуру с другого конца, утверждая превосходство инстинктов над духом. Они или не задумываются или не понимают последствий своего надругательства над культурой и воспитанием молодежи.

Если понимать гуманистическую этику как науку, изучающую мораль и нравственность людей, с позиций любви к ним, то найти ее в общественных науках, рассматривающих человека, как умную обезьяну можно лишь при очень большом желании. Гуманистическая этика сохранила свое содержание только в христианском учении о любви к людям.

6. Ш. Летурно о происхождении нравственности¹.

В начале ХХ века французский социолог и этнограф, профессор антропологической школы в Париже, Президент Парижского антропологического общества, доктор медицины - Шарль Летурно (1831-1902) опубликовал книгу «Прогресс нравственности», в которой провёл исследование развития нравственности в разные периоды истории человечества.

В понимании природы Летурно – материалист. Он опровергал религиозные теории происхождения этики и был убежденным эволюционистом, но в то же время видел корни эволюции этики не в царстве животных, а обществе людей. Он считал, что лучшим проводником в мире развития эволюции этики является этнография, на которой и должна быть построена социология. При помощи этнографии, по его мнению, можно изобразить последовательный и непрерывный рост человеческой культуры гораздо точнее, чем при помощи обычного исторического метода исследования биологии.

Современные исследователи обвиняют Летурно в том, что он не заботился о тщательной поверке сведений, лежащих в основании его заключений, поэтому дает очень мало ценного для объяснения причин и факторов социальной эволюции человечества и является не более как популяризатором современных ему социологических гипотез. Однако на такие обвинения имеется другой ответ. Выводы Шарля Летурно полностью отвергают гипотезы животного происхождения нравственности и этики, поэтому их опровергают с помощью традиционного обвинения в научной некомпетентности, хотя у него был просто принципиально иной подход. Современники Летурно, несомненно, ценили его работы. Влияние Летурно прослеживается в трудах многих мыслителей того времени - Фридриха Энгельса ("Происхождении семьи, частной собственности и государства"), Льва Толстого и других.

В России книга Летурно была опубликована в 1910 году. Исследуя прогресс нравственности, Ш. Летурно не ссылается на находки ископаемых останков, которым насчитываются миллионы лет и по которым современные исследователи строят свои гипотезы о моделях поведения наших древнейших предков. Свои заключения Летурно строит на свидетельствах историков, начиная с Геродота, путешественников времен Великих географических открытий и данных, полученных его современниками, учеными - антропологами. Сделанные им выводы полностью расходятся с современными биологическими теориями происхождения этики. Будучи материалистом Летурно не показывает влияния религии на развитие нравственности, зато очень убедительно связывает его с общим подъемом культуры. Таким образом временной отрезок, исследованный им составляет чуть больше двух тысяч лет, но за это время этические представления людей делают громадный скачек, чего не скажешь о миллионах лет развития обезьян.

На основании использования огромного количества исторических и этнографических сведений Ш. Летурно делает свою классификацию стадий нравственной эволюции, которым дает названия, выражающие их общий характер: 1. Животная нравственность (первобытное общество); 2. Нравственность дикарей (начало рабовладельческого строя); 3. Нравственность варваров (развитые рабовладельческие государства Древнего Востока, античности и феодальная Европа); 4. Промышленная или меркантильная мораль (современный автору период XIX столетия). Репринтное издание этой книги вышло в России в 2007 году тиражом 400 экземпляров. Эта книга является библиографической редкостью, потому что выводы, которые вытекают из приведенных Летурно фактов, начисто опровергают любые спекуляции на тему естественного происхождения нравственности, по причине того, что книга противоречит либеральным теориям происхождения нравственности, ее замалчивают. Приведенное Летурно описание нравов, которые царили среди первобытных людей, потрясает и вызывает вопрос, почему современные ученые их замалчивают? Ответ, предположительно, может быть таким: современная узкая специализация науки не позволяет биологам знать о работах антропологов, а, может быть, ученые не обращают на эти факты внимания, потому что они противоречат их теориям.

Первую стадию нравственного состояния у людей Летурно назвал «Животная нравственность». Говоря о начале нравственных представлений у людей, Летурно считает, что они копировали свое поведение с животных. Он пишет: «В настоящее время не отвергают, что общества дикарей, варваров и даже цивилизованных народов всех племен и наций исходным моментом своим имели людоедство». [24. 55] Многие современные ученые отводят антропофагии ритуальную роль, считая ее пережитком религиозного культа, но Летурно считает, что первобытный человек смотрел на своего собрата как на животное, которое можно употреблять в пищу.

