Эволюция и первородный грех

Понятие о первородном грехе, важнейшее в церковном вероучении, напрочь отсутствует в эволюционной «христианской» теории Тейяра де Шардена.

«Сегодня уже не представляется возможным рассматривать первородный грех как простое звено в цепи исторических фактов. Будь то рассмотрение уже признанной наукой органической однородности физической вселенной, или размышления о заданных вероучением космических масштабов Искупления, – в обоих случаях напрашивается один и тот же вывод. Чтобы удовлетворять одновременно опытным данным и требованиям веры, грехопадение не может быть локализовано (выделено автором – свящ. К. Б.) ни в определенном моменте времени ни в определенном месте. Оно не вписано в наше прошлое как частное “событие”» [165, с. 193].

Таким образом, первородный грех по существу отрицается, размазывается по миллиардам лет и парсекам вселенной. Грехопадение представляется как «сторона или глобальная модальность эволюции» [165, с. 193]. «В процессе развертывающегося во времени творения зло неизбежно» [165, с. 171]. Первородный грех снимается с Адама (который, согласно Тейяру, и не был реальной личностью) и приписывается Богу и Его изначальному творению (которого, согласно Тейяру также не было), растворяясь в них: «Первородный грех в его космической основе... смешивается с самим механизмом творения, где представляет действие негативных сил “контр-эволюции”» [165, с. 193].

Как для пантеиста, для Тейяра все в мiре, и доброе и злое, происходит в «Боге», отождествляющемся с эволюционирующим творением. Все естественно, все «от Бога», включая зло и грех: «Мы вынуждены – пишет Шарден – размышлять о феномене падения для того, чтобы понять, как можно постичь и представить себе его в виде не конкретного явления, но общего условия, воздействующего на всю историю целиком» [140, с. 222].

При этом оказывается, что «происхождение зла во вселенной с эволюционирующей структурой не вызывает уже таких трудностей (и уже не требует таких объяснений), как в статичной, изначально совершенной вселенной. Отныне разуму не нужно больше подозревать и искать «виновного». Разве физические и моральные возмущения не зарождаются спонтанно в организующейся системе все то время, пока указанная система совершенно не организуется?» [165, с. 193].

«Проблема (интеллектуальная) зла исчезает, поскольку с этой точки зрения (которую выражает Тейяр – свящ. К. Б.) физические страдания и нравственные заблуждения неизбежно включаются в мiр в силу не какой-то недостаточности акта творения, но самой структуры разделенного бытия (т.е. как статистически неизбежный побочный продукт объединения множественности)» [165, с. 227, выделено автором].

«Проблема зла, неразрешимая для статической Вселенной (то есть. космоса) не возникает, когда речь идет о развивающейся (множественной) Вселенной, то есть космогенезе» [165, с. 227].

Итак, зло узаконивается Тейяром как «статистически неизбежная» и неотъемлемая часть нашего бытия, изначальная и вечная. Прот. А. Мень так передает смысл этого учения Тейяра. «Для него зло – это прежде всего естественный продукт “игры больших чисел”. Это зло беспорядка и неудач, продукт разложения, сопровождающего жизнь. Одним словом, оно оказывается чем-то естественным и неизбежным» [99, с. XX]. С такой оценкой тейярдизма следует вполне согласиться.

Заметим, что изложенная точка зрения ни в каком смысле не может быть названа христианской. Здесь пантеизм Тейяра настолько мощно просвечивается сквозь христианскую фразеологию его учения, что полностью аннулирует ее. Концепция Тейяра сводится к следующему. Поскольку зло изначально, никогда не было совершенного состояния мiра эволюционирующего, про который Творец мог бы по справедливости сказать: се добра зело (Быт. 1, 31). Поскольку зло было прежде человека, Адам никогда не знал безгрешного райского состояния. Мiр никогда не претерпевал катастрофы в результате грехопадения, поскольку никакого грехопадения не было, а была лишь вечная «божественная» эволюция. «Христианин» Тейяр, много писавший на эти темы, умудрился ни одного слова не сказать о существовании диавола.