«Так у дикарей элементарная нравственность, какова бы она ни была, обязательна только по отношению к соплеменникам, а в сношениях с чужеземцами дозволительно всякое насилие». [24. 60]

«Человек для человека волк». С некоторыми ограничениями формула эта может быть действительно приложена к первобытным людям.

Они (первобытные люди ) очень мало заботятся о товарищах и нередко поедают без малейшего угрызения совести своих жен и детей. Всё умственное достояние этих, не тронутых ещё культурой, существ не подымается выше, хотя бы и сознательного, но всё же рефлективного действия».[24. 66-67]

«В самом начале человек для человека является таким же животным, как и всякое другое».[24. 68]

«В Австралии питают особое пристрастие к человеческому мясу. Особенно ценится женское мясо; поэтому женщины там редко достигают старости». [24. 69]

«Несомненно, что у первобытных людей презрение к человеческой жизни безгранично. Внутри орды или племени беспрекословно царит право сильного. Никакая общественная защита не охраняет слабых; убийство считается частным делом. Каждый защищает себя сам, как может, и мстит по собственному усмотрению».

«Но такие нравы не составляют специального свойства какого-либо народа или племени. Они встречаются во всех обществах, не далеко ушедших от животного состояния». [24. 85]

«Первобытная война нередко походит на охоту, в которой роль дичи выпадает на долю человека. …Убивают врага не только с тем, чтобы его съесть, но даже ради одного только смертоубийства, причём не довольствуются истреблением вооруженного неприятеля, но умерщвляют также и женщин, и детей; первобытные войны – настоящие войны всеобщего истребления». [24. 86]

Добавим сюда собственные замечания. В Библии находятся подтверждения сказанному. После взятия Иерихона предводитель еврейского войска Иисус Навин приказывает уничтожить не только всех жителей: мужчин и женщин, стариков и детей, но «и волов, и овец, и ослов, всё истребили мечом» [25]

А вот как Л.Н. Гумилев пишет об объединении Китая: «В IV веке до н.э. Китай объединился. Объединение это было весьма мало приятно китайцам. Но оно шло в течение четырехсот лет. Маленькие княжества воевали друг с другом и укрупнялись. Причем укрупнение шло (следующим) способом – если один князь брал город другого, то там убивали всё население, включая женщин и грудных детей. …Пленных китайцы не брали. У них не было понятия плена вообще». [26]

Летурно пишет, что ощущение своего родства с животными делало людей и в этическом плане похожими на них. Как кошка играет с мышью так и первобытные люди наслаждались мучениями своих жертв: «Но краснокожие не ограничиваются простым умерщвлением своих врагов на поле брани, - они находят особое наслаждение сжигать их на медленном огне, предварительно привязав к столбу. Это событие составляет настоящий праздник для всего населения. Все, мужчины, женщины и дети, изощряют свое искусство всячески стараются причинить побольше страданий жертве, придумывая новые и новые пытки. Взятому в плен наносят удары ножом, вырывают у него ногти, прижигают его пылающими угольями и т.п.». [24. 88]

«В диких странах каждый человек постоянно бывает наготове: или ему приходится убивать неприятеля, или его убивают. Такая жизнь хищного зверя не может конечно способствовать развитию гуманных чувств; вот почему даже в мелких племенных группах нравы ужасны: здесь нет пощады для лишних ртов. На этой ступени нравственной эволюции участь старцев, больных и вообще немощных почти повсюду представляется крайне трагичной. В Новой Каледонии всякого, кто в течение трех дней не принимал пищи, относят и покидают в уединённом месте». [24. 93] Это значит, что всех заболевших там, просто выбрасывают из поселения.

Сегодня общепризнано, что степень цивилизованности общества определяется отношением к старикам и детям. Летурно приводит примеры показывающие подобные отношения в первобытном обществе: «Вити. Для того чтобы старик не предстал в загробном мире слишком дряхлым его сыновья вместе с родственниками определяли дату погребального пиршества и похорон. «Наконец старика торжественно вели к могиле, на краю которой сыновья после нежного прощания, заботливо удушали его собственными руками». [24. 94]

«Баттасы, живущие на Суматре …не только убивали своих престарелых родителей, но и съедали их, выбирая, как люди предусмотрительные, для своих пиршеств времена, когда урожай лимонов был особенно обилен, а соль можно было купить по дешевой цене». [24. 95]

«По словам Платона, у одного из сардских племен существовал обычай убивать стариков палочными ударами (при этом их заставляли смеяться, вспомним «сардонический смех»). В Бактрии говорит Страбон, держали собак, так называемых «погребальщиков», на обязанности которых лежало пожирать старцев и больных». [24. 96-97]

«Детоубийство, разумеется, встречается чаще всего и в наиболее оголённом виде среди самых низших, наименее умственно развитых и наиболее беспомощных человеческих племён. В Тасмании и Меланезии детоубийство практиковалось чаще всего все-таки, как простая мера предосторожности. Юные австралиянки, говорит Эйр, часто убивали своих трех или четырёх первых детей, чтобы избавиться таким образом от тяжелой и скучной обязанности носить их на спине в своих скитаниях за вечно кочующими мужьями». [24. 99-100]

Не менее впечатляющими выглядят описанные Летурно обычаи половой нравственности. «В Австралии еле сложившиеся мальчики и девочки, начиная с 10 лет, сближаются совершенно свободно. Существуют даже особые празднества, во время которых, то, что мы назвали бы развратом молодёжи, получает санкцию и проявляется в самой разнузданной форме. Дело в том, что самому факту половой связи здесь не придаётся никакого дурного значения. Свобода в этом отношении так велика, что нередко родители совокупляются с детьми, а девушки с наступлением ночи обязаны разыскивать гостей, гостеприимно принятых племенем, и делить с ними ложе и т.п.». [24. 113]

«Эти любопытные нравы сложились, очевидно, помимо всякого умышленного подражания животным; но в сущности это – животные нравы, сохранившиеся от того ещё времени, когда предки наши, совершенно подобно другим животным бродили по лесам». [24. 114-115] Как видим, описанное Ш. Летурно влияние животных нравов на людей, не делало их более нравственными, как об этом говорят некоторые современные ученые.

Особенно тяжело отражалось следование животным нравам на положении женщины: «На всем земном шаре и у всех первобытных народов, положение женщины почти повсюду одинаково: без всяких преувеличений можно утверждать, что женщина была первым домашним животным человека» …Вовсе не какая-нибудь нежность, а грубый эгоизм первобытного человека, и при этом совершенно бессознательно, послужил причиной чувства стыдливости и половой нравственности. Первые семена этих возвышенных чувств были посеяны в тот момент, когда мужчины, освободившись несколько от первоначального всеобщего полового смешения, стали смотреть на женщин, как на личную собственность.

Что касается любви, как страсти, то она представляет продукт высшей культуры. По единогласному свидетельству путешественников, такая любовь не встречается среди низших рас. Вьючное животное, орудие наслаждения, а иногда пища про запас – вот три существеннейшие роли, выпадающие на долю женщины в первобытных странах». [24. 124]

Очень своеобразно толкует Летурно и причины появления собственности: «Самый первоначальный вид собственности составляла, несомненно, женщина, похищенная или купленная одним или многими мужчинами. Пока девушка не имела своего хозяина, она пользовалась полной свободой: первобытный человек ведь не заботился об утончённости нравов. Картина совершенно изменялась, как только она, побежденная или проданная, превращалась в домашнее животное, в вещь на которую были приобретены все права. С этого момента измена женщины, неразрешённая мужем, наказывалась с большей или меньшей строгостью, а на её соучастника смотрели, как на виновного в очень позорном поступке». «Тот, кто отнимает у меня жену, совершает дурной поступок, говорил бушмен, я же поступаю хорошо, когда похищаю жену у другого». [24. 127]

«По-видимому, в самом начале повсюду господствовала общность имущества, подобно тому, как и женщина первоначально составляла общее достояние всех мужчин». [24. 128]

За животной нравственностью по мысли Летурно следовала «дикарская нравственность». «Между животным состоянием, дикостью, варварством и промышленной или меркантильной цивилизацией не существует глубоких рвов. Всякая стадия тесно связана с предыдущей, она зарождается в ней и носит в себе, в свою очередь, зародыши последующей». [24. 147]

Летурно на этой стадии нравственности отмечает одно существенное отличие от предыдущей: «При этом каннибализм облекается в религиозную или юридическую форму, но чаще в первую, чем в последнюю».

«Суматрские баттаки, народ культурный, земледельческий, имеющий законы, правительство, литературу и даже письменность в зачаточном состоянии, практиковали однако, всего лишь немного лет тому назад, юридическое людоедство. Быть съеденным на законном основании народом составляло здесь обычное наказание за ночное воровство, прелюбодеяние, предательское нападение на город, деревню или даже частное лицо. Приговоренного привязывали к трём столбам, причем руки и ноги его распростирали наподобие Андреевского креста. По данному сигналу все присутствующие набрасывались на предаваемого казни и растерзывали его на куски, пуская в ход топоры, ножи, а иногда просто разрывая его ногтями и зубами. Оторванные таким образом куски немедленно съедались в сыром и окровавленном виде, причём их предварительно погружали в жидкость, содержавшую в себе, как главные составные части, лимонный сок и соль». [24. 148]