Протоиерей Александр Мень не разделяет такую концепцию. Но его критика Шардена далека от православной оценки. Он отмечает: «Тейяр проходит мимо проблемы греховности человека, что ослабляет его учение» [99, с. ХХ]. Но эволюционист Мень продолжает считать эволюциониста Шардена христианским мыслителем. Он не согласен с тейяровским пантеизмом, но великодушно прощает ему эту «слабость» ради провозглашения великой эволюционной идеи. Сам прот. А. Мень как дуалист предлагает иное альтернативное эволюционистское отношение к проблеме зла и греха. Зло он видит, как и Тейяр, коренящемся изначально, только не в Боге или Его творении, но в диаволе, Божием антиподе и противнике. Существует, якобы, некая «тварь, противящаяся божественным предначертаниям, стремящаяся нарушить строй мiроздания» [97, с. 583], в борьбе с которой и протекает эволюционная история нашего мiра.

Прот. А. Мень, так же как и Тейяр, считает, что грехопадение не представляло собой некоего определенного акта, связанного с ответственностью конкретного лица – первозданного Адама. Историчность Адама о. Мень отрицает в точности так же как и Тейяр. Он учит, что первородный грех имел свою «историю», свою эволюцию.

В грехопадении прот. А. Мень видит несколько «актов». В книге Бытия он выделяет так называемый «Пролог, занимающий более десяти с лишним глав» [100, с. 33]. Этот «Пролог Книги Бытия говорит о восстании человека против благого Творца, восстании человека, которое привело его к различным катастрофам. Люди поверхностно и наивно понимают эти библейские строки, вечные строки – о грехопадении Адама; о первом братоубийстве, о Каине, который убил Авеля; об Исполинах, которые развратили цивилизацию так, что зло стало вопить к небесам, и потоп обрушился на землю; и о той башне знаменитой Вавилонской, которая стала символом вызова, брошенного в небо. Все это – четыре акта единой драмы, которую мы можем назвать драмой мятежа» (84, с. 34). «Но Библия совсем не об этом хочет нам рассказать. Она пользуется красками великих древних восточных легенд и создает вот эту, как я сказал, фреску для того, чтобы все поколения, все народы могли увидеть единую истину...» [100, с. 35].

Итак, выходит, что Слово Божие – сборник «древних восточных легенд», а люди «поверхностно и наивно понимают эти библейские строки». В противовес такому модернистскому мнению выражался митрополит Макарий (Булгаков), подводя итог суждения по этому вопросу Святых Отцов: «Отступать от буквального смысла Моисеева сказания о первобытном состоянии наших прародителей нет никакого основания» [89, с. 482]. Священномученик Серафим (Чичагов) писал: «Если история грехопадения не что иное, как легенда, как измышленное начало последующих, известных мiровых событий, то тогда не требовалось бы никакого искупления рода человеческого Сыном Божиим, и союз людей с Богом никогда бы не был нарушен» [164]. Святоотеческая мысль, в полном согласии с Божественным библейским Откровением, различает акт грехопадения праотцев от его последствий; различает первородный грех Адама, связанный с преслушанием данной в Раю заповеди – от прочих наших грехов; различает благоденственное состояние первоначального мiра – от земли в ее нынешнем проклятом за грех Адама состоянии (Быт. 3, 17); различает первозданного безгрешного Адама – от человека в нынешнем состоянии печали, болезненности и тления.

В понимании этого вопроса все эволюционисты принципиально расходятся с церковным учением. Пантеист Тейяр считает, что грех есть божественная норма, присущая этому мiру. Дуалист прот. А. Мень считает, что Бог изначально борется со злом и хаосом в этом мiре. Принять буквально библейское повествование и православное учение о первородном грехе обоим в равной степени мешает исповедуемый ими принцип эволюционизма.