«Точно также и древние мексиканцы, ещё более цивилизованные, чем суматрские баттаки, предавались с каким-то диким благочестием священному каннибализму, несмотря на то, что во всех других отношениях они стояли уже значительно выше животной стадии нравственного развития». [24. 149]

Летурно дает совершенно своеобразную трактовку появлению рабства: «Рабство при своём возникновении быть может не свидетельствует о большом развитии гуманности, но оно во всяком случае указывает на прогресс в развитии ума... В самом начале, по-видимому, взятого в плен врага щадили не надолго, исключительно в видах сохранения его для предстоящих пиршеств; но впоследствии, когда приходилось совершать тяжелые работы, в особенности, когда возникло земледелие, пленного мало по малу превратили в настоящее домашнее животное, а вместе с тем и атрофировалась привычка пожирать его. Таким образом, пленников перестали поедать, но сохранили все без исключения права на них, или, вернее, против них, в особенности же право продавать, жестоко обращаться, мучить и в случае надобности карать смертью». [24. 150]

По мысли Летурно появление рабовладельческого строя, при котором один человек превращал другого не просто в своего слугу, а делал из него «говорящее орудие» было обусловлено всеобщим состоянием нравственности. «У первобытных народов, находящихся на дикарской стадии нравственного развития, презрение к человеческой жизни, грубость половой морали, детоубийства и вообще всяческие злоупотребления силы встречаются очень часто». [24. 180]

«Положение женщины всё ещё продолжает быть ужасным. С ней обращаются дурно, её убивают безразлично, дает ли она для этого какой-либо повод, или нет. Измена жены наказывается очень строго, а между тем за мужем признаётся право уступать свою жену на время и даже отдавать её в наём. Ребёнок опять-таки составляет полную собственность отца: право отца семейства безгранично. Среди одного кафрского племени существовало обыкновение употреблять детей в виде приманки в западнях, устраиваемых для поимки львов.

С другой стороны, господствует ещё вообще крайняя свобода нравов. На Мадагаскаре во время празднеств в честь дочери Радамы улицы столицы постоянно превращались в одно сплошное место всеобщего разврата». [24. 181]

«Так называемые врожденные понятия истины, добра, и справедливости блещут своим отсутствием в человеческих обществах, находящихся на дикарской стадии развития. На языке Тонгайцев, как и на языках всех вообще малоразвитых народов, не было даже слов для выражения понятий: «добродетель, справедливость, гуманность, порок, несправедливость, жестокость». [24. 181] Итак, делает один из своих выводов Летурно, человеку близкому по своему нравственному облику к животным не ведомы основные нравственные понятия.

Летурно показывает истоки происхождения деспотичной власти отца, характерной для патриархальной семьи. Такая власть не является изобретением христианства, как часто любят говорить прямо или намекать многие социологи. «В Риме применялось со всею суровостью и на вполне законном основании первобытное право отца семейства. Все домочадцы, включая сюда жену, детей и рабов, обязаны были подчиняться воле своего господина. «До Александра Севера, отец имел право, по закону, предать смерти своего пятидесятилетнего сына, хотя бы даже он был консулом». [24. 273] Очень характерно и такое свидетельство о нравах как будто бы вполне цивилизованного языческого Рима: «В Риме разрешалось, на основании древнего закона Ромула, бросать на произвол судьбы мальчиков с физическими недостатками, а девочек всяких». [24. 274]

Свидетельства Шарля Летурно о состоянии нравов, царивших на начальных ступенях цивилизации забылись и не используются при изучении истории и других наук. Летурно неоднократно подчёркивал, что приводимые им описания характерны для всех народов на определённом историческом этапе их развития, а примеры из жизни племён, живших первобытнообщинным строем в XVIII и ХIХ столетиях очень подробно исследованы учёными.

Следуя логике рассуждений Кропоткина и современных этологов, что нравственность берет начало в общественном инстинкте одинаковом для людей и животных, то в первобытном обществе, которое сохранило теснейшую связь с животным миром, нравственность должна находиться на высочайшем уровне. Как видим, это не так. На фоне нравов, описанных Шарлем Летурно, рассуждения о каких-то животных корнях нравственности в писаниях князя Кропоткина П.А., доктора биологии Маркова и их последователей выглядят крайне неубедительно. Мы узнаём обратное, чем ниже находились люди на ступени духовного развития, тем более дикими и жестокими были их нравы, поэтому животные инстинкты и повадки происхождение нравственности объяснить не могут. Те зачатки нравственных качеств, которые наблюдаются у животных, никогда не могут перерасти в совесть, а затем и в нравственность, так как подавляются другими более сильными инстинктами – сохранения жизни и продления рода.